Тред №541928

Около 100 ссылок в конце:

Накануне. Генералы, либералы и предприниматели перед Февралем. Часть вторая.

Со своей стороны, провоцируя власти на аресты, Гучков готовился представить Рабочую Группу как организацию, прежде всего заботящуюся о фронте и благе трудящихся. В ночь с 26 на 27 января(с 8 на 9 февраля) 1917 г. в помещении Рабочей Группы ЦВПК был произведен обыск, и в ту же ночь на своих квартирах было арестовано 10 из 11 ее членов. В ночь на 31 января(13 февраля) арестовали последнего из них.[8] «Арест рабочей группы произвел ошеломляющее впечатление на ЦВПК, - вспоминал генерал Глобачев, - и в особенности на Гучкова, у которого, как говорится, была выдернута скамейка из под ног: связующее звено удалено и сразу обрывалась связь центра с рабочими кругами. Этого Гучков перенести не мог; всегда в высшей степени осторожный в своих замыслах, он в эту минуту потерял свое самообладание и, наряду с принятыми им мерами ходатайства об освобождении арестованных перед главнокомандующим Петроградского военного округа, рискнул на открытый призыв петроградских рабочих к протесту против якобы незаконного ареста народных избранников. По заводам и фабрикам рассылались об этом циркуляры ЦВПК за подписью его председателя А.И. Гучкова.»[9]

29 января(11 февраля) на заседании ЦВПК, где присутствовали представители партий-участниц «Прогрессивного блока» Гучков известил собравшихся об арестах. Он заявил о солидарности с политической деятельностью группы. Присутствовавший Вл. И. Гурко заявил о том, что к данному вопросу нельзя подходить только с юридической точки зрения. С протестом в защиту арестованных в Думе выступил А.И. Коновалов Столичная общественность негодовала, эти настроения передавались и рабочим.[10] В газетах было помещено сообщение о том, что арестованный Гвоздев болеет.[11] Следует отметить, что либеральная пресса заняла весьма двусмысленную позицию по вопросу о рабочих группах. С одной стороны, их стремились представить как совершенно необходимый инструмент для будущего, послевоенного экономического возрождения России.[12]


Британский посол Бьюкенен поддерживал доверительные контакты с Милюковым и Гучковым, в Москве ту же работу возглавил вице-консул Р.Б. Локкарт. Активно участвовала в этом процессе и великокняжеская фронда во главе с Кириллом Владимировичем(его супруга Виктория Федоровна(Виктория-Мелита Кобург-Готская) была внучкой королевы Виктории и давно дружила с британским послом). На происходившие в России события британские дипломаты смотрели глазами русских либералов. Естественно, что их не могли не волновать разговоры о «немецкой партии», германофильстве императрицы и мифических планах заключения сепаратного мира.[32] Не удивительно, что в ноябре 1916 года на конференции в Шантильи среди английской военной делегации ходили разговоры о возможности детронизации Николая II.[33] Берти отмечал, что французские официальные источники со второй половины августа 1916 года предсказывали революцию в России, что вызывало закономерную обеспокоенность французских государственных деятелей (А. Бриан), боявшихся, что она начнется до окончания войны. 2 января 1917 года во французских газетах была опубликована без каких-либо купюр скандальная речь Милюкова в Думе от 1 ноября 1916 года.[34]

Действия либеральной оппозиции, направленные на дискредитацию монархии, приводили к дискредитации страны. «В Лондоне относились к России с большим недоверием. - Вспоминал русский представитель при Гранд Флите. - Виной этому была внутренняя политика России, в связи с начинавшимся экономическим развалом, военной усталостью и другими явлениями. Многочисленные скандалы при дворе, усилившееся влияние Распутина и назначение Штюрмера премьер-министром усилили недоверие и в январе 1917 года меня часть спрашивали, действительно ли Россия желает заключить сепаратный мир с Германией?»[35]

Информация о возможных политических потрясениях в России дошла и до ее противников. По свидетельству А.В. Неклюдова, русского посла в Швеции, в начале 1917 года его посетил болгарский дипломат Ризов с целью зондажа на предмет возможного заключения мира. Ризов имел репутацию русофила, во всяком случае до начала балканских войн.[36] На отказ Неклюдова обсуждать подобную тему его болгарский коллега заявил: «Я вижу, что Вы не хотите ни обратить внимание на то, что я сказал Вам, ни говорить со мной открыто. Но через месяц, в крайнем случае через полтора месяца произойдут события, после которых, я уверен, русская сторона будет более расположена к разговору с нами (выделено авт. - А.О.). Может быть, тогда Вы захотите увидеть меня снова.»[37]

Для весеннего наступления и требовал артиллерию у союзников ген. Гурко. «Накануне революции перспективы кампании 1917 года были более ясными чем те, что были в марте 1916 года на кампанию этого года... Русская пехота устала, но она была менее усталой, чем 12 месяцев назад,»- вспоминал А. Нокс.[90] Настроение армии было неплохим, её резервы составляли 1.900.000 чел., а призыв 1917 года должен был прибавить к этому ещё 600.000 чел.[91] Несколько хуже обстояло дело с качеством этих пополнений, и особенно с офицерами запаса. «Шестинедельной выучки прапорщики никуда не годятся. - Отмечал один из фронтовиков. - Как офицеры они безграмотны, как юнцы, у которых молоко на губах не обсохло, они не авторитетны для солдат. Они могут героически гибнуть, но они не могут разумно воевать.»[92]