Сталин , внутрипартийная борьба , трагизм Есенина

(продолжение )

И вот полный надежд и планов Есенин готовится к переезду в Ленинград. В течение всего 1925 года - необычайно урожайного в творческом смысле - никому из близких и друзей Есенина не приходила в голову мысль, что он находится на грани самоубийства. Все эти признаки суицида были придуманы значительно позже - в поддержку чекистско-большевицких версий о самоубийстве поэта. Более семидесяти замечательных стихотворений, поэмы, двенадцать известных по чтению самим Есениным стихотворений о зиме и ещё одна поэма плюс начатая повесть о детстве и многое другое - исчезнувшая часть творчества после убийства поэта и погрома в номере гостиницы «Англетер». Россказни о деградации и алкоголизме разбиваются этим высоким творческим напряжением. Есенин пил не больше другого выдающегося поэта Бориса Пастернака. Но несоизмеримы были известности этих мастеров стиха в 1925 году. Дело было не в пьянстве, а в большой известности и популярности. Стоило Есенину выпить рюмку или кружку пива, как молва стократно преувеличивала выпитое. Крестьянские здоровые гены Сергея Александровича в 30-летнем возрасте обеспечивали ему и большую работоспособность, и прочное здоровье. Надо заметить, что он никогда не занимался творческой работой в нетрезвом состоянии. В сплетнях, обильно рассыпаемых вокруг Есенина, часто упоминались кокаин и другие наркотики будто бы принимаемые поэтом перед началом творческой работы. Это абсолютная клевета и чепуха. Перед писанием стихов, как перед священнодействием, Есенин никогда не позволял себе ничего лишнего.

Представим себе всё написанное им в 1925 году. Так ведь и времени при таком мощном громадном результативном творчестве на длительное нарушение режима у него не было и быть не могло! Год проходил в ежедневной работе, новых замыслах и хлопотах. А хлопотать ему было о чём. На руках у него были две младшие сестры. Год был тяжёлым из-за постоянного преследования со стороны судебной власти и прокуроров. Для каждого русского человек, а творческого тем более - 1925 год был невыносимо тяжёлым. «Тьма меня задушит в декабре, в декабре я перестану жить» - писал другой бедствующий русский поэт Фёдор Сологуб…

Перед отъездом из Москвы (поезд уходил вечером 23 декабря) Есенин пришёл в контору Госиздата, чтобы получить причитающийся ему гонорар. Получив ордер в кассу, он был вынужден ожидать выплаты денег до двух часов дня. В ожидании поэт встретился с литератором, автором популярной тогда повести «Шоколад» Александром Игнатьевичем Тарасовым-Родионовым. Главный персонаж повести «Шоколад» - чекист, по ложному доносу приговорённый к смертной казни, радуется своему приговору, потому что и его казнь устрашит потенциальных противников советской власти. Сам Тарасов-Родионов прошёл с красной армией всю гражданскую войну, был некоторое время следователем революционного трибунала, стопроцентным большевиком и в этом качестве был расстрелян в 1938 году. Свою встречу с Есениным и разговор он описал в отдельной заметке, запечатал в конверт, который передал редактору Госиздата И.В. Евдокимову, взяв с него слово «не открывать эту запись без надобности в этом». Евдокимов прочитал эту запись 20 января 1926 года, и затем она находилась на секретном хранении. Евдокимов сделал такое примечание к записи: «Тарасов никогда не вызывал во мне доверия, но тут есть зёрна правды, только зёрна».

Суть этих «зёрен» в следующем. Есенин не мог не знать о яростной борьбе двух партийных группировок - Ивановичей и Давидовичей на 14-м съезде РКП(б). Слухи по Москве широко расходились от самих депутатов, изумлённых откровенной яростной борьбой в партии за власть. И вот здесь навсегда останется с нами загадка: зачем Сергей Есенин затеял столь рискованный для декабря 1925 года разговор? Ведь поэт прекрасно понимал, что его собеседник представляет ведомство, в котором сотрудники «бывшими» не бывают. Заметка Тарасова-Родионова довольно обширна, «зёрна» её в основном признаны верными - и в отношении женщин Есенина и друзей его, но нас интересует прежде всего та часть собеседования, которая имеет отношение к происходящим на 14-м съезде событиям. С одной стороны, Есенин всячески убеждал Тарасова, что он с советской властью дружен. Это понятно, загнанный большевиками поэт надеялся на ходатайство за него собеседника «в органах». С другой стороны, зная о выпаде Каменева против Сталина, Есенин говорит: «А вот Каменева, понимаешь ты, не люблю. Подумаешь - вождь. А ты знаешь, когда Михаил отрёкся от престола, он ему благодарственную телеграмму закатил за это самое из Иркутска. Ты думаешь, что если я беспартийный, то я ничего не вижу и не знаю. Телеграмма-то эта, где он мелким бесом семенит перед Михаилом, она, друг милый, у меня».

Итак, телеграмма Каменева с приветствием в адрес Великого Князя Михаила Александровича, полученная на узле связи в штабе Верховного Главнокомандующего в Могилёве, находится в руках Есенина. Мы не знаем, взял ли он её с собой в Ленинград или оставил по секрету у друзей. Но Тарасов-Родионов в дни 14-го съезда находился на стороне Ивановичей, и безусловно, доводит до нужных людей эту информацию. Для компрометации Каменева сейчас все средства хороши. Тем, кто не верит в компрометирующую силу этой телеграммы, предлагаю познакомиться с последующими событиями - уже после окончания съезда, когда Сталин буквально затравил Каменева этой телеграммой. Для удара же по соперникам во власти на съезде пригодилось и более значимое событие - смерть Есенина. Но здесь мы несколько забегаем вперёд.

Итак, поэт собирает чемоданы и 23 декабря вечером садится в поезд Москва-Ленинград. Перед выездом Есенин уже не в первый раз просит своего знакомого Вольфа Эрлиха подыскать в Питере подходящую ему квартиру. Индустриализация по Сталину ещё не начиналась, свободных квартир в городе было немало… В Москве Есенина провожала его подруга актриса Августа Миклашевская. Она заметила, как мимо них (Миклашевская одна из немногих знакомых поэта, которая сумела пережить 30-е и 40-е годы, уехав в провинцию и вспомнила об этом в более-менее безопасное для себя время - в хрущёвские годы) быстрой походкой прошли давние знакомые Есенина - Александр Сахаров и Георгий Устинов. Оба они, как и Вольф Эрлих, имели тайное отношение к работе органов ГПУ. В это тревожное время бескомпромиссной борьбы за власть на партийном съезде Георгий Устинов направлялся в Ленинград для контроля за оппозиционной питерской прессой, а Александр Сахаров - в миру работник книжного издательства ехал в мятежный город, чтобы помогать Устинову…

А на съезде после резко антисталинской речи чаша весов закачалась. Ивановичи после перерыва бросили в бой лидера советских профсоюзов Михаила Томского. Председательствующий Алексей Иванович Рыков предупредил делегатов, что Томский будет говорить не по регламенту, а столько же, сколько пробыл на трибуне Каменев, которому сталинские сторонники хулиганскими криками и нелепыми вопросами мешали говорить. Томский пытал поразить Зиновьева и Каменева обширными цитатами из Ленина и постарался вывести из игры его вдову:

«Товарищ Крупская указала, что английские юристы говорят о том, что парламент может превратить женщину в мужчину. Со стороны 14-го съезда такая опасность не грозит. (Смех). Конечно, могут быть правильные и неправильные решения. Товарищ Крупская сказала, что понятие о том, что истинно и что неистинно, - понятие субъективное. У нас же есть одно мерило. У рабочего класса, руководимого своей партией, может быть только одно мерило - воля большинства ленинской партии».

Убедив товарища Крупскую, что съезд не станет превращать её в мужчину, профсоюзный лидер стал проявлять показное миролюбие в отношении мятежных Давидовичей, чтобы усыпить их бдительность и понизить агрессивность: важно было во чтобы то ни стало выиграть съезд, а уж потом - мы им покажем! «Теперь давайте отведём такие разговорчики, - продолжал Томский, - что Зиновьева и Каменева кто-то хочет уничтожить, зажать, отстранить.

Кто этому поверит? Что у нас людей много? Что мы с ума сошли? Каменева и Зиновьева отстранить? Зачем? С какой стати? Чем это вызвано?»

Формально, как записано в партийной истории, 14-й съезд был посвящён проблемам индустриализации и борьбе с кулачеством в деревне. Но основное время на его заседаниях занимала борьба за власть в партии и в стране. Вслед за Томским - ещё один «Иванович» - Андрей Андреев большую часть своего выступления посвятил критике антисталинской оппозиции. Последовавшие за ним ораторы почти целый день 22 декабря обнажали ошибки Зиновьева и Каменева, но выступивший зиновьевец Бадаев уверенно отбил все нападки, заявив, что в «Ленинграде руководящая группа состоит исключительно из рабочих, проработавших десятки лет на фабриках и заводах, и которые, действительно, не просто рабочие, а которые пахнут рабочими», а вот здесь каждый, кто выходил на трибуну, или некоторые, по крайней мере, старались лягнуть нашу (питерскую) организацию».

Затем товарищ Калинин, защищая Ивановичей, оказал им в своей речи «медвежью услугу»: «Вы думаете, что Ленин был велик только тем, что он всегда и постоянно брал правильную линию в каждом тактическом шаге? Нет, не только в этом. Если Ленин брал ошибочную линию, я голосовал и думал: поправим на практике. Вот в чём величие!»

Это вызвало смех в зале среди делегатов. Но больше тема ошибочных линий Ленина не поднималась.

Затем прозвучал крупнокалиберный выстрел. Товарищ Сокольников убедительно подверг критике взгляды Сталина на экономическое развитие страны, на соотношение внутреннего и внешнего рынков и только потом остановился на внутрипартийной борьбе. И здесь опять оратору шумом и криками начали активно мешать вопросами: «А Сталин? А Сталин должен быть в Политбюро?» Судьба Сталина волновала делегатов в гораздо большей степени, чем экономика, индустриализация и расслоение крестьянской массы в деревне. И уже в сплошном шуме и криках Сокольников сказал: «Вот я и говорю: если товарищ Сталин хочет завоевать такое доверие, как товарищ Ленин, пусть он и завоюет это доверие».

Острой критике сталинцы подверглись в речи товарища Кабакова: «Или Николай Иванович Бухарин? Возьми его книжку «Экономика переходного периода», что он в ней дал? Всё насмарку пошло. Или его книжку о диалектическом материализме, в которой он показал, что он совершенно не понимает диалектики. На самом деле он страшно честолюбив. Этим объясняется и его плодовитость. Взбредёт ему в голову «идейка», ну и пойдёт валять, глядишь - книга. Сталин - это, конечно, большой человек, большой ум, хороший организатор. Но его ум не аналитический, а схематический. Вопросы прошлого он разберёт великолепно, так что всем ясно станет. Но перспективы ему не уловить. Он к этому не привык».

Восьмое заседание заканчивалось бесцветными речами Кирова и Жданова. По фамилиям чекистов, которые появились в конце года в Ленинграде, нетрудно было догадаться, что генеральный секретарь Сталин, руководящий аппаратом ЦК партии, готовит предстоящую замену Зиновьева Кировым. Киров тогда работал на Кавказе. Чекисты Пагава, Цкирия, Пипия отметятся в трагической судьбе Есенина.

Вечером 23 декабря на съезде едва не случилась драка между делегатами Ломовым и Саркисом. Есенин в это вечер едет в оппозиционный Ленинград. Этим же вечером в кулуарах съезда разнеслись слухи о том, что группа «Ивановичей» выступит с предложением о создании Русской коммунистической партии, а нынешнюю Российскую переименуют во Всесоюзную. И будут две партии в основе СССР, причём, Русская будет представлять РСФСР. Идея, совершенно невероятная для завоевавшего Россию большевизма. Но и на это они готовы были пойти ради сохранения власти в руках Сталина и его сторонников! Впервые версию о связи ожесточённой борьбы на съезде и гибели поэта высказал питерский драматург Алексей Анатольевич Яковлев, ныне уже покойный. Раскол на съезде был бесспорный и глубокий. Теперь уже все средства были хороши, которые вели к цели. Сталинские эмиссары в Ленинграде проводят агитацию и собрания. Сменяются редакторы ленинградских газет. Партийное собрание актива Выборгского района города выражает доверие 14-му съезду и уверенность, что ленинградская делегация присоединится к мнению всей партии. Ивановичи неистово раскачивают лодку, в битву за удержания Сталина на посту Генерального секретаря бросаются с длинными речами Ворошилов и Молотов, друг Сталина Орджоникидзе в волнении перепутал фамилии членов Политбюро, назвал Томского Троцким, а Троцкого - Томским…

В заключительном слове товарищ Сталин милостиво решил не реагировать на критику лично по его адресу, а сосредоточиться на идейных промахах деятелей оппозиции. В этом он был большой мастер. Поэтому Сокольников был обвинён в нежелании развивать промышленность и в потворстве плану Дауэса; о Дауэсе и его плане большая часть делегатов вряд ли что-либо слышала. Каменеву поставлена в вину клевета, нет, не на Сталина, а на партию! Большие идейные отклонения нашлись у Крупской и Зиновьева, к тому же Зиновьев позволил себе назвать нашу революцию «неклассической». Затем нарождающийся вождь сосредоточился на защите Бухарина: «Чего, собственно, хотят от Бухарина? Они требуют крови товарища Бухарина. Именно этого требует товарищ Зиновьев, заостряя вопрос в заключительном слове на Бухарине. Крови Бухарина требуете? Не дадим вам его крови, так и знайте». Слово «кровь» оппозиционеры не употребляли. Крови Бухарина через тринадцать лет потребует сам Сталин.

Вечером 23 декабря часть делегатов съезда сели в тот же поезд, что и Есенин. На следующий день на партийном форуме был объявлен перерыв, и желающие отправились на экскурсию в колыбель революции. Конечно, их посещение Ленинграда было использовано для агитации против зиновьевской оппозиции.