Тред №537257

Марксизм видите ли устарел на 150 лет. И что? Платона Сократа читают же сейчас, не устарели. Марксизм видители не развивался. Откуда это известно сказавшему? Я на ветке Сути сколько раз пытался вывести дисскуссию на обсуждение основных терминов, простыни выкладывал, про абстрактный труд, всеобщий труд, отчуждение. Хоть по предмету критику пробовал выкладывать. Только общие замшелые фразы, марксизм устарел, кырла-мырла.

Вот ещё выложу не своё, а товарища Смирнова, он взялся притчами, как когда-то Авантюрист объяснять.


Представим, например, древнего кроманьонского охотника, Твердая Рука. Он делает себе копье, он трудится. Он вкладывает в вещь все свои умения и знания, весь свой опыт, и не только личный. Весь опыт человечества (во всяком случае, в доступной ему части) он вкладывает в свой наконечник. Он делает наконечник с любовью, шепчет ему просьбу: «Будь крепок, друг, не сломайся, когда я ударю быка… Будь острым друг, пробей его крепкую шкуру…». Если Твердая Рука заметит, что маленький, незначительный кусочек кромки наконечника недостаточно остер, он обязательно поправит, и постарается, что бы наконечник был не только функциональным, но и красивым. Он не торопится, не желает скорее бросить и отделаться. Его труд совершенно не отчужден.

Но вот ситуация изменяется. Вождь затеялся вести войну за охотничьи угодья, и шаман подсказывает ему хитрую штуку, а именно, сделать так, что бы Твердая Рука, у которого хорошо получаются наконечники, занимался только наконечниками и ничем больше, а другие, например Соколиный Глаз со товарищами у которых лучше получается охотиться – пускай только охотятся, и ничем другим не занимаются. Вождь отдал приказ по законам военного времени и дело поехало.

И правда, все вроде как пошло хорошо. Кремниевые наконечники поступали вовремя, как и туши убитых животных, и много охотников смогли стать войнами, занимаясь войной без перерыва на всякую ерунду. Правда, через некоторое время наконечники стали выглядеть как-то попроще, но тонкая кожа человека, это не шкура быка, тем более, что замечал это не вождь, который планировал военные операции, а бойцы, что бегали по лесам и долинам.
И вот однажды вечерком, после праздничка, посвященного истреблению очередной деревеньки врага Твердая Рука и Соколиный Глаз, захватив калебасу с брагой встретились на окраине деревни и решили выпить поговорить. И как водится, взялись жаловаться друг другу на жизнь.

- Ты знаешь, как я любил работать с камнем, - начал Твердая Рука, - какие ножи, наконечники для стрел и копия я делал. Так вот, ты не поверишь, но теперь я эти камни ненавижу! С утра до вечера я делаю эти долбаные наконечники, один за другим, один за другим. Навострился делать их уже по 100 штук в день, только глаза бы мои на них не смотрели, так надоело. Уже научился думать о другом, об охоте, о бабах, а руки сами делают. Конечно, не так хорошо, как раньше, но вождь говорит, что сойдет. Я к нему жаловаться ходил, так он мне даже день выделил, седьмой, когда ничего делать не надо. «Выходной» называется. Что угодно можно делать, например, на охоту сходить, но главное, наконечники делать не нужно.

- «Выходной», говоришь? – отвечал ему Соколиный Глаз – хорошее дело, однако, я тоже хочу.

- Но зачем тебе, - спрашивает его Твердая Рука, - ты же и так все время на охоте.

- Ненавижу! - решительно отрезал Соколиный Глаз, - терпеть такую охоту не могу. Ты же знаешь, как мы охотились всегда. Мы просили духов предков, что бы они послали нам оленя или быка. Я рисовал этого быка на стене большой пещеры и убивал его там, что бы духи предков, которые уже не разговаривают, лучше поняли меня. Я шел затемно, когда саблезубые кошки уже легли спать, но солнце еще не осветило степь. Я, невидимый в высокой траве, выбираю крепкого быка, подбираюсь к нему из под ветра, а потом всего один удар, но прямо в сердце.

Дальше нужно еще попросить дух быка, что бы он не мстил мне и всему нашему роду, что бы не бродил по ночам, а ушел в поля вечной охоты. И уже к вечеру с тушей быка я возвращался в деревню. Все видели, какой я могучий охотник и я гордился собой.

А что сейчас? Сейчас им нужно много быков, ведь кроме меня и десятка охотников нашего рода никто не охотится, - воюют, а есть хочется всем. Мы загоняем на скалы целые стада и целыми стадами они гибнут, падая с высоких обрывов. Мы поджигаем степь и у красных камней, где так тесно, что зверь уже не может бежать, и сбрасываем на них тяжелые камни. Потом мы свежуем их – конечно, просить духов зверей о прощении некогда, да и нет смысла. Сколько неупокоенных духов ходят сейчас по степи, и только ждут момента отомстить мне и всему нашему племени? Я весь пропах кровью, одежда моя, волосы мои, само тело мое, ведь приходится освежевать не одного, а десяток туш на каждого из нас. Я больше не люблю охотиться.

Вот такой разговор случился у двух кроманьонцев. Их беда в том, что теперь их труд, - и изготовление каменных наконечников и охота есть отчужденный труд. Он перестал быть следствием внутренней необходимости и стал следствием необходимости внешней (приказал вождь, потому что война). Труд стал результатом внешнего принуждения, и вместе с этим появилось рабочее время и время досуга и даже «выходной».

Сразу скажу, что представленная история двух охотников это скорее притча. На самом деле отчуждение развивалось медленно и постепенно, начиная от ранних форм разделения труда вплоть до капитализма, при котором, в конце концов, разделение труда нашло свое полное выражение, а вместе с тем нашло свое полное выражение и отчуждение. Кроме того у читателя может появиться впечатление, что неотчуждённый труд возможен, только если работаешь для себя. Это конечно не так. В первобытно-общинном обществе все члены родовой общины воспринимали себя как одна семья, не вычленяли себя из этой большой семьи-рода, и наш мастер мог трудиться для членов своего рода, как например в современной семье отец или мать что либо делает для сына. Скорее моя притча подошла бы к тем временам, когда некоторое количество родов уже складывались в племя, и появились первые формы обмена, пока межплеменные и межродовые.

Конечно, глупо полагать, что разделение труда это плохо. Как мы заметили, даже в рассказанной притче производительность труда таки поднялась. Именно благодаря углубляющемуся разделению труда люди поднялись на известную высоту своего технического, индустриального могущества, сделались сыты и могут удовлетворять такие потребности, которые человеку прошлого даже не снились. Но за это люди заплатили выросшим до крайности отчуждением труда.

Если раньше для описанного охотника Твердая Рука труд был естественной деятельностью, способом жизни, а цель труда – сам труд, то теперь все меняется. Ведь изготовляя наконечники Твердая Рука уже не охотится. У него нет своего мяса, шкур и всего что необходимо для жизни в ту пору. Он должен получать все это в обмен на свои наконечники, хотя вначале видимо был не рыночный обмен, а просто приказом вождя ему доставлялось необходимое (так чаще и истории случалось). Но это тоже опосредованная форма обмена. В результате наш древний мастер трудится уже не ради естественной потребности в труде, а ради удовлетворения других потребностей, - получения тех самых мяса, шкур и т.д.
Вот теперь в контексте рассказанной притчи перечитайте определение отчуждения, данное Марксом. Кара-Мурза не понял, что сам и подтверждает. А вы поймете? Итак, цитирую:

«В чем же заключается отчуждение труда?
Во-первых, в том, что труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это – принудительный труд. Это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлетворения всяких других потребностей, но не потребности в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы. Внешний труд, труд, в процессе которого человек себя отчуждает, есть принесение себя в жертву, самоистязание. И, наконец, внешний характер труда проявляется для рабочего в том, что этот труд принадлежит не ему, а другому, и сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому. Подобно тому как в религии самодеятельность человеческой фантазии, человеческого мозга и человеческого сердца воздействует на индивидуума независимо от него самого, т.е. в качестве какой-то чужой деятельности, божественной или дьявольской, так и деятельность рабочего не есть его самодеятельность. Она принадлежит другому, она есть утрата рабочим самого себя.
В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций – при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т.д., – а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному?
Правда, еда, питье, половой акт и т.д. тоже суть подлинно человеческие функции. Но в абстракции, отрывающей их от круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в последние и единственные конечные цели, они носят животный характер».

Если какие то суждения в данном определении непонятны, скажите, пожалуйста, - я разъясню.

А теперь вернемся в XX веке, к социализму и Кара-мурзе. Поскольку Кара-мурза не понял, что такое отчуждение, он не понял, в чем и почему философы и обществоведы критиковали советский строй ещё в 70-е годы. Дело в том, что отчуждение труд в СССР таки было, хоть тресни. И вовсе не потому, что там какой-то «тоталитаризмь» и другая чепуха. Дело в том, что пока существует индустриальный тип экономики, массы рабочих, уделом которых является фактический абстрактный труд, отчуждения избежать невозможно. Сама форма труда – фактический абстрактный труд есть форма отчужденного труда. Другое дело, что советская пропаганда, базируясь на описанной мною ранее адаптации марксизма замалчивала это отчуждение, убеждая рабочих в том, что раз средства производства находятся в общенародной собственности, никакого отчуждения как бы и нет. Но большинство теоретиков, философов вполне понимали, что отчуждение есть. Именно поэтому никому не приходило в голову, что мы живем при коммунизме и говорили о социализме, как о переходной стадии. Ведь когда будет преодолено отчуждение труда (а за ним, совершенно естественно, и все другие формы отчуждения) как раз коммунизм и наступит.

Поэтому, когда Кара-мурза пишет насчет идеи «отчуждения», что «Возможно также, что непосредственно идею использовать это понятие как средство подрыва легитимности СССР подал Троцкий», он пишет совершенную глупость. Эта проблема волновала многих теоретиков в ту эпоху. Ведь советские коммунисты после революции вовсе не собирались задерживаться в «переходной стадии» надолго, и надеялись строить коммунизм. Но как это сделать, как преодолеть отчуждение труда рабочего они не понимали, а другой, не индустриальной экономики себе не представляли.

Отчуждение же людей от политической власти есть лишь естественное следствие отчуждения труда. И в этом была серьёзнейшая опасность для советского строя. Реализовавшаяся опасность. Я об этом неоднократно писал. Если есть те, кто занимается фактически абстрактным трудом (т.е. отчуждены от живых, всеобщих сторон труда), то есть и те, кто этот труд организовывает – и это естественно начальники. Они в первую очередь формируют политическую власть. Вообще в социалистической системе, где собственность на средства производства общенародна, политическая власть и организаторы массы фактического труда – одни и те же должности и лица (при капитализме в принципе точно так же, только что лица все же разные и политическая власть подчинена собственникам). Таким образом, поскольку рабочие отчуждены от всеобщих сторон труда, постольку же они отчуждены и от политической власти.

Более того, как только в СССР стали назревать перемены, связанные с движением вперед, к коммунизму, как только появился и усилился когнитарный (не-класс), и эти изменения стали угрожать положению организаторов абстрактного труда, которые были одновременно и политической властью, эти самые организаторы труда и ополчились на СССР.
У Кара-мурзы на самом деле нет ответа, почему же погиб СССР. Вся его философия сводится к тому, что вдруг на советских кухнях завелись зловредные тараканы интеллигенты, всякие МНСы, которые взялись выстраивать антисоветский проект, строили, строили и наконец, построили. А ведь стоило бы поинтересоваться, ПОЧЕМУ с середины 60-х в обществоведческой среде вдруг заговорили об отчуждении. Троцкого начитались, что ли?

По моему мнению, причина в том, что новая социальная общность, которую я называю когнитариатом, тогда впервые «открыла глаза» на мир, и почувствовала, что этим миром она недовольна. На западе это произошло на несколько лет раньше и вылилось в известные события 60-х, молодежные бунты, события в Париже в 68г. и т.д. и т.п. В СССР же зарождается то, что и будет названо в последующем антисоветским проектом. Тут нужно понимать, что антисоветский проект в виде ненависти к СССР со стороны уходящего строя, со стороны капитализма, и антисоветский проект, как борьба за будущее, против тех черт (и соответственно социальных групп) в СССР, которые решительно не желали уходить в прошлое – это разные антисоветские проекты с разным, противоположным вектором. Правильнее было бы назвать последний антиноменклатурным проектом. Другое дело, что тогда их было трудно расчленить. И тот и другой пользовались критикой негативных явлений в советской жизни, объявляли эти явления системными, заимствовали, подхватывали друг у друга аргументы. Более того! Тогда, в 60 - 70-е абсолютно превалировал именно прогрессивный, направленный вперед, к коммунизму антиноменклатурный проект. Реакционный, капиталистический антисоветский проект у нас ютился по темным углам и чуланам, и явно поддерживался только из-за рубежа. Без этой зарубежной поддержки он бы вовсе превратился в призрак. Все изменилось, когда советский правящий слой, тот слой, который мы привыкли называть номенклатурой, почувствовал, что прогрессивный антиноменклатурный проект близок к вызреванию и таки может реализоваться. В этом случае Советский союз развивался бы дальше, сделав решительный шаг к реальному коммунизму и мощный рывок в экономической и социальной сфере. Правда, уже без номенклатуры! И номенклатура испугалась, а испугавшись, сделала все для самосохранения. И воспользовалась она единственным, чем могла воспользоваться – капиталистической, реакционной версией антисоветского проекта, благо, что как я и говорил, на первых парах вполне могла (и это парадокс!), воспользоваться аргументацией антиноменклатурного проекта. Что и было сделано. Помните борьбу с привилегиями номенклатуры и вообще «больше социализма», «за социализм с человеческим лицом» и т.д.? Вот так номенклатура смогла разгромить попытку когнитарной революции, воспользовавшись социальной энергией этого самого когнитариата. Прошло совсем немного времени и вместо «больше социализма» мы увидели пахабную харю Чубайса с лозунгом «больше капитализма». Впрочем, на западе когнитариат был разгромлен куда раньше, и там так же капитал для разгрома когнитарного движения воспользовался идейными и практическими наработками самого когнитариата. Многие из деятелей когнитариев, разрабатывавших антиноменклатурный проект, постепенно, не замечая того, не углядев, как кто то передвинул стрелку на путях, таки перешли на рельсы реакционного, капиталистического антисоветского проекта. Кто-то потом очухался, отрезвел, а кто-то махнул рукой и получает материальные блага по сей день. Впрочем, ничто не ново. Многие представители современных западных элит есть выходцы из революции 60-70х. Другое дело, поскольку Запад пока не потерпел видимого поражения отрезвевших там куда меньше. Ну да уже скоро, однако…

И напоследок вернемся к отчуждению. Тема отчуждения стала столь актуальной для советской научно-технической, когнитарной интеллигенции в конце 60-х потому, что именно когнитарный класс остро переживал отчуждение в обществе. Именно его (когнитарные) способы трудовой деятельности вступали в резкое противоречие с существующими формами производственных отношений и соответственно формами отчуждения. Как раз это острое переживание отчуждения и есть признак того, что обострился конфликт между производительными силами и производственными отношениями, а так же между базисом и надстройкой.
http://smirnoff-v.livejournal.com/185698.html