Цитата: РЕКОНКИСТАДОР от 10.10.2010 13:47:02
..
Валянского и Калюжного лучше почитайте..
Было бы время
, но и Калюжного, Рыбакова, Коптева
http://www.vyshgorod…amp;id=586 "..Древнерусский летописец писал:
"Был же Владимир побежден похотью, и были у него жены: Рогнеда, которую поселил на Лыбеди, где ныне находится сельцо Предславино, от нее имел он четырех сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, и двух дочерей; от гречанки имел он Святополка, от чехини - Вышеслава, а еще от одной жены - Святослава и Мстислава, а от болгарыни - Бориса и Глеба, а наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц. Был он такой же женолюбец, как и Соломон, ибо говорят, что у Соломона было 700 жен и 300 наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб, Этот же был невежда, а под конец обрел себе вечное спасение" (Перевод Д. С. Лихачева).[1]
.. "Записке" Ахмеда Ибн Фадлана, который в составе багдадского посольства в Булгар встречал русов и славян во время путеше-ствия по Волге в 922/21 гг. ..
"Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него. С каждым из них [имеется] девушка, которая служит ему, моет ему голову, и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, [которой] он пользуется как наложницей в присутствии царя. Эти четыреста [мужей] сидят, а ночью спят у подножия его ложа. А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он пользуется как наложницей одной из них в присутствии своих сподвижников, о которых мы [выше] упомянули. И этот поступок они не считают постыдным. Он не спускается со своего ложа, так что если он захочет удовлетворить некую потребность, то удовлетворяет ее в таз, а если он захочет поехать верхом, то лошадь его подводится к ложу таким образом, что он садится на нее верхом с него, а если [он захочет] сойти [с лошади], то подводится его лошадь настолько [близко], чтобы он сошел со своей лошади на него. И он не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться [с девушками], пить и предаваться развлечениям. У него есть заместитель, который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных".[7]
Сходный текст несколько иначе представляет отношения "царя" с девушками в сочинении персидского автора Амин Ахмеда Рази "Семь климатов", ок. 1593/4 г.:
"Царь их [русов] постоянно живет в замке, очень высоком и четыреста человек воинов постоянно находятся при нем и ночью спят у ног его ложа. И с каждым из этих четырехсот человек есть девушка, так что каждый [из них], если имеет желание соединяется, пользуется [своей] девушкой в присутствии царя. У царя также есть четыреста девушек, которые являются его наложницами. Трон [его] большой, увенчанный драгоценными самоцветами, сделан [так], что поверх этого трона [он] сидит с сорока любимицами и в их обществе проводит время. И если у него вдруг появится желание и страсть, [он] сочетается с ними в присутствии [своих] сподвижников. И это дело они не считают постыдным. Царь их никогда не сходит ногами с высоты трона, а когда он сходит [с лошади], [он] снова этим же путем сходит наверх трона. И он не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться [с девушками], пить вино и предаваться развлечениям".[8]
Ц..
Оба восточных текста подчеркивают ритуальные черты в поведении "царя руссов" и связывают численность гарема с численностью ближней княжеской дружины. Такие дружины избранных воинов, неотступно находившихся при вожде (царе, короле, князе) в качестве его "друзей" (гетайры, содалес, солдурии, газинды), известны у многих народов древности и средневековья. Киевский князь Святослав Игоревич погиб у Днепровских порогов вместе со своей дружиной, которая, подобно легендарным 300 спартанцам (которые, кстати, были священным отрядом "всадников" при царе), не имела права покинуть своего предводителя. Такая же "малая дружина" погибла вместе с князем Игорем во время печально известного сбора дани в Древлянской земле. Их гибель аналогична упомянутому Ибн Фадланом обычаю, в соответствии с которым "сподвижники царя русов" были обязаны умереть при его смерти. [11] Сходный обычай Геродот описывал у скифов, Цезарь у галлов, Тацит у германцев, а арабские авторы у индийских царей. [12]
..
Отголоском этих архаических представлений, вероятно, было определение князя Игоря в качестве "волка", вложенное автором "Повести временных лет" в уста древлян. Под 945 г. летописец рассказывает, что на совете с князем Малом древляне решили: "Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит". По совершении задуманного, они послали посольство к княгине Ольге со словами: "Мужа твоего убихомъ, бяше бо мужъ твои аки волкъ восхищая и грабя, а наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю". Противопоставление "князя-волка" и "князей-пастырей" неоднократно отмечалось исследователями. Обычно этому противопоставлению придается тот оценочный смысл, что был вложен в него автором "Повести временных лет": "злой" киевский князь Игорь и "добрые" древлянские князья. [59] ..
.
Исходной основой образа фольклорного Змея Горыныча было представление о хтоническом чудовище, противостоявшем божественному герою в индоевропейской мифологии (варианты: Вритра, Намучи, Пифон, Гидра, Герион и т. п.). [69] Связь Змея с воздушной, огненной и водной стихиями указывает на его пограничный характер между "этим" и "тем" мирами. Огненная природа "Горыныча" символизировала его явление из иного мира, на границе с которым протекала огненная река Смородина. [70] Связь Змея с водой нашла выражение в сказочном Водяном, одной из ипостасей обитавшего в водоемах Велеса. [71] Водоемы, особенно глубокие омуты, рассматривались как путь в подземный мир, где было жилище хтонического чудовища. [72]
..
Девушка у водоема, предназначенная в жертву чудовищу из "иного мира", - этот сюжет перекликается с другими сказочными мотивами: мотивом купания группы девушек, предстающих в образе птиц, снимающих с себя одежду-оперение, и мотивом лягушки на болоте, в образе которой скрывается девушка (мотив оборотничества, связанный с инициациями). В первом случае, Герой похищает одежду одной из девушек и оказывается втянут в опасное состязание с силами иного мира, преодолев которые он приобретает себе невесту. Во втором варианте, обретя себе невесту в образе лягушки, Герой сжигает ее лягушечью шкуру и также оказывается вынужден бороться с опасными силами, чтобы в конечном итоге обрести свою суженую. Исследователи связывают эти фольклорные мотивы с осмыслением архаической свадебной обрядности, полагая, что древнейшей формой брака было умыкание девушек, которое обычно производилось у воды. [77] "Повесть временных лет" как будто свидетельствует о наличии этого обычая и у древних славян, когда летописец противопоставляет "культурных" полян и "диких" древлян, похищавших девушек. [78] Однако то же противопоставление мы встречаем и в начальной истории Афин, где пеласги "варварски" похищали девушек "культурных" эллинов, и в истории основания Рима, где молодежный союз из латинского города Альбы похитил девушек у "культурного" народа сабинян. [79] Мотив похищения девушек был неотъемлемой частью древнего индоевропейского "мифа основания" и поэтому вошел в раннюю историческую традицию разных народов. [80]
..
"Услужение", которое оказывали наложницы спутникам "царя русов", напоминает роль "сестриц" в первобытных "мужских домах".[99] Поэтому допустимо предположение, что институт княжеских наложниц развился на основе обрядовых комплексов инициаций, которые были приспособлены к повышению роли князя в древнерусском обществе. Этот институт был связан с ритуальной природой первоначальной княжеской власти и не имел ничего общего с чрезмерными сексуальными вожделениями князя Владимира. Важной чертой было немалое и фиксированное число наложниц, постоянно пребывающем при "царе" или князе. Вместо Змея девушки, посвященные хтоническому божеству, превращались в служительниц князя и его дружины.
4. Князь, дружина и полюдье в эпоху Киевской Руси.
Качественные изменения в общественных отношениях и связанных с ними религиозных верованиях начались, видимо, задолго до летописного возвышения Киева в конце IX в. Согласно Ибн Фадлану, уже в 921 г. дружина и наложницы "царя русов" представляли собой сформировавшийся институт. По данным анонимного персоязычного трактата "Худуд ал-Алам" ("Пределы мира", 982 г.), власть правителя славян была освящена религией, и именно поэтому они считали своим долгом повиноваться ему. [100] Табу, окружавшие "царя русов" в описании Ибн Фадлана, явно указывают на его статус ритуального правителя, подобно "хакану" хазар. В отечественной литературе, однако, вопрос о ритуальном характере первоначальной княжеской власти не рассматривается в силу выглядящего очевидным статуса военного вождя у первых князей (Рюрик, Олег, Игорь, Святослав). [101] Но как показывает рассказ Ибн Фадлана о "царе русов", связь с воинами сама по себе не исключают ритуальности. "Царь русов" имел при себе такого военного заместителя, каким при хазарском хакане был шад-бек, [102] при меровингском короле - мажордом, [103] а при киевском князе - воевода. Возвышение воеводы Свенельда в первой половине X в. указывает на некоторое сходство эволюции института власти в Киеве, у франков и у хазар. Однако киевским князьям - в частности, много воевавшему Святославу и опиравшемуся на варягов Владимиру - в отличие от Меровингов и хазар, удалось оттеснить воеводу на второй план, а затем и вовсе превратить его в служилое лицо. При этом длительное использование киевскими правителями титула "хакан", возможно, указывает не только на политическую преемственность киевских князей от хазар или авар, но и на типологическое сходство обозначавшихся одним термином институтов власти. [104]
Латиноязычные авторы, писавшие о славянах и антах IV-VI вв. и о прибалтийских славянах X-XII вв., употребляли термин "rex" для обозначения их правителя. [105] По определению В. Н. Топорова, латинский rex, regis, так же как и санскритский raja, буквально означал "тот, кто проводит линию, отделяет, очерчивает".[106] Архаический индоевропейский ритуальный правитель выступал в роли вождя, отделявшего организованный космос от предшествующего творению хаоса. Эта идея регулярного повторения акта творения пронизывала главные ритуалы годового цикла, в которых правитель играл главную роль.
У многих народов почитание ритуального правителя было связано с поклонением солнечному божеству. [107] Б. А. Рыбаков обратил внимание на связь с почитанием солнца имен сказочных героев Световик, Сьвiтовик, Иван Зорькин, Светозар, Светланя, Зорявой Иван. [108] В восточных источниках название "царя русов" имеет несколько вариантов близких термину "С.вит.м.л.к", который читается как "Свит (Свент, Свит, Свят)-малик (т. е. царь)". [109] Для местного населения этот титул, видимо, звучал как "светлый царь" или "светлый князь". Подобное обозначение "светлые князья" встречается в договоре Олега с греками, представленном в "Повести временных лет" под 6420 (912) г. [110] С этим титулом перекликаются княжеские имена Святослав и Святополк и название солнечного бога Святовита (Свентовита). [111] Поэтому когда в былинах сына Святослава князя Владимира именуют "Красно солнышко" или "солнце-князь" - это выглядит калькой отчества "Святославич".
Само имя "Владимир", согласно Титмару Мерзенбургскому (VII, 73), воспринималось современниками как "владеющий миром". Возможно, оно каким-то образом ассоциировалось со славянским титулом царя, который в рассказе о посольстве русов в Хорезм в 912-13 г., дошедшем в арабоязычном сочинении ал-Марвази (ок. 1120 г.) и персоязычном Ауфи (ок. 1228 г.), звучал как "Буладмир", тогда как царь тюрок назывался "Хакан", а у булгар "Б.т.л.т.в." ("Владавац").[112] Это объясняло бы, почему былины ассоциируют киевского князя только с именем Владимир. По-видимому, первоначально народная память имела в виду не конкретного князя Владимира Святославича или Владимира Всеволодовича, а образ правителя вообще, игравшего роль главы всех славян - "ра'ис-ар-руаса" у восточных авторов..
Согласно императору Константину, киевские князья в середине X в. имели два основных занятия: зимой - полюдье, летом - поход вниз по Днепру за добычей. Косвенно такой расклад подтверждает автор Начального свода (около 1095 г.), ставя в пример своим современникам "древних князей": "Тъи бо князи не збираху многа имъния, ни творимыхъ виръ, ни продаж въскладаху люди; но оже будяше правая вира, а ту возмя, дааше дружинъ на оружье. А дружина его кормяхуся, воюющее ины страны".[114] Конечно, летописец конца XI в. делал акценты в соответствии с представлениями своего времени, побуждая современных ему князей "кормиться" за счет соседних, а не своего народа. Однако суть древних отношений он уловил верно: во время полюдья князь не столько собирал "дань", сколько являл себя народу, закрепляя, таким образом, свою связь с ним..Б. А. Рыбаков обращает внимание, что полюдье суздальского князя сохраняло характер объезда территории еще в конце XII в. [118] Это объезд владений соответствовал пути движения солнца на небосклоне и был связан с календарем. [119] Возможно, сходный характер имели полюдья племенных князей до утверждения в Киеве Олега и Игоря. [120]
Х. С. Пейер отмечает, что частью объезда территории правителем было оказание ему гостеприимства местными жителями. [121] ..Княжеская дружина, в качестве спутников солнечного посланника, выступала в роли ритуального олицетворения годового цикла, и потому также имела право на пользование этими дарами. Численность дружины, по-видимому, имела ритуально-сакральное значение и обычно была кратна трем или четырем (300 или 400). [123] Например, в распоряжении верховного жреца острова Рюгена находилось триста всадников. [124] Былинный Вольга Всеславьевич имел дружину из 300 "добрых молодцев"