Сталин. Роль в истории страны. Современники, события, явления. Сталин сегодня.
3,780,556 44,940
 

  Mozgun ( Слушатель )
27 сен 2015 15:40:46

Тред №999711

новая дискуссия Дискуссия  131

«СП»: — Какое наибольшее достижение Иосифа Сталина за годы правления советским кораблем вы можете отметить?

 — Здесь, наверное, не может быть двух точек зрения. Это создание такой народно-хозяйственной системы и армии, такого государства, которые смогли одержать победу в Мировой Войне. Без этой победы мы с вами не рассуждали бы сейчас ни о социализме, ни о чем бы то ни было другом.
«СП»: — Почему Сталина так ненавидят наши и зарубежные либералодемократы, почему именно фигуру Сталина на протяжении стольких лет поливают лживыми помоями?
— Сталин — это не икона и не символ, не Че Гевара на футболке. Че Гевара — рыцарь, романтик. Романтиков много, и их относительно легко нейтрализовать. Сталин же — практик марксизма. Сталин — это доктрина действия, это идеология опыта. Развенчание Сталина в реальности необходимо для того, чтобы исключить возможность Ресоветизации, возвращения к советскому опыту государственного строительства. Спор идет не вокруг личности Сталина. Решается, каким путем идти дальше? Продолжать ли либерально-рыночный эксперимент или обратиться, наконец, к идее силовой модернизации, с опорой на народ и на принцип государственной собственности на средства производства.
http://svpressa.ru/blogs/article/132222/
(с) Константин Сёмин, ведущий телепрограммы «Агитпроп».
  • +0.45 / 5
  • АУ
ОТВЕТЫ (2)
 
 
  Пасечник ( Слушатель )
27 сен 2015 22:22:07

Если бы не Вождь.. Отец всех времён и Народов  социализм в СССР построен не был бы. Это раз. 
Лично могу утверждать , что гениальность И.В.Сталина - это была Победа над гитлеризмом.  Не было бы вождя мог быть проигрыш или пришлось бы начинать от Урала разгром рейха. 
  • +0.26 / 2
  • АУ
 
 
  osankin ( Слушатель )
28 сен 2015 02:26:27




Вячеслав Кондратьев  ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ДАТА

 Было ему сегодня идти во вторую смену, к трем часам, потому и проснулся поздно, около десяти, когда жена и дочка уже ушли,— одна на работу, другая в школу. 
...
Улица и пустырь напротив дома, уже освобожденные от снега, сейчас опять побелели, будто зима вернулась настоящая. И этот серый, неприветный день вдруг напомнил ему очень далекое... Но не сразу определилось, что именно, а как-то исподволь, пробиваясь через пелену немалых прожитых лет, всплыло — сегодня же четвертое апреля! 

      Сколько прошло этих четвертых апрелей с сорок второго года? Какой год он вспоминал об этом числе, какой проходил мимо, но сегодня-то дата — тридцать пять лет! Да, тридцать пять годиков прошло с того первого боя, который принял он на Западном фронте в сорок втором году. Сколько времени прошло! Считай — полжизни человеческой! И косточек, наверное, не осталось от его однополчан, погибших в том бою... А он вот живет... 
      Тридцать пять лет! Если так присесть, призадуматься — словно и не было их! А вот первый бой — как вчера! До мелочей помнится. До каждой рытвинки на том поле перед Прохоровкой... 


...
   Эх, Дмитрий Иванович, сказал он себе, сам не знаешь, что тебе надобно, что душа твоя просит? А чего-то она просит? Чего-то ей надо? А надо, наверное, хоть одного товарища настоящего, фронтовика истинного, с самого передка человека, с которым обо всем переговорить можно было, всё до последней черточки вспомнить... Ведь не такая война была, как сейчас в иных книжках описывают. Не такая! Ведь читаешь иногда — вроде всё так, вроде правдоподобно, но чего-то, самого главного, и нет. И откладываешь книжку в неудовлетворенности. Да, не совсем такая война была... Было в ней трудностей больше, и смертей поболее, и геройства больше, не такого геройства, какое в таких книжках описывают, а обыкновенного самого геройства, которое тогда и геройством не называли, а звали просто — фронтовые будни. Вот о них-то не всегда прочитаешь, а вся война, поди, из таких будней и состояла… 
...
А он задумался... Кого бы хотел он увидеть сейчас в первую очередь? Конечно, помкомвзвода своего, москвича, который на вторую минуту боя превратился во взводного, а еще через несколько минут принял роту и которого тащил Дима на себе, раненного семью пулями, уже не надеясь, что живого, но когда притащил на исходные позиции — дышал еще помкомвзвода. Уже через много дней, будучи сам раненный, справлялся Дима у военврача: остался ли живым его командир? Тот ответил, что, видимо, выживет, только одна рана опасная, а остальные пули прошлись по рукам и ногам. 

      Имя и фамилию своего помкомвзвода он помнил, говорил ему тот и адрес свой московский, но бумажка, на которой он его тогда записал, конечно, потерялась и теперь даже название улицы он не помнил. 
      — К вам можно? — прервал Димины воспоминания подошедший мужчина. 
      — Конечно. 
      Мужчина был постарше Димы лет на пять, но седой не весь, а только на висках, и черная прядь, падая на лоб, молодила несколько. Наверное, вояка бывший, да не рядовой, а из командиров,— больно голос басовитый, подумал Дима, приглядываясь к соседу. Тот неспешно вынул из кармана маленькую, не таясь и не оглядываясь по сторонам, налил немного в принесенный заранее стакан и опрокинул не закусывая. 
      Дима пододвинул ему неначатую кружку: 
      — Запейте. 
      — Спасибо. Как принесут, отдам,— пробасил тот и взглянул на Диму каким-то очень зорким, внимательным взглдядом.— Воевали? 
      — Воевал,— ответил Дима с придыханием, предвкушая уже нужный, интересный разговор. 
      — Рядовой? 
      — Так точно! — невольно по-солдатски откликнулся Дима.— А вы, наверное, по званию капитаном были? 
      — Бери выше. 
      — Майором? 
      — Подполковником был. 
      — По годам-то вы не очень старше меня. Значит, быстро в чинах двигались. 
      — Нормально. Я ж войну старшим лейтенантом начал. Кадровым был. 
      — Ну, тогда понятно... Вы, товарищ подполковник, никуда не торопитесь? 
      — Нет. Отторопился. 
      — Тогда я, если не возражаете, сейчас на работу звякну и в магазин смотаю. Понимаете, сегодня тридцать пять лет, как я первый бой принял. Надо отметить, как по-вашему? А? Посидим, поговорим... 
      — Ну что ж, не возражаю. Где первый бой-то приняли? 
      — На Западном, у Медыни... 
      — А я в апреле на Калининском был, подо Ржевом. 
      — Значит, договорились? 
      — Идите. Жду. 
...
Дима налил два стакана, развернул сверток с колбасой любительской, разложил на столе, подвинул стакан подполковнику. Тот поднял его и спросил: 

      — За то, что живым в том, первом бою остался? 
      — Нет,— покачал Дима головой.— Давайте тех ребят помянем, кто там остался навечно... 
      — Да, за них в первую очередь надо,— подтвердил подполковник, и голос его чуть дрогнул. 
      Они помолчали и по полстакана, не отрываясь, проникновенно приняли. Потом долго закусывали колбасой. Правда, налегал больше Дима, сосед только ковырялся в еде. 

      Потом подполковник взглянул на Диму вроде мельком, но каким-то настороженным взглядом и сказал будто вскользь: 
      — В марте-то тоже годовщина была одна... 
      — Какая? — не понял Дима. 
      — Какая? — переспросил чуть раздраженно тот, а потом с горечью добавил: — Эх, солдат, солдат!.. 
      — Что-то не припомню,— сказал Дима, но смутно начал догадываться. 
      — Ладно, хватит об этом! — резанул подполковник. 
      Тут Дима догадался окончательно, но виду не подал. Захочет подполковник об этом продолжать — пусть, не захочет — не надо. Диме не о том хотелось поговорить. 
      Но по тому, как сосед нахмурился и долго молчал после этого, понял Дима, что для него, видимо, это важно. На чеканном, с резкими морщинами лице лежало раздумье, а может, и тоска. 
...
Петр Севастьянович немного захмелел, лицо покраснело, но всё еще глядел на Диму как-то холодно, и этот взгляд немного смущал Диму, хотя он никогда в армии перед начальством особо не робел, да и какой для Димы этот бывший подполковник начальник? Ну, звание, конечно, высокое было, ничего не скажешь, и возрастом он постарше Димы, но он-то сейчас не солдат, а вольный гражданский человек, чего ему? Чувствовалась в подполковнике какая-то тяжелая сила, которой непроизвольно хотелось подчиняться, однако это и вызывало в Диме такой же непроизвольный внутренний протест. 

      Поэтому, когда подполковник наклонился к нему и, упершись взглядом, спросил хрипло: 
      — Разве без него войну выиграли бы? 
      Дима чуть было не поддакнул, тем более Иванов ткнул его под столом коленкой и выскочил: 
      — Никак нет! — видно, поняв сразу, о ком речь. Да чуть было не поддакнул, но потом озлился сразу на себя за такую податливость и ответил почти твердо: 
      — Думаю, выиграли бы. Жуков был, Рокоссовский... Да мало ли маршалов... 
      Подполковник отвернулся от Димы — что с тобой говорить, чего ты понимаешь, дескать. Понял так его Дима. Но вступил Иванов и сказал, как заученное: 
      — А кто их в руках держал? Кто направление им давал? Ты подумал? 
      — Брось, Иван, чего ему толковать, не понимает человек,— остановил его подполковник небрежным жестом. 
      — Почему это я не понимаю? — немного возмутился Дима. 
      — Вот уж этого я не знаю,— развел руками Петр Севастьянович и поднялся.— Значит, ума не хватает. 
      — Ну, насчет ума... — поднялся тоже Дима. — Я, наверное, свою жизнь не глупее вас проживаю... 
      — Ладно, ладно, не обижайся,— перебил подполковник перейдя на «ты». — Понял? 
      — Понял, — ответил Дима. 
...
  • +0.02 / 1
  • АУ