Тред №541941

Почти 110 ссылок в конце:

Накануне. Генералы, либералы и предприниматели перед Февралем. Часть четвертая.

14(27) февраля 1917 года в письме к Великому Князю Николаю Михайловичу Ф.Ф. Юсупов предлагал принять решительные меры, включавшие приезд в Петроград императрицы Марии Федоровны с этими двумя генералами, которые, опираясь на верных людей, должны были провести аресты А.Д. Протопопова, И.Г. Щегловитова, выслать Александру Федоровну и А. Вырубову в Крым.[11] Впрочем, в январе-феврале 1917 года Гучков вел активную работу, организуя встречи, в которых принимали участие и представители военных.[12] На них обсуждалось состояние армии и страны и возможные пути выхода из кризиса. Среди участников этих встреч были и те, кто входил когда-то в кружок «младотурок»: Н.В. Саввича, братьев Евграфа и Максима Ковалевских, как кстати, и те, кто назовет себя так в начале Февральской революции - полковник Б.А. Энгельгард и подполковник А.И. Верховский. Последний в своих мемуарах явно не говорит всего об этих встречах, однако даже из них очевидно, что серьезной критике был подвержен генерал Беляев, а упоминание имени генерала Крымова было обставлено таким образом, что можно было не сомневаться, что речь шла далеко не только о путях мирного выхода из сложившейся ситуации, как пытался представить это Верховский. Обсуждался вопрос о дворцовом перевороте.[13]

Крымов приехал в Петроград в январе 1917 года и попросил Родзянко дать ему возможность неофициально выступить перед представителями общественности. На квартире у Председателя Думы собрались, по его словам, «многие из депутатов, членов Государственного Совета и членов Особого Совещания».[18] Уточняет данные Родзянко Керенский, по словам которого были собраны лидеры «Прогрессивного блока». Он же сделал характерную оговорку: «Чтобы лучше понять атмосферу, царившую на последней сессии Думы, которая длилась с 1 ноября 1916 года по 26 февраля 1917 года, надо иметь ввиду, что мысли всех депутатов были заняты ожиданием дворцовой революции.»[19] На этой встрече Крымов убеждал собравшихся в необходимости торопиться с организацией переворота и в том, что армия встретит его с радостью. По словам Родзянко, присутствовавшие на совещании Шингарев, Шидловский и Терещенко поддержали эту идею, и только он сам, по его собственным словам, выступил против. Керенский вспоминает, что хозяин квартиры всего лишь попросил не употреблять в адрес монарха особо сильных выражений. При этом Родзянко не протестовал против того, чтобы военачальники сами убедили императора отречься. В качестве одного из вариантов рассматривалась остановка царского поезда между Ставкой и Петроградом, где офицеры верных частей заставили бы Николая II отречься от престола.[20]

Если в мирное время столичный гарнизон составлял не более 40 000 чел., то уже весной 1916 года только в гвардейских резервных батальонах насчитывалось 31 700 человек, то есть целый корпус. К началу 1917 года гарнизон вырос в 4 раза по сравнению с довоенными нормами. Роты запасных батальонов включали до 1000 человек и больше. Некоторые запасные батальоны достигали численности от 18 000 до 25 000 чел.[24] Приблизительно такие же цифры на встрече с военными представителями союзников сразу же после февральских событий привел Гучков. Гарнизон Петрограда, по его словам, насчитывал 150-160 000 запасных, разделенных по полкам приблизительно по 10-15 000 солдат и по 50-60 офицеров в каждом.[25]

Если в мирное время в гвардейском пехотном полку было 16 рот по 100 человек, то в 1917 г. - 16 рот по 1,5 тыс.чел.[26] Даже после мобилизации 1914 г. гвардейские полки выглядели куда скромнее – л.-гв. Финляндский, например, выступил на фронт, имея в составе 4600 нижних чинов, 72 обер-офицеров, 3 штаб-офицеров и 1 генерала. К 1917 г. из этого числа выбыло 93,5% офицеров, а солдат списка 1914 г. в строю оставалось несколько человек.[27] В 1917 г. гвардия находилась на фронте, где штаты не могли бесконечно разростаться. В тылу наблюдалась другая картина – в запасных частях постоянно росло количество солдат и уменьшалось число офицеров. В среднем, например, в батальоне Измайловцев на 8 тыс. солдат приходилось по 7 офицеров.[28]

Небольшое число офицеров делало невозможным поддерживать дисциплину и обучение на должном уровне. «На одного офицера, - вспоминал генерал-квартирмейстер войск гвардии, - приходилось несколько сот полумужиков. Влиять на них было трудно, держать твердо в руках невозможно.»[29] Это становилось все более и более заметным. Уже 14(27) ноября 1916 г. Военный министр издал приказ №54, начинающийся следующими словами: «Ввиду возникающих нареканий на нарушения чинами Петроградского гарнизона общего порядка военной службы и обязанностей военной дисциплины на улицах и вообще вне мест их казарменного расположения…» Дела нарушителей без всякого замедления предлагалось передавать в военно-полевые суды. Приказ подчеркивал очевидную, казалось бы, мысль об ответственности старших чинов за действия и проступки подчиненных.[30]

Исправив грозящее катастрофой положение, Риттих активно взялся за исправление создавшейся кризисной ситуации. В декабре 1916 года выход был найден в разверстке 772,1 млн. пудов хлеба различного вида по основным губерниям России. При этом часть урожая сдавалась по фиксированным ценам, часть подлежала свободной продаже. При общей верности этого подхода, он имел и скрытые недостатки - разверсткой облагались не только зернопроизводящие, но и нуждающиеся во ввозном хлебе губернии. В результате возникла необходимость дополнительного уточнения первоначальных планов, и срок окончательного выполнения разверстки был передвинут с 6(19) января до 1(14) марта 1917 года. Тем не менее, этот план выполнен не был. Во всяком случае, вовремя.[56]

Риттих ввел оплату за перевозку хлеба поставщиками по нормам гужевых поставок. Крестьяне должны были подвозить зерно на пункты приема на железной дороге, ранее оплачивалась перевозка на расстояние не более 20 верст, что, разумеется, никак не соответсвовало реальному положению вещей – фактически масса поставщиков была вынуждена заниматься извозом бесплатно. Изменение норм оплаты немедленно дало себя знать - в декабре 1916 г. поставки составили 49 млн. пудов, в январе 1917 г. – 65 млн. пудов.[57] Ситуация стала явно меняться к лучшему, когда в середине января средние цены на закупку продовольствия выросли более, чем 2,5 раза.[58] К февралю 1917 г. исполнение разверстки по 60 зернопроизводящим уездам составило 97%.[59]