Тред №799729

Цитата: Неизвестный Ёпрст от 27.08.2014 14:44:05Учитывая, кто финансировал Маркса, который, исследуя природу и сущность капитала, умудрился "не заметить" банковский капитал, сосредоточившись лишь на производственном, а также глядя на проект "П-сы отакуэ злочинну владу", можно сделать вывод о том, что
"пролетариат" и "коммунизм" времен Маркса изначально создавались именно как инструмент для взлома существующей власти точно так же, как и "национально свидоми" п-сы и бандеровщина в наши дни на Майдане. 
По форме они, конечно, разные, но по сути - одно и то же. Русская революция началась не в 1917 году. И даже не в 1905 году. Она началась в 1870-х годах, когда Володя Ульянов еще бегал в коротеньких штанишках. И по ее подготовке работал весьма серьезный, невидимый глазу, маховик, который крутил мало кому известный Марк Андреевич Натансон. Его официальная биография совершенно не отражает той роли, которую Натансон сыграл в раскрутке бренда "марксизм" в России и создания сети марксистских кружков (хотя, строго говоря, Натансон не был марксистом, но по указанным ниже причинам заслуга насаждения марксизма в России через подпольную сеть революционных кружков принадлежит именно ему). Гораздо лучше осветил эту деятельность в своей книге "Роль евреев в революционном русском движении" Лев Дейч, изданной в 1923 году в Ленинграде, когда бойцы вспоминали минувшие дни и гордились своими достижениями. Вот что сказано в главе IX, посвященной Натансону:




Но когда на революционной арене в средине 70-х годов появился освобожденный из административной ссылки М. А. Натансон, он почти затмил славу всех только что перечисленных знаменитостей. В течение 2-х—3-х лет среди революционеров не было другого деятеля, который пользовался бы таким влиянием, уважением и могуществом, как «Марк»: он занимал самое видное, никем у него неоспариваемое положение.

С большой энергией и настойчивостью принялся Натансон за дело организации. Вскоре по выходе на волю он знал всех находившихся где-либо в глуши России или заграницей, как уцелевших от прежних разгромов, так и вновь народившихся адептов. С каждым из них он вступал в непосредственные сношения для чего, не зная отдыха, разъезжал по России и по Западной Европе. В значительной степени, в его предприятиях помогло ему одно благоприятное обстоятельство. 

Давно известно, что «весь род людской чтит один кумир «священный», не исключаются из него и революционеры, так как без «тельца златого» невозможно осуществить никакого дела. Это Натансон, повидимому, усвоил с юных лет,
может быть, и о самого детства, в качестве купеческого сына. Освободившись из ссылки, он первым делом стал приискивать источник материальных средств. Недолго пришлось ему искать: они сами его нашли, так как в его распоряжение передал свое, относительно большое, состояние — около 200.000 рублей - Дмитрий Андреевич Лизогуб.

Уже одно то обстоятельство, что Натансон сразу мог располагать большими материальными средствами,—независимо от личных его свойств, а также от переживаемого тогдашними революционерами состояния,—в сильной степени содействовало тому, что один за другим стали к нему присоединяться некоторые отдельные лица, а то и группы. Находившиеся в его распоряжении средства Лизогуба давали ему возможность самому затевать те или другие предприятия или помогать деньгами в осуществлении чужих планов. Из разных мест начали к нему обращаться со всевозможными проектами, предложениями.

Таким образом, Натансон быстро стал во главе многих революционных предприятий, затевавшихся в разных местностях. Он поэтому знал если не обо всем, то, во всяком случае, о многом и мог, в некотором смысле, руководить революционным движением.
Если ту или иную существовавшую где-либо в России или за границей группу лиц Натансон не мог почему-нибудь привлечь в задуманную им единую организацию, он все же не оставлял ее в покое, а старался вступить с нею в соглашение, договор на определенные акты.
Таким образом, Натансону удавалось связать между собою разные крупные группы и отдельных лиц, почему его прозвали «Иваном Калитой»—собирателем земли русской». 

Располагал он в свою пользу некоторых также и своим всезнанием: о ком и о чем, бывало, ни спросишь его из революционного мира, он почти о каждом мог довольно точно и подробно сообщить, где он, что делает и пр. Это была «ходячая революционная энциклопедия», как острили некоторые.

Предшествовавшая его появлению в том или другом городе слава о нем также не в малой степени способствовала тому, что при личных встречах он производил благоприятное впечатление. Содействовало этому еще то, что Натансон не высказывал никаких принципиальных разногласий. Он никогда не заводил теоретических разговоров; по крайней мере, с нами, тогда ярыми бакунистами. Мне ни разу также не приходилось от кого-либо слышать, чтобы он возражал кому-нибудь: он мирился «со всеми направлениями, со всеми существовавшими тогда фракциями, за исключением только «Ткачёвцев» или «якобинцев», потому, вероятно, что эта фракция была тогда ничтожна и все остальные направления крайне отрицательно к ней относились. Такая его терпимость объяснялась тем, что главной или вернее—единственной его целью было объединить воедино как можно больше групп и лиц. При этом он не был столь строг и требователен, какими являлись, как мы видели, «чайковцы»: он скорее напоминал гоголевского Осипа, придерживавшегося правила, что все, даже веревочка, в дороге пригодится. Натансон также полагал, что каждый, соглашающийся вступить в задуманную им организацию, пригодится на что-нибудь. 

 
Здесь я хотел бы сделать акцент не на этнической принадлежности Натансона, сколько на двух других факторах - финасирование от олигарха и организационные механизмы. Точно так же создавалась и сеть п-сов в наши дни, хоть и в совершенно другой упаковке. Но как для Натансона "даже веревочка в дороге пригодится", п-сы принимают к себе всех, кто согласен воевать "Заедынукраину". Впервые русскоязычным гражданам Украины разрешили стать рядом со знакокачественными щирыми украинцами в ряды националистов, вообще при этом не владея мовой. Как видим, многие русскоязычные почли это за честь и теперь пытаются по свидомости переплюнуть Бандеру и Шухевича. 
Так же очень интересны в плане описания организации марксистского переворота в России и применявшихся для этого методов, которые чуть ли не 1:1 применяются и сейчас для подготовки белоленточных и прочих п-совских движений, воспоминания Виктора Михайловича Чернова "Записки социалиста революционера", тоже изданные в 1922 году (видно, "ветераны" пенсию себе пытались выторговать).
Много букаф, но описание методов работы организаторов того стОит - сразу в образе "тетеньки" видишь кукловодов Майдана в красных куртках.
 



   Я -- на юридическом факультете Московского Университета (1892 год, Чернову было тогда всего лишь 19 лет!)


   Не успел я еще как следует оглядеться в Москве, ко мне приходит один из земляков, студент старшего курса Янишевский.
   -- Мы знаем о вас -- говорит он мне -- как о человеке, который усиленно занимается изучением Маркса. Дело вот в чем: здесь уже два года подряд велся кружок молодых курсистов с фельдшерских и акушерских курсов. Кружок нужно вести дальше и в этом году. В основу занятий положена Марксовская схема: историческое развитие человеческой культуры, освещаемое в особенности с экономической точки зрения. Руководитель кружка в этом году лишен возможности продолжать занятия. Мы искали ему заместителя, и наш выбор пал на вас.
   Я почувствовал себя втайне польщенным -- дело молодое -- но высказал мучившее меня опасение, что "руководство" кружком будет мне не под силу. Участником кружков я бывал много раз, но то было на равных началах; формальное же звание руководителя меня смущало...
   -- Пустяки, пустяки -- успокаивал меня Янишевский. Вы самим увидите: там все начинающие. Многие недалеко ушли по уровню развития от гимназисток старших классов. Лучше всего: приходите и убедитесь во всем лично. Там вас познакомят и с личным составом кружка, и с очередной программой занятий -- словом, со всем.
   В назначенное время я явился по указанному адресу. Кружка в сборе не было. Меня встретила особа в очках, не первой молодости, стриженная, резкая брюнетка, полная, невысокого роста. Деловито и как будто не признавая возможности возражений, она объяснила мне, что в позапрошлом году в кружке читалось о первобытной культуре, в прошлом -- о культуре Греции и Рима. Следовательно, в этом году на очереди -- средние века. Особенное внимание должно быть обращено, конечно, на экономические отношения: развитие товарного хозяйства и подготовление капитализма. Веру ли я на себя руководство кружком по этой программе?
   -- Прежде, чем ответить на этот вопрос, я желал бы познакомиться с кружком -- был мой ответ. Я хотел бы из бесед выяснить для себя, во-первых, уровень развития участниц, а, во-вторых, основное направление их умственных интересов. С первым надо будет соразмерять способ изложения и список рекомендуемых книг для параллельного самостоятельного чтения; со вторым придется сообразовать самую программу ...
   -- Т.е. как это -- сообразовать программу? Программа давно намечена. А уровень знаний тоже ясен: они знают то, что им читали, т. е. как раз подготовлены к программе нынешнего года.
   -- Да, но ведь читают же эти курсистки что-нибудь и вне кружковых занятий? Согласитесь, что мое положение будет несколько странное: в первый раз видя людей, начать с места в карьер читать им продолжение чего-то предыдущего, чего я лично и свидетелем-то не был. Ну, а представьте себе -- вдруг окажется, что их интересует вовсе не то, с чем я к ним явился, а что-нибудь иное?
   -- Откуда им знать, что должно интересовать их? Об этом они судить не компетентны. Для того и руководители, чтобы решать это за них. А продолжением чего должны явиться ваши чтения -- тоже ясно. Им читалась история первобытного и античного человечества с точки зрения научного социализма. Личность и способ изложения предыдущего лектора не имеют значения: он лишь передавал в сокращенном изложении то, что выясняет в ходе истории экономическая наука. Как-нибудь изменять программу занятий, -- значило бы нарушить последовательность стадий, через которые проходит человеческий ум, повторяя историю создавшего его человечества.
   Грешный человек, я вспомнил "современного Пан-глосса" и его бедного ребенка из полубеллетристического памфлета Крашенинникова ...
   Я встал.
   -- Все это хорошо; но так как читать придется все же не вам, а мне, то позвольте мне и обставить ход занятий условиями, которые я считаю необходимыми для их успеха. Иначе я не мог бы согласиться взять на себя руководство ими.
   -- Вы настаиваете? Как вам угодно. Только вы задаром потеряете один вечер. От моих девочек вы не услышите ничего иного, кроме того, что только подтвердит мои слова.
   На этом мы и распрощались. На следующей неделе собрался кружок. Это был большой выводок девиц, более пятнадцати. Моя знакомая носила среди них кличку "тетеньки", а их звала "мои девочки", и очень походила на хлопотливую, распустившую крылья, наседку. Девицы сначала дичились, смущались и отмалчивались. Тогда я начал исподволь подготовлять почву для беседы о будущей программе занятий, расспрашивая о ходе их в предыдущие годы. Неожиданно оказалось, что состав кружка вышел довольно текучим: кое-кто, как водится, из прежних выбыл, и место их занято новыми...
   -- Как же так -- обратился я к "тетеньке" -- ведь им таким образом придется перескочить через несколько ступеней последовательного, имманентного развития?
   Тетенька развела руками, невидимому, не уловив моей иронии.
   -- Что же делать! Конечно, следовало бы из них образовать особый кружок и начать все сначала. Но неоткуда взять сил... Делать нечего -- им потом придется вернуться к началу ...
   -- Вот она, судьба всех, кто не в ладах с логикой истории. Не находите ли вы, что отдельные люди, как и целые народы, стараясь перескочить через естественные фазы своего развития, не остаются безнаказанными, а отбрасываются к исходной точке этого развития?
   "Тетенька" оживилась.
   -- А ведь вы правы. Тут аналогия более полная, чем можно заметить с первого взгляда...
   -- Ну, дарю вам эту аналогию -- за ненадобностью для моего личного пользования. А пока, знаете ли, приходится заключить, что прежний характер занятий удовлетворял, по-видимому, более потребности руководителя кружка -- проверить свою способность приложить ко всему ходу истории известную систему взглядов, чем потребностям текучего состава кружка расширить свой умственный кругозор. Вы не по Сеньке искали шапку, а под шапку подгоняли Сеньку... Человек у вас был для субботы, а не суббота для человека...
   Я развил, наконец, на выбор перед курсистками два способа вникания в сущность механизма исторического процесса. Можно либо догматически принять одно из направлений историко-социологической мысли за руководящее, и с этой точки зрения последовательно излагать ход общественного развития и вытекающий из него порядок создания различных исторических напластований. Либо же можно, так сказать, на ряде отдельных вопросов столкнуть лбами разные направления исторической мысли, сделать им очную ставку и оценить их сравнительную научную ценность. В первом случае -- будем продолжать то, что было раньше. Во втором случае -- наметим ряд вопросов, напр.: значение в истории естественной и искусственной или культурной среды; приспособление активное и пассивное; роль личности в истории; что такое законы истории; экономика и политика; идеи и нравственность в истории; понятия эволюции и прогресса; национальные начала и всемирно-исторические тенденции и т. д. Дело самих членов кружка выбрать, какой способ им более нравится.
   -- Конечно, надо остаться при первом, -- авторитетно заявила "тетенька". Здесь приобретается прочность и определенность представлений; а во втором случае вы ничего не даете, а только сбиваете с толку наплывом противоречивых взглядов; как можно быть судьей в споре всех этих научных теорий новичкам, не знающим истории?
   -- Но при наплыве противоположных взглядов будится собственная критическая мысль каждого участника, вместо того, чтобы принимать что-то готовое на веру...
   -- Пусть сначала изучат историю научно, с экономической точки зрения; тогда у них естественно возникнет критическое отношение ко всем остальным системам.
   -- Да ведь научных гипотез много, и будет чистым произволом вдолбить в голову только одну. Так скворцов насвистывают с голоса, а не людей развивают...
   -- А вы хотите занимать их умственной гимнастикой, вместо того, чтобы давать положительные знания.
   -- Знания нельзя приобрести в кружке, а только дома, собственными усидчивыми занятиями; кружок может только духовно растолковать и создать собственную работу мысли, поставив на очередь известные умственные запросы и сделав чтение осмысленным, превратив его в поиски ответов на те или другие вопросы или доказательств в пользу того или другого их решения.
   -- Нет, кружок должен не разбрасываться между перепутьями всевозможных теорий, а прочно вести по одной, правильной дороге.
   Мы, явно, говорили на разных языках. Оставив бесплодные пререкания с "тетенькой", я снова адресовался к кружку, спрашивая, чего он хочет: довериться ли вполне какой-нибудь одной "системе взглядов" и слушать в догматической форме ее применение к истории -- или сообща искать истины в столкновении мнений?
   -- Спрашивать их об этом -- пустая трата времени, отрезала "тетенька". Они не могут разобраться в этом, и собрались учиться, а не гадать о том, чего не знают.
   -- Но позвольте же, наконец, самим собравшимся подать свой голос, -- не выдержал я. -- Зачем решать все за них, когда у них есть свои головы на плечах. И притом нее у нас здесь не университет, профессоров у нас нет, а есть кружок, есть товарищи, одни старше, другие моложе, которые хотят в свободном товарищеском обмене мнений продвигаться вперед в совместном искании истины!
   "Тетенька" не сдавалась, но в кружке уже назревал сдержанный ропот. Слишком бесцеремонное и неуклюжее стремление формировать молодые умы словно по одной фабричной колодке, навязывая им сверху готовое мировоззрение, по-видимому, чувствовалось, как духовное насилие, и раньше. Потребность в чем-то менее педантическом и дидактическом прорвалась сразу, дружно и бурно. "Тетенька" растерялась, как курица, высидевшая утят, и с ужасом созерцающая, как они, очертя голову, кидаются в эту коварную стихию -- вечно движущуюся воду. Моя программа была одобрена единогласно, и колесо кружковой жизни оживленно и шумно завертелось...
   Раза два-три приходили к нам на собрания "старшие". Среди них помню студента-медика Куша. По-видимому, сначала впечатление было успокоительное : пока шла речь о значении для цивилизации великих исторических рек (по статье Л. Мечникова в "Вести. Европы"), о значении климата и почвы для развития материальной культуры, или о роли "общего вида природы" для образования религиозных представлений (по Боклю), никаких особенных "ересей" у меня не находили. Но подошли более "рискованные" темы, и среди "старших" почудилось некоторое беспокойство и потребность иметь за мною "глаз". Наконец, со мною нашли нужным объясниться, для чего привлекли и моего предшественника по руководству кружком. Объяснение привело к совершенно неожиданному результату. Оказалось, что пригласили меня потому, что считали совершенно "единомышленным" -- правоверным марксистом.
   -- Но позвольте -- спросил меня, наконец, мой предшественник после жаркого спора, в котором весь кружок оказался на моей стороне: ведь мы вас считали сторонником Маркса. Нам говорили о вашем изучении "Капитала". Но после того, что вы сейчас говорили, я считаю себя в праве задать вам ребром вопрос: да точно, марксист ли вы?
   -- Да, в политической экономии я марксист: здесь вас не обманули.
   -- А в социологии?
   -- Что касается социологии, то здесь я считаю необходимым целый ряд поправок. Здесь я к марксизму не ближе, чем хотя бы, скажем, П. Ф. Николаев в его последней статье "Активный прогресс и экономический материализм". Не знаю, будет ли это по вашему марксизмом.
   -- Ах, вот как? Помилуйте, какой же это марксизм! Выходит, что между нами все время идет одно огромное недоразумение. Как же мы его теперь разрешим?
   -- Я не понимаю, о каком разрешении недоразумения вы говорите. Приходите хоть на каждое собрание кружка, как сегодня, и возражайте с точки зрения "чистого" марксизма. Вот и все.
   Но мой оппонент, растерянный и изумленный, уже уходил и шептался о "казусе" с разгоряченной "тетенькой". "Сказано слово -- и все объяснилося". Все трения по вопросу о способе и программе занятий, все частные "уклонения" мои неожиданно осветились новым светом. Что теперь делать? Они чувствовали, что сами виноваты, не разобравши броду и сунувшись в воду; я был ими же приглашен, и как то неудобно было меня грубо "отставить", что значило бы деморализовать кружок. И вот "там" было решено вооружиться терпением и "ликвидировать" дело без скандала, деликатно и под каким-нибудь благовидным предлогом. Приближалось Рождество; кое кто на каникулы разъезжались по домам; в кружковых занятиях был поэтому сделан перерыв. После Рождества я, как было условленно, приходил раза два-три, по субботам., в обычное место наших собраний.
   Меня встречала одна "тетенька", дававшая неопределенные ответы: не собрались ... разные обстоятельства мешают... в Туле были обыски, и наш кружок, в котором было много тулячек, лучше пока не собирать... немного выждем, а там, при благоприятном повороте, меня известят. На этом я и успокоился. Не получая долго никаких известий, я уже и думать было забыл об этом кружке. В кружках вообще недостатка не было. Я участвовал в нескольких очень тесных кружках по штудированию Маркса, специализировавшись одно время в расшифровывании самой тяжелой по изложению главы о "Формах стоимости" первого тома "Капитала", где Маркс чересчур перекокетничал с гегелевской диалектикой и терминологией. Глава эта давалась большинству так трудно, что возбуждала к себе чувство суеверного уважения. Казалось, что именно здесь -- вся самая глубокая и трудная для постижения "суть" дела, истинное проникновение в святое святых доктрины, в гениальнейшее из ее "откровений". Оптическая ошибка, такая естественная и понятная...
   Я долго возился с этим "крепким орехом", предприняв далее попытку "самостоятельного изложения" вопроса о формах стоимости. Так шло время, как вдруг в один кружок, где была участницей моя сестра Надежда, в один прекрасный вечер ворвалась целая многочисленная делегация девиц, состоявших в ведении "тетеньки". Они вообразили, будто мне передали о нежелании их продолжать кружковые занятия, и явились громогласно протестовать против этого злоупотребления их именем. Они, перебивая друг друга и волнуясь, заявляли, что хотят возобновления кружка во что бы то ни стало, что с "тетенькой" и ее друзьями они из за этого рассорились, и нашли независимо от нее новое помещение для кружковых собраний, что они зовут меня туда тогда-то; кстати выболтали, что я у них слыву под кличкой "милый медвежонок" и что они очень, очень довольны нашим кружком...
   В этом эпизоде как нельзя рельефнее сказалось все отличие марксизма, как новонарождающегося общественного психологического типа, от нашего. В этом отличии была и его сила, и его слабость. Мы, не марксисты, прилежнее всего занимались тогда именно Марксом. Мы считали тогда "вопросом чести" знать Маркса лучше, чем его сторонники. Это порою превращалось у нас в какой-то спорт. Мы должны были наизусть знать все самые "существенные" боевые цитаты, на которые приходилось опираться в спорах. Те, кто, как я, обладали хорошей памятью, порою "откатывали" Маркса по памяти целыми страницами. Иное отношение проявляли к нашим авторитетам молодые марксисты. Они воспитывались в предвзятом открытом пренебрежении к Михайловскому, Лаврову и т. п. Они считали необходимым утвердиться прочно и без колебаний на своем. От остального они отмахивались, как от умственных авантюр, не стоящих серьезного внимания. Поэтому представления о сущности основных взглядов Чернышевского, Герцена, Михайловского, Лаврова у них были до возмутительности поверхностными и вульгарно-искаженными. Мы были по преимуществу искателями; они -- утвердившимися в правой вере. Среди "нас" было больше индивидуального разнообразия, пестроты и шаткости во взглядах; среди "них" взгляды были -- первое время -- словно остриженными под гребенку и обмундированными по одному казенному фабричному образцу. Круг наших интересов был в это время гораздо шире: мы, напр., с увлечением занимались философией и теорией познания, нас продолжали захватывать "проклятые вопросы" этики, с такой силой выдвинутые двумя друго-врагами, Ф. Достоевским и Л. Толстым; а "они" с какой-то аскетической узкостью сектантов ограничивали свой кругозор, сосредоточивались на вопросах экономики, -- но за то нередко выигрывали большим, сравнительно с нами, углублением в пределах этой съуженной сферы. Они были сплоченнее нас: новизна их учения на русской почве заставляла их выработать почти масонское тяготение друг к другу и противопоставление себя всему остальному миру. Марксисты складывались на наших глазах в какое-то воинствующее духовное братство, которое объявляло непримиримую войну всему остальному, и всех не марксистов сваливало в одну кучу, не хуже, чем правоверные мусульмане всех, кроме себя, считали одним сонмищем неверных, и знать не желая об их внутренних подразделениях на лютеран и католиков, православных и сектантов, даже верующих и неверующих: все равно -- собаки и поганые гяуры. Так и мы все для молодых марксистов были равно архаическими утопистами и мелкобуржуазными "обомшелыми троглодитами", как обзывал нас в средине 90-х годов один из видных марксистских публицистов.
   Но воинствующий марксизм выдвинулся и вошел в силу далеко не сразу. Он в то время едва лишь выходил из целого ряда маленьких лабораторий, приготовлявших свежеиспеченных, но уже совершенно законченных фанатически убежденных сторонников нового миросозерцания. На одну из таких маленьких подготовительных лабораторий мне и пришлось натолкнуться у "тетеньки". Таких лабораторий было довольно много, и вскоре последовательный ряд "выпусков" из них дал себя почувствовать.
Вот казалось бы - зачем кому-то нужно было обучать каких-то куриц марксизму? Но если подумать, что эти курицы потом в большинстве своем вышли замуж и нарожали детей, то становится понятно, что именно их дети и совершили переворот в России спустя 25 лет. И, кроме того, Чернов скромно умалчивает в своих воспоминаниях о деньгах. Платили ли курицы за "кружок"? Получал ли 19-летний студент Чернов за свои лекции, требовавшие от него немалого времени на подготовку и отрыва как от учебы, так и от "революционной работы", скромный, но весьма ощутимый для бедного студента гонорар? Была ли на зарплате "тетенька"? Думаю, что ответ на все эти вопросы - "да". 



Кстати, в воспоминаниях Чернова очень хорошо показано, почему именно в Тамбове вспыхнуло восстание, для подавления которого Тухачевскому пришлось прибегнуть к газам. К теме поста это не относится, но рекомендую почитать - о том, что Чернов был лидером второй по могуществу (а на селе - первой) партии эсэров у нас сейчас тоже мало кто знает.
Таким образом, неважно в какие одежды рядятся "борцы" с режимом - для уничтожения неугодного денежным мешкам государства нужно три фактора:
1). Пробашлять какому-нибудь смышленому писаке за стряпание идеологии. Для марксизма таким писакой стал Маркс, для п-сов - Донцов, Бандера и Алоизыч с его "Майн Кампф", написанной, как клевещуть злые языки двумя еврейскими немецкими профессорами, ходившими к Алоизычу в тюрьму, как на работу, чуть ли не каждый день. 
2). Создать как можно более обширную сеть "кружков", функционирующих под присмотром "тётенек" на зарплате, куда привлечь как можно больше народу. В России это были "кружки" марксизма, в Германии - "военно-спортивные клубы", в Убундии - любителей футбола, любителей боевого гопака, любителей вышиванок, любителей демократии, тысячи их, не говоря уже о сети Хабада, покрывшей всю Убундию. 
3). Бабки, бабки и еще раз бабки.
Лидера движа, стачки, прокламации, бомбы, теракты, факельные шествия, коричневые рубашки, вышиванки, покрышки, бутылки с зажигательной смесью добавить по вкусу.
Довести до кипения, покрошить для крепости укропу и - вуа-ля! Кушать страну подано. Бэтавон! Приятного аппетита!