Спецслужбы

НОВЕЙШИЙ ПУЛЕМЕТ И «АТОМНЫЕ» САЛФЕТКИ
В 1941 году Коэнам поручают добыть документацию нового авиационного пулемета, который выпускался на заводе в Хартфорде. В то время США официально еще не вступили во Вторую мировую войну (это произойдет в декабре 1941 года, после нападения японцев на Пёрл-Харбор), а потому не особо делились своими военными разработками с союзниками.
Леонтине удалось познакомиться с неким молодым инженером (его имя до сих пор не рассекречено, известен лишь псевдоним «Фрэнк»), который согласился сотрудничать. Вот только доступа к документации он не имел. Зато отвечал за контроль качества выпускаемой продукции. В течение нескольких дней «Фрэнк» по отдельным деталям выносил новейший пулемет с завода и передавал их Лоне. Когда все детали были вынесены, супруги Коэн упаковали вынесенное с завода в футляр из-под контрабаса и переправили в консульство СССР в Нью-Йорке. Опытные разведчики, работавшие в то время в США, просто обалдели от такого. Они думали, что Коэны добудут чертежи, а те приволокли им сам пулемет.
В 1942 году Морриса призвали в армию. Моррис принимал участие в операциях американских войск в Алжире в 1942 году, высадке десанта на Сицилии в 1943-м. После высадки союзных войск в Нормандии в 1944 году корпус, в котором служил Коэн, был переброшен в Европу. Окончание войны он встретил в чине капрала, с несколькими боевыми наградами. Победу праздновал на Эльбе, совместно с советскими солдатами.
Пока Моррис сражался в Европе, Леонтина продолжала работать на советскую разведку в США. В 1943 году она получает задание сосредоточиться на «Манхэттенском проекте». Так в США называли работу над атомной бомбой. Основные разработки велись в засекреченном и закрытом городке Лос-Аламос. Среди ученых, работавших над проектом, у советской разведки имелся источник информации. Но вот связь с ним была затруднена. Ученых из Лос-Аламоса выпускали в соседние города лишь раз в месяц.
Леонтина умудрилась купить у нью-йоркского врача направление на лечение заболевания легких в Альбукерке, расположенном неподалеку от Лос-Аламоса. Лоне четыре недели пришлось ожидать встречи с источником. За это время она успела вызвать подозрение у сотрудников ФБР, которых в Альбукерке было просто неприличное количество.
После того как документы наконец были получены и Леонтина попыталась выехать в Нью-Йорк, прямо у поезда сотрудники ФБР решили тщательно обыскать подозрительную особу. Документы были запрятаны в коробку с салфетками, и ее обязательно бы перетряхнули. Но Лона не растерялась. Она спокойно предоставила сумку для досмотра, а потом начала оглушительно чихать. Достала из досматриваемой сумки коробку с салфетками, вытащила парочку, а саму коробку отдала агенту ФБР. Тот машинально взял и продолжал держать все время, пока его коллеги досматривали вещи девушки и даже обыскивали ее саму. А Лона эпизодически обращалась к нему за очередной салфеткой, чтобы высморкаться. Когда поезд уже отъезжал от платформы, сотрудники ФБР наконец отпустили Леонтину. Уже проходя в вагон, Лона «неожиданно вспомнила» о салфетках, выхватила их из рук фэбэровца и вскочила в отъезжающий поезд. Через несколько дней секретные документы уже были доставлены в Москву.

АМЕРИКАНСКАЯ УГРОЗА И ПОДВИГ СОВЕТСКИХ РАЗВЕДЧИКОВ
В феврале 1945 года, когда было уже абсолютно понятно, что с нацистской Германией фактически покончено, состоялась Ялтинская конференция лидеров трех стран: СССР, США и Великобритании. На которой решалась судьба послевоенной Европы. Президент США Франклин Рузвельт, испытывавший симпатию к коммунистам и понимавший, что самый большой вклад в победу над Германией внес именно Советский Союз, согласился на требования Иосифа Сталина по поводу обустройства Восточной Европы. Фактически отдав Советскому Союзу все страны, которые были завоеваны советскими войсками.
Все изменилось 12 апреля 1945 года, когда умер Рузвельт и президентом стал Гарри Трумэн. Который считал, что коммунистическая идея не менее вредна для мира, нежели нацизм. Трумэн рассматривал СССР не как союзника, а как врага. Во время Постдамской конференции в июле-августе 1945 года президент США попытался добиться пересмотра ранее достигнутых договоренностей. И у него вроде как был козырь: на следующий день после начала переговоров, 18 июля 1945 года, Трумэн получил долгожданное сообщение. Первое испытание атомной бомбы прошло суперуспешно, и у американцев появилось супероружие. Именно об этом Трумэн пытался намекнуть Сталину, но советский лидер лишь ухмыльнулся.
В начале августа 1945 года американцы скинули две атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Погибли сотни тысяч японцев, города были буквально стерты с лица земли. И все это всего от двух бомб! Сталин, ранее относившийся к созданию атомного оружия довольно скептически, был впечатлен. Адекватного ответа на это оружие у СССР не было. Зато у них была армия, победившая нацистов и накопившая огромный опыт боевых действий. Которого, по большому счету, у американцев не было. Они и с японцами-то воевали довольно вяло. А как только в войну вступила Красная Армия и разгромила Квантунскую армию, мир воочию увидел, какая армия сильнее. Но атомная бомба была серьезным козырем.
Советским ученым было приказано в кратчайшие сроки создать нечто подобное. О том, что Курчатов еще в 1939 году говорил о возможности применения расщепленного атома в военной технике и о его разрушительной силе, а Курчатова послали куда подальше, было забыто. Ученым было приказано как можно быстрее создать советскую атомную бомбу. Но Советский Союз в этой гонке сильно проигрывал. Самые новейшие разработки в этой сфере были у США, Великобритании и Германии. Но американцы позаботились о том, чтобы немецкие ядерщики не попали в руки русских. Впрочем, кое-кого из немецких ученых советским войскам захватить и вывезти в Союз удалось. Но СССР все равно сильно отставал. Курчатов утверждал, что создание атомной бомбы может затянуться на десятилетие. Что в условиях сильно осложнившихся отношений с США было смерти подобно. Трумэн, уверенный в превосходстве американского оружия, все больше наглел, угрожая СССР ядерным оружием. От развязывания третьей мировой войны его останавливало лишь то, что атомных бомб у США было слишком мало.
На советских разведчиков в Америке было возложено почти невозможное: они обязаны были добыть как можно больше материалов по «Манхэттенскому проекту». Для осуществления этой цели в США был направлен прославленный советский разведчик Вильям Фишер, более известный как Рудольф Абель. Супруги Коэн стали его основными связниками.
В 1949 году в СССР провели испытание первой советской атомной бомбы. Эксклюзив США в области ядерного оружия закончился, и Трумэн моментально сбавил тон в угрозах Советскому Союзу. И в том, что у СССР появилось адекватное оружие, громадную роль сыграли именно разведчики. И супруги Коэн были в их числе.
ГЕРОЕВ НА РОДИНЕ НЕ ЖДАЛИ?
Но между капиталистическим и коммунистическим мирами началась «холодная война». Которая в Америке усугублялась «охотой на ведьм». Так называлось яростное преследование коммунистов и всяческих неблагонадежных (в основном с социалистическими взглядами) в конце 40-х — начале 50-х годов в США.
Репутация супругов Коэн была запятнана. Леонтина отметилась членством в коммунистической партии, а Моррис воевал в Испании на стороне республиканцев. Руководство советской разведки принимает решение вывести Коэнов из-под возможного удара. В 1950 году супругов-разведчиков перебрасывают в СССР. Где они изучают радиодело и учатся методам современной шифровки. В 1954 году, под именем выходцев из Новой Зеландии супругов Крогер, их перебрасывают в Великобританию. Где в то время весьма активно работал советский разведчик Конон Молодый (псевдоним Бэн). Умудрившийся в короткие сроки стать своим в самых высших кругах английского истеблишмента. Коэны-Крогеры стали ближайшими помощниками Бэна и его связью с Москвой.
Пять лет продолжалась работа в Англии, а потом Бэна арестовали. Это произошло в результате предательства сотрудника польской разведки Михала Голеневского. Михал довольно долго сотрудничал с американской и английской разведками, передавая им шифровки, которые проходили через него. Ни Коэнов, ни Молодого он не знал, но через Польшу проходило большинство шифровок, отправленных Коэнами из Англии. По этим документам английская контрразведка сумела вычислить Конона Молодого. А проверяя его связи, вышли и на супругов Коэнов-Крогеров.
В середине 1961 года Моррис и Леонтина выслушали приговор британского суда: мужу — 25 лет, жене — 20. Английская и американская разведки долго пытались перевербовать супругов, но тщетно. А в 1969 году в СССР провалился английский разведчик Джералд Брук. Руководство советской разведки предложило англичанам обмен: Брук на супругов Крогер. Англичане согласились.
Леонтина и Моррис в октябре 1969 года прибыли в Москву и подали прошение о предоставлении советского гражданства. Но тут вдруг на дыбы встал всесильный (в то время) идеолог КПСС Михаил Суслов. Узнав, что какие-то американцы награждены советскими орденами (оба супруга были награждены орденами Красного Знамени и Дружбы народов), а теперь требуют себе советское гражданство, он резко выступил против. Суслов не понимал, за какие такие заслуги американцы могут стать гражданами СССР. Но Юрий Андропов, возглавлявший в то время КГБ СССР, не побоялся пойти на конфликт с Сусловым и добился личной встречи с Леонидом Брежневым. На которой кое-что рассказал. Коэны получили советское гражданство. До начала 90-х годов они работали в школах подготовки советских разведчиков.
Леонтина умерла в конце 1992 года, Моррис ушел в иной мир в июне 1995 года. Всего месяца не дожив до присвоения ему звания Героя Российской Федерации. Леонтина Коэн была удостоена этого звания в 1996 году.

С сентября нас будет поровну
Политолог-американист Виктор Олевич тоже предположил в интервью газете ВЗГЛЯД, что будет выслано около 700 человек. Согласно международной практике, есть максимальное обговоренное количество дипломатов, которое каждая страна может иметь на территории другой страны, пояснил эксперт. «Нет причин, почему американцы должны иметь в разы больше дипломатов, чем мы на территории США», - подчеркнул собеседник.
Бывший сотрудник Госдепа, американский политолог Пол Гренье в разговоре с газетой ВЗГЛЯД посетовал, что у многих дипломатов - семьи, дети, и отъезд из России доставит им много хлопот в личном плане. «Это огромное сокращение. Это будет шок для них», - сказал Гренье. В то же время, по мнению эксперта, посольство в принципе не работает с полной отдачей, так как после прихода к власти Трампа Госдеп пока так и начал играть ту же фундаментальную роль, как раньше, а многие вакансии там до сих пор не заполнены.
Решение России трудно считать несправедливым, согласился Гренье. «Совершенно никак не отвечать нельзя, это проигрышное положение, но если делать слишком много, это еще больше ухудшает отношения. Это проигрыш со всех сторон и выигрыш только для неоконсерваторов, которые мечтают о том, чтобы отношения с Россией и дальше портились. Они плевать хотели на то, что пострадают сотрудники посольства, - возмущается политолог. - Это чисто внутриамериканская проблема».

Резидентам ЦРУ придется поднапрячься
Виктор Олевич напомнил: российские граждане работают в американских миссиях, но это в основном обслуживающий персонал. «На серьезные должности россиян не берут, - подчеркнул он, - а значит компенсировать за их счет резкое сокращение дипломатического персонала вряд ли получится».
Олевич не исключил теперь сложностей в работе консульств, - например, замедлится выдача виз. «Но российское посольство, генконсульство и торгпредство справляются же со своими обязанностями в США, - указал он. - И американцы справятся со своими обязанностями, если не будут использовать свои средства в недипломатических целях – для поддержки оппозиции, связей с различными прозападными организациями и подпитки их средствами».
Олевич допускает, что замедлится и неофициальная, а точнее разведывательная деятельность. «Когда столько дипломатов должны покинуть территорию РФ, несомненно, это скажется и на возможностях резидентуры», - подытожил эксперт.
Напомним, посол США в России Джон Теффт глубоко разочарован решением Москвы об ответных мерах в адрес американских дипломатов, посольство заявило российской стороне протест, сообщила ранее глава пресс-службы дипмиссии Мария Олсон. А предшественник Таффта Майкл Макфол, которого цитирует телеканал RT, назвал ответные меры Москвы «несправедливыми», так как «Соединенные Штаты не вмешивались в российские выборы».

КОМАНДАНТЕ С РЕВОЛЬВЕРОМ
– Вы говорите, что во время вашей первой близкой встречи у Фиделя на поясе был револьвер…
– Всегда был. И на Кубе, и здесь, в СССР.
– И во время встреч с Брежневым? Ваш коллега генерал Титков рассказывал, как ему перед встречей с Леонидом Ильичом пришлось «разоружать» Ясира Арафата…
– Я знаю эту историю. Но то две разные фигуры и по значению, и по менталитету, и по общему уровню развития. Фидель прекрасно понимал, куда можно идти с пистолетом, а куда нельзя. Но ему было гораздо спокойнее не расставаться с оружием, и у себя в гаванской резиденции, и даже на наших охраняемых объектах.
– Известно, что, когда братья Кастро приезжали на охоту в СССР, они привозили свои винтовки М-14. В ваши времена дело так же обстояло?
– С Фиделем я на охоте не был, а вот с Раулем – неоднократно. Он пользовался нашим оружием.
– А члены Политбюро? Своё привозили или брали для них приготовленные ружья?
– Наши охраняемые приезжали со своими ружьями, пристрелянными, теми, что считали лучшими. У каждого члена Политбюро их было много. У Брежнева, у Гречко – сотни стволов. А в охотхозяйстве тоже были и ружья, и карабины. Там выбирали в зависимости от статуса гостя. Если ты большой руководитель – лучшее давали, если попроще, то и оружие соответствующее.
– Ваш коллега Алексей Алексеевич Сальников рассказывал мне, что в хрущёвские времена они как-то вылетели из Пицунды якобы в Ярославль, а оказались в Североморске, откуда команданте уже отправили на родину. У вас бывали такие случаи?
– Совершенно правильно. Так делали и мы. Я помню, когда Фидель в 1981 году был на съезде, а в 1982 году на похоронах Брежнева, я его дважды отправлял домой на Кубу. В прессе давалась информация, что он вылетает, скажем, из Шереметьево. На самом деле и аэропорт вылета, и самолёт для Фиделя, и маршрут были засекречены. Охотников до покушений на вождя кубинской революции было предостаточно.
– Недавно наш президент рассказывал, что, когда он беседовал с Фиделем о покушениях на него и о том, как ему удалось избежать трагических последствий, тот ответил: «Дело в том, что своей безопасностью я всегда занимался сам».
– Верно. Моё наблюдение. Где-то в особняке или резиденции собираются члены кубинской делегации и свои вопросы обсуждают. Обычно в кинозале. Ситуация спокойная, контролируемая, ведь дело происходит на строго охраняемом объекте. И в какой-то момент мне нужно войти и объявить, что пора, допустим, выезжать или кто-то к ним приехал. Их сидело человек пять-шесть. Я захожу и вижу, что никто, кроме Фиделя, на звук открывшейся двери не реагирует. Тут же замечаешь его внимательный взгляд. Что бы там ни шелохнулось, он всё замечал. Он всегда был настороже. Кстати, он никогда никого не посвящал в свои планы, как бы близко человек к нему ни стоял.
 – Говорят, на Кубе у него были десятки резиденций и никто не знал, в какой из них он будет ночевать…
– Он постоянно менял их, это правда. Даже у нас в стране во время дружественных визитов его невозможно было найти утром в тех апартаментах, которые были для него подготовлены. Мне, правда, было прекрасно известно, где и с кем найти Фиделя, но для посторонних место его ночёвки было засекречено, причём им самим. Вспоминаю его визит в СССР в 1972 году по маршруту Москва – Завидово – Воронеж – Минск. В резиденциях каждому из гостей в соответствии с его положением выделялись апартаменты. Но искать каждого по отдельности было бесполезно. Утром я обнаруживал кубинских гостей, спавших как попало, иногда даже в самой маленькой комнате. В основном вместе с Фиделем были его сын Хосе, помощник Чоми Баруэкос и министр внутренних дел и безопасности Хосе Абрантес. И так было постоянно.

В 1986 году Фидель участвовал в XXVII съезде КПСС


ЗАПРЕТНАЯ КРАСНАЯ ЛИНИЯ
– Ещё раз о знакомстве и начале более плотной работы. Как развивается процесс? Насколько близкими могут быть отношения охраняемого и охранника? Они могут чай пить, застольную беседу вести?
– Здесь надо сразу сделать разграничение. Если ты работаешь со своим охраняемым, то это одни условия, если с иностранным гостем – другие. Проведу сейчас такую параллель. Александр Коржаков сейчас книжку написал, «Бесы». Он, конечно, во всех книжках, что называется, грязи навалил, но тут уж особенно. Вот в его случае отношения с Ельциным стали недопустимо близкими. Такие отношения между охранником и охраняемым лицом должны быть исключены. С учётом немощности и определённых недостатков Ельцина, Коржаков стал просто его подменять. И Ельцин правильно сделал, что уволил его. Особенно если учесть особенности личности Александра Васильевича.
– А вы работали с Коржаковым?
– В то подразделение, где он работал, Коржаков попал с моей подачи. Сам-то он об этом, наверное, уже не помнит. В 1975 году я был назначен отвечать за боевую и физическую подготовку в Управлении личной охраны. Это когда я в опале был. Но руководство нашего 18-го отделения ко мне хорошо относилось, и Герман Анатольевич Романенко сказал: «Сергей, ты всё равно сейчас будешь какое-то время не у дел, сможешь – подтяни физподготовку». А сложилась у нас такая ситуация: из 12 подразделений 9-го управления КГБ по спорту мы заняли последнее место. И генерал Шорников, подводя итоги, сказал: «Вообще-то, надо посмотреть, кому мы доверяем жизнь наших лидеров, если они даже подтянуться не могут…» Для начала мы на следующей спартакиаде своими силами вышли с последнего места на шестое. А потом стали бороться за первые места. Коржакова я «приглядел» для нашей волейбольной команды… А возвращаясь к отношениям с охраняемыми лицами – есть красная запретная линия, которую переступать нельзя. А Коржаков её переступил.
– Иногда ведь сотруднику охраны могло показаться, что его особо отмечают, что охраняемое лицо проявляет к нему больше внимания, чем к другим…
– Всегда должен быть внутренний барьер. Фамильярность, панибратство тут недопустимы. Особенно в работе с иностранными гостями.
– Вы в школе КГБ учились на факультете с изучением испанского языка. Насколько серьёзной там была подготовка?
– По количеству учебных часов мы немного отставали от иняза. От двух до четырёх в день.
 – А работали с вами носители языка или наши?
– С нами занимались преподаватели, учившиеся у «настоящих» испанцев, тех, кто приехал в СССР во время Испанской войны.
– Когда вы смогли свободно общаться по-испански с нашими гостями?
– Вы очень интересный вопрос задали. Поэтому отвечаю откровенно. Приехал к нам Фидель, а в рамках визита наш генерал встречался с соответствующим ему по должности кубинцем. И взял меня, только-только закончившего школу КГБ, в качестве переводчика. Разговорная практика (имеется в виду с носителями языка) у меня почти отсутствовала, да и вообще на переговоры берут переводчиков-синхронистов, а это другой уровень. И я по-настоящему «плыл». Свободным у меня испанский стал, когда я с утра до ночи работал с Луисом Корваланом. Но той базы, которую давали нам в школе КГБ, было вполне достаточно для обычной работы на уровне общения с кубинскими сотрудниками охраны, их начальниками. Для организации процесса обеспечения безопасности, взаимопонимания и взаимодействия этого вполне хватало.

Та самая фотография от Фиделя с надписью «По-братски обнимаю» из архива Сергея Голосова


КАК БЕРЕГЛИ «КУБИНСКОГО ЖЕРЕБЦА»
– Фидель Кастро был крайне популярен в СССР, причём, как мне кажется, больше у прекрасной половины. Приходилось ограждать его от поклонниц? И сам он как к ним относился?
– Женщины всегда питали к Фиделю особый интерес. На родине, вы знаете, он получил прозвище Жеребец. У него было достаточно детей, в том числе, как считают, и у нас в стране. Его контактам я не препятствовал и не способствовал, это не входило в мои функции. Но желающих быть к нему поближе было немало.
А бывали случаи, что от поклонников его приходилось по-настоящему защищать. Я имею в виду, например, визит Фиделя на XXVI съезд КПСС в 1981 году.
– Что это были за события?
– В тот раз на мои плечи легла охрана кубинской делегации в полном объёме. Очень сложно было привлечь нужное количество квалифицированных сотрудников. На съезд прибыло довольно много гостей со статусом охраны по нашему ведомству, поэтому мы располагали ограниченными силами.
В течение двух недель мне приходилось бессменно находиться на работе. И важная особенность: наш главный охраняемый был относительно молодого возраста. Пожилые секретари братских компартий, не говоря уж о наших, возвращались к себе в резиденцию и больше никуда не выезжали, тем более ночью. У нас обстановка была другая. А ещё из-за разницы в часовых поясах кубинцам было удобнее работать ночью, так что нам спать особенно не приходилось – два-три часа в сутки.
– Кубинцы в резиденции сидели или выезжали по ночам?
– Вообще-то, программа никаких ночных выездов не предусматривала, но в неё приходилось вносить коррективы. Однажды я отпустил почти всю охрану, и тут кубинцы устроили мне проверку на профпригодность. В два часа ночи меня проинформировали о том, что Фидель хочет совершить поездку по ночной Москве. В принципе, задача была не очень сложной, если бы не один момент. Мне показалось, что команданте решил «пойти в народ», чтобы почувствовать, насколько его помнят советские люди. А наш народ этого яркого политического лидера никогда и не забывал.
По просьбе Фиделя мы сделали остановку на смотровой площадке Ленинских гор, где, несмотря на позднее время, было довольно много людей. Тут же они окружили нас, начались здравицы в честь советско-кубинской дружбы. Многие, особенно девушки, пытались кинуться в объятия к Фиделю. Было трудно сдерживать напор толпы, но, подтянув резерв и мобилизовав кубинских охранников, мы сумели организовать плотное кольцо. Правда, без пуговиц на пальто остались, но что делать… Я время от времени косил глазом на Фиделя, и мне казалось, что он оценивает нашу работу.
Уже под утро, когда мы подводили итоги с начальником кубинской охраны, он сказал, что Фидель оценил нашу работу на «отлично» и по накалу сравнил эту операцию с инцидентом в Нью-Йорке в 1960 году, когда во время встречи Хрущёва и Кастро специально подобранная толпа пыталась вмешаться в процесс. Тогда советской охране пришлось идти врукопашную. Особенно, как говорят, отличился начальник управления двухметровый гигант генерал Захаров. Но случай на Ленгорах всё-таки был в дружественной стране…
– Ветераны «девятки» рассказывали, что в хрущёвские времена кубинские лидеры однажды несанкционированно покинули резиденцию и отправились гулять по Москве. Было такое?
– Я тоже об этом слышал, но, когда я работал с ними, ничего нештатного мы старались не допускать. О неожиданной поездке на Ленгоры я рассказал, но там мы всё контролировали. Истории были с кубинским лидером разные. В 1972 году он приехал к нам из ГДР со здоровенным синяком на лице. Официальная версия – гонял в баскетбол и упал…
– Кстати, о спорте… Насколько я знаю, его часто приглашали на футбол и хоккей. Ему это нравилось?
– Мне не приходилось сопровождать Фиделя в Лужники. Рауля – да. Ему нравились оба вида спорта.
– В последние годы жизни Кастро часто видели на телеэкранах в адидасовском спортивном костюме. А как он ходил в домашних условиях в 1970-е – 1980-е?
– Исключительно в военной форме. Или в полевой, или в парадной. Но зимнего головного убора соответствующего у него не было. У нас он обычно в ушанке ходил.
– Фиделю были свойственны определённые вредные привычки: сигары, алкоголь. Что пили и курили кубинские гости?
– Насчёт старшего Кастро не могу точно сказать, мне кажется, что в те годы – вино. Рауль пил водку, но немного.
– Сергей Яковлевич, а как кубинские лидеры отмечали наших сотрудников за понравившуюся им работу? И за что вообще можно было ожидать поощрения?
– Вообще-то мы работали не за похвалу, а просто профессионально выполняли свою работу. А поощрения получали за точное выполнение заданий, за оперативность, за работу в сложных условиях. Вот пример. Во время XXVI съезда КПСС мы были с Кастро в Одессе. Его сопровождал Хосе Абрантес, уже член Политбюро в то время. Он подошёл ко мне и сказал, что ему нужно досрочно уехать. Пока они расселялись, я всё организовал и говорю ему: «Вот билет ваш, вылет тогда-то». Он тогда взял меня за руку, подвёл к Фиделю и говорит: «Ну и комиссар у вас! Как он работает!»
После каждого визита охранников чем-то отмечали, награждали. После того визита подходит ко мне помощник Фиделя и говорит: «Тебя приказано особенно наградить». Я говорю: «Ничего не надо, у меня есть фотография с Фиделем на память».
– А что на ней написано?
– «По-братски обнимаю!» И для меня эта фотография стала самой лучшей наградой….

Но и это не все. С приближением Второй мировой войны альянс двух диктаторов – правителя Ирана Реза-шаха Пехлеви и Гитлера – становился для нас все более угрожающим. Усилиями германских эмиссаров Иран превратился в плацдарм, с которого проводились поощряемые Берлином враждебные СССР акции. ГРУ располагало информацией, что Гитлер рассматривает Иран как коридор для вторжения немецких войск в Азербайджан с целью захвата нефтяных месторождений и для прохода в Индию через Афганистан.
25 июля 1941 года фюрер в категоричном тоне потребовал от Резы-шаха вступить в войну на его стороне. Но большинство членов Высшего военного совета высказались против, и шах решил выждать. Тогда в Тегеран тайно прибыл шеф абвера адмирал Канарис, чтобы подготовить переворот с целью свержения сомневающегося союзника. Адмиралу было на кого опереться: все государственные учреждения, 50 национальных министерств, меджлис (парламент) кишмя кишели агентами абвера. Переворот был назначен на 22 августа, но Канарис, надеясь, что шах «образумится», перенес дату на более позднее время.
Сталин, опасаясь, что промедление обернется появлением двух новых фронтов – турецкого и иранского, – отдал приказ, и рано утром 25 августа 1941 года 17 отборных дивизий Красной Армии заняли север Ирана и начали продвижение к Тегерану.
Согласно 6-й статье советско-иранского договора, подписанного Лениным в 1921 году, мы имели право ввести войска в Иран, если какая-то третья держава попытается превратить его территорию в базу для военных выступлений против Советской России. Сталин воспользовался договором. И очень вовремя, так как в полдень того же дня посол Германии в Тегеране фон Этель вручил Резе-шаху ноту, за которой могло последовать вторжение в Иран фашистских войск.
Ввод наших дивизий в Иран не только умерил пыл местных сторонников фюрера, но и подручных Канариса – переворот вообще сняли с повестки дня, так как Реза-шах покинул страну. Трон занял его сын Мохаммед Реза Пехлеви, который для немцев был terra incognita.
Кроме того, появление наших войск в Иране настолько отрезвило горячие головы в военном командовании Турции, что оно решило отложить вторжение в Закавказье до взятия Гитлером Москвы.

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ
Когда в 1930 году директор маслобойного завода Андрей Васильевич Вартанян, заполучив каким-то неведомым образом иранское подданство, отправился из Ростовской области в Иран, он уже был связан с советской внешней разведкой. Связь эта длилась два с лишним десятилетия. Вернувшись в родные пенаты в 1953 году, Андрей Васильевич Вартанян еще долго занимал скромную гражданскую должность, но пенсию получал по тарифу офицера-чекиста.
Первые шесть лет в Табризе Вартанян-отец жил с петлей на шее: не раз его сажали в иранскую тюрьму, подозревая в связях с советской разведкой. Но всякий раз выпускали, так и не сумев ничего доказать. Во время его отсидок больше всех страдали дети: две девочки и двое мальчиков – и за отца боязно, и есть нечего, да и не на что. Помогали сотрудники тегеранской резидентуры, выступавшие под видом родственников. На встречи с ними мать брала самого шустрого из детей – Геворка. А так как явки проводились в тревожной тиши ночи, то именно тогда у будущего разведчика возник вкус ко всему тайному…
В 1936 году Вартаняны перебрались в Тегеран, где глава семейства быстро преуспел на ниве коммерции и стал уважаемым членом столичного общества. Продукция его кондитерской фабрики славилась на весь Иран, и 200 тысяч армян диаспоры гордились им. Никому из его окружения и в голову не могло прийти, что преуспевающий фабрикант живет еще и тайной жизнью, а дом его – «сапожная мастерская» (так на профессиональном жаргоне называлось место, где мастерили паспорта для разведчиков-нелегалов из Союза). Лишь один Геворк знал наверняка, что отец работает на советскую разведку. Вскоре и он занялся тем же промыслом – стал выполнять разовые поручения: по описанию встретить в назначенное время в обусловленном месте человека, припрятать то, передать это. Конспирация превыше всего, и каждый из двух Вартанянов, как на конвейере, выполнял только свою операцию. Ничего не поделаешь – суровый закон профессии.

В РАЗВЕДШКОЛЕ
В начале 1942 года резиденту Агаянцу стало известно, что англичане под крышей молодежного любительского радиоклуба открыли в Тегеране разведывательную школу. Из условий набора было ясно, что ее деятельность направлена против СССР: искали молодых людей из обеспеченных семей, владеющих русским языком. Таких можно было найти только в армянской или таджикской диаспоре, и Вартанян-младший получил приказ резидента внедриться.
Геворк произвел достойное впечатление на членов приемной комиссии: для своих лет более чем развит, в общении приятен, может поддержать беседу на трех языках – русском, фарси, армянском. А покорил он экзаменаторов даром экстрасенса и бунтующей честностью: громогласно заявил, что идет в разведку, чтобы «срубить денег», и как можно больше.
Первое занятие в разведколе было посвящено истории возникновения Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС) – английской секретной службы и роли автора книги «Приключения Робинзона Крузо» в ее становлении. Оказалось, что основным видом общественной деятельности Дефо был шпионаж. Слушателям – их было около 40 – сообщили: «Все привыкли, что героями шпионских историй всегда выступали либо сотрудники спецслужб, либо дипломаты, либо политики. А между тем шпионажем успешно занимались и посвятили ему большую часть своей жизни многие всемирно известные писатели. К примеру, с появлением писателя Дефо на политической арене пробил час рождения СИС».
Английские преподаватели не переставали восхвалять свою спецслужбу в течение всего курса обучения, что за шесть месяцев набило оскомину всем курсантам. Впрочем, во время наших встреч Геворк Андреевич никогда не стремился принизить значение тех специальных и общих дисциплин, которым его обучали англичане. Там работали преподаватели высочайшей квалификации и настоящие профессионалы. Под их руководством адепты овладевали искусством вербовки, методами выведывания информации, способами разоблачения «подстав» из агентов НКВД. Прививали навыки шифровки и дешифровки, радиосвязи и фотографирования, учили диверсионному делу и тайниковым операциям. Натаскивали, как из купленных в аптеке порошков и куска мыла изготовить бомбу, как ударом ладони убить человека. В общем, готовили универсалов – мастеров замысловатых акций и супердиверсантов.
Со слов Геворка Андреевича, все 45 лет своей разведывательной деятельности он с благодарностью вспоминал английских наставников и на все 100% использовал приобретенные в знания и навыки, кроме, по его определению, «кровожадных» – подготовки терактов и убийств. Часто во время наших встреч он по памяти цитировал целые абзацы из наставлений для разведчиков (при том что минуло 70 лет со времени его учебы в разведшколе). Вот один из них: «Никогда не перегружай себя работой, ибо проблем всегда больше, чем ты как аналитик в состоянии решить, а доступных сведений всегда больше, чем ты сумеешь обработать. Запомни: лучшие мысли приходят в свежую, не слишком занятую голову».
Отдельные сентенции из учебных пособий, которые огласил мне Вартанян, звучат афористично и могут служить руководством к действию в повседневной жизни рядовых граждан, далеких от шпионского промысла: «недоверие – мать безопасности»; «не играй, пока не узнаешь правил»; «умей слушать – и тебе все расскажут»; «нет неразрешимых проблем, есть неправильные решения»; «нет безвыходных ситуаций, есть их непонимание»; «если что-то выглядит как совпадение, это скорее всего не совпадение. Конечно, жизнь полна настоящих совпадений, но…»
Конспирация у англичан была строжайшая – обучение только с напарником. Расписание составлено так, что курсанты не имели возможности ни случайно встретиться, ни общаться – все для того, чтобы будущие агенты не знали друг друга. Армян готовили для заброски в Армению, таджиков – в Среднюю Азию. Обо всем происходящем в школе «Амир» (псевдоним Геворка, под которым его знали в тегеранской резидентуре и на Лубянке) докладывал лично Агаянцу.
Окончив школу в конце 1942 года, Вартанян стал «дипломированным» специалистом диверсионно-разведывательного дела. Стоит ли говорить, что никаких документов, подтверждающих присвоение ему этой специальности, он на руки не получил.
Как только Вартанян завершил учебу, у англичан начались проблемы: мало кто из заброшенных в СССР выпускников вышел на связь. А те, кто вышел, были перевербованы и работали под «колпаком» – под диктовку НКВД. Англичане заволновались, ведь в предприятие они вложились некопеечно, да и престиж нельзя было ронять, поэтому изо всех сил пытались отыскать «кротов» – «информаторов Советов», инфильтрованных в школу. Но вскоре поняли тщетность своих усилий и учебное заведение закрыли. Резидент Агаянц торжествовал: «Карфаген пал!»
В заключение нашей встречи Геворк Андреевич резюмировал:
– То, к чему нас готовили в школе, наставники не называли шпионажем – только разведкой. Я долго размышлял, в чем же разница между этими понятиями. И, в конце концов, пришел к выводу, что между «благородной разведкой» и «низменным шпионажем» нет различий, ибо цели, методы, стиль работы, оснащение шпиона и разведчика абсолютно идентичны. Разница существует лишь в общественном, идеологическом и эмоциональном восприятии этих терминов и зависит от точки зрения каждого из участников дискуссии. Могу подписаться под этими словами…

РАЗГОВОРЫ НА ВОЛЬНУЮ ТЕМУ
Однажды, чтобы вызвать Геворка Адреевичана на откровения о роли разведки и контрразведки в системе специальных служб, я затеял дискуссию. Начал так:
– Всякий профессионал по-своему видит окружающий мир: психоневролог отличит в толпе холерика от психопата; мошенник – «упакованного лоха» от денежного, но бдительного провинциала, приехавшего в столицу за покупками; лингвист определит, из Уфы вы или Вологды. А что же контрразведчик? – При этом я ткнул пальцем себя в грудь и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Считаю, что контрразведчик должен уметь все: стрелять из всех видов стрелкового оружия, водить машину любой марки, написать статью и принять роды. К тому же талантливый контрразведчик – хороший актер, ведь сегодня надо сыграть роль психоневролога, завтра афериста, а послезавтра лингвиста. И не на сцене – в жизни!
Вартанян воскликнул:
– То же самое делают разведчики! – и добавил: – Ведь и те и другие – добытчики информации и «охотники за головами», то есть вербовщики…
Но этого мне показалось мало, и я решил зайти с другого конца:
– Если разведчик выслеживает и расставляет силки, в основном для дичи непуганой – беззаботных обладателей секретов, то контрразведчику куда как труднее, ведь он всегда идет по следу профессионала, осведомленного о методах работы спецслужб вообще и контрразведки в частности. Поэтому он должен лучше «видеть поле», уметь прогнозировать и просчитывать игру на несколько ходов вперед, чтобы опередить своего противника…
Геворк Андреевич, наконец, раскусил мои провокационные потуги и свернул развиваемую мною тему.
– Одно скажу: разведчик может потратить 100 тысяч долларов на приобретение сведений технического характера, а чтобы их заполучить в ходе научных исследований, которые будут продолжаться месяцы, а может, и годы, понадобятся миллионы и миллионы долларов. Вот вам и реальная экономия, которую приносят разведчики. А контрразведчики смогут сделать то же самое? Нет, конечно! Но они призваны охранять добытое разведчиками. Поэтому богу – богово, а кесарю – кесарево, то есть пусть каждый занимается своим делом.
Или вот еще случай. В книге воспоминаний генерала Н. из руководства СВР я наткнулся на рассуждения о нелегальной разведке и ее бойцах: «Все страны, которые заботятся о своей безопасности, занимаются разведкой, в том числе и нелегальной. Последняя в силу исторических и политических причин была более присуща Советскому Союзу, чем остальным странам мирового сообщества. Советская разведка, имея весьма ограниченные возможности упрятать своих сотрудников в каких-то неправительственных учреждениях (ввиду малого количества таковых в СССР), в тех, что на языке западных спецслужбистов называются учреждениями «глубокого прикрытия», вынуждена была поставить на конвейер производство разведчиков-нелегалов, превращая в иностранцев представителей разных народов, населявших СССР».
С тех пор мне все время хотелось задать Геворку Андреевичу, солдату невидимого фронта, один вопрос. Не традиционно-банальный и глупейший по своей сути вопрос, что обычно журналисты задают профессионалам всех мастей – маршалам, проктологам, каскадерам, шоферам: «Доведись вам начать жизнь сначала, вы бы опять стали тем, кем стали?»
Мой вопрос был сродни обсуждаемым с Вартаняном темам, поэтому я не хотел услышать «идеологически выдержанный» или формальный ответ. Сложившиеся между нами доверительные отношения и взаимная симпатия предполагали другой – не импровизированный, а осмысленный ответ. И тогда я спросил:
– Есть ли у англичан и американцев нелегальная разведка?
Взгляд Вартаняна был иронично снисходительным, а ответ кинжально резким:
– Нет у них нелегалов, потому что ни один американец больше года советской жизни не выдержит. Шутка! Но в каждой шутке – лишь доля шутки. А если серьезно, то, насколько мне известно, западные спецслужбы используют своих нелегалов для выполнения в нашей стране разовых заданий. Зашлют его на три месяца, ну, на шесть. Сделал дело – давай обратно. А наши в чужой стране десятилетиями работали, потому и результаты приносили. И такой вот Службы нелегальной разведки, как была создана у нас еще в 1922 году, ни у кого нет. Разве что израильский Моссад имеет нечто подобное. У них ведь во всех странах очень сплоченные диаспоры. Моссад вполне может на них опираться и использовать в своих интересах. На практике это выглядит так: Моссад вербует своего соплеменника, и он становится разведчиком-нелегалом в той стране, где проживает, а дальше – цепная реакция, эффект домино: он вербует себе подобных, из своего окружения. В итоге – резидентура нелегалов, руководимая из Моссада.

НА КРАЮ ПРОВАЛА
На одной из встреч я спросил Геворка Андреевича, какую из проблем разведки вообще и нелегальной разведки в частности он считает главной. Ответил он мгновенно, потому что для себя давно уже все решил:
– Предатели – вот главная проблема всех разведслужб мира. Именно предатели виновны в провале Абеля, Молодого, Олдрича Эймса… Но есть еще один фактор, который может косвенно способствовать провалу. К косвенным факторам я отношу беспечность самого разведчика, а также форс-мажорные обстоятельства. Коварство все в том, что теоретически предусмотреть их можно, а реально преодолеть в жизни – нет! В фильме «Семнадцать мгновений весны» этот форс-мажор убедительно показан: «пианистка» Кэт, «чистокровная немка», при родах вдруг обнаружила знание русского языка, что привело к провалу берлинской резидентуры, ну, во всяком случае, той ее части, которой руководил Штирлиц… Нечто подобное случилось и с нами, вернее, с Гоар. Мне это стоило миллионов загубленных нервных клеток…
Было так. Рассказывает Геворк Андреевич: «Нас пригласили на ужин в одно уважаемое общество. Мы отправились пешком, чтобы прийти в точно назначенное время – там нельзя приходить ни минутой раньше, ни позже. По дороге встретили женское ателье, и Гоар вдруг вспомнила, что ей надо сделать укладку волос. Она – внутрь, я гуляю у здания. Когда до ужина оставалось 10 минут, я заглянул в окно. Гоар сидела метрах в трех и сушила волосы под колпаком. Показываю ей часы – пора! В ответ она как заорет по-русски: «Жора, я уже иду!» Меня аж вверх подбросило, но в следующий миг заорал уже я: «Прыгай в окно, бежим!» Ужом Гоар выскользнула из-под колпака и выпрыгнула из окна прямо мне в руки. На ужин успели, но весь вечер в ушах у меня ее крик стоял. Гоар успокаивала меня: «Никто ничего не слышал – все были под колпаками, а мастера чаевничали в подсобке. На том и успокоились…
На следующий день я дежурил у аппарата. Принял радиограмму в одну строчку. Такие Центр посылал только в случае провала, и я решил, что пришел приказ сматывать удочки. Вчера мы успокоили себя, что все обошлось, а сегодня – радиограмма в одну строчку. Значит, провал!.. С трудом, но взял себя в руки, принялся за расшифровку. А там… мать моя родная, держите меня семеро: «Полковника Вартаняна Г.А. поздравляем с присвоением звания Героя СССР».
– За предотвращение убийства Сталина, Рузвельта, Черчилля в Тегеране в 1943 году? – предположил я.
– Нет. За Тегеран я получил благодарственную телеграмму из Центра еще в 1943 году. А Героя мне присвоили за все то, что мы с Гоар успели натворить до 1984 года, и по случаю моего шестидесятилетия… Но вернемся к радиограмме. Я успокоился – обошлось без провала! Сижу, глаз не могу оторвать от поздравления, а вижу лицо Юрия Владимировича Андропова. Ведь это благодаря ему я стал полковником.
– Вы лично были знакомы с Андроповым?
– Лично знаком не был, – с апостольским спокойствием ответил Вартанян, – просто однажды Юрий Владимирович очень заинтересовался информацией, полученной от нас. Надо сказать, то было уже не первое сообщение, которое за моей подписью попало к нему на стол. Спрашивает он начальника внешней разведки Сахаровского Александра Михайловича, который-то и докладывал сообщение: «А в каком звании этот «Анри»?»
Сахаровский объяснил, что я вообще не проходил аттестации. Андропов попенял ему, дескать, «не цените вы кур, которые вам золотые яйца несут», и предложил исправить положение. Не прошло и месяца, как мне присвоили первое воинское звание – капитан. Было мне тогда уже 44 года. У Гоар даже домашняя шутка появилась: «Мой муж карьерист, ему всего лишь 44, а он уже капитан!» Ничего, наверстал – в 1975 году, то есть через семь лет, я уже в полковниках ходил. Евгений Максимович Примаков принял эстафету от Юрия Владимировича и продолжил опекать меня. В его бытность директором Службы внешней разведки я получил пять боевых наград – как участник Великой Отечественной.

ПАРТИЙНАЯ КОПИЛКА
Вартанян привычно похлопал меня по плечу, я же, надеясь, что мой вопрос не прозвучит диссонансом в обсуждаемой теме, спросил, как же он, не будучи аттестован и не получая денежного довольствия, платил партийные взносы.
– Ну, начнем с того, – улыбнулся Геворк Андреевич, – что до 1958 года я не состоял в КПСС, поэтому никаких взносов не платил. А с 1968 года, когда меня аттестовали, бухгалтерия с моих окладов забирала в партийную копилку то, что было положено.
Но я хотел услышать от Вартаняна совсем другое: делал ли он отчисления в пользу СССР с тех миллионов, что зарабатывал в США и в Западной Европе, когда «сидел под корягой» – работал под прикрытием торговца персидскими коврами? Чтобы «простимулировать» его, я зачитал заметку из газеты «Труд» о Сергее Каузове, чиновнике «Совфрахта», который полтора года состоял в браке с Кристиной Онассис, дочерью «адмирала» танкерного флота миллиардера Аристотеля Сократа Онассиса.
Морганатический союз Каузов–Онассис, длившийся 16 месяцев, в конце концов, распался. Кристина не выдержала и потребовала развода, заявив, что «их любовное судно разбилось о бытовые рифы». Чтобы подсластить пилюлю бывшему мужу, она отстегнула ему пару танкеров. И он, став судовладельцем, организовал в Афинах свою фирму.
Через некоторое время Каузова призвали в Москву. С ним лично хотел пообщаться Арвид Янович Пельше, председатель Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС. Его, хранителя «партийной копилки», интересовал вопрос, в какой валюте – драхмах или рублях – новоиспеченный капиталист Каузов собирается платить партийные взносы и как можно проверить, сколько он зарабатывает в месяц? Сошлись на том, что к Каузову будет прикомандирован бухгалтер с Лубянки, который-то и будет переводить валюту в СССР. Действительно, в партийно-чекистскую кассу Каузов исправно вносил платежи вплоть до развала Советского Союза.
Я ожидал, что Вартанян на этот посыл ответит шуткой, ибо, во-первых, на встречах продолжал действовать введенный им гриф секретности «Не подлежит оглашению». Во-вторых, каждый раз, когда он хотел что-то скрыть, вводил в действие формулу «когда не до шуток – переводи все в шутку». Но на этот раз Геворку Андреевичу было не до юмора.
– Мой отец, фабрикант, работая в Иране во время Великой Отечественной войны, передал советскому правительству деньги из личных сбережений на постройку танка. Разве я, торговец персидскими коврами, зарабатывая миллионы долларов во время холодной войны, мог нарушить семейную традицию и поступить иначе?!

БЕССРЕБРЕНИКИ
– А Гоар Левоновна, она была аттестована?
Я встретил взгляд Геворка Андреевича. Так смотрят взрослые на детей, услышав, например, «А почему дождь?».
– В кадрах решили, что звание ей ни к чему. Однако в 1986 году, когда нас вывели в Союз окончательно, Чебриков Виктор Михайлович, в ту пору глава КГБ СССР, назначил ей полковничью пенсию – 250 рублей. По тем временам хорошие деньги. Сейчас она получает пенсию по старости, плюс «лужковскую надбавку».
– Столько десятилетий смертельного риска – и всего лишь двухкомнатная квартира в Москве и «лужковская надбавка»?! Понятное дело, из-за кордона вы вывезти ничего не могли, но, может, хоть от отца что-то осталось?
– Когда вначале 50-х мы приехали из Тегерана в Ереван, нам хотели дать квартиру, но отец отказался. Сказал, что мы люди обеспеченные, обустроимся сами. Купили в Ростове двухэтажный дом, – Геворк Андреевич протянул мне фотографию и пожелтевшую купчую. – Теперь в доме живут 12 семей – более 40 человек. Никогда у меня не поднимется рука написать заявление на их выселение, чтобы вернуть свой дом. Да и вообще, богат не тот, у кого много, а тот, кому хватает. Нам с Гоар хватает.
…Прожив без малого 88 лет, Геворк Андреевич, бесспорно, самая крупная звезда в иконостасе нашей разведки, тихо ушел из жизни в московской клинике 10 января 2012 года. Таков удел только успешных разведчиков.

В МОСКВУ, В МОСКВУ…
Лишь в последние годы XX века были обнародованы данные о том, как Кузнецов оказался в Москве. Вот что об этом рассказывает Рахман Леонид Федорович, один из руководителей советской контрразведки 1930-х:
– В середине 1938 года мне на Лубянку позвонил нарком НКВД в Коми АССР Журавлев Михаил Иванович и без долгих предисловий сказал: «Леонид Федорович, у меня на примете молодой, очень одаренный наш негласный сотрудник с поразительными лингвистическими способностями. Прекрасно владеет немецким языком. Я убежден, что его надо использовать в Центре, а здесь ему просто нечего делать…» Предложение меня заинтересовало. Я знал, что без серьезных оснований Журавлев никого рекомендовать не станет. А у нас в Москве в последние два года погибло много опытных, настоящих чекистов, и некоторые линии и объекты были оголены. «Присылай, – ответил я, – пусть позвонит мне домой». Несколько дней спустя мне на квартиру позвонил Кузнецов. Надо же было так случиться, что в тот момент у меня в гостях находился старый друг и коллега, только что вернувшийся из длительной командировки в Германию, где он работал на нелегальных позициях.
«Товарищ Кузнецов, сейчас с вами будут говорить по-немецки», – сказал я и передал трубку другу.
Через пять минут беседы, прикрыв микрофон рукой, мой друг, выпучив глаза, прошипел:
«Что ты мне голову морочишь про какого-то Кузнецова? На том конце провода берлинец!»
Я рассмеялся, взял трубку и пригласил Кузнецова в гости.
Едва он переступил порог, мы с другом ахнули: ариец, истый ариец! Росту выше среднего, худощавый, стройный, с выправкой кадрового военного, блондин, нос прямой, глаза серо-голубые. В общем, типичный немецкий аристократ, а ведь всего-то уральский мужик! Сомнения отпали сами собой, и началось…
Мне удалось убедить руководство в целесообразности оформить Кузнецова как особо засекреченного спецагента с выплатой ежемесячно ставки, равной окладу оперуполномоченного центрального аппарата НКВД. Кроме того, его надо было обустроить в Москве.
С жильем в столице всегда было трудно, большинство кадровых сотрудников ютилось в коммуналках, отдельные квартиры предоставляли только начальствующему составу. Кузнецову с учетом той деятельности, которой ему предстояло заниматься (работать с немецкими дипломатами) выделили отдельную квартиру. Пришлось пожертвовать конспиративной квартирой в доме № 20 по улице Карла Маркса (ныне Старая Басманная). Придумали легенду: квартиросъемщик Шмидт Рудольф Вильгельмович – немец, родился в Саарбрюкене, в двухлетнем возрасте вывезен родителями в Россию, где вырос и выучился. На эту фамилию агенту выдали паспорт и свидетельство об освобождении от воинской службы по состоянию здоровья, чтобы не докучал военкомат. Теперь Руди Шмидт – инженер-испытатель авиационного завода с тремя кубарями в петлицах – старший лейтенант.
Что касается профессионального обучения, то Колонист давно уже не был новичком в оперативных делах, да и мы, кадровые чекисты, передали ему необходимые навыки конспирации, вербовки и работы с агентурой, способы выведывания и т.д. При своей одаренности он эти премудрости постигал в одночасье, что называется, «стриг налету». К началу войны я и остальные его операторы пришли к общему мнению, что Кузнецов – профессионал высочайшей пробы, разведчик от Бога…

В СВОБОДНОМ ПОИСКЕ
Чем увлекались иностранные дипломаты вообще и немецкие, в частности, в Первопрестольной конца 1930-х? Скупкой антиквариата, икон, ювелирных украшений, являвшихся фамильными реликвиями русской придворной знати. Секретари всех рангов всех посольств не считали для себя зазорными операции по продаже импортных часов и женского нижнего белья. Во внерабочее время дипломаты устремлялись в театры, на поиск красивых и уступчивых женщин. На начальном этапе в этих сферах и планировалось использовать Колониста, там предстояло ему искать встречи, завязывать знакомства.
Проплаченные НКВД репетиторы из Большого театра ставили Кузнецову литературное произношение, давали уроки хороших манер и обхождения с иностранными дипломатами и их женами. Не прошло и месяца, как он стал завсегдатаем антикварных и художественных салонов, театров, выставок и... ресторанов. Его видели с артистками в «Национале» и «Метрополе». Как-то вдруг все оказывались за столом с иностранными дипломатами. Неотразимый старший лейтенант блестяще произносил тосты, шампанское лилось рекой, языки развязывались, информация хлестала через край. За оргиями агент не забывал своего основного предназначения: добывание интересующей НКВД информации.
Когда Кузнецов полностью натурализовался в столичном бомонде и уже свободно ориентировался в мире его тайн и интересов, он по заданию своего оператора майора госбезопасности Василия Степановича Рясного сменил вектор поиска и зачастил в комиссионный магазин ювелирных изделий, что в Столешниковом переулке, где сотрудники дипмиссий, аккредитованные в Москве, совершали противозаконные сделки купли-продажи с москвичами. Усилия московского Управления НКВД были направлены на поиск в этой среде потенциальных источников информации.

НОВАЯ БИОГРАФИЯ
За полгода до начала Великой Отечественной войны Кузнецова по линии внешней разведки готовили к работе за границей с нелегальных позиций, однако нападение Германии на СССР спутало все планы. Николай подал рапорт на имя руководства НКВД с просьбой «использовать его в активной борьбе против вторгшихся на нашу землю фашистских орд на фронте». Но начальник 4-го управления НКВД генерал-лейтенант П.А. Судоплатов решил, что Кузнецов с его безупречным немецким и арийской внешностью принесет большую пользу, находясь в гуще врага за линией фронта. И Кузнецова стали готовить к специальной миссии.
В штабе немецкой части, разгромленной в декабре 1941 года под Москвой, были обнаружены личные дела погибших офицеров, которых в Берлине еще не внесли в реестр безвозвратных потерь. Показали их Кузнецову и удача, его приметы совпали с приметами некоего Пауля Зиберта: рост, цвет волос и глаз, размер обуви, группа крови – все один в один! Но главное в другом: дела не содержали фотографий владельцев, и генерал Судоплатов дал «добро» на реинкарнацию Кузнецова в Зиберта.
Кузнецову предстояло вжиться в свою новую биографию, согласно которой он  обер-лейтенант 230-го полка 76-й пехотной дивизии Зиберт Пауль Вильгельм, кавалер двух Железных крестов и медали «За зимний поход на Восток», в связи с ранением, полученным на Восточном фронте, до полного выздоровления является чрезвычайным уполномоченным хозяйственного командования (Виртшафтскоммандо) по использованию в интересах вермахта материальных ресурсов оккупированных областей СССР. Подобранная должность позволяла Кузнецову свободно перемещаться по занятой немцами территории, бывать, не вызывая подозрений, в различных учреждениях и иметь на руках денежные средства, большие, чем у обычного строевого офицера.
С помощью специалистов Главного разведывательного управления ГШ Красной армии Кузнецов до мельчайших подробностей изучил организацию и структуру германских вооруженных сил и их уставы; научился разбираться в наградах, знаках различия и званиях всех родов войск, полиции, подразделений СС. Чтобы Кузнецов вник в суть официальной субординации и неформальных взаимоотношений немецких военнослужащих и их нравов, его на три месяца определили в офицерский барак лагеря для немецких военнопленных № 27/1 в Красногорске. Позаботились и о расширении культурного горизонта «Зиберта»: организовали показ нашумевших в Германии довоенных кинокартин; выдали десяток романов, которыми зачитывалась молодежь Фатерлянда в 1930-х, ибо немецкую классику «Фауст», «Страдания молодого Вертера» И. Гете; «Разбойники», «Коварство и любовь» Ф. Шиллера; «Тристан и Изольда» Э. фон Оберга Кузнецов прочел в оригинале еще школьником.
Генералы НКВД и ветераны внешней разведки, которые по завершении спецподготовки экзаменовали Кузнецова-Зиберта, оценили «на ять» его навыки и способность выполнить задание любой сложности. В июле Николай Кузнецов под именем Грачев Николай Васильевич (псевдоним Пух) был зачислен в отряд специального назначения «Победители» под командованием капитана госбезопасности Д.Н. Медведева (кодовое имя Тимофей). Пуху предстояло работать по линии ликвидация имперских чиновников рейхскомиссариата Украины (РКУ).
25 августа 1942 года Кузнецов приземлился на парашюте в Сарненских лесах близ Ровно, который гитлеровцы сделали «столицей» оккупированной Украины, разместив там 246 учреждений, штабов и управлений центрального подчинения.

БОМБЫ ДЛЯ «ВЕРВОЛЬФА»
На первых порах пребывания в отряде Пух, помимо наездов в Ровно для ознакомления с зоной предстоящих боевых действий и приобретения связей среди военнослужащих гарнизона и рейхскомиссариата Украины, занимался поиском местонахождения сверхсекретного объекта – ставки Гитлера под кодовым названием «Вервольф» («Волк-оборотень»). Анализируя оперативную обстановку на занятой немцами территории, Кузнецов пришел к мысли, что объект находится не под Киевом, а вблизи Луцка или Винницы. Чтобы найти подтверждение своей гипотезе, он перелопатил местную прессу, издававшуюся под эгидой РКУ на украинском и немецком языках. В газете украинских националистов «Волынь» нашел статью, как в Виннице артисты Берлинской оперы провели концерт, который сам рейхсмаршал Герман Геринг облагородил своим присутствием. «Вблизи Волыни» вторило и другое издание – «Дойче Украинишецайтунг», извещавшее своих читателей, что постановку вагнеровской оперы «Тангейзер» в винницком театре почтил своим вниманием командующий вермахтом генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель.
«Что занесло всемирно известных артистов в украинское захолустье? – размышлял Кузнецов. – Стоп! Оперу обожает Гитлер... Нет, одной оперной версии недостаточно, чтобы делать окончательный выбор в пользу Винницы. Точку можно ставить, если она появится в более серьезном контексте…»
Появилась-таки! От «приятелей» из РКУ Пуху стало известно, что друг и любимец фюрера, он же верховный комиссар Украины Эрих Кох срочно убыл на несколько дней в Винницу. Туда же умчался, бросив все дела, еще один его «приятель» – штурмбанфюрер СС Ульрих фон Ортель. Накануне за рюмкой коньяка он обмолвился, что ему предстоит встреча с рейхсфюрером. Такое звание в Германии имел лишь один человек – Генрих Гиммлер, а он был тенью фюрера, значит…
Собранные факты и собственные выводы Пух доложил Тимофею и получил одобрение. Радистка отряда Валентина Осмолова отстучала на ключе шифровку в Центр. Реакция была мгновенной. 22 декабря 1942 года 10 наших бомбардировщиков дальней авиации в сопровождении усиленного эскорта истребителей нанесли бомбовый удар по «Вервольфу»…

ПОЖЕЛАНИЕ КОХА
Разведывательная информация, цена которой жизнь тысяч спасенных, собирается по крохам, и мимоходом брошенная фраза может стать предтечей мобилизации целых армий. Главное, правильно оценить услышанную фразу…
Кузнецову не удалось выполнить свою основную задачу – ликвидировать главу рейхскомиссариата Украины обергруппенфюрера СС Эриха Коха. Тот был недоступен. Находясь в его в кабинете  (по легенде обер-лейтенант Зиберт обратился к верховному комиссару за разрешением жениться на «фольксдойче») Пух не имел ни малейшего шанса даже дотянуться до своего пистолета.
Одарив просителя высочайшим дозволением на брак, Кох в завершение аудиенции наставительно произнес: «Не забивайте себе голову тыловыми романами, обер-лейтенант. Поскорее возвращайтесь в свою часть. Она находится на участке фронта, где в ближайшее время начнется сражение, которое решит судьбу Германии, где Советы будут разбиты!»
По возвращении в отряд Кузнецов слово в слово передал Тимофею «пожелание» Коха. Шифровкой оно было доложено в Центр. Военная разведка установила, что часть, к которой был приписан убитый под Москвой Зиберт, находится в районе Курской дуги. Населенные пункты, расположенные вблизи дуги, значились и в сообщениях Джона Кернкросса из «Кембриджской пятерки», и других наших надежных источников  как пункты генерального наступления вермахта, на которое Гитлер возлагал особые надежды.
Все данные, в том числе «пожелание Коха», были доложены Сталину. Подготовка к битве, переломившей ход войны, началась.

«ДЛИННЫЙ ПРЫЖОК»
Фильм «Тегеран-43» о предотвращении покушения на «Большую тройку» – Черчилля, Рузвельта и Сталина – в СССР увидели более 53 миллионов человек, но правды о том, откуда поступил сигнал о готовящемся убийстве лидеров союзных держав, не узнал никто.
Геворк Андреевич Вартанян, разведчик-нелегал Герой Советского Союза, утверждал, что первая весть о подготовке теракта пришла на Лубянку из отряда специального назначения НКВД, действовавшего под Ровно, а информацию добыл Николай Кузнецов. Вартаняну верить можно, он один из активнейших участников событий, что разворачивались вокруг Тегеранской конференции. С его слов, было так.
В Ровно Кузнецов познакомился с штурмбанфюрером СС Ульрихом фон Ортелем. Привычными для разведчика приемами: показной открытостью, щедростью, умением слушать и настроиться на волну собеседника, наконец, знанием германской классической литературы, он покорил немца. А привязал его к себе бессрочными кредитами и французским коньяком (недосягаемая роскошь для Ровно). Коньяк Кузнецов использовал как «сыворотку истины»: молчун фон Ортель после третьей рюмки становился беспечно красноречивым. Однажды во хмелю он поведал, как Отто Скорцени выкрал из плена Бенито Муссолини. Да и вообще, Скорцени никогда не мелочится – охотится только на «крупную дичь». Вот и сейчас он, следуя приказу фюрера, готовит операцию «Длинный прыжок», которая покончит с «Большой тройкой» одним ударом. Задействован в операции и фон Ортель. По ее завершении он отдаст долги «другу Паулю», но не деньгами – персидскими коврами.
На Лубянке поняли, откуда «дровишки» – из Ирана–Тегерана, вестимо! Вскоре сигнал Кузнецова нашел подтверждение в информации от «Кембриджской пятерки» и других заслуживающих доверия источников. А «Длинный прыжок» усилиями внешней разведки и нашей контрразведки стал прыжком в никуда.
В ноябре 1942 года все от того же фон Ортеля Кузнецов раньше других получил информацию о разработке немцами «чудо-оружия» – самолета-снаряда. Действительно, с 13 июня 1944 года гитлеровцы стали регулярно обстреливать Лондон крылатыми снарядами Фау-1.

ШЕЛ В КОМНАТУ – ПОПАЛ В ДРУГУЮ…
Наезжая в Ровно, Пух подбирал наиболее удобные места для покушения на высших должностных лиц рейхскомиссариата Украины, изучал время и маршрут их передвижения, распорядок дня, количество и состав охраны, пути отхода и т.д.
20 сентября 1943 года в 14.30 из здания РКУ вышел сухопарый генерал в сопровождении майора с красной папкой под мышкой. Не успели они пройти и десяти метров, как рядом притормозил «опель», из которого выпрыгнул обер-лейтенант с «вальтером» в руке. Хлопнули четыре выстрела. На залитой кровью мостовой примчавшиеся жандармы нашли два бездыханных тела и оброненный террористом бумажник.
Через три дня связные доставили в отряд «Дойче Украинишецайтунг». Пух, развернув газету, едва ли не впервые в своей жизни громко выругался – напечатанные там некрологи были посвящены имперскому советнику финансов на правах министра Гансу Гелю и его адъютанту майору Адольфу Винтеру. Вместо 1-го заместителя гауляйтера Украины генерала Пауля Даргеля, как это планировалось, был убит другой генерал. Проанализировав все обстоятельства, Пух успокоил себя – винить нужно череду роковых для Геля совпадений: его внешнее сходство с Даргелем, одно и то же время и маршрут движения, адъютанты в одном звании и одинаково красные папки под мышкой…
– В следующий раз, чтобы впросак не попасть, буду у гадов документы проверять! – в сердцах бросил Кузнецов.
Но для Центра результат был вполне приемлем. Во-первых, акт возмездия прошел безукоризненно, значит, план разработан верно. Во-вторых, генерал Гель в нацистской иерархии фигура большая, чем генерал Даргель. Наконец, «утерянный» бумажник для боевиков ОУН УПА содержал приговор, а для гестапо – руководство к действию. В бумажник было вложено письмо, якобы исходящее от верхушки украинских националистов, призывавшее боевиков после убийства Даргеля начать поход против «швабов, которые уже проиграли войну коммунякам-москалям». Удар был рассчитан точно. Гестапо, крайне настороженно относившееся к главарям националистов, готовым продаться любому, кто заплатит больше, заглотило наживку. Немцы провели зачистку Ровно и Луцка: за два дня арестованы и расстреляны около 200 видных оуновцев, в их числе члены так называемого всеукраинского гестапо – официальное название Украинской тайной полиции (УТП).
…Даргеля удалось поразить с третьей попытки 20 октября. Для верности Пух употребил противотанковую гранату, а не «вальтер». Взрывом в клочья разнесло четверых эсэсовцев сопровождения, генерал остался без ног, без должности и на самолете был транспортирован в берлинский госпиталь.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ АККОРДЫ
16 ноября 1943 года Пух прямо в здании Верховного суда расстрелял известного своей зоологической жестокостью главного палача Украины – верховного судью оберфюрера СС Альфреда Функа.
15 декабря 1943 года Кузнецов осуществил одну из самых дерзких операций советской разведки в годы Великой Отечественной войны: взял в плен главного карателя Украины, командующего войсками особого назначения генерал-майора фон Ильгена. Изъятые у него схемы немецких укрепрайонов на Западной Украине были бесценны – сохранена жизнь тысяч наступавших советских солдат и офицеров.
Через 10 дней, 26 декабря 1943 года, Кузнецов Николай Иванович Указом Президиума Верховного Совета СССР «за образцовое выполнение специальных боевых заданий в тылу немецко-фашистских захватчиков и проявленные при этом отвагу и мужество» был удостоен высшей награды Родины – ордена Ленина.
8 марта 1944 года во Львове Кузнецов при содействии Яна Каминского и Ивана Белова, бойцов отряда «Победители», ликвидировал вице-губернатора Галиции Отто Бауэра и шефа губернской канцелярии Генриха Шнайдера. Вслед за этим обстановка в городе крайне осложнилась, и Кузнецов принял решение пробираться к линии фронта. По пути они зашли в село Борятино, где Пуха должна была ждать радистка Валентина Дроздова, которую туда с группой бойцов направил Тимофей. Они угодили в засаду и все погибли.
В ночь на 9 марта Николай Иванович со товарищи вошли в обусловленную хату, тут же туда ворвались боевики УПА. Сдаваться Кузнецов не собирался и выдернул чеку висящей у него на поясе противотанковой гранаты…
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года Н.И. Кузнецову присвоено (посмертно) звание Героя Советского Союза.