Выступление Президента Путина на пленарном заседании было весьма показательным. Чтобы по-настоящему оценить масштаб того, что подразумевается, важно помнить, что концепция Большого Евразийского партнерства была представлена Путиным в 2016 году на Петербургском экономическом форуме и была сосредоточена на “более широком евразийском партнерстве с участием Евразийского экономического союза” и включала Китай, Пакистан, Иран и Индию. Путин подчеркнул, что движущей силой развития связей “в рамках Большого Евразийского партнерства” (...) “была не политическая ситуация, а глобальные экономические тенденции, потому что центр экономического развития постепенно – мы это знаем, и наши бизнесмены это знают – постепенно перемещается, продолжает сдвигаться в Азиатско-Тихоокеанский регион”. Он добавил, что “в нынешних международных условиях, когда, к сожалению, разрушаются традиционные торгово-экономические связи и цепочки поставок”, Большое Евразийское партнерство “приобретает особое значение”. Путин установил прямую связь не только между Большим Евразийским партнерством и членами ЕАЭС, но и “такими членами БРИКС, как Китай и Индия”, “Шанхайской организацией сотрудничества, АСЕАН и другими организациями”. И это ядро всего продолжающегося многоуровневого процесса евразийской интеграции, когда возглавляемые Китаем Новые шелковые пути пересекаются с Евразийским экономическим союзом, ШОС, БРИКС + и другими конвергентными стратегиями. Лавров на этой неделе заявил, что Аргентина и Саудовская Аравия хотят присоединиться к БРИКС, чье следующее лето в Китае тщательно готовится. Мало того: Лавров упомянул, что довольно много арабских стран хотят присоединиться к ШОС. Он осторожно описал этот процесс сближения альянсов как “не антагонистический”. Путин, в свою очередь, осторожно определил Большое Евразийское партнерство как “большой цивилизационный проект. Главная идея - создать общее пространство равноправного сотрудничества региональных организаций”, изменив “политическую и экономическую архитектуру на всем континенте”. Таким образом, возникла необходимость “разработать комплексную стратегию развития масштабного евразийского партнерства”, в том числе “дорожную карту индустриализации”. На практике это переводится как развитие “инжиниринговых центров и научно-исследовательских центров. Это неизбежно для любой страны, которая хочет увеличить свой экономический, финансовый и, в конечном счете, политический суверенитет. Это неизбежно”. Ярослав Лисоволик в Клубе "Валдай" - один из ведущих аналитиков, отслеживающих, как эта конвергенция может принести пользу всему Глобальному Югу. Он подчеркивает, что среди “изменчивости и разнообразия платформ, которые могут быть запущены глобальными южными экономиками, наиболее значительными и всеобъемлющими из них могут быть объединение СЕЛАК (Латинская Америка), Африканский союз (Африка)” и ШОС в Евразии. А еще более разнообразный набор “региональных блоков, нацеленных на более глубокую интеграцию, может включать платформу БРИКС +, включающую Южноафриканское сообщество развития (САДК), МЕРКОСУР, БИМСТЕК”, соглашение о свободной торговле между Китаем и АСЕАН и ЕАЭС. Евразийский экономический форум еще раз показал, что этот скоростной – экономический интеграционный – поезд уже сошел со станции. Весьма поучительно заметить резкий контраст с бесконечной гибелью и мраком, поражающими коллективный Запад, склонный к инфляции, нехватке энергии, нехватке продовольствия, вымышленным “нарративам” и защите неонацистов под знаменем либеральной “демократии”.