Искусство принадлежит налогу: какая судьба ждет арт-коллекцию владельцев Samsung?

«Мама» Луизы Буржуа перед музеем Лиум в Сеуле
©Pictorium/ Vostock Photo

Южная Корея может остаться без ценнейшей коллекции предметов искусства. Речь идет про 12 тысяч произведений, среди которых есть в том числе и полотна Ренуара, Шагала, Пикассо. Примерная стоимость собрания составляет значительно больше миллиарда долларов. И все это великолепие вскоре, вероятно, будет распродано по частям, работы великих мастеров скроются от глаз публики в частных коллекциях, а объекты национального достояния окажутся за границей. И виной всему неурядицы в семействе Ли, которому принадлежит не только это собрание шедевров, но и группа Samsung.
Собирать произведения искусства начал еще основатель компании Ли Бён Чхоль. Он был человеком старой закалки, ценил традиционную корейскую каллиграфию, живопись и изящные вещи. Современным искусством не увлекался, но щедро поддерживал корейских художников. Фамильное поместье Хоам в пригороде Сеула стало своего рода музеем, хотя широкий доступ туда открыли уже после смерти отца-основателя в 1987 году. Хоам – «Скала над озером» – литературный псевдоним Бён Чхоля, который и сам любил обмакнуть кисть в тушь. В 1991-м семья учредила международную премию Хоам, которая ежегодно вручается в семи номинациях за достижения в науках и искусствах (в 2020 году денежное вознаграждение составило около $270 тыс.). А в 1997-м был основан Фонд Хоам – крупнейшая организация по поддержке корейской науки и культуры, финансирующая многочисленные учреждения, программы и мероприятия в стране и за рубежом.
Наследовал отцу третий сын Ли Гон Хи. Именно он построил тот Samsung, который мы теперь знаем, – не просто локомотив корейской экономики, дающий до 20% ВВП страны, но олицетворение самой современной Кореи. Изменился и подход к коллекционированию. Поколение детей уже иначе смотрело на жизнь и на деньги. Гон Хи любил современное искусство и разбирался в нем. Еще лучше он понимал в бизнесе: «Один шедевр способен поднять статус всей коллекции».
Арт-бизнесом занялась его жена Хон Ра Хи, искусствовед по образованию. Она превратила Хоам в настоящий музей. Еще один музей построили в самом Сеуле. Его назвали «Лиум», скрестив фамилию Ли и слово museum. Проект сделали швейцарец Марио Ботта и француз Жан Нувель – авторы множества культовых сооружений по всему миру. Нувель, например, ведущий архитектор Башни Агбар в Барселоне. А известный датский архитектор Рем Колхас, автор Гуггенхайм-Эрмитажа в Лас-Вегасе и один из проектировщиков сколковского Иннограда, построил Детский музейный центр Samsung. Госпожа Хон поставила работу на высокий профессиональный уровень. А сбалансированная, местами даже консервативная художественная политика обеспечила статусность проектов и их важную культуртрегерскую роль как для внутреннего потребления, так и на экспорт.
Ли Гон Хи руководил Samsung до апреля 2008-го, когда против него выдвинули обвинения в коррупции, хищении средств у собственной компании и уклонении от уплаты налогов. Не то чтобы глава Samsung был совсем «белый и пушистый». Но корейский бизнес всегда имел самые тесные, почти интимные связи с политикой. А «расхищение и уклонение» были во многом продиктованы потребностями оптимизации гигантской бизнес-империи в интересах растущей семьи. Хотя подковерно проворачивались и довольно сомнительные схемы. Тогда Ли Гон Хи предпочел взять на себя всю вину и уйти в отставку. Правда, через два года он на некоторое время вернулся к делам, но в 2014-м его госпитализировали с тяжелым сердечным приступом. Следующие годы он провел в больнице. Ни семья, ни компания не сообщали о состоянии его здоровья, пока в октябре прошлого года не объявили официально, что Ли Гон Хи скончался, оставив после себя компанию, которая на тот момент оценивалась в $300 млрд.


Делами давно уже заправлял его единственный сын Ли Чжэ Ён. Ему досталось больше всех. Каких только собак на него не вешали, давали реальные сроки, заставляли каяться. При этом администрация и лично президент Мун Чжэ Ин периодически заигрывали с компанией. Им очень нужен был прорыв в электронике. Благодаря Samsung Корея, конечно, ведущий мировой производитель, контролирующий более 60% многомиллиардного рынка, но в очень специализированной нише – производстве микросхем памяти. В рамках своего «Нового курса» Мун Чжэ Ин даже выдвигал лозунг Non-Memory Korea, то есть Корея, которая умеет делать не только память. Пока не научилась. А мировой дефицит микросхем уже заставляет корректировать производственные планы. Потом случился коронавирус. Первые успехи в борьбе с пандемией давали надежду, что получится показать всему миру, какая Корея продвинутая держава, достойный глобальный лидер завтрашнего дня. Здесь Samsung тоже ключевой игрок – компания не только крупнейший медицинский страховщик в стране, но и ведущий поставщик медицинских услуг, продуктов и технологий, в том числе биотехнологий, где в последние годы ускоренными темпами наращивали научно-производственные мощности. Пока не получилось. А Ли Чжэ Ёну снова грозят тюрьмой. Закон в Корее суров.
Но справедлив. Собственность – дело святое. После смерти отца Ли Чжэ Ён унаследовал всю корпорацию Samsung. Но, чтобы вступить в права наследования, надо заплатить налог. А он в Корее один из самых высоких в мире. Ли Чжэ Ёну насчитали почти $10 млрд. Он, конечно, человек небедный; его состояние оценивается как раз в эти самые десять миллиардов. Но это не живые деньги. А платить нужно звонкой монетой. Хотя можно зачесть недвижимость, а также ценные бумаги по курсу. А что делать, когда денег нет? Известно что: продать что-нибудь ненужное. И коллекция произведений искусства – далеко не самый нужный, но при этом очень ликвидный актив.
Тут еще один нюанс. Закон запрещает использовать предметы искусства для уплаты налогов. Отдельные депутаты предпринимали попытки внести поправки в действующее законодательство. 3 марта восемь бывших министров и 12 руководителей учреждений культуры, опасаясь за судьбу коллекции семейства Ли, выступили с очередным обращением к парламентариям. Но воз и ныне там. Возможно, неспроста. Не исключено, что Чжэ Ёна пытаются загнать в цейтнот – времени остается совсем мало. Платить нужно уже в апреле. Президент Мун Чжэ Ин, сам в прошлом корпоративный юрист, демонстративно умывает руки. С другой стороны, даже если было бы можно частично зачесть стоимость коллекции в счет причитающихся налогов, не факт, что Ли Чжэ Ён пойдет на это – ему выгоднее продавать на рынке, чем торговаться с правительством.
Так что опасения, что коллекция уйдет за рубеж, вполне обоснованны. У корейских музеев денег, чтобы выкупить ее, просто нет. Например, у Национального музея современного и актуального искусства прошлогодний закупочный бюджет составил всего $4,3 млн. А в собрании Ли одна только «Большая женщина» Альберто Джакометти оценивается примерно в $90 млн. В корейском Институте исследований арт-рынка прикинули, что всем корейским музеям потребовалось бы порядка 130 лет, чтобы выкупить коллекцию Samsung.
Всего в ней около 12 тысяч предметов. Оценочная стоимость – от $1,3 до $1,8 млрд. Это очень грубая оценка, так сказать, по балансовой стоимости, в среднем по $130 тыс. за арт-объект. А продажная стоимость может быть еще выше. Это очень много. Для сравнения: крупнейшая сделка по продаже всей коллекции состоялась после смерти Дэвида Рокфеллера-старшего – в 2018-м его собрание было продано на аукционе Christie's за $832,6 млн. Так что коллекция семьи Ли если будет распродаваться, то, скорее, по частям. И дело не только в цене, но и в том, что она очень неоднородная.
Во-первых, там отличное собрание западного искусства. Здесь много первоклассных вещей: Ренуар, Шагал, Пикассо, Ротко, де Кунинг, Хёрст и многие другие. Очень хорошая скульптура, в том числе авторские копии Родена – сначала им даже была отведена отдельная галерея, но потом экспозицию объединили. А перед входом посетителей Лиума встречает «Мама» Луизы Буржуа. Эта гигантская паучиха, по словам автора, посвящена ее матери, которая всю жизнь работала ткачихой. Скульптор сделала шесть отливок, которые теперь украшают ведущие музеи мира. Такое искусство в цене, причем немалой.
Во-вторых, современное корейское искусство. От послевоенного корейского «информеля», вдохновленного неформальными французскими абстракционистами, через творческие поиски 1970–1980-х, с шараханьем от монохромных плоских форм, подражающих Ньюману и Ротко, и корейского лубкового и плакатного «народничества» до гиперреализма и всякого актуального и эмерджентного искусства. Его много, но с ним и много сложнее. Есть неплохие вещи, но большая часть высокой ценности не представляет. Семья Ли всегда поддерживала корейских художников, хорошо им платила и выставляла их работы. Некоторые имена и вещи побыли на слуху, но больше благодаря грамотной раскрутке, чем художественным достоинствам. И цена у таких работ соответствующая. На Западе корейское искусство отнюдь не высшая лига, а скорее уровень дворовой команды. За очень отдельными исключениями вроде Нам Джун Пайка (корейское имя Пэк Нам Чжун). Впрочем, он и считается не корейским, а американским художником корейского происхождения, который не эксплуатирует корейскую экзотику в своих работах.


Нам Джун Пайк. «С почтением к Эйнштейну». Лиум
MENAHEM KAHANA / AFP/East News

И наконец, традиционное корейское искусство. Средневековые свитки, предметы прикладного искусства, фарфор, в том числе селадоны эпохи Корё (X–XIV веков). Эти гончарные изделия, покрытые серовато-зеленой глазурью, ценятся очень высоко. А когда глазурованный фарфор инкрустируют или гравируют, получается совсем уж драгоценный мэбён – «сливовая ваза».
Несколько вещей из музеев «Самсунг» включены в официальный список национальных сокровищ Кореи. Например, позолоченная статуэтка (вообще-то высотой 93,5 сантиметра) задумчивого Бодхисаттвы начала VII века. Еще около полусотни предметов представляют особую культурную или историческую ценность. Для корейцев будет особенно обидно, если эти объекты уйдут за границу – там их не будут ценить столь же высоко, как на родине: то, что для одних – священная реликвия, для других – не слишком симметричный горшок странного цвета.


Резная селадоновая шкатулка XII века из музея Лиум
Leeum

Что-то может выкупить государство. Есть в Корее и частные коллекционеры. Кто-то может захотеть раскошелиться. Но что станет с вещами? Разбросают по другим музеям? Осядут в частных собраниях? Целостность уникальной коллекции будет невосполнимо нарушена. Отдельный вопрос, что станет с осиротевшими музеями. Музей – не только стены. Это особое пространство, которое строится годами, и для этой стройки нужны не только деньги, но умение и любовь.
Пока корейские власти бодро действуют в духе того, как пел Андрей Миронов в «Достоянии республики»:
Вжик-вжик-вжик! – Уноси готовенького!
Вжик-вжик-вжик! – Кто на новенького?
Хотя сомнительно, чтобы они не просчитывали реакцию общества. Если что-то из национальных ценностей уйдет за границу, общество, конечно, будет кипеть праведным гневом. И гнев этот неизбежно обратится на компанию Samsung. А может, это и есть часть плана? А представители Культурного фонда Samsung между тем успокаивают граждан – дескать, ничего не происходит, просто проводим полную оценку коллекции. Всё под контролем.




Ссылка