Тред №597989

«Бросайте вахабистов в реку... ...я за это отвечу»


Хажимурад Дамадаев (на фото) – человек, имеющий исламское образование и обладающий шариатскими знаниями вкупе с колоссальным опытом работы в сельской общине, что является большой редкостью. Видя последние тенденции правительства республики, направленные на всестороннюю поддержку ДУМД, которые на местах выливаются в давление на молодёжь и угрожают накалить обстановку до предела, он рассказал «Черновику» историю о том, как начиная с 90-х ислам развивался в одном из оплотов официального духовенства – Шамильском районе.

Хажимурад не относит себя к какому-либо течению, не называет себя ни суфием, ни салафитом, придерживается шафиитского мазхаба и не отрицает суфизм в своей основе. Он считает достаточным называться мусульманином, любое воззрение которого должно строиться на Коране, Сунне и научном подходе известных имамов. Любого, кто придерживается такого подхода, Хажимурад считает братом-мусульманином, независимо от того, кем он называется.

– Какова религиозная обстановка в твоём селе? Есть ли противостояние между религиозными группами?

– Шамильский район известен как тарикатский (улыбается). В моём родном селе – Тидиб – ислам развивался очень слабо, если сравнивать с соседними сёлами – Батлух, Телетли. Ещё в 90-м году я отправился в медресе в Батлух для изучения чтения Корана. А до этого, помню, мы с отцом не знали, как совершать намаз джамаатом. У нас не было ярких, харизматичных личностей, которые могли бы изменить положение. Последним шейхом в селе был мой прадедушка – Мухаммад (Хафиз) Афанди. Один из учеников шейха Султанмухаммада Тлохского рассказывал, что он отзывался о моём прадедушке как о большом учёном, который остался в нагорном Дагестане. Он умер в 85-м году.

В 92-м году я приехал в селение Комсомольское Кизилюртовского района. Ректором нашего института был нынешний муфтий. Осенью 93-го года нашу группу отправили на учёбу в Сирию. В Дамаске для нас места не нашлось, и нас – 60 человек – отправили в город Хасака на границе с Ираком. Фактически нас бросили там – недостроенное учебное заведение, очень суровые условия. Хвала Аллаху, это испытание пошло нам на пользу. После года изучения арабского языка мы вернулись в Дамаск и поступили там в институт.

Во время учёбы я приезжал домой и не находил никаких положительных сдвигов. Тогда становился популярным Саид Афанди, и люди массово ездили к нему за вирдом. Несмотря на то что тарикат в селе потихоньку закреплялся, тогда ещё не были так раскручены понятия «салафит», «ваххабит». Хотя само противостояние между багаудиновским джамаатом и суфиями уже начиналось. Нас ещё в Кизилюрте очень сильно настраивали против «вахабистов», в том числе и физически – в институте проходили тренировки по карате.

– А как представлялись «вахабисты»?

– Их нам представляли очень опасными людьми. К Багаудину в то время приезжали учёные из Саудовской Аравии. Местные суфии, конечно, не могли с ними дискутировать, и они прибегли к помощи ливанских хабашитов (еретическая секта – «ЧК»). Тогда они не до конца представляли опасность хабашитов для самих себя.

В Сирии эти вопросы поначалу не затрагивались, люди спокойно учились. Первые такие серьёзные споры, связанные с Духовным управлением, начались примерно в 98-м году. Был там один Али-Хаджи Кикунинский. В начале он был авторитетом для наших студентов – он был учеником Саида Афанди. В какой-то момент многие перестали его понимать. У студентов возникало много вопросов по поводу тариката, на которые они не могли найти ответы. Один из таких студентов – Расул Шахов – собрал некоторые вопросы и отправился поговорить с Али-Хаджи. По-моему, разговор был насчёт рабиты. Али-Хаджи сильно разозлился и написал в Дагестан, чтобы сюда больше ребят не отправляли, потому что они тут становятся «вахабистами». Расул пошёл к нему, искренне ища ответы на волнующие его вопросы, но, увидев реакцию, он сказал, что если Али-Хаджи не ответит на перечень его вопросов, то он покинет тарикат (смеётся).

Если одни приезжали в Сирию за знаниями, то другие – чтобы найти доказательства своим убеждениям, пытаясь загнать океан ислама в узкий дагестанский тарикат.

Так получилось, что учениками Али-Хаджи стали выходцы из Шамильского района. Они и стали виновниками начала фитны в нашем районе. Один из них, который сейчас работает в ДУМД, стал бегать везде со смутой и рассказывать своим и нашим родственникам, которые приезжали в хадж, что я и другие ребята стали «вахабистами». В селе распустили первые слухи. Духовный лидер соседнего села даже стал угрожать, что нас не примут в районе с такими идеями, что ноги нашей там не будет. Мы тоже были молодыми, горячими. Мудрости во многом не хватало.

Когда мы вернулись домой, там ходили разные слухи о нас, но в штыки нас не приняли. Хотя это был 99-й год.

– ВУЗ в Сирии ты закончил?

– Да, я закончил институт Аз-Захра – сейчас его называют институт имени Бадруддина Аль-Хасани – и вернулся домой. Времена были трудные. Помню, тогда чеченцы заходили через Ботлих, а СМИ передавали, что эта угроза исходит из-за границы. Люди в селе были насторожены.

Я занимался борьбой и сразу по приезде стал работать тренером, преподавать арабский язык и проводить пятничные проповеди в мечети. Положение в плане ислама практически не изменилось. Оно было таким же, как и в 90-м году. Имамом в мечети был старый человек, который лишь немного умел читать Коран.

– А ученики Али-Хаджи Кикунинского вернулись домой?

– Двое из них были с нашего села. Один, закончив институт Фатх в Дамаске, поехал в селение Кулецма. Его туда вроде направили с ДУМД. Другой уехал из Сирии и поступил в Чиркей. А я приехал в селение и занялся проповедями. Люди восприняли меня очень адекватно. Все острые и не очень важные вопросы я старался обходить стороной – они не нужны простым людям. Но то, что было необходимо доводить, я доводил.

– В каком состоянии находилась молодёжь?

– В очень плачевном. Воспитание молодёжи было одной из моих главных тем. В наших сёлах некоторые школьники пили. Пили водку, курили анашу. В соседних сёлах положение было хуже, чем в моём. Многие молодые люди сидели на наркотиках. Очень много ребят умерло. Если зайти на кладбище соседнего села, можно увидеть очень много молодёжи. Убийства, наркотики, аварии, даже самоубийства – такое было положение. У нас в селении, хоть до такого и не дошло, картина была похожей.



Сейчас ситуация, конечно, улучшилась. Тогда был постсоветский духовный вакуум, сейчас проблем с наркотиками и пьянством стало меньше.

– Сколько времени ты занимался просвещением в селе?

– Где-то девять лет я читал пятничные проповеди. В это же время тренировал детей в школе, преподавал арабский. В 2003 году я поступил заочно на исторический факультет в ДГУ и в 2009-м закончил его.

В общем, работа шла хорошо. Взаимопонимание с обществом полное. Там был разный контингент людей. Были суфии, которые не употребляли спиртное и были мюридами с давнего времени. Это были взрослые люди. Было поколение светских людей, бывших коммунистов. Было много пьющих людей и также молодёжь, которой всё происходящее вокруг было безразлично. Нужно было найти подход ко всем. Трудно выбирать темы для хутб, которые, с одной стороны, лечат имеющиеся проблемы, а с другой – не очень сильно задевают людей. Острые и не очень важные вопросы старался обходить стороной, но всё, что было необходимо, я доводил до людей. Поэтому в селе и сохранялся баланс, пока на «духовную авансцену» не пришло районное духовенство. Больше всего меня настораживает настрой молодёжи друг против друга. Если человек не понимает, его нельзя заставить понимать силой или враждой. Аллах говорит: «Призывай на путь Господа мудростью и добрым увещеванием и веди спор с ними наилучшим образом». Но этого «мои друзья», наверное, никогда не поймут.

– Откуда появлялись проблемы?

– В селе в работе проблем практически не возникало. Проблемы шли с района – от районного имама и других представителей ДУМД. Они были настроены против и постоянно подстрекали людей против меня. Как-то они пришли ко мне домой познакомиться поближе. Сразу стали затрагивать спорные вопросы, проверять меня. Первый спор, помню, пошёл по поводу истихары на чётках (фактически это гадание, распространённое среди дагестанских суфиев). Они начали приводить в доказательство «шариат предыдущих пророков». Я достал книгу по «Усуль аль-фикх» («Основы исламского права» – «ЧК».) на арабском и сказал: «Вот, почитайте, каким должно быть отношение к предыдущим шариатам в нашем мазхабе». Они не растерялись и прибегли к своей классической уловке: «А ты вообще арканы (составные элементы) намаза знаешь?» Надо было сказать, чтобы они спросили об этом детей в песочнице, но я по своей наивности поддался и начал перечислять (смеётся). И, как это обычно бывает, один пропустил (смеётся). Они говорят: «Видишь, ты арканы намаза не знаешь, а о таких больших вещах как Усуль аль-фикх разговариваешь». Они были моими гостями, и мне было неудобно перед ними, но их это нисколько не смущало.

Они приходили ко мне несколько раз. И каждый раз, как они выходили от меня, по селу и району проходила масса слухов.

– А то, что прадед был устазом, не давало иммунитет?

– Один раз меня пригласили на разговор в район. И там затронули тему моего прадеда. Спрашивают: «Разве твой прадед был неправ? Он же был устазом, шейхом!» Я сказал, что, конечно, признаю его как учёного, праведного человека, но он человек. Не бывает безошибочных людей. И это никак не умаляет его достоинств. Он подходил к вопросам, которые возникали в его время, исходя из тех книг и трудов, которые у него были. Это то, чего он достиг в знании. Сейчас другое время. За короткий промежуток можно связаться с учёными из самых разных уголков мира и ознакомиться с их мнениями. Сейчас есть сайты, научные семинары, огромные электронные библиотеки, к которым имеет доступ каждый. У наших предков в Дагестане не было всей этой широты информации, они исходили из того, что имели. Никто не спорит, что они были учёными в шафиитском мазхабе. В тех книгах, которые были распространены у нас, они были глубокими специалистами, многие знали их наизусть. Мой прадед несколько книг по фикху знал наизусть. Но это же не значит, что они охватили все знания и являются безошибочными.

Простой пример: имам Аш-Шафии был учеником имама Малика. Почему он создал свой мазхаб? Почему не остался учеником Малика? Потому что ездил по всему исламскому миру в поисках знания.

Он до имама Малика учился у своего шейха Аз-Зинджи в Мекке, потом переехал в Медину к имаму Малику и учился в школе хадиса.

Потом он поехал в Багдад, встретился с учеником имама рационалистической школы Абу Ханифы – Мухаммадом Хасаном аш-Шайбани – и стал учиться у него. Потом он обратно вернулся в Мекку и не остановился на этом. Ему открылись многие вещи, которые не открылись другим, сидевшим в одном месте. Он перешёл многие ограничения. Даже после того как он создал свою школу, написав свои знаменитые книги «Ар-Рисаля» и «Аль-Умм», он переехал в Египет и поменял свой мазхаб. Почему? Потому что человек встречается с новыми хадисами, новыми положениями, новыми людьми, кругозор человека расширяется.

Это и есть объективный научный подход. Ведь учёный ответственен за каждое своё слово: «Вот Аллах взял завет с тех, кому было даровано Писание: “Вы обязательно будете разъяснять его людям и не будете скрывать его?”».

Мы относимся к нашим дагестанским учёным согласно словам пророка (солляЛлаху алейхи ва саллям): если они правы в каком-то вопросе, то им две награды, если ошиблись, то одна. Они исходили из того, что имели, из того, что знали. Они были объективны, и если в чём-то ошибались, то на них нет вины.

Я пытался это им объяснить, но после каждого разговора они играли на публику и восклицали, что я не уважаю и не признаю своего прадедушку. Я признаю его! Хвала Аллаху, что у меня был такой предок. Человек учился с детства, знал наизусть Коран, заканчивал его чтение полностью раз в неделю в ночных намазах (кияму л-лейл)… Всё это я знаю. Но, как говорится, Платон мне друг, но истина дороже (смеётся). И дедушка мне дорог. Но отвечать в Судный день мне не перед ним, а перед Аллахом. И сам я всегда открыт, чтобы мне указали на мои ошибки на основе весомых доводов.

Они стали использовать разные приёмы, чтобы вытолкнуть меня с места имама. Они отправляли людей от ДУМД на моё место, но село их не приняло. Они пытались спорить со мной, но у меня был такой подход: никогда не показывать перед обществом споров и разногласий между людьми знания. Хотя я себя учёным и не считаю, но простые люди считают нас знающими. Поэтому, когда эти присылаемые люди, зная, что я являюсь имамом, без разрешения спешили занять моё место в мечети, я не обращал на это внимания: не хотел поднимать споры на глазах у простых людей. Для большинства людей не было разницы, что суфий, что Ахлю-с-Сунна. Они смотрели на нас, как на представителей ислама. И если мы спорим на их глазах, то они говорят: «Сами не могут между собой разобраться и хотят нас чему-то учить». Поэтому я пытался избегать провокаций.

Так я нашёл общий язык с обществом села.

– Кто в селе разрешал спорные вопросы? Ты, как имам?

– У нас есть два статуса: имам мечети и кадий (дибир) села. Кадием был старый человек, который не был грамотным в шариате. Но мне было неудобно прийти на его место. Да и в селе в этом отношении есть определённые предрассудки. Хутбы читать в мечети – это одно, а быть кадием, решающим социальные вопросы и возглавляющим делегации, мне – 25-летнему безбородому парню – было не очень удобно (смеётся). Не подходило по статусу. В горах на такие вещи смотрят.

Потом этот человек сильно состарился, и меня, как бы этого ни боялись духовные районные власти, избрали кадием. Сразу в селе распустили слух, что какая-то старая женщина хотела пойти к Саиду Афанди и к ней якобы подошли два молодых человека и сказали, что если она пойдёт к нему, то станет кафиром. Сразу собрали маджлис алимов, как они это называют, и вынесли этот вопрос на обсуждение. «Два человека» – это якобы я и имам соседнего селения Урада. Через неделю решили провести собрание имамов района при главе администрации и муссировать на нём вопрос распространения ваххабизма. Так получилось, что я взял слово на этом маджлисе и рассказал всю историю своей работы в селе, начиная с того, как нас бросили в Сирии и заканчивая всеми палками, которые они вставляли мне в колёса в ходе работы дома, подстрекая общество. Как никто ни разу не подошёл ко мне и не поинтересовался, являются ли правдой те или иные слухи. Глава администрации Урада сильно разозлился на них и сказал, что ноги им переломает, если они ещё раз поднимут этот вопрос. После этого они надолго стихли.

– Но ты всё же покинул село?

– Да, в 2009 году я решил поехать учиться в Санкт-Петербург. Мне предложили продолжить учёбу в аспирантуре, на кафедре культурологии Востока. Я взял тему о религиозно-правовой системе имама Аш-Шафии, и мой научный руководитель дал на это согласие. Как только я собирался выезжать, в газете «Ас-Салам» вышла статья, направленная против меня и имама с. Урада. Прямо наши имена не назывались, использовались инициалы. Основной тезис статьи заключался в том, что два «вахабиста» уже 10 лет активно работают в наших сёлах, хотя считается, что ваххабизма в нашем районе нет. Говорилось, что мы сбиваем людей с пути тариката, подмяли под себя всех чиновников в районе, хорошо подготовлены психологически, работаем с молодёжью, преподаём в школе, один работает тренером… и т. п., как обычно. Статья просто взорвала село. Все только её и обсуждали. Я посвятил этому пятничную проповедь, на которой говорил о том, что это война с исламом под именем ваххабизма.

Этим людям было безразлично всё. Они наплевали на все положительные результаты нашей работы в селе. Главное для них – присутствие человека в тарикате и отношение к нему. Если человек не мюрид, он не может быть имамом. Система примерно такая же, какая была при коммунизме – партийная система: всех инакомыслящих надо убрать. Эта статья была ударом в спину. Они знали, что я в любом случае уезжаю, и хотели, чтобы выглядело, будто я сбежал.

– Кто остался в селении имамом после тебя?

– У нас не было подходящих кандидатур. Все, кто учились, в селе не присутствовали. Был только один парень тарикатской направленности, вполне адекватный. Несмотря на имеющиеся разногласия, я пошёл к имаму района и попросил его уговорить этого парня стать имамом. Перед отъездом сделал новому имаму наставление: «Брат, ты видишь, что творится в Дагестане. Сейчас никто не сможет удержать информацию, которая доходит до людей. Они не только берут вирд у Саида Афанди и учатся не только в местных медресе. Тут есть молодёжь, которая слушает меня, есть, кто черпает информацию в Интернете, кто слушает различные лекции. У людей сложились разные мнения. Если ты будешь говорить только о тарикате, то здесь начнутся разногласия. Говори об общих вещах, которые нужны всем, относительно которых нет разногласий». В определённой степени он послушался меня. По крайней мере за несколько лет здесь не было призывов делать истигасу (взывание к мёртвым) и т. п.

Но за три года они всё равно здорово поработали в селе. Раздавали свои кассеты, листовки: ваххабиты, ваххабиты, ваххабиты… другой темы не было. Про меня распустили слухи, что я сотрудничаю с «лесными». Хотя я жил в Питере и занимался наукой. Им не нравилось, что люди смотрят на мир не сквозь призму зелёной тюбетейки, а ищут истину, где бы она ни была.

– Во время учёбы в Питере домой приезжал?

– Каждое лето я приезжал с Питера и давал уроки, но проповеди в главной мечети уже не читал – просто не предложили, даже для приличия. Мы оживили старую мечеть на окраине села, в которой уже давно молились, и стали проводить там намаз-таравих на Рамадан. Ребята, которые хотели прочитывать из Корана больше, чем в главной мечети, стали приходить сюда – мы читали весь Коран за месяц. Тут опять стали говорить, что я собираю на окраине молодёжь из леса и вербую местных, хотя в лесу Шамильского района никогда никого не было. В один из дней даже обнаружили мечеть закрытой, и мы остались без таравиха. А в другой раз – устроили «акцию захвата». Человек 15 приехавших из города вместе с местными в зелёных тюбетейках – активисты против «ваххабизма» – резко ворвались в мечеть и встали впереди делать намаз (смеётся). Среди них были даже те, кто учился у меня читать Коран. Честно говоря, я сильно расстроился. Это могло привести к конфликту среди молодёжи. Когда они закончили, я обратился к ним, сказал, что некрасиво устраивать такие спектакли хотя бы на глазах у детей, которые там присутствовали.

– Кто сейчас имам в селе?

– В селе провели собрание по вопросу имама. Причём не наши сельчане, а духовные лица из других сёл района и ДУМД. Они сняли этого имама, видимо, слабой борьбы с «ваххабизмом», и назначили более критичного, по их мнению, к инакомыслию человека. Первая же его хутба была про истигасу, про то, что можно обращаться к мёртвым. «Миросозидательное начало», – подумал я.

– Что изменилось в селе с приходом нового главы республики?

– Рамазан Абдулатипов своими тезисами сильно поддержал представителей тариката в нашем селе. Они очень активизировались. Провели очередное собрание в районе. Приехал наш депутат-банкир, стал угрожать главе администрации, что выгонит его с работы, если в селе будут ваххабиты. На собрании выступал главный имам района и прямо подстрекал людей к расколу, бойкоту и даже убийствам, приводя в качестве примера ситуацию в с. Хаджалмахи. Если судить по выступлениям, то это человек с узким кругозором, которого мало заботит ислам и который держит гидатлинское общество в нескончаемой смуте уже больше десяти лет.

Постепенно начинается абсолютно необоснованное давление на молодёжь. И со стороны силовиков, и со стороны общества, и со стороны родителей. Я боюсь, что не все ребята могут его выдержать. В районе идёт слух, что Абдулатипов сказал: «Бросайте всех вахабистов в реку, я за это отвечу!» Эти слова распространяют у нас в районе от имени президента. Пока спокойно. Но если такая политика будет продолжаться, последствия могут быть печальными.

В лес, конечно, я не побегу, но то, что должен доносить до людей, донесу. Я молчать не собираюсь. Если где-то в Махачкале давно уже не проблема не состоять в тарикате, то в сёлах этот вопрос всё ещё стоит остро.

Когда я слышал про объединение и что инициативы идут со стороны ДУМД, видя реальную ситуацию на местах, мне становилось смешно. С одной стороны, заявляется об объединении, отказе от некоторых вопросов, о приверженности к Корану и Сунне, а с другой – в это же время в моём районе идут хутбы о взывании к мёртвым, о рабите, о «всемогуществе шейхов», идут всяческие подстрекательства и интриги. Объединение должно быть в реальности и снизу, а не на словах.

Если не раздувать ненужные политические вопросы и подходить к проблеме с точки зрения ислама, а не с точки зрения тариката, то накал в обществе быстро снизится. Пока отношения нормальные даже среди молодёжи. У нас нет драк, разборок. В принципе люди свободны в своих предпочтениях. Но огонь без конца раздувается. Вместо того чтобы его тушить, у нас раздувают пожар.