Боец СВО: "«Мы сидим в окопах и вспоминаем дедушку Сталина: пока власть не станет жесткой, ничего не изменится»!

«Там лежало детское письмо, адресованное украинскому солдату. Ребенок неровным почерком писал: «Убей злого Путина, перережь ему горло…» — делится своими впечатлением от увиденного в окопах ветеран СВО, боец батальона «Алга» с позывным «Нельсон». На СВО он попал уже в запредельном возрасте, прошел все горячие точки и покинул фронт после ранения. О причинах начала спецоперации, разобщенности общества и отношении гражданских к военным — в его большом интервью «БИЗНЕС Online».
«СВО — это вынужденная мера, иначе было бы хуже. У Украины всегда имелась возможность решить конфликт с Донбассом — выполняйте Минские соглашения, все было расписано, ничего больше не надо. И была бы нормальная мирная ситуация. Но терпеть такое 8 лет невозможно. Потому это все зрело и зрело»
— Вы на СВО пошли уже за рамками предельного возраста, вам был 51 год, как вы решились на это? Что случилось, что вы решились пойти на такой шаг?
— Все зрело с 2014 года. Были попытки, но сдерживал ребенок, больные родители — кто этим будет заниматься? Все копилось, я с возмущением смотрел, когда пошли конфликты в Донбассе. Очень много оттуда беженцев уехало в Россию, причем это были именно взрослые здоровые мужики. Я понимаю, старики, дети… Но когда выходит все население, бросает все, уезжает кто в Европу, кто в РФ, то почему мы должны из России решить их проблемы, если они сами не могут? Мы можем помочь, но, если они не готовы существовать, как хотят, пусть живут как есть. Они бросают все, а мы должны навести порядок, чтобы они потом опять пришли и сказали, что мы все сломали.
Уже потом понял, что СВО — это вынужденная мера, иначе было бы хуже. У Украины всегда имелась возможность решить конфликт с Донбассом — выполняйте Минские соглашения, все было расписано, ничего больше не надо. И была бы нормальная мирная ситуация. Но терпеть такое 8 лет невозможно. Потому это все зрело и зрело. Когда я услышал, что есть возможность пойти после 50 лет (а раньше лишь до 45), сразу начал собирать документы и за три дня прошел все комиссии. Я буквально в последний день успел попасть.
— Вы приехали в Донбасс, ваше мировоззрение как-то поменялось или вы понимали, куда едете?
— В принципе, большой клубок всего намотался. Лично мне кажется, что мы живем в какой-то оболочке, сами себе ее создаем. Мы не знаем, что из себя человек на самом деле представляет: не как он внешне выглядит, а какой он внутри. А попадаешь туда, «за ленту», эта оболочка сразу слетает как луковая шелуха на второй-третий день вместе с кровью и потом. Человек становится тем, кто он есть на самом деле. Это все проявляется, такое невозможно скрыть. В обычной жизни ты можешь ездить на хорошей машине и говорить что угодно, можешь в компании 20 лет быть с человеком и не знать, что он из себя представляет. Потому что нет в гражданской жизни таких ситуаций, при которых это может проявиться. А там ты становишься оголенным нервом, плотью и начинаешь для себя понимать, кто ты на самом деле.
Я сам в себе не был уверен, не представлял, как поведу себя, например, когда увижу разорванного человека, ведь в простой жизни никогда его не видел. Даже если ты сейчас палец порежешь, тебе будет больно, а там люди с перебитыми конечностями, которые не кричат, нормально соображают и выполняют какие-то команды и действия. Человек познает сам себя и свои возможности. Это может проявиться только в каких-то критических ситуациях. Все, что было золотом, оказывается мусором, а то, что было незаметно, оказывается камнем, гранитом. Сплошные метаморфозы там происходят. Человек может говорить что угодно и быть кем угодно, но в ситуации, когда он видит конец своей жизни, ему незачем притворяться и он такой, какой есть. Это для меня было открытием.
Помню, когда в декабре пополнение было — взрослые люди, за 50 лет, еле ходят. Я говорю: «Что вы здесь делаете?» Они отвечают: вот мы с оружием в руках пришли защищать Родину. Я им сразу сказал, что тут мало героического. Всем умереть за Родину за счастье. Но на самом деле тут тяжелый каторжный труд, это физически невыносимо. А они даже на БМП не могут залезть.
Да, были героические поступки, но они немного другого, не киношного плана. Были ребята, которые погибали, спасая других. Вот служил у нас один боец, под 60, у него 6 детей, еще и астмой болел. Он таскал тяжести, разгружал машины, копал окопы, никогда не отлынивал. Мы пытались его «притормозить», чтобы отдохнул, а он отказывался. Вызвался на штурм — мы отговаривали. Вот он спасал других бойцов, сам был ранен при этом. Погиб, спасая других. Вот он, героический поступок.
Еще был боец одной из рот нашего батальона. Когда наша рота погибала на поле под Угледаром, по рации нам обещали помощь. Мы думали, что будет какое-то огневое воздействие на противника. А его нет. И вот ты лежишь в крови и поту, думаешь, что уже все, помощи нет. Парни истекают кровью, погибают от тяжелых ран. Патроны на исходе. Кто-то уже достает заначку — лимонку для себя. Двое бойцов по рации вызывают огонь на себя. И тут вдруг несколько бойцов из другой роты смогли пробиться к нам! Они были в резерве. Их послали к нам на помощь. Эта рота тоже понесла потери при попытке помочь нам. Еще одна рота вела свой бой в соседней посадке. Среди этих бойцов из роты, пришедшей нам на подмогу, был один здоровый парень. Вместе с другими он начал перемещаться вдоль посадки, собирая раненых, оказывал им медпомощь. У одного нашего бойца были перебиты осколками все конечности. Носилок нет. Мы сами уже еле двигаемся. И вот этот здоровый парень кричит мне: «Хватай за бронежилет!» Я из последних сил здоровой рукой хватаю за плечевую лямку. Двое других ребят цепляют карабин на спине раненого, и мы по команде начинаем бежать. Я еле успевал перебирать ногами, чтобы не упасть. Этот здоровый парень практически волочил и меня в броне. Благодаря этому парню наш боец смог выжить. Он до сих пор лежит в госпитале. Я только потом узнал, что тот парень погиб в тот день. А я о нем ничего не знаю, даже не помню его лица.

Читать далее