Майор Пронин: между Шерлоком Холмсом и Ниро Вульфом

Как образцовый советский чекист сделался героем анекдотов

Лев Овалов. Приключения майора Пронина. М, Военное издательство Министерства обороны СССР, 1957. Серия «Библиотечка военных приключений»

Образ чекиста в советской литературе менялся от десятилетия к десятилетию.
Чекисты выступали самостоятельными героями в первые годы советской власти: «Неделя» Юрия Либединского (1922), «Шоколад» Александра Тарасова-Родионова (1922), «Щепка» Владимира Зазубрина (1923), «Жизнь и гибель Николая Курбова» Ильи Эренбурга (1923), «В тупике» Викентия Вересаева (1923) и др. Позднее агенты ГПУ слились в грозную, но безличную силу, функцию справедливого возмездия либо слепого рока.
У Булгакова в ранней редакции пьесы «Зойкина квартира» агенты Пеструхин, Ванечка и Толстяк, загримированные под комиссию Наркомпроса, изображаются с ироническим сочувствием. В «Роковых яйцах» агенты «ангел» и «хмурый» уже анонимны, но третий, в дымчатом пенсне, именуется Васенькой и выказывает чудесную проницательность. Хотя эту симпатию вскоре дискредитирует безумная авантюра чекиста Рокка .
В поздней редакции «Зойкиной квартиры» орудуют уже «четверо неизвестных». В пьесе Булгакова «Адам и Ева» агенты носят имена Туллер 1-й и Туллер 2-й (tuller (нем.) – деталь механизма, втулка).
Виолетта Гудкова, которой принадлежат эти наблюдения, называет целый ряд пьес и других авторов, которые кончаются появлением безымянных гэпэушников. Финальный арест нехороших героев в драматургии 1930-х «превращается в типовую норму развязки сюжета».
В виде безличного начала гэпэушники изображены и в «Мастере и Маргарите». Хотя их коллега Афраний, начальник тайной стражи в ершалаимских сценах, вызывает невольное уважение своими профессиональными качествами.
Впрочем, в повестях Юрия Германа «Лапшин» и «Жмакин» (1937–1938) выведен начальник милиции Иван Лапшин, в прошлом бравый чекист. Человек это весьма симпатичный и совершенно неправдоподобный. Не потому, что мы не верим в честных и гуманных начальников милиции, а потому что Лапшин ни разу не попадает в ситуацию, где его честность и гуманизм подверглись бы настоящему испытанию. Хотя в 1937-м такие ситуации возникали ежедневно.
Роман о чекистах в 1930-х годах вроде бы писал Исаак Бабель. Но рукописи Бабеля были арестованы его героями и вряд ли когда-нибудь отыщутся.
И вот в конце того же десятилетия родился майор НКВД Пронин, герой рассказов и повестей Льва Овалова.


КАРЬЕРА ИВАНА ПРОНИНА
«Рассказы майора Пронина» появились в журналах в 1939-м, «Рассказы о майоре Пронине» – в 1940-м, а отдельной книгой оба цикла вышли в 1941-м. Бравый, но проницательный майор появлялся также в повести «Голубой ангел» (1941) и в романе «Медная пуговица» (1959). А на правах эпизодического героя – ветерана КГБ, наставника молодых чекистов – и в романе «Секретное оружие» (1963). Иногда называют еще повесть Овалова «Букет алых роз» (1958). Но там седой генерал появляется только на заднем плане и по имени не называется.
Владимир Березин замечает: «Майор Пронин в тридцатые годы – совершенно эстетский, джазовый, как в фильмах нуар, персонаж, следующий канону Ниро Вульфа и Арчи Гудвина, а после войны (и отсидки автора) – обычный советский чекист».
Олег Ковалов, напротив, считает, что пародийность нарастает в послевоенном творчестве Льва Овалова, особенно в романе «Медная пуговица». Действие там происходит в оккупированной немцами Риге, а Пронин под маской гестаповца исполняет роль советского резидента, руководителя обширной шпионской сети.
Герой Овалова действительно меняется на протяжении цикла. В первых рассказах это молодой неотесанный чекист, повествующий о своих похождениях в сказовой манере, слегка напоминающей Зощенко. В поздних сюжетах – добродушный, но прозорливый генерал КГБ, старый конь из правильной борозды.
На вершине карьеры майор – советский Шерлок Холмс, холостяк-сибарит. Роль Уотсона при нем исполняет постоянный помощник и воспитанник Виктор Железнов. Роль миссис Хадсон – сварливая домработница Агаша. Роль скрипки Холмса – старая гитара, подаренная цыганской певицей, которой он когда-то помог.
Схему «начальник – неподвижный мозг» (Ниро Вульф) – «помощник – быстрые ноги, острый язык и меткий пистолет» (Арчи Гудвин) можно различить в повести «Голубой ангел». Пронин там прикован к постели по причине гриппа; Железнов раскрывает дело, пользуясь его указаниями. Позднее, однако, выясняется, что Пронин мистифицировал помощника, проводя параллельное расследование с вылазками в город.
Но первый роман Рекса Стаута «Фер-де-Ланс» о Вульфе и Гудвине вышел в 1934-м, а на русский вульфиана стала переводиться только в 1970-х. Так что следовать канону Стаута Овалов никак не мог, эту схему он изобрел самостоятельно. Серия о майоре Пронине вообще построена весьма изобретательно в рассуждении повествовательных приемов, чего не скажешь о качестве письма.
Несмотря на безупречное пролетарское происхождение, майор НКВД Иван Пронин владеет европейскими языками и неплохо знает западную культуру. Эти качества помогают ему превратиться в разведчика во время войны и успешно мимикрировать под гестаповца в тылу врага.
Но о сколько-нибудь тонкой пародии здесь говорить не приходится, потому что письмо Овалова довольно примитивно. Герой его мог иметь успех только на полном детективном безрыбье. А советский милицейский роман стал кроиться в 1950-х по другим лекалам, демоническим героям-одиночкам там уже не было места.
Андрей Бильжо (недавно признанный иностранным агентом) старательно мифологизирует образ и без того баснословного майора:
«Майор Пронин… был Человеком с Большой Буквы. Умен, силен, принципиален, предан родине, с простым, открытым русским лицом.... От его пронзительного взгляда не могла ускользнуть ни одна деталь. Пронин умел смотреть одновременно направо и налево. Если всех шпионов, которых он обезвредил, поставить друг на друга, то пирамида будет высотой с Останкинскую телебашню. Ему предлагали разные воинские звания. Но он отказывался: «Майором родился, майором и помру!» – говорил он и сдержал свое слово».
Но задолго до этого майор Пронин стал героем народных анекдотов, разделив, таким образом, участь комдива Чапаева, поручика Ржевского, штандартенфюрера Штирлица и партизанского командира Буратино.

КАРЬЕРА ЛЬВА ОВАЛОВА
Лев Овалов (настоящая фамилия Шаповалов) прожил длинную жизнь. По матери, урожденной Тверитиновой, он происходил из дворян. В биографии его имеются и другие темные пятна и зоны умолчания.
Родители его были москвичами, но он родился и вырос в деревне и в Москву попал по комсомольской путевке. Был комсомольским инструктором, учился медицине, считался перспективным писателем-рапповцем. Служил редактором журналов «Молодая гвардия» и «Вокруг света». Писал производственные и социальные романы, политические пасквили, очерки о советских стройках, книжки о честных чекистах и знатных большевиках.
При этом Лев Овалов не обладал прозорливостью своего героя. Обличительный роман о троцкистах «Ловцы сомнений» (1929) не помог его карьере, а, напротив, надломил ее. Троцкистами не стоило интересоваться ни под каким соусом.
То же касается и чекистов. В 1941-м, на вершине успеха «Майора Пронина», автор его был арестован. Обвинили его в том, что он разгласил секретные методы работы органов госбезопасности. Восемь лет Овалов провел в лагерях, еще семь – в ссылке (и сравнивал себя с Радищевым). После реабилитации вернулся в Москву, но высокого места в писательской иерархии не занял: звание пионера советского детектива было скорее сомнительным.

СЛОВЕСНОСТЬ БЕЗ ДЕТЕКТИВА
В 1930-е годы наблюдается изобилие по части детской и исторической литературы. Достойно представлена и фантастика. Зато ощутим дефицит сочинений детективного жанра – как в СССР, так и в эмигрантской словесности на Западе.
Дмитрий Николаев предлагает такое объяснение: «Детектив редко допускает отклонения от жесткой схемы: все, что противоречит закону, – преступление, преступник должен понести наказание. В 1920-е годы развитие детектива в русской литературе затруднено во многом именно из-за дискредитации закона как такового».
Для эпохи «революционного правосознания» это справедливо. В советской прозе 1930-х трудно вообразить такой жанр, как юридический триллер (если не считать газетный репортаж с показательного судилища его извращенным аналогом). Труднее понять, почему детективный жанр не прижился в эмиграции. Возможно, шок от беззаконий революции и Гражданской войны оказался слишком сильным.
Невостребованность детектива в раннюю сталинскую эпоху кажется удивительной потому, что детектив проникнут пафосом разоблачения, срывает «все и всяческие маски» и на свой лад лакирует действительность. Детектив утверждает закономерность разоблачения и неотвратимость наказания. Конец здесь, как в сказке, всегда счастливый. А мораль, как в басне, всегда наготове.
Но соцреализм в этом механизме не нуждается, потому что лакирует действительность иначе. Сталинский роман, как средневековое житие, уничтожает разницу между недосягаемым идеалом и действительным поступком.
Андрей Синявский в статье «Что такое социалистический реализм?» рассматривает эпизод из романа Леонова «Русский лес». Девушка Поля с военным заданием пробирается в тыл врага. Ей предписано выдавать себя за сторонницу немцев, но в разговоре с гитлеровским офицером Поля сразу выдает себя и начинает этого офицера гневно обличать. Тираду свою она заканчивает так: «Ну, нечего сидеть теперь, работай... веди, показывай, где у вас тут советских девчат стреляют?»
В рассуждении прагматики это поступок безумный: Поля губит себя и проваливает задание. (Правда, ее чистосердечие перевоспитывает старосту, немецкого прихвостня; в нем вдруг пробуждается совесть, он стреляет в немца, гибнет сам, но спасает Полю.) Зато поступок Поли, замечает Синявский, исполнен религиозного значения. Ни при каких условиях положительный герой не смеет казаться отрицательным. Даже перед врагом он обязан демонстрировать свою добродетель.
Юрий Лотман указывает на максимализм средневекового житийного поведения: «Обычное не ценится. Ценность приписывается тому же действию, но совершенному в неслыханных масштабах или в невероятно трудных условиях, делающих его практически невозможным». Поэтому писатели-соцреалисты «в принципе не коррегировали искусство реальностью». А советская критика «доказывала в духе средневековых тезисов, что подлинная реальность («типичность») – это не то, что существует, а то, что должно существовать».
Дефицит по детективной части в ранней советской литературе восполняют милицейские и шпионские романы, а также романы-расследования типа «Золотого теленка» или «Двух капитанов», «Романа с кокаином» Агеева или «Дара» Сирина-Набокова.
Но главным жанром остается авантюрный роман, впускающий в нормативную словесность необходимый воздух. Вот только канонические его образцы, исполненные по всем правилам, хотя и с разной степенью сложности и динамики: «Золотой теленок» и «Золотой ключик»; «Мастер и Маргарита» и «Счастливая Москва»; «Военная тайна» и «Чук и Гек»; «Восковая персона» Тынянова и «Пуншевая водка» Алданова; «Арктания» Гребнева и «Тайна двух океанов» Адамова; «Старик Хоттабыч» и «Повесть о Ходже Насреддине». Сюда же причислим «Одесские рассказы» Бабеля, а также новеллы Сигизмунда Кржижановского и Льва Овалова с их тематическим единством и сквозными героями.
Немало и книг, где авантюрная интрига преобразует роман воспитания: «Школа» и «Судьба барабанщика»; «Как закалялась сталь» и «Кондуит и Швамбрания» Кассиля; «Белеет парус одинокий» и «Два капитана» Каверина.
(Кстати, сага о майоре Пронине имеет некоторые признаки романа воспитания: верный помощник бравого майора Виктор Железнов вступает в нее подростком и постепенно становится матерым контррразведчиком).
И все это поливается безумным шпионско-вредительским варевом. Это все то же авантюрное начало, только преподнесенное как злая враждебная стихия.
Но разговор об этом придется отложить до следующего раза, когда мы подробнее поговорим о советской шпиономании, о мистификациях Льва Овалова и его героя, о майоре Роджерсе – постоянном противнике майора Пронина, и об условиях бытования анекдотов о нашем герое. 


Ссылка