Тред №151834

профессор Колледжа Уоррена Уилсона (США) Дунпин Хань:

Роль элиты как раз и состоит в том, чтобы решить, какие воспоминания поддерживать, а что лучше забыть.
Например
Воспоминания, которые поддерживает китайская элита,
призваны обслуживать ее политические цели, но тем самым она себя губит.
Ведь
в ущерб воспоминаниям о Сталине других людей.
Соответственно крах ждет рано или поздно и коммунистическое правительство Китая.
Манипуляция историческими воспоминаниями в качестве инструмента политики – явление универсальное.
Наивно было бы полагать, что им пользуется лишь китайская или российская элита.
Везде все одинаково – и в России, и в Китае, и в США.
Историческая память – важный политический инструмент, и всякий успешный политик им пользуется.
Конечно, всякое правительство из политических соображений склонно продвигать одну-единственную трактовку истории.
У власти нет необходимости силой навязывать ее стране.
С этой же точки зрения я подхожу и к определению отношения к так называемым преступлениям прошлого.
Как определить "преступление"?
То, что одни считают «преступлением», для других вполне может казаться законным действием.
То, что рассматривается как "преступление" сегодня, могло быть законным и оправданным действием в прошлом.
Разумеется, сегодняшнее поколение нельзя считать ответственным за то, что было сделано предшественниками.
Но важен подход к прошлому.
Например,
Но если японские лидеры продолжат восхвалять деяния предшественников, тогда китайцам придется призадуматься.
Человеческая природа такова, что мы больше склонны замечать промахи других.
Но Китай простил Японию и не стал требовать материального возмещения.
А при этом в 1894 и 1900 годах он сам выплатил Японии колоссальную контрибуцию – сотни и сотни миллионов,
потому что проиграл в войне.
Но не сделал этого.
Государство в силах помешать людям, так или иначе, проявлять свои воспоминания.
Но все же люди продолжают хранить память о прошедших событиях.
Воспоминания делают жизнь интереснее и ярче.
и борьба за право трактовать прошлое никогда не прекратится.
Егор Холмогоров:

мне не столько интересен субъект этой атаки.
Может быть, это наши бледнолицые заклятые друзья,
может быть — либеральные центры внутри самой страны,
которые, пользуясь атмосферой «детанта», пытаются сбросить режим «кровавой гебни»,
а с ней до кучи и русский народ с корабля современности.
Атака ведется полностью в порядке общественной инициативы, снизу,
со стороны смелых людей, которые, закрыв глаза в ожидании рокового пенделя,
однако делают шаг вперед и выкрикивают, не глядя на озверевшую толпу быдла и омона: «А король-то голый!»,
«А мы пойдем на Север!» и прочие столь же пророческие вещи.
Движение разрушения выступает как проявление отваги и борьба за правду и свободу слова,
защита от разрушения — как рутинерство и официоз.
Они табуированы либо как нечто сакральное,
либо как нечто скверное.
О таких вещах не говорится, а если речь идет о скверном — о них стараются еще и не думать.
Без зоны необсуждаемого, словесное и дискуссионное прикосновение к которой невозможно, социум нежизнеспособен, поскольку
Все нулевые годы наша нация потратила на создание хотя бы минимального размера зоны необсуждаемого, того,
что свободно от тотального дефолта значений и ценностей, произведенного в 90-е.
Нация согласилась в этом пункте,
отмобилизовалась (как было прекрасно видно по реакции на эстонские кощунства 2007 года).
Результатом стала удивительная и исключительно позитивная сплоченность в августе 2008.
Ибо с начала этого года то в одном, то в другом месте точно черт дергает людей,
и они с упорством, достойным лучшего применения, начинают обсуждать необсуждаемое,
говорить «правду», сообщать, что «всё сложнее»,
предостерегать от «однобокости официозных оценок»,
в общем, на уровне современных коммуникативных технологий повторять подвиг «правдорубца» Хама.
Центром атаки выбрана Православная Церковь, которая, как опять же мы имели возможность убедиться за последние годы,
является основополагающим институтом нашего гражданского общества
и единственным в современной России обладателем безусловного авторитета в классическом значении этого слова.
Обсуждение необсуждаемого было втащено на общественную площадку как своего рода контрабанда, по церковным каналам.
Теперь любой мерзавец, который решит объяснить ветеранам, что они уроды и проливали кровь не за то,
может спрятаться за то, что он назовет «мнением Церкви»
и пойди ему докажи, что речь идет не о Церкви и даже не о ее иерархах,
а о достаточно маргинальных внутри самого православного сообщества группах.
Каждый счел своим долгом «обозначить позицию»,
и позиции эти оказались несовпадающими.
И каждого более всего не устроила позиция соседа слева и соседа справа.
Авторитет многих уважаемых дотоле священников резко пошатнулся,
сама Церковь предстала перед обществом вместо иерархии, поддерживающей ценности
а ведь память о войне — это не только гражданская ценность,
но и память о ценности самопожертвования, готовности положить душу свою за други своя,
едва ли не как главный их разрушитель.
Информационные гавкалки самых разных СМИ были настроены на трансляцию и раздувание дискуссии.
В блогосфере неожиданно оказались сотни блоггеров,
ратующих за власовское и псевдобелое дело.
Последний факт более всего показателен для установления заказного характера кампании.
Власоволюбие всегда было в нашей стране чем-то, что несколько хуже труположества,
но чуть лучше калоедения,
и занимались им, как и генерированием всего дискурса о «Гитлере-освободителе», опять же одинокие маргиналы
или говорливые эмигранты,
которых можно было легко опознать и которых все знали наперечет.
Социальный конформизм был здесь естественной защитой общества.
И когда мы видим десятки и сотни ранее неизвестных виртуальных существ,
которые дружно и смело гавкают за власовство,
за прелести перехода на сторону врага и борьбы с оружием в руках против Отечества,
то надо четко понимать, что самим по себе этим людям взяться было неоткуда.
Что в известном количестве их развели и проплатили,
а остальные прибежали как раз потому, что решили, что речь идет о новом модном тренде.
И вот уже мы тратим время, силы и нервы на, прости Господи, Подрабинека.
И вот уже кипят страсти о том, что «Наши» хотят найти Подрабинека и разобраться,
а изряднопорядочные дамочки кричат, что в такой ситуации готовы протянуть травимому «правдолюбцу» не то что руку…
Что это будет за общество, в котором единственное табу состоит в том, что нельзя называть русского русским,
педераста педерастом и далее по списку, представьте себе сами.
Прежде всего понятно, что это будет общество, быть членом которого будет западло.
Аномия, отказ человека от поддержания социальных связей станет естественным выбором человека в ответ на обозначение такого необсуждаемого ядра.
У Иоанна Златоуста есть мысль о том, что измученные безначалием, беззаконием и хаосом люди сами охотно подчинятся антихристу и его железной руке.
Эту мысль можно и инвертировать, измученные ложью и несправедливостью социального порядка люди в конечном счете оказываются готовы ввергнуть себя в море аномии,
лишь бы дальше не подчиняться очевидной мерзости.
Я хочу строить будущее, в котором ни Власов, ни Подрабинек будут невозможны.