Тред №577068

Одиннадцать лет вместе
или о том почему не все родители радуются школьным реформам
Теперь «золотой» репетитор — не университетский профессор, а хваткий школьный человек, который дрессирует ребенка, как Куклачев кошек
На школьном дворе цвела сирень, праздновался последний звонок. Многие учителя плакали. Последний звонок вообще чувствительное мероприятие. Всех жалко, себя жалко, и учеников, и учителей, и особенно жалко первоклассницу, которая машет  бубенцом на плече рослого выпускника — у нее всё впереди. Ей еще учиться 10 лет. «Что ж, — говорили учительницы, стоя в сирени, — трясет нашу школу». И правда — трясет. Эпицентр не в Охотском море, а, скажем, в Охотном Ряду, или на Тверской, где Минобрнауки, а  учебное заведение где-нибудь на окраине стоит-дрожит. В преддверии очередного занятного нововведения. Потому что беспокойные сердца у наших реформаторов.  

Вот прошагали вы 11 лет бок о бок с системою школьного образования — легка ли была дорога? Главное, скучно не было.

Нам повезло: к 2002 году уже завершилось главное школотрясение конца 1990-х — переход к 11-летнему циклу. ВсЁ успокоилось, устроилось, и из школьных рекреаций вывезли кровати. Вот это была родительская мука — детсадовские кровати для шестилеток-первоклассников, чтобы, значит, самые маленькие школьники имели дневной сон. Трудно даже объяснить, почему эта затея была так оглушительно нехороша. Ребенок идет в школу, и это важный этап, переход от беспечного ребячества к другому самоощущению. Застигнутые реформой дети, которых отправляли в школу с пижамами в портфеле, переживали мучительно неловкие минуты, когда в новом месте, взрослом для них месте (школе!) надо было укладываться в постель. Вот В.В. Розанов писал, что всякая реформа похожа на влюбленность, не приведшую к браку: начинается с тепла и долгих разговоров, а кончается холодом и неловкостью.

Но ладно, всё обошлось. 11 лет учиться, так 11, хотя на обывательский взгляд до сих пор непонятно — а зачем было всё это воротить? Программа нельзя сказать, чтобы сильно усложнились.

В те времена я искала хорошую школу, и родительский идиотизм занес меня в частную гимназию под названием, скажем, «Эдельвейс». Этот опыт стал для меня своего рода символом. Помещения «Эдельвейса» были убраны с пышностью, детям на выбор предоставлялось два меню — французской или кавказской кухни. Я судорожно подсчитала, что 10 лет поедания лавашей в «Эдельвейсе» стоит столько же, сколько  полный курс обучения в Оксфорде. В холле висела озорная газета «Наши любимцы», сделанная самими школьниками. Одна статья начиналась словами: «Я люблю кататься на понни»; а другая называлась «Мой любимый ёркширский терьер». В ужасе я бежала из красивого места, еще не зная, что ничего особенно ужасного не увидела, что все десять лет вокруг меня будут скакать понни и бегать ёркширские терьеры.

Был выбран государственный лицей. Школа как школа, но с самоуважением. То было сладкое время лужковских надбавок. На школьном дворе появились первые учительские машины, женские «Матисы» и «Пежо», и каждый педагог желал иметь свою собственную авторскую программу. Никто еще не знал, что веселиться нам осталось недолго. На школу надвигался ЕГЭ. Если бы вы знали, как меняются  дух, тон, атмосфера школы, заточенной только на то, что бы большинство детей сдало эти ЕГЭ и ГИА! По результатам Единого экзамена теперь и зарплата учителя рассчитывается, и качество школы определяется. ЕГЭ — царь. И сами учителя истово натаскивают выпускника, и преподавателей настоятельно рекомендуют. Появился уж новый род «золотых» репетиторов.Теперь это не университетский преподаватель с «возможностью замолвить словечко», а хваткий школьный человек, который дрессирует ребенка, как Куклачев кошек. И теперь в школе не читают книжек, а тренируются. А когда наши ангелочки начинают писать «свое», у них получается «рыца» вместо рыться, «нез наю», «генирал», «наплював на родину», «дети выли, пили снежную бабу», «бешинство» и пр. Генирал в бешинстве, наплював на родину, верхом на понни ускакал в ноч. А ведь пишут наши дети часто и много, пальцев с клавиатуры не спускают. Но, как выяснилось, чтобы правильно писать, нужно хоть чего-нибудь читать. А за чтение учителям денег больше не платят. И количество часов, выделенных на литературу, сократили.

Пока мы бегали за «золотыми» репетиторами, лицей наш укрупнили, и он стал теперь образовательным центром, и к нему теперь присовокупили еще две школы, чуть пожиже, и детский сад. Никто так и не понял, зачем. Для расширения образовательных возможностей. Зато все понимают, почему — потому что финансирование теперь «подушевое». Раньше школы получали деньги  за статус (лицей, гимназия, языковая школа, просто школа), и еще шли доплаты за авторские программы. А в последний год грянула стандартизация, и деньги теперь выделяют исходя из количества учеников. Так что — коллективизация. Вместо 2 тыс. школ будет 600 с чем-то образовательных центров, совхозов-гигантов. Честное слово, раньше только на деревне реформаторы так чудили. Так что же, всё, чего мы хотим от детей, — чтобы их подушно учили сдавать ЕГЭ?

Чудесненько. Но мои 11 лет смирения кончены (родители — очень смиренная общественная страта, у них дети в заложниках). Последний звонок прозвенел. Первоклассница потрясла колокольчиком, учительницы поплакали, все разошлись.  Прекрасные школьные годы позади.