Тайная миссия подполковника Я. Н. Озерецковского

Яков Николаевич Озерецковский (1804—1864) был сыном довольно известного естествоиспытателя, этнографа и путешественника, профессора Московского университета и автора путевых записок, популярных у читателя начала XIX в., Николая Яковлевича Озерецковского (1750—1827).
Получив хорошее домашнее образование, Озерецковский тринадцати лет отроду вступил в действительную службу подпрапорщиком в лейб-гвардии Московский полк. В 1824 г., незадолго до своего двадцатилетия, был произведен в поручики.
Как известно, Московский полк был основной действующей силой повстанцев 14 декабря 1825 г. Озерецковский участия в мятеже не принимал, а вскоре после декабрьских событий был включен в специальную следственную комиссию, созданную по решению шефа полка великого князя Михаила Павловича “для приведения в ясность всех обстоятельств, сопровождающих происшествия в полке 14 декабря 1825 г. и открытия всех причастных в приуготовлении оного лиц”.
Весной 1826 г. Озерецковский добровольно вступил в Сводный гвардейский полк, сформированный из участвовавших в мятеже нижних чинов и предназначенный для отправки на Кавказ. До 1828 г. в составе полка участвовал в Кавказской, затем русско-турецкой и русско-иранской войнах; был в сражениях у Тифлиса, Эчмиадзина, при Адживан-Булаге, Эривани и пр., награжден золотым оружием “за храбрость”, переболел болотной лихорадкой и вообще основательно расстроил здоровье, и вскоре после возвращения в Петербург вышел с отставку в чине капитана. В 1830—1832 гг. он недолго служил гражданским чиновником инспекторского департамента Главного штаба.
В 1832 г. началась служба Озерецковского в корпусе жандармов. Он был произведен в подполковники и назначен состоять при шефе корпуса гр. А. Х. Бенкендорфе. Очень скоро жандармскому подполковнику предоставился случай отличиться: он с блеском провел ревизию Соловецкого острога и выявил целый ряд злоупотреблений, которые вскоре были исправлены повелением Николая I. Затем последовало новое секретное поручение, и Озерецковский отправился в союзную Австрию.
Материалы этой служебной командировки (рапорты, служебные записки и письма) 1836—1839 г. и составили основу настоящей публикации. Большая часть документов адресованы непосредственному начальнику Озерецковского Александру Николаевичу Мордвинову управляющему III отделением собственной Е. И. В. канцелярии в 1831—1839 г.; (после отставки он был назначен в 1840 г. губернатором в Вятку, впоследствии действительный тайный советник, сенатор). Рапорты и записки направлялись и начальнику III Отделения графу Бенкендорфу. Помимо этого в деле отложились материалы из служебной переписки Озерецковского с Л. В. Дубельтом и А. М. Горчаковым, состоявшим при русском посольстве в Вене, а также отношение канцлера К. В. Нессельроде и русского посла в Вене Д. П. Татищева к правителю Черногории Петру Негошу и др. Документы в основном расположены в том же порядке, как они подшиты в архивном деле.
Озерецковский появился в Вене как своего рода “агент-координатор”: он обеспечивал связь III отделения с канцелярией австрийского канцлера гр. Меттерниха, собирал сведения о международном — преимущественно польском — политическом подполье, особенно активизировавшемся в период между двумя европейскими революциями 1830 и 1848 гг., наблюдал за настроениями на национальных окраинах Австрийской империи и у соседей Австрии, присматривал за приезжавшими в Вену согражданами, а при случае должен был вести и слежку. При этом миссия Озерецковского оставалась тайной: перед окружающими он играл роль частного лица, “больного русского путешественника”.
В сфере внимания Озерецковского оказались и весьма видные фигуры того времени, такие как знаменитый сербский просветитель Вук Стефанович Караджич или будущий классик молдавско-валашской литературы Александр Руссо — в то время еще шестнадцатилетний юноша-поэт. Особенно тесно судьба связала Озерецковского с митрополитом Петром Негошем — одним из величайших правителей Черногории (где светская и духовная власть традиционно сосредоточивалась в одним руках) и крупным славянским поэтом, автором поэмы “Горный венец” и других произведений.
Когда в 1837 г. потребовался человек, способный на месте, в Черногории, проанализировать сложившуюся там ситуацию, о которой русскому правительству сообщались самые противоречивые сведения, и дать о ней верное представление, на эту роль также был избран Озерецковский. Поездка в Черногорию еще больше сдружила его с “владыкой” Петром, письма которого также включены в состав публикации*.
После успешного завершения черногорской командировки, из которой, впрочем, он вернулся тяжело больным, Озерецковский еще некоторое время жил в Вене, исполняя прежние обязанности. Его произвели в полковники, но пик его карьеры остался уже позади. В 1839 г. был снят с должности покровительствовавший Озерецковскому Мордвинов за то, что пропустил в печать сборник “Сто русских литераторов” с произведенями и портретом декабриста А. А. Бестужева-Марлинского. С его преемником, Л. В. Дубельтом, отношения, видимо, не сложились. Ходили слухи о какой-то скандальной истории, в которой оказался замешан Озерецковский за границей. Как бы то ни было, но в 1841 г. он неожиданно оказался в глубокой провинции, в Перекопе, на должности управляющего Крымским соляным правлением с жалованьем 3 тысячи рублей в год, и прослужил на этом месте больше 20 лет — до 1863 г.
Сохранились воспоминания современника о той “царской жизни”, которую устроил себе “ссыльный” Озерецковский на новом месте: “Привыкший к столичной и заграничной жизни, к кругу высшего общества и будучи сам человеком светски-образованным, большим любителем искусств, остроумным и даже поэтом, он не мог удовольствоваться тихой жизнью с скромным содержанием”**. По инициативе Озерецковского был выстроен Чонгарский мост через Сиваш, построен городской театр, разбит сад, “подававший пример к разведению растений в местности, считавшейся бесплодной”*, была произведена геологическая разведка и открыты источники минеральной воды, вокруг которых возник небольшой курорт. В Перекопе появилось новое здание Благородного собрания, библиотека, вошли в моду любительские спектакли, литературные и музыкальные вечера. Сюда стали приезжать на гастроли и профессиональные труппы, столичные знаменитости (в частности, известная в то время актриса П. И. Орлова)**. В их честь устраивались торжественные приемы и обеды, им дарились фантастические по ценности подарки. Не скучало и чиновничество: помимо балов, маскарадов, пикников, вокруг управляющего составился более узкий мужской кружок, периодически собиравшийся за карточными столами и, как сплетничали в городе, принимавший участие в “афинских ночах”, устраивавшихся в загородной резиденции начальника. Словом, Перекоп превратился в “уголок Парижа”.
Естественно, такой образ жизни требовал больших денег. Столь же естественно, что управляющий Крымским соляным правлением очень скоро перестал замечать разницу между собственными и казенными деньгами. На него, конечно, писали доносы: некий Чикин, советник правления, обвинил Озерецковского не только в казнокрадстве, но и в том, что тот собрал вокруг себя тайный кружок, который “есть весьма вредный рассадник”. Следствие показало, что Чикин “беспокойный и сварливый человек”, а “управляющий Крымским соляным правлением статский советник Озерецковский усердно занимается своею обязанностию, общество, которым окружен Озерецковский состоит из чиновников, служащих под его начальством и других ведомств, но чтобы это общество было тайное и вредное для правительства, сего при всем наблюдении не замечено и ничем не подтверждается”***.
Лишь в 1862 г. была наконец произведена проверка и обнаружилась “сильная запущенность дел”. Озерецковскому было предложено подать в отставку, а Крымское соляное правление вскоре после этого было упразднено.
Получивший очень небольшую пенсию Озерецковский переехал из Перекопа в Евпаторию и через несколько месяцев умер в глубокой нужде (даже похороны устраивались по подписке). Несколько месяцев спустя его прах был перевезен в Перекоп и там перезахоронен.
Остается прибавить, что Озерецковский был несколько причастен и к литературе: в 1830-х гг. был опубликован ряд его сочинений: рассказы “Пещера за кладбищем” (“Библиотека для чтения”. 1834. Т. VI), “Нукер” (там же. 1835. Т. XI), “Однокашник”, “Физиогномика” (“Сын Отечества”. 1838. № 11, 12), “Крепость Баку и вечные огни” (Невский Альбом. СПб. 1840), путевые заметки “Плавание по Белому морю и Соловецкий монастырь” (СПб. 1836) и небольшой сборник “Повесть и быль” (СПб. 1840). Писал он также стихи, составил и обширные мемуары (видимо, утраченные). Литературные склонности Озерецковского объясняют своеобразие его служебных писем и записок, написанных значительно живее и свободнее, чем это было принято.
Далее несколько рапортов, отправленных Я.Н. Озерецковским из Вены:

Озерецковский Я. Н. Письмо Мордвинову А. Н., 6/18 января 1836 г. Вена // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 307. — [Т. XII].
1
Милостивый Государь Александр Николаевич!
Давно уже мог бы я донести о приезде моему в Вену, но любопытство на почтах заставило меня удержаться, и, по счастию, дождался я курьера. С ним не имею я еще ничего сообщить относящегося до возложенного на меня дела, но в силу Вашего позволения и драгоценного расположения ко мне, я взял этот лист, чтобы напомнить о себе и сказать несколько слов о бесподобной Вене.
Русской, конечно, более всего бывает удивлен, когда, приехав в Вену, не может заметить, в чужой он земле или все еще на Родине. Весело видеть, как любимы и в каком уважении здесь Русские. Его Светлость князь Меттерних1, говоря со мною, между прочим сказал: “il n’y a pas de Pyrenees entre la Russie et l’Autriche”*. И это выражение отражается очень ясно на лицах Австрийцев.
Дом самый блистательный здесь есть нашего посла2. Наш, Русской, новый год встречен был великолепным балом у Дмитрий Павловича, на княгине Меттерних3 было, как полагают, более нежели на 500 тысяч бриллиантов. Но здесь, кажется, все блестит и, признаюсь, что мне, простому Русскому, надобно вглядеться сперва, чтобы понять хорошо всю эту деятельную и прекрасную машину — Вену. С Божией помощью надеюсь я успехов во всем.
Мундир я не надевал, и, вероятно, не надену, потому что я здесь не что иное, как больной Русской путешественник в климате не так суровом, как наш.
Князь Меттерних поставил меня в прямое сношение с бароном de Pont, чиновником, которому вверены занятия, в которых я буду принимать участие. Теперь со всею деятельностью учусь я по-Немецки и вижу успехи, но выговор здесь очень не хорош, а в простом народе случается слышать такие наречия, которые разберешь с большим трудом.
Еще раз повторю, что Вена прекрасна, но вместе с тем признаюсь как Русской — я не могу не вздыхать иногда про себя об России, в которую я, кажется, влюблен от рождения!
Приношу покорнейшую просьбу о продолжении благосклонности Вашей ко мне и прошу принять повторение в глубочайшем почитании и преданности, с которыми имею честь быть, Милостивый государь, Вашего Превосходительства покорнейшим слугой
Яков Озерецковский
Вена, 6/18 Генваря 1836

Озерецковский Я. Н. Служебная записка Шефу жандармов Командующему Императорскою главною Квартирою Господину Генерал-Адъютанту и кавалеру графу [А. Х.] Бенкендорфу // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 309. — [Т. XII].
4
(Служебная записка)
Шефу жандармов Командующему Императорскою главною Квартирою Господину Генерал-Адъютанту и кавалеру графу Бенкендорфу. От состоящего при Вашем Сиятельстве по особым поручениям Подполковника Озерецковского
Секретно
Австрийский миссионер, находящийся в Париже, сообщил Его Светлости князю Меттерниху, от 25 Января н. с. касательно живущих там поляков следующие сведения:
Поляки, пишет он, заняты теперь составлением нового плана революции в Польше, для чего здесь в Bellevue, недалеко от Sevres, в улице du Potage, бывают сборища у Генерала Сиеравского.
В Лондоне глава предприятия есть Генерал Уминский, который в недавнее время с этой целью два раза ездил в Бермингам (Depot* поляков9).
Также здесь, в Париже, в улице d’Angouleme, № 25, у графа Платера10 снова бывают сходбища по вечерам. Один из главнейших злоумышленников недавно возвратился из путешествия, которое сделал в разные города к Полякам. Он уже два раза ездил в Польшу, в качестве миссионера, через Дрезден, и предпринимает подобное путешествие в конце этого месяца. Называется он Louis Valentin, механик, уроженец из Пирны, но настоящее его имя есть Oskowski или Kozakowski, родом из Варшавы, где он был в кадетском корпусе или в Инженерном училище. Он бельведерист11; росту небольшого, волосы русые, носит подстриженные усы; на лице всегдашняя улыбка, хороший немецкий выговор, но несколько резкий и медленный. Он работал в Париже у генерала Дембинского на проектировании паровой пекарни, которая лопнула. Этот Louis Valentin в коротких отношениях с главными лицами du Comite directeur**, и он посредством своего красноречия снова сблизил их с поляками, о которых не хотели они знать в продолжении долгого времени.
Немедленно по получении этого сведения я имел честь сообщить оное в подробности 31 (января) / 12 февраля Его Светлости князю Варшавскому, через русского резидента в Кракове.
Подполковник Озерецковский
№ III-й
Вена, 15/21 Февраля 1836
На полях помета: Государь изволили читать 2 марта 1836

Озерецковский Я. Н. Письмо Мордвинову А. Н., 8/20 августа 1836 г. Вена // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 314—315. — [Т. XII].
10
Милостивый Государь Александр Николаевич!
Июля 25/6 Августа, тотчас после отправления к Вашему Превосходительству письма, в котором отвечал я о получении мною от Вас выписки на счет намерения Caracelli, поехал я в Баден.
Там провел я более двух недель, в продолжение которых иногда приезжал на несколько часов в Вену, для справок об успехах, какие по тому же предмету могла делать Австрийская тайная полиция или наше посольство.
В Бадене в продолжение нынешнего лета пребывали до 4 т(ысяч) посетителей. С начала Мая до настоящих дней со вниманием перебрал я подробно все списки приезжавших на воды, не упуская их виду всех соображений на счет паспортов, страны каждого посетителя, фамилий, времени приезда и проч., и проч. Потом с утра до ночи видел, где только возможно, всю теперешнюю публику, не оставляя без точного исследования ни одного человека, который казался мне хоть сколько-нибудь подозрительным или даже двусмысленным. Я знаю теперь все лица в Бадене наизусть и потому отвечаю смело, что там по сию минуту не было и нет Caracelli или его сообщников. Уверенность, с которой могу я говорить об этом, подтверждена третьего дня очень любопытным сведением, полученным мною через князя Горчакова, и которое спешу я донести в ответ на поручение графа Александра Христофоровича.
Caracelli пробирается, сколько известно, точно в Россию, но не через Баден, а Тироль, другие южные провинции Австрии и Венгрию. Нет сомнения, что он предпримет это путешествие под подложным именем, вероятно, какого-нибудь ремесленника или негоцианта. Он высокого роста, сухощав, очень смугл, barbe en collier, moustache pendante cheveux bruns*, когда улыбается, то по щеке от края губ означается особенная черта. Это, конечно, величайшая тайна, ибо Caracelli чрезвычайно осторожен и малейшая явность разыскивания его следов может испортить все дело.
Курьер, возвратившийся два дня тому назад из Карлсбада от Посла, привез известие, что Его Высокопревосходительство говорил об этом предмете с князем Меттернихом сей час после получения сведения, доставленного мне Вашим Превосходительством; до того времени Его Светлости, по-видимому, еще не было известно предприятие Caracelli.
Я передал также без замедления существо этого дела в bureau, в котором считаюсь я у князя Меттерниха, для принятия мер по тайной полиции, и теперь очень осторожно устроено все, чтобы схватить Caracelli, как скоро покажется он где бы то ни было в Австрийских владениях. Между тем однако я со своей стороны не оставлю и Бадена без внимания.
Вот все, что я имею сообщить об этом деле. Августа 5/17 по почте через Радзивиллов отправил я к Вашему Превосходительству ноту о Молдавии и Валахии. Тогда еще не известно было, что инженерный генерал-лейтенант Дене так скоро отправится из Вены в Варшаву. Он едет туда завтра, и через него, с другими депешами Посольства, я имею честь препроводить это письмо. Означенные в списке о Молдавии и Валахии Hormosaky, Rosetti и Furlandi сегодня, по распоряжению австрийского правительства, будут арестованы. Очень легко случиться может, что эта записка придет несколькими днями после моего письма; впрочем, в ней нет ничего особенно важного или требующего строго исполнения.
Прося засвидетельствовать мое глубочайшее почтение графу Александру Христофоровичу, с совершенною преданностию имею честь быть Вашего Превосходительства, Милостивый Государь, покорнейшим слугою
Яков Озерецковский
Вена, Августа 8/20 1836


Ссылка