Тред №169501

ТРБ, ЗПР и кролик

«Дискавери» – хороший канал. Мы с кошаком любим его смотреть. Правда, коту, по большому счету, все равно. Лишь бы телевизор был включен и выделял тепло. Поэтому он обожает сидеть на различных приборах. Недавно даже умудрился взгромоздиться на DVD-проигрыватель. Мало того, что эта штуковина греет, так еще диск приятно вибрирует, массажируя нижнюю часть теплолюбивого жывотного. Но вернемся к «Дискавери».

Там как раз показывали, какие нечеловеческие испытания переносят пиндосские спецназовцы. Они как раз проходили курс на выживание. Недельный. В каких-то калифорнийских горах. Десяток упитанных амеров в белых ботинках шуруют на фоне типичного пейзажа горнолыжного курорта. Ярко светит солнышко. Все в темных очках. Идут и делятся с корром впечатлениями, какой это, суко, важный момент в их жизни. Сзади ползет симпатичная машинка на гусеничном ходу, в которой сидят врач с носилками и психолог. Если вдруг кому из спецназовцев станет плохо, то его тут же госпитализируют и отправят в базовый лагерь. Испытания предстоят нечеловеческие. Для этого и нужен психолог. Например, ночевка в лесу. Показывают, как военные забираются в объемные спальные мешки. Голос диктора за кадром: «И хотя мешки сделаны из специальной смеси гусиного и лебяжьего пуха, ночевать на голом снегу – это суровое испытание». Короче, проснулись не все. У одного прихватило животик, поскольку накануне амеры замочили из автомата зайчика и сварили его. Потом жрали. Оператор упивался этим ужасным зрелищем. Американский спецназ кушал зайчатину без соли, специй, вилок и ножей. Рвал мясо прямо зубами. Настоящие мужчины. Но одному спецназеру в очках стало плохо. Видимо, зайчик вступил в конфликт с микрофлорой его привыкшего к «Макдональдсу» желудка. Два суровых инструктора в темных очках посоветовали ему применить старинное спецназовское средство: выпить угля, растворенного в виски. Минут пять показывали сложные душевные колебания бойца. Пить или не пить? Он то подносил кружку к ротовому отверстию, то с отвращением ее отставлял. В конце концов, его положили на носилочки. Он едет на машинке и рассказывает корру, что обязательно попробует пройти курс выживания в следующем году. Иначе не простит себе данной слабости. В этот момент я уже валялся возле телевизора, давясь от смеха, дико хрюкая и пугая кошака: «Мля! Уебан! Виски! С углем! Не пьет!».

Советский Союз, какая-то техническая ракетная база (ТРБ), не наши дни. По лесной дороге в неизвестном, но, сука, страшно секретном направлении мчит военная колонна в составе двух машин. Одна крытая (КУНГ), вторая под брезентом с трогательной надписью «Люди» сзади. В роли людей – я с Ужом (прозвище такое). Мы едем в ЗПР. Это страшные слова для любого военного, проходящего службу в ТРБ.

ЗПР – это запасной полевой район. Смысл в том, что когда проклятые амеры надумают епануть по нашей жутко секретной базе ядерной ракетой, нас там уже не будет. Мы быстренько съепемся в одно глухое место, где развернем технику и будем пребывать в полной боеготовности, пугая мировой империализм вообще и блок НАТО в частности до усрачки. Нормативы выезда в ЗПР очень жесткие. В течение двадцати минут вся база должна погрузиться и выехать на хуй. Кстати, знаете, какой основной разведпризнак наличия войск РВСН? Обилие автотехники. Сотни машин. И все это должно быстро уехать на три буквы. В ЗПР. Это в теории. А на практике репетиция выезда началась за два месяца. У меня была слабая надежда, что пронесет, и я останусь в наряде. Уж лучше на тумбочке в теплой казарме, чем неделю в морозном лесу. Как правило, в ЗПР мы выезжали летом. А тут пришлось в январе. Минус пятнадцать. Днем. И сыро. Но тут бойцам нашей пятой группы доверили ответственную миссию: развернуть секретный пункт управления. Дело в том, что расположение ЗПР знает все местное население. Действительно, когда из года в год в один и тот же лес приезжает сотня машин, то это как-то откладывается в памяти пейзан. Возможно, и вероятный противник догадывается, куда ТРБ все время перемещается, но нас, военных, это абсолютно не ипет. Сказано – быстро и скрытно, значит, надо выполнить приказ.

А выепон с «секретным командным пунктом» родился в мозгу начштаба в связи с новой вводной. Против нас будут использовать ДРГ (диверсионно-разведывательная группа). Поскольку начштаба был евреем, он сразу сообразил, что ДРГ уничтожит командный пункт еще на этапе развертывания. Поэтому умный подполковник приказал развернуть секретный КП. С этой целью взяли толкового майора, прапорщика по фамилии Малятко и тех, кого успели с ходу отловить в расположении. В частности, меня с Ужом. Майор действительно попался толковый, поскольку резко слинял, передав все необходимые распоряжения прапорщику Малятко. Прапорщик развернул бурную деятельность. Мы должны были выехать из расположения под завесой сплошной тайны. Стали грузить жутко секретное оборудование КП: пять рядов кресел из клуба (по четыре в каждой секции), три стола с шатающимися ножками, какие-то ящики с бумагами, палатку на шестнадцать мест и, наконец, трибуну. Блять, вы можете себе представить секретный командный пункт без трибуны? Я лично не могу. Затем, не жрамши, не спамши, без спальных мешков, снегоступов и даже без оружия (не дай Бог, потеряем) мы закинули свои тела на борт и убыли на курсы выживания.

Маршрут, естественно, нам не сообщили. Прапорщик Малятко взял себе толкового водителя-молдаванина и пообещал выступить в роли навигатора. Для этого он выжрал где-то водки, привел себя в абсолютно непотребный вид и затих в кабине. Вояж начался.

Колонна двигалась достаточно шустро, без остановок. Справляли естественную нужду на ходу, держа друг друга за ремень. Было темно, как в жопе. Смышленый водитель-молдаванин прокладывал курс под храп прапорщика. Периодически Малятко просыпался и, окинув взором непроглядные окрестности, давал руководящие указания: «Пиздуй туда!». Наконец, глубокой ночью колонна успешно заехала в глубокий овраг. Стало тихо. Хрустел снег под сапогами бойцов, тихо журчала сливаемая моча, и как-то недобро качались сосны. Прапор выпрыгнул из кабины, изумленно осмотрелся и констатировал: «Ни хуя себе!». Затем поинтересовался у смышленого водителя молдаванина: «Обратную дорогу найдешь?». Водила неуверенно кивнул головой. Последовала команда разворачивать командный пункт и ждать указаний. Как только трибуна вместе с другими секретными принадлежностями покинула кузов, прапор быстро уебал по своим следам в обратном направлении вместе с машинами. Мы остались один на один с суровой, но, сука, крайне холодной природой. И ни одного психолога вокруг, чтобы поинтересоваться нашим сложным внутренним миром. Жрачки, оружия тоже не было. Была палатка на шестнадцать человек, однако разворачивать ее ночью не было никакого желания. Брезент замерз и по твердости напоминал бетон. Начался курс на выживание.

Зато у нас было одно спецсредство, которого не было у амеров. Целых четыре «духа», которые при умелом руководстве были способны творить чудеса. Ничто так не стимулирует на подвиг, как перспектива огрести песды от дедов. Причем это может быть не отдельный акт, а постоянный процесс. Стимулирующий и тонизирующий эффект данной технологии я опробовал на себе. В общем, «духи» были построены в одну шеренгу. До них довели боевую задачу: «Значит так – через два часа вы здесь, но со жрачкой и бухлом. И ниипет!». Молодые воины растворились в ночи. Деды остались выполнять ответственную работу – разворачивать секретный командный пункт. Через десять минут в лесу пылал гигантский костер в два человеческих роста, около которого были расставлены ряды стульев из клуба. На них грустно сидели деды и мужественно боролись с голодом и холодом. Уж сделал из трибуны уютную нору, куда тихо заполз, предварительно попросив разбудить, когда жрачка прибудет. Остальные воины обсуждали сложившуюся ситуацию по методу «мозгового штурма». Пришли к следующим выводам. Первый: нас хуй найдут, поскольку Малятко был бухой в жопу, а молдаванин даже под расстрелом не вспомнит обратной дороги. Второй: на горячее питание рассчитывать не приходится, поскольку см. пункт первый. Третий: во всем этом негативе есть и позитив – «немцев» (офицеров) тоже не будет (опять же см. пункт первый).

Светало. Вернулись «духи». Им вломили обещанной песды (опоздали), а затем рассмотрели добычу: две дохлые курицы в собственном дерьме, картошка россыпью, морковь, буряки (частично обглоданные человеческими зубами), пара раздавленных яиц, бутылка с мутной жидкостью и живой кролик в целлофановом пакете. Кролик был черный, упитанный и смешно прыгал по снегу. Употреблять его в пищу я не дал. Младший сержант Дадашев выступил с возражением, но тут из своей норы с шипением вылез Уж и объяснил носителю соплей (лычек), что он может употреблять чурбанов в пищу как в епанном, так и не в епанном состоянии. Поскольку Уж переходил от слов к делу очень быстро, Дадашев предпочел раствориться в воздухе. Тут надо пояснить, что Уж постоянно подписывался за меня. А я за него. Такие у нас сложились отношения. Свою первую встречу с ним я запомнил очень хорошо. Уж успел подбить мне глаз, разбить нос и нанести пару ударов сапогом, прежде чем я достал его табуреткой. Разговор после этого пошел в более конструктивном ключе. Потом и начались эти дружеские отношения. Ну как дружеские… Уж постоянно куда-то встревал, а я вместе с ним. Но зато была уверенность в том, что если шо, рядом будет шипеть сверхзвуковой комок конечностей, впадающий в боевой амок. В таком состоянии Ужа боялся даже Ингуш, хотя его никому не удавалось построить.

С кроликом служба пошла веселее. Зажаренные на куске плоского металлолома курицы были поглощены мгновенно. Вместе с буряками, картошкой, яйцами и печеньем Дадашева, изъятым наблюдательным Ужом. Потом «духи» сотворили очередное чудо, разбив палатку. Те же амеры пользовались палаткой, состоящей из гибких металлических прутьев. Скажу прямо: прутики – это хуйня. Попробуйте вбить специальные колышки в виде бревен в мерзлый грунт и развернуть брезент, который почти ничем не отличается от бетона. Только гибкий и постоянно съезжает куда-то. Постепенно командный пункт приобрел черты некой обжитости. В нем сидели, нахохлившись, дедушки советской армии, стойко переносящие тяготы военной службы. «Духи» исполняли их различные прихоти. Например, готовили изысканный травяной настой в ржавой консервной банке. Задачей номер один была следующая: очистить мутную жидкость от запаха керосина, исходящего от бутылки. Пропущенный через коробку противогаза самогон из натурального буряка приобрел некое коньячное благородство, поскольку стал радикально рыжим. Но никто не разыгрывал пантомиму – пить или не пить. Выжрали все и быстро. Так прошел день. Мороз усиливался. Костер, разведенный прямо в палатке, превратил ее в действующую копию «Газенвагена». Амеры этого бы не пережили. Но дедушки СА поставили задачу «духам», и в результате была изобретена печка, сделанная из бочки с неким подобием трубы. Опасность от дембеля отступила.

Единственное, что портило нервы, – это элемент неопределенности. Нас не нашли ни на третьи, ни на четвертые сутки. Зато нашли пейзане, которые выследили «духов», воровавших кур. Завязалась тяжелая битва, после которой восторжествовал лозунг «народ и армия едина». «Духи» были сданы в рабство пейзанам, которые расплачивались с дедами натуральными продуктами.

На шестой день возникшую идиллию прервала ДРГ вероятного противника, которая все-таки отыскала секретный командный пункт к большой радости нашего командования, безуспешно выпытывавшего у Малятко и смышленого водителя-молдаванина координаты КП. Проклятые диверсанты, увидев мирную картину – дремлющего под трибуной Ужа, дедов, возлежавших около печки в живописных позах, и кролика, обогревающего мою грудь, даже пиздить нас не стали. Намалевали кресты на боках палатки, оставили пару сухпаев и убыли по своим диверсантским делам. Через 12 часов нарисовался начальник штаба, который долго и упорно допытывался, шо за хуйня здесь творится? Мы со скромным выражением героев объясняли, что держали оборону, сколько могли. «А кролик вам на хуя?» – не сдавался начштаба. «Запас на черный день!» – бодро рапортовал Уж, который уже успел тиснуть банку тушенки у командирского водилы. Как ни странно, даже на губу никто не загремел.