Напряженность на Корейском полуострове
777,677
4,531
|
Vediki977 ( Слушатель ) |
| 09 окт 2021 13:30:01 |
Актуальны ли для Южной Кореи проблемы "новой этики"?
новая дискуссия Статья 202
Что нам приходит в голову, когда мы слышим выражение «новая этика»? Пожалуй, мы начинаем думать о феминизме, движениях #MeToo и BLM, правах гомосексуалистов и, наконец, о том, что именуется сейчас «политикой идентичности», включая и проблемы иммиграции. При этом думаем мы в основном о США.
А как обстоят со всем этим дела в Южной Корее? Скажем прямо – по-разному. «Новая этика» приживается тут очень выборочно.
Южная Корея – едва ли не самая вестернизированная и проамериканская страна Азии. При том, что западные традиции не всегда хорошо совмещаются с корейской культурой (исторически конфуцианской), на протяжении десятилетий корейская элита однозначно ориентировалась на Соединенные Штаты. Владение английским здесь служит практически обязательным условием для получения хорошей работы, а заметная часть ключевых позиций в главных вузах Кореи занята людьми, окончившими аспирантуру в прославленных университетах Лиги плюща. Поэтому любые американские культурные моды добираются до Кореи практически мгновенно, и относятся к ним максимально серьезно.
Из веяний, связанных с «новой этикой», наибольшее распространение в Южной Корее получили феминизм и тесно связанное с ним движение #MeToo. Исторически Корея была страной патриархальной даже по меркам конфуцианской Восточной Азии. Достаточно сказать, что до 1910 года значительная часть кореянок из простонародья даже не имела формальных личных имен, регистрируемых в документах, – вполне хватало упоминания о ней как о «матери такого-то» или «жене такого-то». А вплоть до 1980-х нормальной практикой в большинстве фирм считалось автоматическое увольнение женщин после замужества.
Но всё это ушло в прошлое. С начала нулевых в Корее стремительно распространяются идеи феминизма, попавшие в страну, как легко догадаться, в основном из США. С 2018 года по Южной Корее прокатилась волна скандалов, вызванных движением #MeToo. Среди их фигурантов оказался целый ряд заметных деятелей политики и культуры. Любопытно, что почему-то в большинстве своем эти антигерои были выходцами не из правоконсервативного лагеря, где распространены патриархальные стереотипы и ностальгия по старым добрым временам, а из лагеря «прогрессивного», то есть левонационалистического, лидеры которого всячески подчеркивают свою приверженность феминизму.
Самый громкий из этих скандалов закончился самоубийством популярного сеульского мэра Пак Вон Суна, считавшегося вероятным кандидатом от «прогрессивных» сил на президентских выборах 2022 года. Пак Вон Сун был обвинен в сексуальных домогательствах одной из своих сотрудниц (нежелательные прикосновения, сальные шуточки и т. д.). Поняв, что крах карьеры и репутации неизбежен, градоначальник отправился 9 июля 2020 года на прогулку в парк в центральном Сеуле и свел там счеты с жизнью.
Похороны сеульского мэра Пак Вон Суна, покончившего с собой из-за обвинений в сексуальных домогательствах
Ahn Young-joon/AP/TASS
Не столь трагично завершилась похожая история для О Ко Дона, мэра Пусана, второго по значению города Южной Кореи. О Ко Дон также считался важной фигурой среди корейских левых, но, будучи человеком преклонного возраста, больше интересовался молоденькими сотрудницами, чем перспективами президентской гонки. В итоге пострадавшая от приставаний 72-летнего мэра сотрудница дала делу формальный ход, и в июле О Ко Дон был приговорен к трем годам тюремного заключения (сейчас он этот приговор оспаривает).
Попал под колеса #MeToo и известный корейский поэт Ко Ын, считавшийся даже возможным кандидатом на Нобелевскую премию. Поэт этот тоже симпатизировал правящему сейчас левонационалистическому лагерю – причем столь сильно, что некоторые из его стихов выглядят не столько поэзией, сколько пропагандой. Несмотря на такую приверженность Ко Ына левой идеологии, в 2018–2019 годах стало распространяться все больше свидетельств того, что он позволял себе недопустимые вольности по отношению к поклонницам и сотрудницам. В отличие от простодушных политиков, во всем сознавшихся, поэт повел себя хитрее и решительно отказался признать себя виновным, хотя обвинения в его адрес выглядят весьма убедительно. Впрочем, после начала скандала Ко Ын, до того отличавшийся немалой активностью, старается не привлекать к себе внимания.
В целом 2018–2020 годы были отмечены серией скандалов, вызванных обвинениями в харассменте, часто подтвержденными и даже окончившимися тюремными сроками. В итоге движение #MeToo заметно повлияло на поведение корейцев и отношения между полами. Фривольность, которую в былое время влиятельные корейцы часто позволяли по отношению к подчиненным женского пола, теперь считается недопустимой. Сегодня все понимают: не то что распускать руки, а даже отпускать излишне откровенные комплименты – дело небезопасное.
Так что движение #MeToo в Корее побеждает. Но вот с остальными компонентами «новой этики» дела обстоят иначе.
Трудно говорить о том, что положение национальных меньшинств стало лучше, поскольку Корея – страна мононациональная. В конце XIX века здесь появились меньшинства – китайцы и японцы. Но всех японцев насильственно выселили с Корейского полуострова в 1945–1948 годах. Китайцы, весьма немногочисленные (около 0,2% населения), тогда остались и даже одно время подвергались существенной дискриминации. Однако в настоящий момент потомки этих мигрантов XIX века в целом слились с корейским населением.
Правда, с начала девяностых иностранцы охотно едут в Корею на заработки. По состоянию на 2021 год в Корее проживало 1,98 миллиона иностранцев, в большинстве своем гастарбайтеров из Китая, Вьетнама и других азиатских стран. Однако их положение сильно отличается от того, в котором находятся иммигранты в большинстве развитых государств Запада. Корейской экономике все больше не хватает рабочих рук. Восполняют их недостаток с помощью приезжих. Но корейцы воспринимают этих мигрантов именно как гастарбайтеров, то есть временных гостей. В Корее никто не предполагает, что приехавшие в страну вьетнамцы или бангладешцы задержатся дольше, чем на несколько лет. При этом корейское общество устроено так, что, даже очень сильно этого захотев, мигрант вряд ли сможет остаться в Корее навсегда, – к иностранным гостям местные относятся в целом вежливо, но держатся от них на расстоянии, а получить вид на жительство, не говоря уж о гражданстве, крайне сложно. Корейцы не настроены и на то, чтобы принимать беженцев: менее 2% всех заявок на получение этого статуса было удовлетворено властями.
Акция протеста гастарбайтеров в Сеуле, требующих изменения системы выдачи рабочих виз
EPA/Vostock Photo
Показательно принятое в конце августа решение предоставить политическое убежище 391 гражданину Афганистана. В это число вошли в основном те афганцы, которые в период двадцатилетней оккупации их страны международной коалицией (в ней участвовали и корейцы) работали в южнокорейских учреждениях. В конце концов в обществе сложился консенсус, что этих людей все-таки надо принять, но дискуссии ясно показали, что для рядового южнокорейца это решение выглядело, скажем прямо, небесспорным.
А как обстоят дела с сексуальными меньшинствами? Традиционно в Корее, как и во всей Восточной Азии, к гомосексуализму относились спокойно, просто как к одной из многих возможных сексуальных практик. Так что проблемы у гомосексуалистов возникли только после того, как Корея начала вестернизироваться. Поскольку в начала XX века гомосексуализм был на Западе порицаем, его стали рассматривать как нечто предосудительное и в Корее, но за пределами христианских кругов (политически очень влиятельных) особой враждебности к гомосексуалистам не было. Сейчас политику и вообще публичному человеку нестандартной ориентации лучше ее не афишировать. Кроме того, гомосексуализм формально преследуется в армии, хотя на практике и там стараются не обращать внимания на сексуальную ориентацию. В целом же, учитывая, что в стране нет традиции преследования гомосексуалистов, проблема борьбы за их права находится где-то на периферии корейского сознания.
И последним, пожалуй, из компонентов «новой этики» является чувство вины за собственное империалистическое и колониальное прошлое, мучающее и просто разрывающее мозг прогрессивного западного интеллигента. Однако в Корее нет почвы для возникновения такого комплекса: на протяжении последних полутора столетий Корея была не империей, а, наоборот, жертвой колониальной экспансии. Поэтому корейская гуманитарная интеллигенция, которую, как мы уже говорили, составляют преимущественно выпускники американских университетов и которая является в основном левой (но одновременно и националистической), совершенно не страдает от комплекса имперской вины. Скорее наоборот: корейские интеллигенты склонны предъявлять претензии соседям – в первую очередь, разумеется, Японии, – обвиняя эти страны в том, что они недостаточно покаялись за преступления, совершенные в отношении корейцев.
Так что «новая этика» в Корее известна и влиятельна, но реакция на это американское поветрие здесь существенно отличается от той реакции, которую мы видим в странах Европы.
Ссылка
А как обстоят со всем этим дела в Южной Корее? Скажем прямо – по-разному. «Новая этика» приживается тут очень выборочно.
Южная Корея – едва ли не самая вестернизированная и проамериканская страна Азии. При том, что западные традиции не всегда хорошо совмещаются с корейской культурой (исторически конфуцианской), на протяжении десятилетий корейская элита однозначно ориентировалась на Соединенные Штаты. Владение английским здесь служит практически обязательным условием для получения хорошей работы, а заметная часть ключевых позиций в главных вузах Кореи занята людьми, окончившими аспирантуру в прославленных университетах Лиги плюща. Поэтому любые американские культурные моды добираются до Кореи практически мгновенно, и относятся к ним максимально серьезно.
Из веяний, связанных с «новой этикой», наибольшее распространение в Южной Корее получили феминизм и тесно связанное с ним движение #MeToo. Исторически Корея была страной патриархальной даже по меркам конфуцианской Восточной Азии. Достаточно сказать, что до 1910 года значительная часть кореянок из простонародья даже не имела формальных личных имен, регистрируемых в документах, – вполне хватало упоминания о ней как о «матери такого-то» или «жене такого-то». А вплоть до 1980-х нормальной практикой в большинстве фирм считалось автоматическое увольнение женщин после замужества.
Но всё это ушло в прошлое. С начала нулевых в Корее стремительно распространяются идеи феминизма, попавшие в страну, как легко догадаться, в основном из США. С 2018 года по Южной Корее прокатилась волна скандалов, вызванных движением #MeToo. Среди их фигурантов оказался целый ряд заметных деятелей политики и культуры. Любопытно, что почему-то в большинстве своем эти антигерои были выходцами не из правоконсервативного лагеря, где распространены патриархальные стереотипы и ностальгия по старым добрым временам, а из лагеря «прогрессивного», то есть левонационалистического, лидеры которого всячески подчеркивают свою приверженность феминизму.
Самый громкий из этих скандалов закончился самоубийством популярного сеульского мэра Пак Вон Суна, считавшегося вероятным кандидатом от «прогрессивных» сил на президентских выборах 2022 года. Пак Вон Сун был обвинен в сексуальных домогательствах одной из своих сотрудниц (нежелательные прикосновения, сальные шуточки и т. д.). Поняв, что крах карьеры и репутации неизбежен, градоначальник отправился 9 июля 2020 года на прогулку в парк в центральном Сеуле и свел там счеты с жизнью.
Похороны сеульского мэра Пак Вон Суна, покончившего с собой из-за обвинений в сексуальных домогательствах
Ahn Young-joon/AP/TASS
Не столь трагично завершилась похожая история для О Ко Дона, мэра Пусана, второго по значению города Южной Кореи. О Ко Дон также считался важной фигурой среди корейских левых, но, будучи человеком преклонного возраста, больше интересовался молоденькими сотрудницами, чем перспективами президентской гонки. В итоге пострадавшая от приставаний 72-летнего мэра сотрудница дала делу формальный ход, и в июле О Ко Дон был приговорен к трем годам тюремного заключения (сейчас он этот приговор оспаривает).
Попал под колеса #MeToo и известный корейский поэт Ко Ын, считавшийся даже возможным кандидатом на Нобелевскую премию. Поэт этот тоже симпатизировал правящему сейчас левонационалистическому лагерю – причем столь сильно, что некоторые из его стихов выглядят не столько поэзией, сколько пропагандой. Несмотря на такую приверженность Ко Ына левой идеологии, в 2018–2019 годах стало распространяться все больше свидетельств того, что он позволял себе недопустимые вольности по отношению к поклонницам и сотрудницам. В отличие от простодушных политиков, во всем сознавшихся, поэт повел себя хитрее и решительно отказался признать себя виновным, хотя обвинения в его адрес выглядят весьма убедительно. Впрочем, после начала скандала Ко Ын, до того отличавшийся немалой активностью, старается не привлекать к себе внимания.
В целом 2018–2020 годы были отмечены серией скандалов, вызванных обвинениями в харассменте, часто подтвержденными и даже окончившимися тюремными сроками. В итоге движение #MeToo заметно повлияло на поведение корейцев и отношения между полами. Фривольность, которую в былое время влиятельные корейцы часто позволяли по отношению к подчиненным женского пола, теперь считается недопустимой. Сегодня все понимают: не то что распускать руки, а даже отпускать излишне откровенные комплименты – дело небезопасное.
Так что движение #MeToo в Корее побеждает. Но вот с остальными компонентами «новой этики» дела обстоят иначе.
Трудно говорить о том, что положение национальных меньшинств стало лучше, поскольку Корея – страна мононациональная. В конце XIX века здесь появились меньшинства – китайцы и японцы. Но всех японцев насильственно выселили с Корейского полуострова в 1945–1948 годах. Китайцы, весьма немногочисленные (около 0,2% населения), тогда остались и даже одно время подвергались существенной дискриминации. Однако в настоящий момент потомки этих мигрантов XIX века в целом слились с корейским населением.
Правда, с начала девяностых иностранцы охотно едут в Корею на заработки. По состоянию на 2021 год в Корее проживало 1,98 миллиона иностранцев, в большинстве своем гастарбайтеров из Китая, Вьетнама и других азиатских стран. Однако их положение сильно отличается от того, в котором находятся иммигранты в большинстве развитых государств Запада. Корейской экономике все больше не хватает рабочих рук. Восполняют их недостаток с помощью приезжих. Но корейцы воспринимают этих мигрантов именно как гастарбайтеров, то есть временных гостей. В Корее никто не предполагает, что приехавшие в страну вьетнамцы или бангладешцы задержатся дольше, чем на несколько лет. При этом корейское общество устроено так, что, даже очень сильно этого захотев, мигрант вряд ли сможет остаться в Корее навсегда, – к иностранным гостям местные относятся в целом вежливо, но держатся от них на расстоянии, а получить вид на жительство, не говоря уж о гражданстве, крайне сложно. Корейцы не настроены и на то, чтобы принимать беженцев: менее 2% всех заявок на получение этого статуса было удовлетворено властями.
Акция протеста гастарбайтеров в Сеуле, требующих изменения системы выдачи рабочих виз
EPA/Vostock Photo
Показательно принятое в конце августа решение предоставить политическое убежище 391 гражданину Афганистана. В это число вошли в основном те афганцы, которые в период двадцатилетней оккупации их страны международной коалицией (в ней участвовали и корейцы) работали в южнокорейских учреждениях. В конце концов в обществе сложился консенсус, что этих людей все-таки надо принять, но дискуссии ясно показали, что для рядового южнокорейца это решение выглядело, скажем прямо, небесспорным.
А как обстоят дела с сексуальными меньшинствами? Традиционно в Корее, как и во всей Восточной Азии, к гомосексуализму относились спокойно, просто как к одной из многих возможных сексуальных практик. Так что проблемы у гомосексуалистов возникли только после того, как Корея начала вестернизироваться. Поскольку в начала XX века гомосексуализм был на Западе порицаем, его стали рассматривать как нечто предосудительное и в Корее, но за пределами христианских кругов (политически очень влиятельных) особой враждебности к гомосексуалистам не было. Сейчас политику и вообще публичному человеку нестандартной ориентации лучше ее не афишировать. Кроме того, гомосексуализм формально преследуется в армии, хотя на практике и там стараются не обращать внимания на сексуальную ориентацию. В целом же, учитывая, что в стране нет традиции преследования гомосексуалистов, проблема борьбы за их права находится где-то на периферии корейского сознания.
И последним, пожалуй, из компонентов «новой этики» является чувство вины за собственное империалистическое и колониальное прошлое, мучающее и просто разрывающее мозг прогрессивного западного интеллигента. Однако в Корее нет почвы для возникновения такого комплекса: на протяжении последних полутора столетий Корея была не империей, а, наоборот, жертвой колониальной экспансии. Поэтому корейская гуманитарная интеллигенция, которую, как мы уже говорили, составляют преимущественно выпускники американских университетов и которая является в основном левой (но одновременно и националистической), совершенно не страдает от комплекса имперской вины. Скорее наоборот: корейские интеллигенты склонны предъявлять претензии соседям – в первую очередь, разумеется, Японии, – обвиняя эти страны в том, что они недостаточно покаялись за преступления, совершенные в отношении корейцев.
Так что «новая этика» в Корее известна и влиятельна, но реакция на это американское поветрие здесь существенно отличается от той реакции, которую мы видим в странах Европы.
Ссылка
ОТВЕТЫ (1)