Спецслужбы

Товарищ Монах
Он родился зимой 1893 года на сахалинской каторге, рано стал сиротой и был обречен либо на смерть, либо на безрадостное существование на окраине жизни, но стараниями опекуна оказался в 1907 году в Токио, в православной семинарии архиепископа Николая Японского. Именно там Вася Ощепков овладел японским языком на уровне, который потом будет поражать его знакомых японцев. Неудивительно: все занятия в семинарии проводились на языке страны пребывания, а бескомпромиссный, сам проживший среди японцев более полувека и выучивший язык с нуля архиепископ Николай жестко распекал семинаристов даже за то, что они друг с другом пытались говорить по-русски. В свидетельстве об окончании семинарии, выданном Ощепкову в июне 1913 года, сплошь хорошие и отличные оценки, а среди 16 предметов 11 специальных, таких как «перевод японских газет» или «чтение японских писем». Одновременно Василий первым из русских и всего четвертым из европейцев получил черный пояс в главной школе дзюдо – «Кодокан».
Так будущий бэнси был готов к работе. Оставалось лишь приобрести практические навыки в языке за пределами стен семинарии, для чего Василий Ощепков, уже будучи унтер-офицером военной контрразведки, отправился сначала в Харбин, а потом и во Владивосток, где большими колониями селились японцы, часть из которых работала на японскую разведку. Надо сказать, что русских подростков в токийской семинарии изначально готовили к службе в разведке и контрразведке – именно там нужны были квалифицированные специалисты, свободно владеющие языком, имеющие опыт жизни в стране, хорошо знающие обычаи и годами воспитывавшиеся с японскими однокашниками (некоторые из бывших семинаристов-японцев со временем заняли важные государственные посты).
Василий Ощепков был одним из самых предприимчивых семинаристов – сказывалось голодное детство на Сахалине. В отличие от своих однокашников – выходцев из казачьих семей, Ощепков был сиротой и мог рассчитывать только на себя. Поэтому, когда после революции 1917 года и оккупации Владивостока японцами он понял, что его службе в российской контрразведке пришел конец, Василий взялся за подработки: параллельно со службой в Японском управлении военных сообщений (откуда он передавал нужную информацию красному подполью) он преподавал японский язык, дзюдо и даже торговал обувью. Но вскоре Ощепков нашел для себя идеальное приложение сил: он купил кинопроектор, несколько коробок с фильмами и отправился на родной Сахалин показывать кино. Остров был оккупирован японцами, русского бэнси здесь приняли восторженно – как настоящую диковину. Предложение от советской военной разведки тоже не заставило себя ждать, и Ощепков стал «секретным агентом Разведотдела Штаба Сибирского военного округа товарищем Монахом.

Работа под прикрытием
Сохранившееся в архивах дело тов. Монаха содержит немало документов, имеющих отношение к кинодеятельности Ощепкова. Например, там есть телеграмма тов. Монаха во Владивосток на имя Леонида (псевдоним вербовщика Ощепкова) с требованием немедленно выслать на Сахалин кинофильмы и новый проектор с генератором, а в приложении – собственноручно составленное Монахом разъяснение (публикуется впервые): «15 программ первоклассных картин, причем каждая программа должна быть составлена из 11–12 отделений в следующем порядке: драма – 7–8 частей; комичск. – 2; видовые – 2. Подбор сюжетов должен быть следующий: 3 драмы из жизни сыска…; 3 – лирического содержания (как в картине «Родныя души» в исполнении русских артистов); 3 – из жизни какого-нибудь патриота, героя, отличившегося на войне на пользу отечества (для показа в воинских частях)».
И хотя дальше список продолжают фильмы «из жизни диких племен» и сказки, все-таки пункт с «героями» был для Ощепкова главным. Основной его задачей стал показ кино в японских гарнизонах, где блестяще владеющий языком, артистичный, одетый как денди мастер дзюдо неизменно вызывал восхищение японских офицеров и генералов. Известно, например, что ему лично благоволил командующий японской эскадрой во Владивостоке адмирал Като, а некоторые данные позволяют думать, что и не только он. Японские офицеры были довольны: никто не мог ожидать, что на диком северном Сахалине окажется человек, который за небольшие деньги будет постоянно развлекать их показом европейских и американских картин, да еще с комментариями на «божественном языке».
Активная работа в японских гарнизонах позволяла русскому бэнси регулярно отправлять сводки с курьером на материк. В материалах дела эти отчеты насчитывают многие страницы и отличаются предельной конкретикой: «В г. Александровске: Две роты пехоты – 4-я и 3-я численностью около 400 человек при 8 пулеметах системы «Гочкиса» без щитов и легкого типа (ружейного обрезания) с прикладом, при каждом пулемете 4 номера прислуги. Казармы расположены в центре города (фот. №40). 5 орудий 3” калибра, дальность стрельбы 7 1/2½ версты (в настоящее время стоят в артиллерийском складе без употребления). Никаких укреплений нет. Кавалерии нет…»
В деле сохранились и аналитические материалы по состоянию сахалинской экономики, и подробнейшие (настолько, что возникает мысль, что Ощепков видел личные дела) биографии командиров частей и соединений, расквартированных на Сахалине. Работа бэнси оказалась настолько удобна для прикрытия основной деятельности разведчика, что объем переданных им с Сахалина материалов периодически ставил начальство в тупик.
Сегодня, по прошествии почти ста лет, я обратился к действующим российским офицерам ГРУ с просьбой прокомментировать донесения Василия Ощепкова, не сообщив им, кто является автором текстов. Вот как оценили работу бэнси почти столетней давности современные разведчики: «Имеющиеся в нашем распоряжении материалы являются фрагментом информационно-аналитического справочного документа, по сути, представляющего собой аналог раздела современной разведывательной сводки по военно-политической обстановке, составу и дислокации сил и средств вероятного противника в отдельно взятом регионе. Документ имеет типовую формализованную структуру, написан четким и лаконичным языком без излишней детализации, что наиболее характерно для документов, предназначенных для доклада руководству оперативно-тактического звена управления и выше…
Отдельно следует отметить характер изложения материала, отличающийся высоким, даже с позиции сегодняшнего дня, уровнем военной, политической и экономической грамотности. Принимая во внимание общий уровень подготовки сотрудников РККА того времени, можно также предположить, что человек, непосредственно исполнявший (сводивший) документ, имел специальную информационно-аналитическую подготовку и, вероятнее всего, являлся кадровым сотрудником органов военной разведки еще дореволюционного периода…
Наряду с информацией сугубо военного характера (состав, основное вооружение и дислокация частей и подразделений) в документе содержатся сведения об органах военно-административного управления, состоянии ключевых элементов инфраструктуры, в числе которых указаны объекты разработки нефтяных месторождений, районы проведения и результаты геологоразведочных работ в северо-восточной части острова Сахалин. В материалах присутствуют ссылки на фотографии и карты. Учитывая наличие на оккупированной территории определенного режима и ограничений на перемещение (упоминание об этом также имеется в тексте), фотографирование объектов и сбор сведений для нанесения обстановки на карту должны были потребовать значительного времени и сил».
Увы, тогдашние руководители Василия Ощепкова так оценить его результаты не могли – не было ни образования (вообще никакого), ни профессиональных знаний, ни опыта. Просимый аппарат ему так и не дали, хотя вроде бы и хотели: «Со слов маршрутного агента Иванова подтверждается необходимость снабжения резидента Д.Д. (новый псевдоним Ощепкова. – А.К.) картинами и биноклем «Цейс» для наблюдения за японскими судами. Прошу для пользы дела обратиться от имени Корпуса в Примгубисполком (киносекция Губоно) о выдаче». Губоно картин не выдал, но это нисколько не остановило Ощепкова: мало того, что он продолжил свою успешную деятельность бэнси, так еще и смог успешно «передислоцироваться» на главный японский остров Хонсю.
Осенью 1924 года в порту Кобэ на берег сошел глава кинокомпании «Сливы-филм» Василий Ощепков с красавицей-женой Марией. Аппарат «Пауэр» завертел новые детективные истории, а в Центр полетели новые телеграммы. Как о кино: «Tokyo. Slivy-film. Oschepkoff. Получил просимые принадлежности аппарата ревизора парохода… Цуруге. Целую. Дядя», – так и не о кино: «Ваше письмо с пароходом «Декабрист» получил. Печати целы, но флаконы пусты: вытекли…». Ощепков старался как мог: добился должности представителя германской кинокомпании «Вести» (десять лет спустя новый нелегальный резидент Разведупра в Токио Рихард Зорге тоже начнет работать под германской «крышей»), заключил договор с японским кинопрокатчиком, завел знакомства с военной аристократией. С будущим олимпийским чемпионом по конкуру и героем боев за Иводзиму в 1945-м, бароном Ниси, Ощепков ездил на скачки. Другой барон – Датэ – катал по Токио на сверкающем авто Марию Ощепкову и осыпал ее цветами. В свободное время Ощепков любил посидеть и поболтать о том о сем с японскими офицерами в фотоателье напротив казарм 1-го Адзабского полка – с бэнси так приятно поговорить о насущных проблемах, похвастаться новыми назначениями, посетовать на скорый отъезд на учения... Потом Василий шел домой и наблюдал из окна за жизнью 3-го Адзабского полка, напротив КПП которого снял квартиру. Время от времени выезжал в Харбин – там находилось крупнейшее в Маньчжурии кинопредприятие М. Алексеева и руководство разведки.

Грустный финал истории о русском бэнси
Кинопроектор Ощепкова остановился в 1926-м. Подвел японский компаньон: украл аппарат, фильмы и был таков. Из Центра последовал приказ вернуть вложенные деньги, отнятые у рабоче-крестьян для работы в Токио, любой ценой. Сделать этого Ощепков не смог – иностранцу судиться в Японии можно, но бессмысленно. Пришлось продать оставшееся кинооборудование, а тут последовал и приказ о возвращении. Попытки убедить командование в абсурдности принимаемого решения успеха не имели, и вскоре история первого и последнего русского бэнси в Японии закончилась. Это был уникальный резидент, о котором новое, более образованное начальство в РККА скажет: «…По поводу снятия с работы Ощепкова: этот факт не лезет ни в какие ворота... Я глубоко убежден, что если бы в свое время было дано надлежащее руководство, он во сто крат окупил бы затраты на него... Это тип, которого нам едва ли придется иметь когда-либо... Я полагаю, что если бы вы дали нам Ощепкова сейчас, мы сделали бы из него работника такого, о котором, может быть, не позволяем себе и думать».
Василий Ощепков больше никогда не вернулся ни в Японию, ни в кинематограф. Долгие годы он преподавал дзюдо, затем стал основателем борьбы самбо, был арестован в 1937 году и вскоре умер в тюрьме. Японское кино с тех пор сильно изменилось, но до сих пор, когда я смотрю самурайские мелодрамы и замечательные японские комедии, я вспоминаю странную историю первого и последнего русского бэнси японского кинематографа – человека, который, болтая, умел слушать. 

Одним из наиболее деятельных и влиятельных участников разведсотрудничества советских и чехословацких спецслужб был руководитель чехословацкой разведки полковник, а затем бригадный генерал Франтишек Моравец, чьё имя золотыми буквами вписано в плеяду наиболее великих разведчиков минувшего столетия.
Он родился в 1895 году в г. Часлав, относящемуся тогда к Австро-Венгрии. В 19131915 годах постигал философские науки в Карловском университете в Праге, затем окончил школу офицеров запаса. В Первую мировую войну в составе австро-венгерских соединений воевал на Восточном фронте. После русского плена, который отбывал в офицерском лагере в Царицыне (нынешний Волгоград), служил в Сербском и Чехословацком легионах в Румынии, Греции, Италии и Франции. С 1918 года в чехословацкой армии, окончил Высшую военную школу. В 1929 году капитан Моравец был назначен сначала начальником разведотдела округа в Праге, а затем руководителем исследовательской группы и одновременно заместителем начальника 2-го (разведка) отдела Главного штаба Чехословацкой армии. Тогда же, по его предложению, были созданы разведцентры в Праге, Брно, Братиславе и Кошице.
Возглавив в 1936 году военную разведку, Моравец начальником её контрразведки назначил майора Бартика, который вскоре получил по почте письмо; его автор, немец по национальности, предлагал чехам свои услуги. Моравец дал указание согласится на предложение анонима. Последнему сообщили адрес конспиративного почтового ящика, который незамедлительно стал пополнятся интересными сообщениями. В апреле того же года Бартик встретился с незнакомцем. Конечно же, опасность провокации была вполне реальной, но, как говорится, бог миловал.
Вновь завербованному агенту присвоили псевдоним А-54, и он стал одним из лучших информаторов обо всех секретных планах и намерениях гитлеровской Германии. Чехи тогда так и не узнали его настоящего имени.

Теперь о нём можно рассказать.
Это майор Пауль Тюммель (иногда пишут Туммель), сотрудник штаба абвера в Берлине с 1933 года. В 1934 году он был переведен в дрезденский отдел немецкой военной разведки, который занимался Чехословакией, и под псевдонимом «доктор Хольм» возглавлял разветвлённую и особо агрессивную разведсеть абвера. Следует особо отметить, что вскоре именно Тюммель снабдил чешскую, а через неё и английскую разведку точными данными о планах нападения Германии на Великобританию («Морской лев»), СССР («Барбаросса») и Грецию («Марита»).
Но вернёмся к Моравецу. Он продолжал успешно работать: разоблачил агента абвера в штабе чешской армии, завербовал венгерского военного аташе Узази, ставшего впоследствии шефом спецслужб Венгрии, получил упреждающую информацию о концентрации немецких войск на чехословацкой границе. После заключения Мюнхенского соглашения подал в отставку шеф чехословацкой внешнеполитической разведки полковник Гаек. На его место с должности начальника военной разведки был переведён Франтишек Моравец.
13 марта 1939 года, накануне захвата войсками вермахта Праги, Моравец вместе с ближайшими сотрудниками («особая военная группа») вылетел в Англию, погрузив в самолёт ящики с самыми секретными материалами. Среди спасённых «досье» были и дело агента А-54.
Ну, а Тюммель, со времени перебазирования «группы» Моравеца в Лондон, стал и агентом британской разведки под псевдонимом «Фанта», «Ренэ», «Ева» и др., хотя оперативное руководство источником по прежнему осуществлялось по нелегальным каналам чехословацкой разведкой, являвшейся фактически филиалом английской МИ-6.
Необходимо также сказать, что в 19391941 годах на территории Чехословакии, которая тогда именовалась имперским Протекторатом Богемии и Моравии, легальным резидентом советской военной разведки являлся не сотрудник военного атташата, а заведующий канцелярии генконсульства СССР в Праге Леонид Мохов (настоящее имя Михайлов). Он курировал разведгруппы военной разведки и поддерживал связь с организациями Сопротивления, в том числе и ориентированными на эмигрантское правительство Чехословакии в Лондоне. Одним из его источников был также А-54. Незадолго до 22 июня 1941 года именно он предупредил «Рудольфа» (оперативный псевдоним Мохова) о готовящейся против него провокации, и тот отбыл в Советский Союз. Как видно, Тюммель, возглавляя региональную структуру абвера, имел двойные каналы связи как с чехословацкой военной разведкой (а через неё и с британской), так и с советской разведкой.
Уже после Великой Отечественной войны маршал Семен Тимошенко вспоминал: «Донесения нашего военного атташе в Лондоне я получал всегда сразу же, как только они поступали. Были там и данные, которые передавала нам чехословацкая разведывательная служба. Без всякого преувеличения должен сказать, что некоторые из них казались невероятными и даже провокационными. Однако наша проверка этих сообщений и время показали, что в большинстве случаев речь шла о правдивой и удивительно точной информации». Проще говоря, едва только материалы из лондонской резидентуры РУ Красной армии поступали в Москву, информация чехословацких разведчиков (в чём, безусловно, большая заслуга Моравеца), наряду с другими данными, сразу же ложилась на стол высшего советского военного руководства.
Тюммель же, дослужившись до полковника, вплоть до своего провала, который произошёл в результате целенаправленного поиска гестапо, внедрившего свою агентуру в чехословацкое движение Сопротивления, продолжал снабжать своих «хозяев» ценной информацией.
Как только после ареста всплыла его фамилия, в РСХА случился своего рода переполох. Дело в том, что он с давних пор являлся личным другом рейхсфюрера СС Генриха Гимлера, по распоряжению которого был направлен на работу в Дрезден. Учитывая это, выяснением обстоятельств обвинения Тюммеля в шпионаже занимался лично Рейнгард Гейдрих, операцию по покушению на которого чешскими патриотами готовил не кто иной, как Ф. Моравец. Однако Тюммель пережил Гейдриха его поместили в концлагерь и расстреляли 27 апреля 1945 года. Агентом Пауль Тюммель был выдающимся, и хотя получал за это деньги, действовал порой на грани риска, зато надёжно и результативно.
А Франтишек Моравец, находясь в Лондоне и продолжая руководить своим ведомством, поддерживал довольно тесные контакты с представителями НКВД в английской столице и одновременно Поверенным в делах СССР при союзных эмигрантских правительствах, полковником советской внешней разведки Иваном Чичаевым и военным атташе при полпредстве посольстве Советского Союза полковником (он же резидент военной разведки «Брион»), а с 1942 года — генерал-майором танковых войск Иваном Скляровым. Во время одного из приёмов последний попросил Моравеца выяснить, какие переброски войск с запада на юг немцы осуществили в феврале 1943 года. Через несколько дней чех выполнил поручение и передал Склярову уточненное боевое расписание германской армии. Сведения чехословацкой разведки получили в советском Генштабе высокую оценку.
В 1942 году военный атташе при союзных правительствах в Лондоне майор Александр Сизов, сотрудник Разведуправления Красной армии с 1938 года, установил дружеские отношения с помощником военного атташе чехословацким подполковником Людвигом Свободой и полковником Ф. Моравицем. Последний только в 1944 году передал Сизову около двухсот материалов по различным военным и военно-политическим вопросам. На их основе советский разведчик 197 раз направлял в Центр срочные донесения.
В конце февраля Моравец сообщил Сизову содержание плана верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) на лето 1944 года, который был утверждён Гитлером. Источник Моравеца в немецком Генштабе передал сведения о перебросках германских войск на Восточный фронт, о дислокации немецких соединений в Дании, Голландии, Франции и других странах Западной Европы. От этого источника также поступили обобщённые данные о производительности немецких авиастроительных и танковых заводов, о количестве подводных лодок, которые создавались на германских судостроительных предприятиях, о ежемесячных выпусках авиационных бомб, снаряжённых химическими отравляющим веществами, о производстве артиллерийских снарядов и патронов для стрелкового оружия. На встречах с Сизовым Моравец всегда сообщал, что «сведения получены от надёжного источника» или от «первоклассного источника». Имя этого агента чехословацкой разведки так и осталось нераскрытым.
Благодаря другим источникам Моравеца ГРУ Генштаба Красной армии имело возможность прослеживать передвижения Гитлера, добывать материалы о совещаниях в его ставке, иметь информацию об испытаниях новых систем оружия нацисткой Германии.
Некоторые историки советской военной разведки утверждают, что Ф.Моравец был завербован ею. В частности, в 1941 году его якобы привлёк к сотрудничеству под оперативным псевдонимом «Барон» один из лучших сотрудников лондонской резидентуры, секретарь военного атташе Семен Кремер (во время Великой Отечественной командовал гвардейской механизированной бригадой, удостоен звания Героя Советского Союза).
Однако, в книге «Сталин и разведка накануне войны», её автор Арсен Мартиросян резонно делает следующий вывод, что и «без того доброжелательно идущего на сотрудничество как на антифашисткой, так и на основе межгосударственного соглашения руководителя чехословацкой военной разведки не было нужды вербовать. Он и так передавал едва ли не всю информацию, которую добывала чехословацкая внешняя разведка, располагая обширной агентурной сетью на всей оккупированной нацистами территории Европы». А то, что в переписке между резидентурой и Центром вместо упоминания фамилии Моравеца ему в целях конспирации был избран псевдоним «Барон», так это нормальная практика в работе любой спецслужбы.
В 1945 году генерал Моравец возвратился на родину. Но здесь его ждали разочарования и неудачи. Он не пришёлся «ко двору» коммунистам, которым подчинялась военная контрразведка, и они всячески препятствовали его назначению на должность. А после их прихода к власти в феврале 1948 его дальнейшая военная карьера стала невозможной.
В марте того же года Франтишек Моравец эмигрировал в США, сотрудничал с американскими спецслужбами, работал в Пентагоне. Есть сведения, что его работа на советскую разведку продолжалась и в условиях новой эмиграции.
Умер в 1966 г. в Вашингтоне, оставил воспоминания «Хозяин шпионов».
http://vnews.agency/…zvedi.html