Понемножку обо всем
214,555
4,060
|
Хранитель Храма ( Слушатель ) |
| 03 июл 2022 11:37:19 |
Перестаньте удивляться Германии часть 2
новая дискуссия Статья 152
Отныне американцы были в Германии не как победоносные иностранные оккупанты, а как освободительные силы, разделяющие свет демократических ценностей, рыночной экономики и свободы с немецким большинством, которое было заложником нацистов, но теперь было открыто для принятия американского пути. И если немцы стремились подавить недавнюю память о войне и их широко распространенное соучастие как отдельных лиц, так и всей нации в полтора десятилетия фашистских преступлений, американцы внезапно захотели им помочь. К 1948 году определяющий образ США участие в Германии больше не было небом, покрытым тысячами бомбардировщиков, поджигающих немецкие города, но ДЖИ раздавали шоколадные батончики и нейлоновые чулки и танцевали с местными жителями под Бенни Гудмена, когда они прорвали советскую блокаду Берлина.
То, как закончилась холодная война, наводит на мысль, что миф о продвижении демократии был эффективным и оправданным. С расстояния в 75 лет также ясно, как это исказило, а в некоторых случаях и нарушило понимание американцами определяющего момента в их собственной истории. Четыре поколения американцев выросли в предположении, что основным наследием "Доброй войны" является то, что Соединенные Штаты принесли свободу и демократию людям и местам, где их никогда раньше не было. В случае Германии (среди прочих) это не совсем так — в Германии до 1913 года был парламент, свобода прессы и интеллектуальная свобода, в некоторых случаях более устойчивые, чем в Соединенных Штатах в то время.
В действительности, возможное чудо роста Западной Германии было больше обязано немецким корпоративистским экономическим принципам и созданию Европейского сообщества угля и стали, чем любым ценностям свободного рынка, введенным Соединенными Штатами. Точно так же потребовался бы особый вид самообмана, чтобы ошибочно принять величайшее послевоенное достижение Германии — одно из самых эффективных и замечательных государств всеобщего благосостояния в мире, которое восходит к социальной сделке Бисмарка с немецкими лейбористскими партиями — за послевоенный американский импорт. Тем не менее, это был пример “продвижения демократии” в Германии (а также в Японии), на который неоднократно ссылались американские политики и государственные деятели в своих более поздних злоключениях, от Вьетнама до Афганистана и Ирака.
Миф о продвижении демократии, который американские "воины холодной войны" изобрели, чтобы позиционировать Западную Германию как ключевого союзника и зависимость от США, помешал последующим поколениям американцев не только понять самих себя, но и когда-либо по-настоящему понять Германию. Под очень реальными достижениями Нюрнбергского процесса, Плана Маршалла и берлинского авиасообщения скрывалась грязная реальность того, что американцы сыграли удивительно ограниченную роль в переходе Германии от нацизма. Политика денацификации, в частности, оставила мало следов: США контроль над прессой и кампании по принуждению немецких гражданских лиц посещать концентрационные лагеря и смотреть документальные фильмы о немецких зверствах были краткими и оказали незначительное влияние на отношение немцев в годы оккупации. К 1950 году подавляющее большинство бывших нацистских учителей, чиновников, военных, юристов и ученых как в Восточной, так и в Западной Германии были беспрепятственно приняты в новую систему. Ни Вашингтон, ни Москва не могли позволить себе оттолкнуть своих немецких клиентов из-за страха потерять их в пользу противоположного блока.
Обычные немцы также не воспринимали жизнь среди американских оккупационных армий так нежно, как американцы, как правило, вспоминают об этом. Жизнь сразу после безоговорочной капитуляции была намного хуже для большинства немцев, чем при нацистах. Были такие личности, как Гейл Халворсен, “берлинская бомбардировщица конфет”, и множество других пьющих кока-колу, подражающих американским глазастикам Гэри Купера (отсюда Закон США о невестах войны от декабря 1945 года). Но жизнь в руинах таких городов, как Ганновер и Франкфурт, была предпочтительнее только на оккупированном Советским Союзом Востоке, где Красной Армии было официально разрешено насиловать и грабить. В годы, последовавшие за разделением Германии, именно американцы, как считалось, продлевали страдания немцев, “используя” их в качестве пешек в их ужасающем ядерном противостоянии с Советским Союзом. Таким образом, многие немцы стали понимать и помнить Вторую мировую войну не на ее собственных условиях, а как своего рода увертюру к главной драме ненавистной холодной войны.
Публичная американская позиция о том, что Германия должна стать единой и свободной, маскировала глубокое и двухпартийное, но частное признание того, что разделение Германии на самом деле хорошо послужило интересам США в Европе. Появление двух отдельных Германий в 1949 году положило конец опасениям, что Сталин может двинуть Красную Армию на Дюнкерк; даже появление Берлинской стены в 1961 году было воспринято с тихим облегчением в Вашингтоне, который провел 12 бессонных лет, пытаясь избежать ядерного противостояния из-за статуса союзников в городе. Зловещий образ Железного занавеса по—прежнему наводит на мысль о тьме и трагедии, но с точки зрения стратегических интересов США (в отличие от популярных американских политических устремлений) это было на протяжении многих лет предпочтительнее, чем объединенная, единая Германия, натравливающая Вашингтон и Москву друг на друга.
Вымысел о настоятельном желании США воссоединиться также помог убедить американцев со временем в том, что восточные немцы были, по большей части, такими же жертвами, как и все остальные, советского империализма и коммунистического гнета. 4 миллиона восточных немцев, которые мигрировали на Запад в период с 1945 по 1988 год, и 140 жителей Восточного Берлина, застреленных у Берлинской стены, свидетельствуют о сути американского предположения. Но многие восточные немцы также обнаружили в Германской Демократической Республике как спасательный люк для неприятных воспоминаний о нацистском периоде (вина за Гитлера была возложена ГДР исключительно на западных немцев и их капиталистических хозяев), так и знакомый тип политической системы, в которой многие бывшие нацисты процветали вместе с еврейскими коммунистами, такими как Начальник ШТАЗИ Маркус Вольф. Писатель Питер Шнайдер (часто цитируемый Тони Джадтом) назвал эту динамику “двойным зомбированием” восточных немцев — реальностью, которая некоторое время контрастировала с идеей второй Германии, нетерпеливо ожидающей американского освобождения.
Влияние на американцев, купившихся на их собственную мифологизацию времен холодной войны, заключалось в том, что американским наблюдателям и политикам в конечном итоге стало трудно понять, что на самом деле происходит внутри и между двумя Германиями. Ostpolitik, политика разрядки в отношениях Западной Германии с Восточной Европой и особенно с Восточной Германией, начавшаяся после 1969 года, привела к большему, чем просто ослабление напряженных отношений. Западные немцы воспользовались возможностью, чтобы наводнить Восточную Германию твердой валютой, поддержать ее разрушающуюся экономику и наделили ГДР заметной степенью дипломатической и политической легитимности, помогая продлить ее зомбированное существование.
В то же время социальные волнения в Западной Германии свидетельствовали о том, что американские демократические мифы вызвали серьезные утечки. В 1960-х и 70-х годах большая часть западногерманской политики и общества двигалась в направлении истеричного антиамериканизма, который все еще отличает некоторые районы Германии сегодня; поскольку банда Штази и Баадер-Майнхоф убивала и похищала своих соотечественников, западные немцы в историческом количестве вышли на протест против действий США во Вьетнаме и о местонахождении американских баллистических ракет малой дальности. В Западной Германии начали появляться популярные книги о событиях, предположительно запрещенных в том, что позже будет названо ее Erinnerungskultur, или официальной “культурой памяти”: массовые убийства невинных немецких гражданских лиц во время стратегических бомбардировок немецких городов; принудительное переселение невинных этнических немцев из Польши, Чехословакии, Венгрии и Балкан.
Франц Йозеф Штраус, тогдашний министр-президент Баварии и лидер Христианско-социального союза на протяжении трех десятилетий, в этот период, как известно, заявил, что “народ, который добился такого замечательного экономического успеха, имеет право больше не слышать об Освенциме”. Фактически, только поколение, достигшее совершеннолетия в 1980-х и 90-х годах, превратило немцев в людей, хорошо знакомых и глубоко осознающих историю Холокоста, некоторые из худших сцен которого произошли в Украине.
Президент Украины Владимир Зеленский пожимает руку канцлеру Германии Олафу Шольцу 16 июня 2022 года в Киеве, Украина.АЛЕКСЕЙ ФУРМАН / GETTY IMAGES
К тому времени, когда пала Берлинская стена и распался Советский Союз, 55 лет мифологизации роли США в Германии и Европе предоставили готовое объяснение тому, что американцы видели по телевизору: коммунизм рухнул, потому что Соединенные Штаты победили его. Дух почти безумного триумфализма также применим к американской интерпретации значения воссоединения Германии. Неполное понимание американцами немцев и послевоенной истории Германии, возможно, никогда не было более ярким, чем когда они восторженно приветствовали возвращение унитарного немецкого государства — самого богатого и густонаселенного в Европе, простирающегося от Бельгии до Балтийского моря, — прежде чем быстро перейти к более насущным проблемам, таким как вторжение Саддама Хусейна в Кувейт.
И все же не зря Лех Валенса, основатель антикоммунистического профсоюза “Солидарность” и первый в истории президент Польши, избранный всенародным голосованием, заметил, наблюдая за падением стены, что Польша "заплатит цену" за это счастливое событие. Валенса не мог знать в то время, что объединенная Германия будет опираться на НАТО, Европейский союз и единую европейскую валюту, или что будущий министр иностранных дел Польши в конечном итоге станет “бояться мощи Германии меньше, чем ее бездействия.” Ему не нужно было. Валенса понимал, что воссоединенная Германия снова увидит себя “мостом” между Востоком и Западом как раз в тот момент, когда освобожденные народы бывшего Варшавского договора потянулись к долгожданному призу самоопределения, а именно членству в самом Западе.
Сегодня Соединенные Штаты снова ставят себя в центр чужой истории — ссылаясь на Ленд-лиз, План Маршалла и берлинскую авиалинию, чтобы вызвать счастливый конец, который, как мы уже определили, требуется от украинского кошмара. Вместо того, чтобы стремиться к “грязному, презренному компромиссу”, Вашингтон — справедливо или ошибочно — сделал поддержку безоговорочной победы Украины лакмусовой бумажкой для американского демократического духа, даже когда американские избиратели начали терять всякий интерес, который у них был в помощи героическим украинцам. Убежденные в собственной центральной роли в этой драме, лидеры США не могут или не хотят понимать, что многие союзники США не могут и не будут ставить свое будущее на то, какой бы ни была американская позиция в данный конкретный момент, потому что, согласно внутренней логике американской партизанской войны, эта позиция будет меняться каждые несколько дней. Годы.
Никто не боится и не ненавидит эту ядовитую политическую динамику США больше, чем наши союзники в Берлине. Для них Донецк и Луганск просто не стоят заражения энергетического сектора Германии в стиле Lehman. Ни Одесса, ни Киев, ни Приднестровье, ни Сувалкский пролив, если уж на то пошло. И почему, спрашивают они, должно быть иначе? Необходимо учитывать “наши отношения с Россией [в] будущем”, как напомнил немцам советник Шольца по внешней политике на прошлой неделе после поездки канцлера в Киев. “Это, по крайней мере, столь же волнующий и актуальный вопрос”.
Американцы вправе задаться вопросом, что все это значит для статуса Германии как члена Западного альянса. На что мы больше не имеем права, так это на удивление.
Джереми Стерн
То, как закончилась холодная война, наводит на мысль, что миф о продвижении демократии был эффективным и оправданным. С расстояния в 75 лет также ясно, как это исказило, а в некоторых случаях и нарушило понимание американцами определяющего момента в их собственной истории. Четыре поколения американцев выросли в предположении, что основным наследием "Доброй войны" является то, что Соединенные Штаты принесли свободу и демократию людям и местам, где их никогда раньше не было. В случае Германии (среди прочих) это не совсем так — в Германии до 1913 года был парламент, свобода прессы и интеллектуальная свобода, в некоторых случаях более устойчивые, чем в Соединенных Штатах в то время.
В действительности, возможное чудо роста Западной Германии было больше обязано немецким корпоративистским экономическим принципам и созданию Европейского сообщества угля и стали, чем любым ценностям свободного рынка, введенным Соединенными Штатами. Точно так же потребовался бы особый вид самообмана, чтобы ошибочно принять величайшее послевоенное достижение Германии — одно из самых эффективных и замечательных государств всеобщего благосостояния в мире, которое восходит к социальной сделке Бисмарка с немецкими лейбористскими партиями — за послевоенный американский импорт. Тем не менее, это был пример “продвижения демократии” в Германии (а также в Японии), на который неоднократно ссылались американские политики и государственные деятели в своих более поздних злоключениях, от Вьетнама до Афганистана и Ирака.
Миф о продвижении демократии, который американские "воины холодной войны" изобрели, чтобы позиционировать Западную Германию как ключевого союзника и зависимость от США, помешал последующим поколениям американцев не только понять самих себя, но и когда-либо по-настоящему понять Германию. Под очень реальными достижениями Нюрнбергского процесса, Плана Маршалла и берлинского авиасообщения скрывалась грязная реальность того, что американцы сыграли удивительно ограниченную роль в переходе Германии от нацизма. Политика денацификации, в частности, оставила мало следов: США контроль над прессой и кампании по принуждению немецких гражданских лиц посещать концентрационные лагеря и смотреть документальные фильмы о немецких зверствах были краткими и оказали незначительное влияние на отношение немцев в годы оккупации. К 1950 году подавляющее большинство бывших нацистских учителей, чиновников, военных, юристов и ученых как в Восточной, так и в Западной Германии были беспрепятственно приняты в новую систему. Ни Вашингтон, ни Москва не могли позволить себе оттолкнуть своих немецких клиентов из-за страха потерять их в пользу противоположного блока.
Обычные немцы также не воспринимали жизнь среди американских оккупационных армий так нежно, как американцы, как правило, вспоминают об этом. Жизнь сразу после безоговорочной капитуляции была намного хуже для большинства немцев, чем при нацистах. Были такие личности, как Гейл Халворсен, “берлинская бомбардировщица конфет”, и множество других пьющих кока-колу, подражающих американским глазастикам Гэри Купера (отсюда Закон США о невестах войны от декабря 1945 года). Но жизнь в руинах таких городов, как Ганновер и Франкфурт, была предпочтительнее только на оккупированном Советским Союзом Востоке, где Красной Армии было официально разрешено насиловать и грабить. В годы, последовавшие за разделением Германии, именно американцы, как считалось, продлевали страдания немцев, “используя” их в качестве пешек в их ужасающем ядерном противостоянии с Советским Союзом. Таким образом, многие немцы стали понимать и помнить Вторую мировую войну не на ее собственных условиях, а как своего рода увертюру к главной драме ненавистной холодной войны.
Публичная американская позиция о том, что Германия должна стать единой и свободной, маскировала глубокое и двухпартийное, но частное признание того, что разделение Германии на самом деле хорошо послужило интересам США в Европе. Появление двух отдельных Германий в 1949 году положило конец опасениям, что Сталин может двинуть Красную Армию на Дюнкерк; даже появление Берлинской стены в 1961 году было воспринято с тихим облегчением в Вашингтоне, который провел 12 бессонных лет, пытаясь избежать ядерного противостояния из-за статуса союзников в городе. Зловещий образ Железного занавеса по—прежнему наводит на мысль о тьме и трагедии, но с точки зрения стратегических интересов США (в отличие от популярных американских политических устремлений) это было на протяжении многих лет предпочтительнее, чем объединенная, единая Германия, натравливающая Вашингтон и Москву друг на друга.
Вымысел о настоятельном желании США воссоединиться также помог убедить американцев со временем в том, что восточные немцы были, по большей части, такими же жертвами, как и все остальные, советского империализма и коммунистического гнета. 4 миллиона восточных немцев, которые мигрировали на Запад в период с 1945 по 1988 год, и 140 жителей Восточного Берлина, застреленных у Берлинской стены, свидетельствуют о сути американского предположения. Но многие восточные немцы также обнаружили в Германской Демократической Республике как спасательный люк для неприятных воспоминаний о нацистском периоде (вина за Гитлера была возложена ГДР исключительно на западных немцев и их капиталистических хозяев), так и знакомый тип политической системы, в которой многие бывшие нацисты процветали вместе с еврейскими коммунистами, такими как Начальник ШТАЗИ Маркус Вольф. Писатель Питер Шнайдер (часто цитируемый Тони Джадтом) назвал эту динамику “двойным зомбированием” восточных немцев — реальностью, которая некоторое время контрастировала с идеей второй Германии, нетерпеливо ожидающей американского освобождения.
Влияние на американцев, купившихся на их собственную мифологизацию времен холодной войны, заключалось в том, что американским наблюдателям и политикам в конечном итоге стало трудно понять, что на самом деле происходит внутри и между двумя Германиями. Ostpolitik, политика разрядки в отношениях Западной Германии с Восточной Европой и особенно с Восточной Германией, начавшаяся после 1969 года, привела к большему, чем просто ослабление напряженных отношений. Западные немцы воспользовались возможностью, чтобы наводнить Восточную Германию твердой валютой, поддержать ее разрушающуюся экономику и наделили ГДР заметной степенью дипломатической и политической легитимности, помогая продлить ее зомбированное существование.
В то же время социальные волнения в Западной Германии свидетельствовали о том, что американские демократические мифы вызвали серьезные утечки. В 1960-х и 70-х годах большая часть западногерманской политики и общества двигалась в направлении истеричного антиамериканизма, который все еще отличает некоторые районы Германии сегодня; поскольку банда Штази и Баадер-Майнхоф убивала и похищала своих соотечественников, западные немцы в историческом количестве вышли на протест против действий США во Вьетнаме и о местонахождении американских баллистических ракет малой дальности. В Западной Германии начали появляться популярные книги о событиях, предположительно запрещенных в том, что позже будет названо ее Erinnerungskultur, или официальной “культурой памяти”: массовые убийства невинных немецких гражданских лиц во время стратегических бомбардировок немецких городов; принудительное переселение невинных этнических немцев из Польши, Чехословакии, Венгрии и Балкан.
Франц Йозеф Штраус, тогдашний министр-президент Баварии и лидер Христианско-социального союза на протяжении трех десятилетий, в этот период, как известно, заявил, что “народ, который добился такого замечательного экономического успеха, имеет право больше не слышать об Освенциме”. Фактически, только поколение, достигшее совершеннолетия в 1980-х и 90-х годах, превратило немцев в людей, хорошо знакомых и глубоко осознающих историю Холокоста, некоторые из худших сцен которого произошли в Украине.
Президент Украины Владимир Зеленский пожимает руку канцлеру Германии Олафу Шольцу 16 июня 2022 года в Киеве, Украина.АЛЕКСЕЙ ФУРМАН / GETTY IMAGES
К тому времени, когда пала Берлинская стена и распался Советский Союз, 55 лет мифологизации роли США в Германии и Европе предоставили готовое объяснение тому, что американцы видели по телевизору: коммунизм рухнул, потому что Соединенные Штаты победили его. Дух почти безумного триумфализма также применим к американской интерпретации значения воссоединения Германии. Неполное понимание американцами немцев и послевоенной истории Германии, возможно, никогда не было более ярким, чем когда они восторженно приветствовали возвращение унитарного немецкого государства — самого богатого и густонаселенного в Европе, простирающегося от Бельгии до Балтийского моря, — прежде чем быстро перейти к более насущным проблемам, таким как вторжение Саддама Хусейна в Кувейт.
И все же не зря Лех Валенса, основатель антикоммунистического профсоюза “Солидарность” и первый в истории президент Польши, избранный всенародным голосованием, заметил, наблюдая за падением стены, что Польша "заплатит цену" за это счастливое событие. Валенса не мог знать в то время, что объединенная Германия будет опираться на НАТО, Европейский союз и единую европейскую валюту, или что будущий министр иностранных дел Польши в конечном итоге станет “бояться мощи Германии меньше, чем ее бездействия.” Ему не нужно было. Валенса понимал, что воссоединенная Германия снова увидит себя “мостом” между Востоком и Западом как раз в тот момент, когда освобожденные народы бывшего Варшавского договора потянулись к долгожданному призу самоопределения, а именно членству в самом Западе.
Сегодня Соединенные Штаты снова ставят себя в центр чужой истории — ссылаясь на Ленд-лиз, План Маршалла и берлинскую авиалинию, чтобы вызвать счастливый конец, который, как мы уже определили, требуется от украинского кошмара. Вместо того, чтобы стремиться к “грязному, презренному компромиссу”, Вашингтон — справедливо или ошибочно — сделал поддержку безоговорочной победы Украины лакмусовой бумажкой для американского демократического духа, даже когда американские избиратели начали терять всякий интерес, который у них был в помощи героическим украинцам. Убежденные в собственной центральной роли в этой драме, лидеры США не могут или не хотят понимать, что многие союзники США не могут и не будут ставить свое будущее на то, какой бы ни была американская позиция в данный конкретный момент, потому что, согласно внутренней логике американской партизанской войны, эта позиция будет меняться каждые несколько дней. Годы.
Никто не боится и не ненавидит эту ядовитую политическую динамику США больше, чем наши союзники в Берлине. Для них Донецк и Луганск просто не стоят заражения энергетического сектора Германии в стиле Lehman. Ни Одесса, ни Киев, ни Приднестровье, ни Сувалкский пролив, если уж на то пошло. И почему, спрашивают они, должно быть иначе? Необходимо учитывать “наши отношения с Россией [в] будущем”, как напомнил немцам советник Шольца по внешней политике на прошлой неделе после поездки канцлера в Киев. “Это, по крайней мере, столь же волнующий и актуальный вопрос”.
Американцы вправе задаться вопросом, что все это значит для статуса Германии как члена Западного альянса. На что мы больше не имеем права, так это на удивление.
Джереми Стерн
ОТВЕТЫ (0)
Комментарии не найдены!