Цитата: BUR от 15.01.2011 21:44:19
После прочтения Вашей отповеди по Финляндии - не могли-бы Вы вкратце рассказать о финской конституции? И чем она принципиально (по Вашему мнению) отличается от Росийской.
На этот Ваш вопрос отвечать трудно. Точнее — непонятно, на что именно надо отвечать.
Мой пересказ самой финской конституции никому — Вам в том числе — на фиг не нужен. (Кому охота, вот здесь её текст — читайте:
http://suomifinland.narod.ru/ .)
Остаётся вторая часть вопроса: «...чем она
принципиально (по Вашему мнению) отличается от Росийской.»
А как мне на это отвечать, если я не высказывал нигде мнения о том, что финская конституция не то что
принципиально, а вообще хоть как-то отличается от «Российской»? (Я о российской конституции просто вовсе не упоминал.)
Я ведь мысль о финской конституции подводил не к идее её преимущества перед другими (это была всего лишь одна из вводных «установок»), а к сочетанию двух идей: 1) что она произошла из
русского дискурса; и 2) что в «Европе», именно в Финляндии и именно за счёт воплощения этого продукта
русского дискурса, относительно полно и последовательно воплощается идеал «свободы», который Вы, тем не менее, заявили, как в русском дискурсе неприемлемый.
Все мои аргументы, построенные вокруг финской конституции, касались (критически) исключительно Ваших суждений о том, как «свобода» понимается и что означает в «русском» и «западноевропейском» дискурсе.
Если судить по Вашим пространным рассуждениям, уводящим далеко в сторону на безопасное расстояние от «свободы» в «дискурсах», а теперь вот ещё и по вопросу с уже точно Вами выдуманным якобы моим тезисом о том, что «финская конституция принципиально отличается от российской», Вы суть моего комментария на Вами же заданную тему теперь
сознательно обходите стороной.
Это вывод, естественно, совсем не обязательно правильный. Но на данный момент, пару раз внимательно перечитав обмен мнениями, начавшийся у нас с Вашего первого упоминания «свободы» в «дискурсах» (
http://glav.su/forum…#msg865427), всё-таки считаю наиболее вероятным именно его. И потому отвечаю Вам, основываясь на нём. (Если ошибся — Вы меня, не сомневаюсь, поправите.)
Вы в этом Вашем тезисе грешите тем, что вводите сразу несколько весьма сложных категорий (философских, политических) разного масштаба и в необычных для них значениях. Но при этом никак не объясняете, на чём основана Ваша претензия на именно такое, как у Вас, толкование вводимых категорий.
Вводите же Вы их практически как аксиомы. Поэтому чтобы хоть как-то начать Вам отвечать, нужно сначала долго и подробно выяснять, откуда Вы взяли свои «аксиоматичные категории».
Пример для ясности. Вот Вы написали (все курсивы и выделения жирным шрифтом сохраняю, как у Вас в тексте):
«Вот тут как раз отличие западноевропейского дискурса... от русского. Вы пытаетесь обосновывать отношение к субъекту не на основании того, что о субъекте известно (как положено в русском дискурсе), а на основании того, что сам субъект о себе заявляет (как часто встречается в европейском).
Особенно выпукло эта разница заметна при обсуждении "freedom" (свобода), как особая ценность - в русском дискурсе она неизбежно рассматривается с точки зрения "
индивидуальной свободы (для каждого) может быть ровно столько, сколько общество реально может обеспечить", а в западном "
индивидуальная свобода это сверхценность, но вопрос реального обеспечения свободы опускается".»
И ещё:
«...то, что в западном дискурсе "
свобода это сверхценность, но она реализуется только в тех рамках, которые индивид сам может обеспечивать" для русского дискурса содержит в себе противоречие... сложившееся из условий реальной русской жизни (рискованное земледелие, необходимость коллективных усилий для простого выживания). И это противоречие разрешает "
свободы может быть ровно столько, сколько общество реально может обеспечить". Западный дискурс отказывается видеть такое противоречие.
...из такого отличия проистекает, например, отношение к индивидуальному богатству: (1) "
богатый это образец свободного человека самого обеспечивающего свою свободу" по сравнению с (2) "
богатый это человек отнявший немного свободы у всех остальных в свою пользу".
Как видите, Вы использовали в аргументе категории:
- русский дискурс;
- западноевропейский дискурс;
- свобода ("freedom");
- индивидуальная свобода;
- общество как обеспечитель свободы;
- сверхценность свободы;
- обеспечение свободы;
- свободный человек;
- богатый человек;
- отъятие чужой свободы в свою пользу.
Ни одну из этих категорий, прежде чем ими оперировать в Ваших логических построениях, Вы не определили. Вы даже не указали хотя бы просто знаковых авторов (субъектов любого дискурса), по которым можно было бы хоть как-то приблизительно начать судить, какого именно толкования этих категорий Вы придерживаетесь.
Из-за этого получается вот что.
Вы, например, не даёте никакого своего определения ни «русскому дискурсу», ни «западноевропейскому». В то же время пишете вполне утвердительно: в «западном дискурсе» «свобода» - это то-то и то-то, а в «русском дискурсе» она то-то и то-то (из чего следует, что сам «дискурс» Вы, вроде бы, используете в его третьем из главных значении — «имеющий целью критическое обсуждение и обоснование взглядов и действий участников коммуникации»).
За счёт этой Вашей безаппеляционности читателю (по Вашей воле или помимо неё — для нас не принципиально) сразу навязывается вывод: и в том, и в другом «дискурсе» определение «свободы» не является предметом обсуждения, а существует в более или менее аксиоматичной форме.
Откуда Вы это взяли? Уж о чём о чём, а о «свободе» спорили и спорят до хрипоты авторы во всех известных «дискурсах» (кроме полностью тоталитарных). А Вы, несмотря на это, даже и саму эту «аксиому» приводите, словно бы она безусловно существует; да не одну, а сразу две, «и там», «и там».
Откуда Вы ещё и
их взяли? В каких конкретно дискурсах (имеется в виду — с указанием авторов, «русских» и «западноевропейских») именно такие понимания свободы — аксиоматичны?
Что такое «русский» дискурс (и западноевропейский)? Пушкин и Булгарин — участники одного и того же «русского» дискурса или каждый разного? Или кто-то из них, по-Вашему, и не участвовал в национальном дискурсе никогда? А Максим Грек и Никколо Макиавелли к одному и тому же «дискурсу» относились — или к разным? А Ломоносов и Татищев? Ницше и Маркс? Вообще в Вашем представлении национальный «дискурс» — это
бесконечный процесс познания через поступательное сопоставление и осмысление философских категорий? Или это всё-таки продукт некого мифического, только в Вашем представлении состоявшегося «введения единомыслия на Руси»? У Вас-то ведь получился именно этот последний вариант.
Из-за чего у меня и сложилось на данный момент впечатление, что ни к каким реальным дискурсам (процессам познания через сравнение и обсуждение в рамках публичной дискуссии) ни в России, ни в Западной Европе Ваши «аксиоматичные постулаты» отношения не имеют. Под «русским дискурсом» Вы на самом деле подразумеваете просто некую формулу понимания окружающего мира и философских категорий, которая Вам лично по душе. А «западноевропейским дискурсом» нарекаете ту формулу, которая Ваши умозаключения опровергает.
Если моё впечатление правильно, то тогда Вы, получается, банально подменяете серьёзное сравнение и обсуждение возможных интерпретаций философских категорий на тупое и ничем не оправданное «натравливание» «нас» (русский дискурс) на «них» (западный дискурс).
Такой подход ни одного автора не красит, а само такое «противостояние» никогда и никакому познанию не способствовало. Но зато всегда было опасно и чревато разного рода конфликтами с печальными последствиями.
«Финскую конституцию» - точнее говоря намёк на традиционное в современной России неведение о том, как она появилась на свет — я и привёл Вам в укор, как пример «негативного познания» - т.е. публичного тиражирования своего непонимания или вообще незнания — русского дискурса.
Исхожу из того, что: 1) «национальный (напр. русский) дискурс» - это высказанный и зафиксированный устно или письменно процесс составления «национальных» мнений и представлений о понятийных категориях и фактах жизни и мироздании; 2) «русский дискурс» - это соответственно продукт такого процесса с участием в первую очередь «русских»; и 3) «русские» - это общность людей, исторически сформировавшаяся на протяжении Х-ХХ вв на территории, примерно соответствующей нынешним границам РФ (надо бы, наверное, ещё добавлять как-нибудь частично Беларусь и Украину).
Финны в таком случае - одна из тех четырёх нам сегодня известных этнических групп, что самыми первыми начали эту общность сегодняшних «русских» формировать; три другие группы — это славяне, «варяги» (готы) и кипчаки. Значит, вместе с варягами, кипчаками и славянами (и их потомками) финны на протяжении всего нам известного времени существования Руси/России и как минимум вплоть до 1917 года участвовали в формировании и развитии «русского дискурса». (Оставим условно в стороне — для простоты и краткости — карелов, вепсов, ингерманландцев, мордву, мурому и т.д., которые в этом процессе участвуют и по сей день.)
Финны как таковые, как оформленная отдельная, самостоятельная этническая группа появились в России в полном составе («вся Финляндия» стала русской) в 1809 году по условиям т.н. Фридрихсгамского мира между Россией и Швецией. С этого момента и появляется в русском дискурсе категория «финская конституция». Если совсем точно, то её рождение и смысл можно считать и понимать с момента на Боргоском (состоявшемся в том же 1809 году в городе Porvoo) сейме, на котором император Александр I (курсив мой) «торжественно заявил сословиям Финляндии, что отныне ее народ 'возводится в число наций', а генерал-губернатору предписал, что 'намерение мое при устройстве Финляндии состоит в том, чтобы
дать народу сему бытие политическое, чтобы он считался не порабощенным Россией, но привязанным к ней собственными его очевидными пользами'».
Далее эта идея (категория) «финской конституции» в русском дискурсе развивалась следующим образом. При Александре I заявленные им намерения в отношении Финляндии энергично осуществлялись на практике (был, среди прочего, избран первый в Российской империи «парламент» - сословный сейм). Николай I этот процесс практически «заморозил», но и никаких «шагов назад» тоже не сделал. Александр II возобновил энергичное развитие и строительство «финской конституции», в том числе в экономике и в области культуры (памятник этому российскому императору — большая статуя в полный рост на постаменте с групповой скульптурой — и сегодня стоит в Хельсинки на центральной Сенатской площади, перед Кафедральным собором; никому больше памятников на главной площади страны нет). Александр III, как и Николай I, процессу агрессивно не препятствовал, но и никак не способствовал. Только при Николае II в рамках общей по всей империи политики «руссификации» началось активное «свёртывание» «финской конституции» - с 1899 по 1906 год. (Руссификация: политика, направленная на ликвидацию автономий, в том числе в Финляндии, их интеграцию в состав империи и введение самодержавной формы правления. Проводилась в Польше, в Армении, в Грузии и в азиатском регионе.) Результатом этого стал бурный всплеск националистических движений, кратно усиленный революцией внутри собственно России. После знаменитых октябрьского и ноябрьского манифестов 1905 г. Николая II и прекращения политики руссификации и был написан в Финляндии и в июле 1906 царским указом утверждён (теперь уже без кавычек) Парламентский закон (является с тех пор одним из четырёх т.н. Основных законов, лежащих в основе современной Конституции Финляндии). По этому закону сословный сейм в Финляндии был упразднён, и его заменила «Эдускунта» (так звучит на финском языке название парламента; дословно означает - «представительское собрание»). С 1908 и по 1917 год, была возобновлена политика «руссификации», которая опять вызвала взрыв националистического сопротивления, вылившегося сразу после отречения императора в немедленное требование отделиться от России.
(Окончание следует)