Цитата: Пасечник от 27.09.2015 20:22:07Если бы не Вождь.. Отец всех времён и Народов социализм в СССР построен не был бы. Это раз.
Лично могу утверждать , что гениальность И.В.Сталина - это была Победа над гитлеризмом. Не было бы вождя мог быть проигрыш или пришлось бы начинать от Урала разгром рейха.
Вячеслав Кондратьев ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ДАТА Было ему сегодня идти во вторую смену, к трем часам, потому и проснулся поздно, около десяти, когда жена и дочка уже ушли,— одна на работу, другая в школу.
...
Улица и пустырь напротив дома, уже освобожденные от снега, сейчас опять побелели, будто зима вернулась настоящая. И этот серый, неприветный день вдруг напомнил ему очень далекое... Но не сразу определилось, что именно, а как-то исподволь, пробиваясь через пелену немалых прожитых лет, всплыло — сегодня же четвертое апреля!
Сколько прошло этих четвертых апрелей с сорок второго года? Какой год он вспоминал об этом числе, какой проходил мимо, но сегодня-то дата — тридцать пять лет! Да, тридцать пять годиков прошло с того первого боя, который принял он на Западном фронте в сорок втором году. Сколько времени прошло! Считай — полжизни человеческой! И косточек, наверное, не осталось от его однополчан, погибших в том бою... А он вот живет...
Тридцать пять лет! Если так присесть, призадуматься — словно и не было их! А вот первый бой — как вчера! До мелочей помнится. До каждой рытвинки на том поле перед Прохоровкой...
...
Эх, Дмитрий Иванович, сказал он себе, сам не знаешь, что тебе надобно, что душа твоя просит? А чего-то она просит? Чего-то ей надо? А надо, наверное, хоть одного товарища настоящего, фронтовика истинного, с самого передка человека, с которым обо всем переговорить можно было, всё до последней черточки вспомнить... Ведь не такая война была, как сейчас в иных книжках описывают. Не такая! Ведь читаешь иногда — вроде всё так, вроде правдоподобно, но чего-то, самого главного, и нет. И откладываешь книжку в неудовлетворенности. Да, не совсем такая война была... Было в ней трудностей больше, и смертей поболее, и геройства больше, не такого геройства, какое в таких книжках описывают, а обыкновенного самого геройства, которое тогда и геройством не называли, а звали просто — фронтовые будни. Вот о них-то не всегда прочитаешь, а вся война, поди, из таких будней и состояла…
...
А он задумался... Кого бы хотел он увидеть сейчас в первую очередь? Конечно, помкомвзвода своего, москвича, который на вторую минуту боя превратился во взводного, а еще через несколько минут принял роту и которого тащил Дима на себе, раненного семью пулями, уже не надеясь, что живого, но когда притащил на исходные позиции — дышал еще помкомвзвода. Уже через много дней, будучи сам раненный, справлялся Дима у военврача: остался ли живым его командир? Тот ответил, что, видимо, выживет, только одна рана опасная, а остальные пули прошлись по рукам и ногам.
Имя и фамилию своего помкомвзвода он помнил, говорил ему тот и адрес свой московский, но бумажка, на которой он его тогда записал, конечно, потерялась и теперь даже название улицы он не помнил.
— К вам можно? — прервал Димины воспоминания подошедший мужчина.
— Конечно.
Мужчина был постарше Димы лет на пять, но седой не весь, а только на висках, и черная прядь, падая на лоб, молодила несколько. Наверное, вояка бывший, да не рядовой, а из командиров,— больно голос басовитый, подумал Дима, приглядываясь к соседу. Тот неспешно вынул из кармана маленькую, не таясь и не оглядываясь по сторонам, налил немного в принесенный заранее стакан и опрокинул не закусывая.
Дима пододвинул ему неначатую кружку:
— Запейте.
— Спасибо. Как принесут, отдам,— пробасил тот и взглянул на Диму каким-то очень зорким, внимательным взглдядом.— Воевали?
— Воевал,— ответил Дима с придыханием, предвкушая уже нужный, интересный разговор.
— Рядовой?
— Так точно! — невольно по-солдатски откликнулся Дима.— А вы, наверное, по званию капитаном были?
— Бери выше.
— Майором?
— Подполковником был.
— По годам-то вы не очень старше меня. Значит, быстро в чинах двигались.
— Нормально. Я ж войну старшим лейтенантом начал. Кадровым был.
— Ну, тогда понятно... Вы, товарищ подполковник, никуда не торопитесь?
— Нет. Отторопился.
— Тогда я, если не возражаете, сейчас на работу звякну и в магазин смотаю. Понимаете, сегодня тридцать пять лет, как я первый бой принял. Надо отметить, как по-вашему? А? Посидим, поговорим...
— Ну что ж, не возражаю. Где первый бой-то приняли?
— На Западном, у Медыни...
— А я в апреле на Калининском был, подо Ржевом.
— Значит, договорились?
— Идите. Жду.
...
Дима налил два стакана, развернул сверток с колбасой любительской, разложил на столе, подвинул стакан подполковнику. Тот поднял его и спросил:
— За то, что живым в том, первом бою остался?
— Нет,— покачал Дима головой.— Давайте тех ребят помянем, кто там остался навечно...
— Да, за них в первую очередь надо,— подтвердил подполковник, и голос его чуть дрогнул.
Они помолчали и по полстакана, не отрываясь, проникновенно приняли. Потом долго закусывали колбасой. Правда, налегал больше Дима, сосед только ковырялся в еде.
Потом подполковник взглянул на Диму вроде мельком, но каким-то настороженным взглядом и сказал будто вскользь:
— В марте-то тоже годовщина была одна...
— Какая? — не понял Дима.
— Какая? — переспросил чуть раздраженно тот, а потом с горечью добавил: — Эх, солдат, солдат!..
— Что-то не припомню,— сказал Дима, но смутно начал догадываться.
— Ладно, хватит об этом! — резанул подполковник.
Тут Дима догадался окончательно, но виду не подал. Захочет подполковник об этом продолжать — пусть, не захочет — не надо. Диме не о том хотелось поговорить.
Но по тому, как сосед нахмурился и долго молчал после этого, понял Дима, что для него, видимо, это важно. На чеканном, с резкими морщинами лице лежало раздумье, а может, и тоска.
...
Петр Севастьянович немного захмелел, лицо покраснело, но всё еще глядел на Диму как-то холодно, и этот взгляд немного смущал Диму, хотя он никогда в армии перед начальством особо не робел, да и какой для Димы этот бывший подполковник начальник? Ну, звание, конечно, высокое было, ничего не скажешь, и возрастом он постарше Димы, но он-то сейчас не солдат, а вольный гражданский человек, чего ему? Чувствовалась в подполковнике какая-то тяжелая сила, которой непроизвольно хотелось подчиняться, однако это и вызывало в Диме такой же непроизвольный внутренний протест.
Поэтому, когда подполковник наклонился к нему и, упершись взглядом, спросил хрипло:
— Разве без него войну выиграли бы? Дима чуть было не поддакнул, тем более Иванов ткнул его под столом коленкой и выскочил:
— Никак нет! — видно, поняв сразу, о ком речь. Да чуть было не поддакнул, но потом озлился сразу на себя за такую податливость и ответил почти твердо:
— Думаю, выиграли бы. Жуков был, Рокоссовский... Да мало ли маршалов... Подполковник отвернулся от Димы — что с тобой говорить, чего ты понимаешь, дескать. Понял так его Дима. Но вступил Иванов и сказал, как заученное:
— А кто их в руках держал? Кто направление им давал? Ты подумал?
— Брось, Иван, чего ему толковать, не понимает человек,— остановил его подполковник небрежным жестом.
— Почему это я не понимаю? — немного возмутился Дима.
— Вот уж этого я не знаю,— развел руками Петр Севастьянович и поднялся.— Значит, ума не хватает.
— Ну, насчет ума... — поднялся тоже Дима. — Я, наверное, свою жизнь не глупее вас проживаю...
— Ладно, ладно, не обижайся,— перебил подполковник перейдя на «ты». — Понял?
— Понял, — ответил Дима.
...