Тред №942223

Цитата: ЦитатаВспоминает участник танкового сражения герой Советского Союза Григорий Пенежко: «В памяти остались тяжелые картины... Стоял такой грохот, что перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа... От выстрелов в упор сворачивало башни, скручивало орудия, лопалась броня, взрывались танки. От выстрелов в бензобаки танки мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне. Раненый, он не мог выбраться из люка. Так и погиб. Не было никого рядом, чтобы помочь ему. Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление: пока жив, бей врага. Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались врукопашную. Помню капитана, который в каком-то исступлении забрался на броню подбитого немецкого "тигра" и бил автоматом по люку, чтобы "выкурить" оттуда гитлеровцев. Помню, как отважно действовал командир танковой роты Черторижский. Он подбил вражеский "тигр", но и сам был подбит. Выскочив из машины, танкисты потушили огонь. И снова пошли в бой».

Цитата: ЦитатаГерой Советского Союза танкист Григорий Иванович Пэнэжко вспоминал: «Танки шли на танки.  От выстрела в бензобаки танки мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне. Раненый, он не смог выбраться из люка. Так и погиб. Не было никого рядом, чтобы помочь ему. Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление – пока жив, бей врага. Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались в рукопашной…
   Не забыть наших отважных девушек-санинструкторов, которые бросались на помощь раненым и контуженым бойцам, вытаскивали их из горящих машин…
   Весь день 12 июля шёл танковый бой. За всю войну, наверное, мы не испытали большей радости, чем в тот момент, когда увидели: вражеские танки отступили! Повернули, попятились. Они отошли всего на полтора-два километра в этот день. Но мы поняли, что выиграли сражение. Не напрасны были наши безмерные труды и потери. Потом подсчитали: только под Прохоровкой враг потерял около 400 машин. Здесь был сломан его бронированный хребет… Каждый из нас сделал на Прохоровском поле всё, что было в его человеческих силах…»

Цитата: Цитата«Вскоре нас разбили по экипажам, соединив со следовавшим от Москвы в нашем эшелоне сержантским составом. Где-то, не доезжая станции, на временные платформы сгружались танки из других эшелонов. Нас повели туда. И мне вручили новенькую «тридцатьчетвёрку». Маршевой ротой, на своём ходу мы влились в какую-то танковую часть. Я даже не помню ни номера её, ни того места. Сплошные безымянные высоты и причудливые названия деревень, которых столько побывало у нас на картах и на местности, что ни одной не запомнишь. Только помню, что где-то в стороне от нас находилась Прохоровка. О ней много говорили… Там начались бои за много дней до того, как прибыл наш эшелон.

   В месте сосредоточения нас встретил полковник, созвал офицеров и поставил боевую задачу.
   – Там, – указал он в сторону фронта, – идёт ожесточённый бой. Раскройте карты. С ходу вы должны поддержать действия такого-то танкового соединения. Потери у нас огромные. Не хватает машин и людей.
   Он указал ориентиры на местности и приказал командирам рот построиться в боевые порядки «клином вперёд». Мы одели шлемы, разошлись по своим танкам и двинулись в заданном направлении. Не прошло и получаса, как навстречу нам стали попадаться сожжённые танки, немецкие и наши, обгорелые трупы танкистов, наших и немецких, стёртые с лица земли селения, вереницы раненых, идущих в наш тыл. А ещё через несколько минут мы сами вступили в бой, сходу. Очевидно, это спасло положение наших частей.
   От этого боя осталось такое воспоминание – сплошная лавина стали, лязг гусениц и огонь, огонь, огонь. Огонь орудий, огонь загорающихся и догорающих танков. Сплошное месиво.
   Мой танк шёл «клином вперёд». Я вошёл в соприкосновение с противником. По-моему, успел подбить пару танков. А может, их подбил кто-то другой. Во всяком случае, я увидел в триплекс (многослойное стекло в смотровой щели. – Ред.) вспыхнувшие громады с крестами, по которым вёл прицельный огонь. Потом почувствовал удар, толчок. Запахло гарью. Кто-то из команды крикнул: «Горим!». И точно: приоткрыв на секунду крышку люка и тотчас захлопнув её, увидел, что пламя охватило мотор и трансмиссию. Очевидно, немец саданул сбоку и попал то ли прямо в бензобак, то ли в сам мотор. Так как огонь подбирался к снарядам (у нас оставалась неизрасходованной почти половина боекомплекта) и в любую секунду должен был произойти взрыв, я вынужден был отдать приказ покинуть машину… Не успели мы отползти, а затем короткими перебежками отбежать от горящего танка, как он взорвался. Осколком был тяжело ранен один из членов моего экипажа, который вскоре умер, – его не успели довезти до медсанбата: подползшая санинструктор уже ничем не могла ему помочь.
   Вскоре мы смешались с другими экипажами сгоревших танков и вместе отправились в место резервного сосредоточения на случай аварийного выхода из боя… Санитары подбирали раненых, уводили их в тыл. А из спасшихся из горящих танков экипажей тут же создавали новые и сажали в уцелевшие машины, экипажи которых погибли, или в те танки, которые были отремонтированы тут же работавшими походными мастерскими. Но машин сгорело так много, что не всем доставались другие. И уцелевших танкистов отправляли в резерв…»
   Самого страшного отец не хотел записывать. Не хотел жутких подробностей. Рассказал уже потом. Как бегали, ползали, крутились живые факелы – и наши, и немцы. Как от прямого попадания отлетали башни танков, разрывая пополам сидевших наверху командира и башнёра. Как, заглянув в подбитую машину, он увидел обгорелые кисти рук, вцепившиеся в штурвал, – всё, что осталось от знакомого танкиста… «Многое пришлось повидать, – признавался он, – но большего ада, чем на Курской дуге, не доводилось видеть за всю войну…»