Сталин. Роль в истории страны. Современники, события, явления. Сталин сегодня.
3,645,821
43,507
|
r01338 ( Слушатель ) |
| 16 июл 2013 22:09:48 |
Тред №595017
новая дискуссия Дискуссия 53
Западная историография Сталинизма: «На службе Марса и Минервы»
http://eot.su/node/15813
...
Активное изучение сталинской эпохи началось после окончания Второй Мировой Войны в рамках дисциплин Russian studies и Soviet and Communist studies, более известных как советология (Sovietology). Советология была сильно заострена под нужды Холодной Войны, которая и определила её исключительную идеологизированность. Реальные знания об истории СССР нужны были настолько, насколько они соответствовали нуждам ведущийся войны на её пропагандистских и политических направлениях. Для американской политической элиты важно было понять, с каким противником они столкнулись. Каков его военный и экономический потенциал. Как функционируют институты. Какова кадровая политика, и как принимаются решения в высших эшелонах власти. Каковы отношения народа и власти. Изучение советской истории должно было помочь в понимании советского настоящего. Однако политика железного занавеса предотвращала поступления актуальной и исторической информации, а собственных источников для изучения советской истории было немного. Главными источниками были: архив Гувера, основанный еще во времена поволжского голода 1921 года, архив Троцкого, различные эмигрантские архивы и официальная советская пресса. Главным козырем для изучения сталинизма послужил смоленский партийный архив. Он был захвачен еще немцами во время Великой Отечественной Войны, а в 1945 г. он оказался в Баварии, в американской зоне оккупации. Собственно, во времена Холодной Войны на его материалах и было написано большинство работ по сталинской тематике. Узкая база источников, с одной стороны сильно ограничивала американских историков, с другой стороны, давала свободу для самых разнообразных интерпретаций и домыслов.
...
Господствующей теорией среди американских советологов стала теория тоталитаризма. Полагаю, что большинство знакомо с этой теорией. Ограничусь лишь кратким перечислением её центральных положений. Согласно этой концепции, под тоталитарным государством подразумевается система личной власти диктатора, опирающегося на единую партию с массовой социальной поддержкой. Контроль власти осуществляется путем репрессивного и бюрократического аппарата, цензурой над СМИ и запретом на частную собственность. В её ранней версии теория была сформулирована Ханной Арендт. На американской почве её последовательно развивали сотрудники Гарвардского университета Карл Иоахим Фридрих и Збигнев Бжезинский. Теория тоталитаризма помогала свести под одной крышей Нацизм и Сталинизм, при этом удобным образом вынося за скобки дискуссии либерализм (т.е. сами США). Власти США довольно быстро оценили ту роль, которую тоталитарный подход сможет сыграть в идеологическом противостоянии с СССР. К шестидесятым годам представители тоталитарного направления прочно окопались практически во всех кузницах кадров политической элиты. Язык политического истеблишмента США и по сей день несет в себе ярко выраженную терминологию этой теории. Карл Дойч, Питер Кенез, Адам Улам, Мартин Малиа и упомянутые уже Конквест и Бжезинский стали наиболее известными представителями этого направления. Работа Конквеста «Большой Террор» [5] стала классикой тоталитарной теории. Нельзя сказать, что господство тоталитарной школы было связано лишь только с поддержкой властей США. Её успешному продвижению способствовало и отсутствие других стройных теорий. Концепция тоталитаризма подкупала простотой усвоения и легкостью применения. Адепты тоталитарной теории зачастую грешили чрезмерным универсализмом, пытаясь применить свои установки вплоть до античности. Тем не менее, теория тоталитаризма не всегда встречала в научных кругах положительные отклики. Со слов историка Джона Арч Гетти, навязывание тоталитарной концепции порой напоминало церковную литургию [6]. Историки, которые работали за рамками этой теории, могли натолкнуться на жесткое противодействие. Когда историк Мануэль Саркисянц в начале 50-х годов пытался опубликовать свои статьи о британских истоках нацисткой идеологии, шедшие в разрез с теорией тоталитаризма, он натолкнулся на предостережения своих коллег и вездесущие отсутствие интереса у научных издательств [7].
Засилье тоталитарной школы продолжалось вплоть до конца шестидесятых годов. Поражение США во Вьетнаме, гражданские и студенческие движения породили новую когорту историков. Новое направление в американской историографии долго не осознавалось как таковое. Только в 1986 году статья Шейлы Фицпатрик [8] стала своеобразным манифестом нового направления, которое принято называть Ревизионизмом. Там же Фицпатрик прочертила линию фронта между тоталитаристами и ревизионистами. Согласно Фицппатрик, главное противостояние находилось в методологической области. Сторонники тоталитарной модели предпочитали рассматривать сталинский период с позиции государства и политической элиты, т.е. сверху, ревизионисты, напротив, преимущественно рассматривали советское общество и его интеракции с властью, т.е. снизу [9]. В этом смысле сильное влияние на ревизионистов оказала французская историческая традиция школы анналов Марка Блока. В конечном итоге ревизионисты так и не смогли выработать что-то вроде единой стройной теории, как представители тоталитаризма. Единственное, что связывало ревизионистов в одно течение, были социологическая методология и неприятие модели тоталитаризма.
Рассматривая главные направления ревизионистских исследований, можно выделить следующие пункты:
1. Ревизионисты указывали на высокую социальную мобильность [10] советского общества. Существовали социальные группы (бенефициарии), выигрывающие от сталинской политики. Привилегии могли выражаться как в повышении материального уровня, так и в общественном престиже: стахановцы, закрытые распределители для номенклатуры, МТСы для колхозников и пр. Также ревизионисты подчеркивали мобилизационную роль советской идеологии в проведении политических и экономических преобразований. В своей монографии Линн Виола показала значимость т.н. движения 25 000 [11] для проведения коллективизации. Вопреки царившему тогда мнению о жестоко навязанной идеи коллективизации сверху, Виола отстаивала позицию, что рабочие, направляющиеся в деревню, вполне разделяли целесообразность коллективизации. Таким образом, сталинское государство обеспечивало себе поддержку среди групп населения. В тоталитарной модели народ играл скорее пассивную роль. Всякие инициативы сверху носили принудительно-репрессивный характер. Массовую поддержку Сталинизма снизу сторонники тоталитаризма не рассматривали. Дополнив свои исследования в области групп, поддерживающих сталинский курс, исследованиями о группах, противостоящих государству [12], ревизионисты доказали гетерогенность советского общества.
2. Особенно острыми стали расхождения по вопросу о сталинских репрессиях. С точки зрения тоталитаризма террор являлся инструментом для укрепления личной власти Сталина и коммунистической партии. Источником террора был, естественно, лично Сталин. Монография историка Джона Арч Гетти стала настоящей провокацией. В своей монографии [13] Гетти рассматривал репрессии с точки зрения борьбы центра с неэффективным бюрократическим аппаратом периферии. Более того, согласно Гетти, Сталин не обязательно являлся инициатором репрессий. Гетти полагал, что часть регионального партийного и государственного аппарата была в не меньшей степени заинтересована в развязывании репрессий. Позже идею Гетти о конфликте центра-периферии подхватил в России историк Ю.Н. Жуков [14]. Гетти был также одним из первых, кто ставил под сомнения миллионные жертвы сталинского террора, но ввиду отсутствия тогда доступа к архивам Гетти впадал в другую крайность и сильно их преуменьшал. Приверженцы тоталитаризма усматривали в выводах Гетти снятие со Сталина ответственности за репрессии. В тоже время концепция Гетти предусматривала наличие других властных субъектов в виде региональных партийно-бюрократических групп. Это положение ставило крест на модели тоталитаризма, так как наличие таких групп фактически означало, что СССР не являлся тоталитарным государством.
Характер развернувшейся дискуссии вышел далеко за рамки приличия обычных академических споров. Сторонники тоталитаризма воспринимали идеи ревизионистов не только как критику их теории, но и как покушение на священные камни американского мировоззрения и мироустройства. Соответственно, отпор ревизионистам давался зачастую в весьма жесткой форме. Оценивая уровень дискуссии тех лет, Линн Виола писала: «Несмотря на то, что врагом в американской Холодной Войне являлся Советский Союз, я всегда удивлялась, почему американские советологи, в их внутренних войнах, так напоминают сталинистов (троцкизм = ревизионизм), превращая все дебаты в бинарности и маргинализируя все голоса вне мейнстрима».[15] Широко распространилась практика навешивания ярлыков. Ревизионистов обвиняли в коммунизме, в апологетике Сталина и даже в отрицании Холокоста. Ричард Пайпс заявлял: «Я игнорирую их (ревизионистские) работы. Как можно бороться с людьми, которые отрицают Холокост? Это всё равно что, если кто-нибудь верит в то, что земля плоская» [16]. Это было прямой ложью. Ревизионисты не испытывали особых симпатий к Сталину (скорее даже наоборот) и никогда не отрицали Холокост. Несмотря на такой прессинг, влияние ревизионистов возрастало. В скорости сторонники ревизионистского подхода появились и в западной Европе.
Злую шутку с ревизионистами сыграла перестройка. Ревизионисты усматривали в новом курсе Горбачёва подтверждения своей концепции, что советская система не является статично-тоталитарной и вполне способна на политическую эволюцию. Но именно благодаря перестройке теория тоталитаризма получила в России самое широкое распространение, как раз в тот момент, когда на западе обозначился её упадок. Пожалуй, чуть ли не единственной работой ревизионистов, опубликованной в СССР была книга Стивена Коэна (которого лишь с натяжкой можно отнести к ревизионистам) о Бухарине [17]. Причина публикации, на мой взгляд, вытекала из тогдашней исторической политики М.С.Горбачёва и А.Н. Яковлева - ударить хорошим Бухариным по плохому Сталину. Это было вполне естественно. Для идеологической войны, ведущейся российскими либералами против советского прошлого, концепция тоталитаризма была гораздо удобней. Уничтожение Советского Союза хоть и обеспечило ревизионистам долгожданный допуск к советским архивам, но одновременно оставило ревизионизм за рамками российского, общественного дискурса. Как результат, в российских СМИ 90-х годов беспрепятственно господствовала терминология тоталитарной школы. Довольно большое число российских историков, особенно те, кто тесно связан с обществом "Мемориал", перешли на позиции тоталитаризма. Только после 2000 года, тогда, когда поезд уже ушёл, некоторые ревизионистские работы были переведены на русский, но должного эффекта они уже не возымели.
Окончание Холодной Войны привело к заметному смягчению полемики между тоталитарным и ревизионистским направлениями. Связано это в том числе и с переориентацией американской геополитики на Ближний и Дальний Восток. Согласно Линн Виоле, на смену тоталитаризму пришла концепция столкновения цивилизаций, на смену Пайпсу пришёл Хантингтон [18]. Некоторые историки говорят о пост-ревизионизме и пост-тоталитаризме, но мне кажется говорить о полном размытии этих двух концепций преждевременно. Ведь последователи тоталитаризма сохранили за собой инструмент формирования сознания политической элиты США. То, что эти господа нынче упорно учат фарси и рассказывают о тоталитарном характере режимов Каддафи и Асада, вовсе не означает, что завтра они снова не начнут вспоминать русский. Формула Марса и Минервы остаётся в силе.
...
Александр Малышев
"Суть Времени" Германия
http://eot.su/node/15813
...
Активное изучение сталинской эпохи началось после окончания Второй Мировой Войны в рамках дисциплин Russian studies и Soviet and Communist studies, более известных как советология (Sovietology). Советология была сильно заострена под нужды Холодной Войны, которая и определила её исключительную идеологизированность. Реальные знания об истории СССР нужны были настолько, насколько они соответствовали нуждам ведущийся войны на её пропагандистских и политических направлениях. Для американской политической элиты важно было понять, с каким противником они столкнулись. Каков его военный и экономический потенциал. Как функционируют институты. Какова кадровая политика, и как принимаются решения в высших эшелонах власти. Каковы отношения народа и власти. Изучение советской истории должно было помочь в понимании советского настоящего. Однако политика железного занавеса предотвращала поступления актуальной и исторической информации, а собственных источников для изучения советской истории было немного. Главными источниками были: архив Гувера, основанный еще во времена поволжского голода 1921 года, архив Троцкого, различные эмигрантские архивы и официальная советская пресса. Главным козырем для изучения сталинизма послужил смоленский партийный архив. Он был захвачен еще немцами во время Великой Отечественной Войны, а в 1945 г. он оказался в Баварии, в американской зоне оккупации. Собственно, во времена Холодной Войны на его материалах и было написано большинство работ по сталинской тематике. Узкая база источников, с одной стороны сильно ограничивала американских историков, с другой стороны, давала свободу для самых разнообразных интерпретаций и домыслов.
...
Господствующей теорией среди американских советологов стала теория тоталитаризма. Полагаю, что большинство знакомо с этой теорией. Ограничусь лишь кратким перечислением её центральных положений. Согласно этой концепции, под тоталитарным государством подразумевается система личной власти диктатора, опирающегося на единую партию с массовой социальной поддержкой. Контроль власти осуществляется путем репрессивного и бюрократического аппарата, цензурой над СМИ и запретом на частную собственность. В её ранней версии теория была сформулирована Ханной Арендт. На американской почве её последовательно развивали сотрудники Гарвардского университета Карл Иоахим Фридрих и Збигнев Бжезинский. Теория тоталитаризма помогала свести под одной крышей Нацизм и Сталинизм, при этом удобным образом вынося за скобки дискуссии либерализм (т.е. сами США). Власти США довольно быстро оценили ту роль, которую тоталитарный подход сможет сыграть в идеологическом противостоянии с СССР. К шестидесятым годам представители тоталитарного направления прочно окопались практически во всех кузницах кадров политической элиты. Язык политического истеблишмента США и по сей день несет в себе ярко выраженную терминологию этой теории. Карл Дойч, Питер Кенез, Адам Улам, Мартин Малиа и упомянутые уже Конквест и Бжезинский стали наиболее известными представителями этого направления. Работа Конквеста «Большой Террор» [5] стала классикой тоталитарной теории. Нельзя сказать, что господство тоталитарной школы было связано лишь только с поддержкой властей США. Её успешному продвижению способствовало и отсутствие других стройных теорий. Концепция тоталитаризма подкупала простотой усвоения и легкостью применения. Адепты тоталитарной теории зачастую грешили чрезмерным универсализмом, пытаясь применить свои установки вплоть до античности. Тем не менее, теория тоталитаризма не всегда встречала в научных кругах положительные отклики. Со слов историка Джона Арч Гетти, навязывание тоталитарной концепции порой напоминало церковную литургию [6]. Историки, которые работали за рамками этой теории, могли натолкнуться на жесткое противодействие. Когда историк Мануэль Саркисянц в начале 50-х годов пытался опубликовать свои статьи о британских истоках нацисткой идеологии, шедшие в разрез с теорией тоталитаризма, он натолкнулся на предостережения своих коллег и вездесущие отсутствие интереса у научных издательств [7].
Засилье тоталитарной школы продолжалось вплоть до конца шестидесятых годов. Поражение США во Вьетнаме, гражданские и студенческие движения породили новую когорту историков. Новое направление в американской историографии долго не осознавалось как таковое. Только в 1986 году статья Шейлы Фицпатрик [8] стала своеобразным манифестом нового направления, которое принято называть Ревизионизмом. Там же Фицпатрик прочертила линию фронта между тоталитаристами и ревизионистами. Согласно Фицппатрик, главное противостояние находилось в методологической области. Сторонники тоталитарной модели предпочитали рассматривать сталинский период с позиции государства и политической элиты, т.е. сверху, ревизионисты, напротив, преимущественно рассматривали советское общество и его интеракции с властью, т.е. снизу [9]. В этом смысле сильное влияние на ревизионистов оказала французская историческая традиция школы анналов Марка Блока. В конечном итоге ревизионисты так и не смогли выработать что-то вроде единой стройной теории, как представители тоталитаризма. Единственное, что связывало ревизионистов в одно течение, были социологическая методология и неприятие модели тоталитаризма.
Рассматривая главные направления ревизионистских исследований, можно выделить следующие пункты:
1. Ревизионисты указывали на высокую социальную мобильность [10] советского общества. Существовали социальные группы (бенефициарии), выигрывающие от сталинской политики. Привилегии могли выражаться как в повышении материального уровня, так и в общественном престиже: стахановцы, закрытые распределители для номенклатуры, МТСы для колхозников и пр. Также ревизионисты подчеркивали мобилизационную роль советской идеологии в проведении политических и экономических преобразований. В своей монографии Линн Виола показала значимость т.н. движения 25 000 [11] для проведения коллективизации. Вопреки царившему тогда мнению о жестоко навязанной идеи коллективизации сверху, Виола отстаивала позицию, что рабочие, направляющиеся в деревню, вполне разделяли целесообразность коллективизации. Таким образом, сталинское государство обеспечивало себе поддержку среди групп населения. В тоталитарной модели народ играл скорее пассивную роль. Всякие инициативы сверху носили принудительно-репрессивный характер. Массовую поддержку Сталинизма снизу сторонники тоталитаризма не рассматривали. Дополнив свои исследования в области групп, поддерживающих сталинский курс, исследованиями о группах, противостоящих государству [12], ревизионисты доказали гетерогенность советского общества.
2. Особенно острыми стали расхождения по вопросу о сталинских репрессиях. С точки зрения тоталитаризма террор являлся инструментом для укрепления личной власти Сталина и коммунистической партии. Источником террора был, естественно, лично Сталин. Монография историка Джона Арч Гетти стала настоящей провокацией. В своей монографии [13] Гетти рассматривал репрессии с точки зрения борьбы центра с неэффективным бюрократическим аппаратом периферии. Более того, согласно Гетти, Сталин не обязательно являлся инициатором репрессий. Гетти полагал, что часть регионального партийного и государственного аппарата была в не меньшей степени заинтересована в развязывании репрессий. Позже идею Гетти о конфликте центра-периферии подхватил в России историк Ю.Н. Жуков [14]. Гетти был также одним из первых, кто ставил под сомнения миллионные жертвы сталинского террора, но ввиду отсутствия тогда доступа к архивам Гетти впадал в другую крайность и сильно их преуменьшал. Приверженцы тоталитаризма усматривали в выводах Гетти снятие со Сталина ответственности за репрессии. В тоже время концепция Гетти предусматривала наличие других властных субъектов в виде региональных партийно-бюрократических групп. Это положение ставило крест на модели тоталитаризма, так как наличие таких групп фактически означало, что СССР не являлся тоталитарным государством.
Характер развернувшейся дискуссии вышел далеко за рамки приличия обычных академических споров. Сторонники тоталитаризма воспринимали идеи ревизионистов не только как критику их теории, но и как покушение на священные камни американского мировоззрения и мироустройства. Соответственно, отпор ревизионистам давался зачастую в весьма жесткой форме. Оценивая уровень дискуссии тех лет, Линн Виола писала: «Несмотря на то, что врагом в американской Холодной Войне являлся Советский Союз, я всегда удивлялась, почему американские советологи, в их внутренних войнах, так напоминают сталинистов (троцкизм = ревизионизм), превращая все дебаты в бинарности и маргинализируя все голоса вне мейнстрима».[15] Широко распространилась практика навешивания ярлыков. Ревизионистов обвиняли в коммунизме, в апологетике Сталина и даже в отрицании Холокоста. Ричард Пайпс заявлял: «Я игнорирую их (ревизионистские) работы. Как можно бороться с людьми, которые отрицают Холокост? Это всё равно что, если кто-нибудь верит в то, что земля плоская» [16]. Это было прямой ложью. Ревизионисты не испытывали особых симпатий к Сталину (скорее даже наоборот) и никогда не отрицали Холокост. Несмотря на такой прессинг, влияние ревизионистов возрастало. В скорости сторонники ревизионистского подхода появились и в западной Европе.
Злую шутку с ревизионистами сыграла перестройка. Ревизионисты усматривали в новом курсе Горбачёва подтверждения своей концепции, что советская система не является статично-тоталитарной и вполне способна на политическую эволюцию. Но именно благодаря перестройке теория тоталитаризма получила в России самое широкое распространение, как раз в тот момент, когда на западе обозначился её упадок. Пожалуй, чуть ли не единственной работой ревизионистов, опубликованной в СССР была книга Стивена Коэна (которого лишь с натяжкой можно отнести к ревизионистам) о Бухарине [17]. Причина публикации, на мой взгляд, вытекала из тогдашней исторической политики М.С.Горбачёва и А.Н. Яковлева - ударить хорошим Бухариным по плохому Сталину. Это было вполне естественно. Для идеологической войны, ведущейся российскими либералами против советского прошлого, концепция тоталитаризма была гораздо удобней. Уничтожение Советского Союза хоть и обеспечило ревизионистам долгожданный допуск к советским архивам, но одновременно оставило ревизионизм за рамками российского, общественного дискурса. Как результат, в российских СМИ 90-х годов беспрепятственно господствовала терминология тоталитарной школы. Довольно большое число российских историков, особенно те, кто тесно связан с обществом "Мемориал", перешли на позиции тоталитаризма. Только после 2000 года, тогда, когда поезд уже ушёл, некоторые ревизионистские работы были переведены на русский, но должного эффекта они уже не возымели.
Окончание Холодной Войны привело к заметному смягчению полемики между тоталитарным и ревизионистским направлениями. Связано это в том числе и с переориентацией американской геополитики на Ближний и Дальний Восток. Согласно Линн Виоле, на смену тоталитаризму пришла концепция столкновения цивилизаций, на смену Пайпсу пришёл Хантингтон [18]. Некоторые историки говорят о пост-ревизионизме и пост-тоталитаризме, но мне кажется говорить о полном размытии этих двух концепций преждевременно. Ведь последователи тоталитаризма сохранили за собой инструмент формирования сознания политической элиты США. То, что эти господа нынче упорно учат фарси и рассказывают о тоталитарном характере режимов Каддафи и Асада, вовсе не означает, что завтра они снова не начнут вспоминать русский. Формула Марса и Минервы остаётся в силе.
...
Александр Малышев
"Суть Времени" Германия
ОТВЕТЫ (0)
Комментарии не найдены!