Тред №554446

Цитата: PinGwin
Обдумывая двухдневный марафон по Хонорику у меня возник один вопрос. Сначала я как и все считала Хонорика ИЭИ ака Есей. То есть этика\эмпатия должна у ней быть. Однако в конфликте на работе Даша никак не проявила эмпатию ни по отношению к водителю, ни попыталась сместить свою точку сборки чтобы понять Штира. Я сразу же задумалась та ли это эмпатия в соционике, которую мы обычно имеем в виду в жизни?

Второй момент. Когда мы здесь играли в исторические игры, то явно проявлялись второквадральные группы, где концепт логики ценился выше этики\эмпатии. Вспомните, как дружно вынесли Ангела, потому что не было сочувствия, не понравился игрок. И Хонорик всегда поддерживала логические решения, не эмпатийные\этические.

И мне теперь не очень понятно, это следствие того, что мы ошиблись в первичной типировке или второквадральные этики ЭИЭ и ИЭИ на самом деле никакие не этики, а слоны в посудной лавке и эмпатию проявляют и ценят  только по отношению к себе и ближайшему окружению?

Я опять=таки вспоминаю Катаевский "Алмазный мой Венец" с эпизодами про Есенина/Королевича. Есть интересная критика этого произведения:
http://www.sovlit.ru…ataev.html
Вот кусок оттуда:
...
Сначала процитируем соответствующий обширный фрагмент из произведения Катаева: «— Какими судьбами! — воскликнула хозяйка и назвала королевича уменьшительным именем. Он не без галантности поцеловал ее ручку и назвал ее на “ты”.

Я был неприятно удивлен.

Оказывается, они были уже давным-давно знакомы и принадлежали еще к дореволюционной элите, к одному и тому же клану тогда начинающих, но уже известных столичных поэтов.

В таком случае при чем здесь я, приезжий провинциал, и для какого дьявола королевичу понадобилось, чтобы я ввел его в дом, куда он мог в любое время прийти сам по себе? <...>

— А где же Коля? — спросил королевич.

— Его нет дома, но он скоро должен вернуться. Я его жду к чаю.

Королевич нахмурился: ему нужен был соратник сию же минуту <...>

Лицо королевича делалось все нежнее и нежнее. Его глаза стали светиться опасной, слишком опасной синевой. На щечках вспыхнул девичий румянец. Зубы стиснулись. Он томно вздохнул, потянув носом, и капризно сказал:

— Беда, хочется вытереть нос, да забыл дома носовой платок.

— Ах, дорогой, возьми мой.

(C. 76)

Лада (Оксана Асеева. — М. К., О. Л.) взяла из стопки стиранного белья и подала королевичу с обаятельнейшей улыбкой воздушный, кружевной платочек <...>

— О нет! — почти пропел он ненатурально восторженным голосом. — Таким платочком достойны вытирать носики только русалки, а для простых смертных он не подходит.

Его голубые глаза остановились на белоснежной скатерти, и я понял, что сейчас произойдет нечто непоправимое. К сожалению, оно произошло.

Я взорвался.

— Послушай, — сказал я, — я тебя привел в этот дом, и я должен ответить за твое свинское поведение. Сию минуту извинись перед хозяйкой — и мы уходим.

— Я? — с непередаваемым презрением воскликнул

он. — Чтобы я извинялся?

— Тогда я тебе набью морду, — сказал я.

— Ты? Мне? Набьешь? — с еще большим презрением уже не сказал, а как-то гнусно пропел, провыл с иностранным акцентом королевич.

Я бросился на него, и, разбрасывая все вокруг, мы стали драться как мальчишки <...> Мы с королевичем вцепились друг в друга и покатились вниз по лестнице».

Сопоставим этот отрывок из «Венца» с мемуарной новеллой Николая Асеева «Три встречи с Есениным» 1926 года. Согласно ей, «соратник» с женой познакомились с Есениным зимой 1924 года в имажинистском кафе «Стойло Пегаса»31 . «Затем я увидел Есенина в редакции “Красной нови”. Он сидел в кабинете А. К. Воронского совершенно пьяный, опухший и опустившийся», — вспоминает Асеев32 .

Далее у него следует рассказ о том событии, которое описано в «Венце»: «Однажды в последних числах октября 1925 г. мне пришлось вернуться домой довольно поздно. Живу я на девятом этаже, ход ко мне по неосвещенной лестнице. Здоровье жены, долго перед тем лечившейся, которое за последнее время пошло на поправку, явно ухудшилось. Она рассказала мне. Днем, в мое отсутствие, забрались ко мне наверх двое посетителей: С. А. Есенин и один беллетрист. Пришел Есенин ко мне в первый раз в жизни. Стали ждать меня. Есенин забыл о знакомстве с женой в “Стойле Пегаса”. Сидел теперь тихий, даже немно

(С. 77)

го застенчивый, по словам жены <...> Сидел он, ожидая меня, часа четыре. И переговорив все, о чем можно придумать при малом знакомстве с человеком, попросил разрешения сбегать за бутылкой вина. Вино было белое, некрепкое. И только Есенин выпил — начался кавардак. Поводом послужил носовой платок. У Есенина не оказалось, он попросил одолжить ему. Жена предложила ему свой маленький шелковый платок. Есенин поглядел на него с возмущением, положил в боковой карман и начал сморкаться в скатерть. Тогда “за честь скатерти” нашел нужным вступиться пришедший с ним беллетрист. Он сказал ему:

— Сережа! Я тебя привел в этот дом, а ты так позорно ведешь себя перед хозяйкой. Я должен дать тебе пощечину.

Есенин принял это, как программу-минимум. Он снял пиджак и встал в позу боксера. Но беллетрист был сильнее его и меньше захмелел. Он сшиб Есенина с ног, и они клубком покатились по комнате. Злополучная скатерть, задетая ими, слетела на пол со всей посудой. Испуганная женщина, не зная, чем это кончится, так как дрались с ожесточением, подняла крик и полунадорвавшись, заставила их все-таки прекратить катанье по полу. Есенин даже успокаивал ее, говоря:

— Это ничего! Это мы боксом дрались честно!

Жена была испугана и возмущена; она потребовала, чтобы они сейчас же ушли. Они и ушли, сказав, что будут дожидаться на лестнице»33 .

Наиболее существенное различие между этими двумя версиями заключается в том, что «катаевский» Есенин явственно ведет двойную игру. Он глумится не столько над Оксаной Асеевой, сколько над «приезжим провинциалом», доверчиво приведшим своего друга знакомиться с и без того прекрасно знакомыми ему людьми. В асеевской новелле Есенин и Катаев действуют заодно — поведение беллетриста, вступившегося «за честь скатерти», столь же нелепо, и оно также негативно отражается на здоровье жены Асеева, как и хамская выходка Есенина.

Однако еще резче в изображении Катаева и Асеева различаются следствия визита поэта и беллетриста в квартиру «соратника». У Катаева история примирения всех троих литераторов описана умильно-идиллически: «...через два дня ко мне в комнату вошел тихий, ласковый и трезвый королевич. Он обнял меня, поцеловал и грустно сказал:

(С. 78)

— А меня еще потом били маляры <...>

В этот миг раздался звонок и в дверях появился соратник <...> Оказывается, королевич уже успел где-то встретиться с соратником, извиниться за скандал, учиненный на седьмом этаже34 , и назначил ему свидание у меня, с тем чтобы прочитать нам еще никому не читанную новую поэму, только что законченную».

У Асеева история примирения двух поэтов (безо всякого участия беллетриста) изложена куда реалистичнее. Есенин просит в телефонном разговоре: «— Я должен к тебе приехать извиниться. Я так опозорил себя перед твоей женой»35. «Я ответил ему, что лучше бы не приезжать извиняться, так как дело ведь кончится опять скандалом»36 .

Упоминаются в воспоминаниях Асеева и маляры, но совершенно в ином, чем у Катаева, контексте. Здесь пьяный Есенин, затащивший Асеева в пивную, жалуется ему на Катаева: «...маляры. Они подговорены. Их Н. (Катаев. — М. К., О. Л.) подговорил меня побить. Ты не знаешь. Как мы вышли от тебя — жена твоя осердилась, ну, а нам же нужно было докончить: мы же ведь честно дрались — боксом. Вот мы и зашли туда, где был ремонт. Я бы его побил, но он подговорил маляров, они на меня навалились, все пальто в краску испортили, новое пальто, заграничное»37.

Судя по всему история - более чем Аутентичная, причем именно про Эталонного "Есенина" - того самого, который дал имя свое - всему Психотипу. Мало того, сама по себе статья она собственно не о Есенине, но - критика работы Катаева, то есть получается, что на Есенина мы смотрим аж с двух сторон внутри одной и той же истории - глазами Катаева и Асеева соответственно.
Ну и.... картина маслом...

Тут и знаменитые "Этические Игры" - "Есениных" и очень характерное прояление Черной Этики, то самой, которую мы хорошо видим в Аутентичных Киркорове и Садальском.

Пингвин - Вы - Напа, для Вас Этика соответственно - Белая. Для меня она тоже Белая и в Белой Форме она и есть Эмпатия и Сочувствие, ибо направлена она - на Окружающих.
Но у Есениных - Этика Черная, она направлена лишь на Себя Любимого и в этом варианте она чаще называется Нарциссизмом и Себялюбием. Человек Требует от Окружающих "Равных Условий"и "Честного Договора" но применяет это - только - к себе любимому, а все остальные, как ответила Даша на наши намеки про необходимость "Разделения Ответственности" в коллективе - либо "Вы Наделяете меня Властью", либо - "Накося - выкуси!"

Ну и - так далее...

З.Ы. Пока писал - Уля уже про Нарциссизм отписалась. Что неудивительно ибо мы с ней Миражники и у нас Творческие-Болевые друг другу оказываются Комплементными. (Как сказал один чел, - "Миражность, это что-то вроде Дуальности - без Базовой связи по "Один-Пять", но точным соответствием в Творчестве. Поэтому если не найдете Дуала можно найти - Полудуала с Миражником. С ПолуДуалом будете Жить Обычной, повседневною Жизнью, а с Миражником заниматься - Творчеством"...