Спецслужбы

МОСКОВСКАЯ СЕНСАЦИЯ
В очередном номере московской газеты «Новости разведки и контрразведки» за 1997 год под рубрикой «Публикуется впервые» появилась статья Виталия Чернявского «Кто вы, доктор Йон». Об авторе было сказано, что он в 1953–1956 годы был начальником разведслужбы аппарата уполномоченного КГБ СССР в Германии, а затем возглавлял в этом же аппарате отдел, занимавшийся разведкой в ФРГ (в 2004 году в издательстве «Молодая гвардия» была опубликована книга Виталия Чернявского «Разведка. Вымыслы и правда: Как создается мифотворчество о деятельности специальных служб», в которой он изложил историю Отто Йона более подробно и с новыми фактами. – «НВО»).
Об исчезновении доктора Йона советский разведчик пишет так: «Газеты и электронная пресса были полны всевозможными слухами. Вот наиболее расхожие из них: «Президента Федерального ведомства по охране конституции похитила секретная служба Кремля», «Доктор Йон стал жертвой левых экстремистов», «Глава боннской службы безопасности тайно оставил свой пост в знак протеста против покровительства властей нацистским элементам». Федеральный канцлер Аденауэр распорядился срочно начать расследование по факту исчезновения О. Йона. Тому, кто сообщит, где находится президент ФВОК и что с ним стало, правительство обещало награду в 500 тыс. западных марок, сумму по тем временам немалую.
Но через три дня все прояснилось. 23 июля О. Йон объявился в Восточном Берлине. Он выступил по радио и заявил, что перешел в Германскую Демократическую Республику и попросил у тамошних властей политического убежища. И сделал это потому, что только на Востоке, по его мнению, есть условия, чтобы проводить активные действия по объединению двух немецких государств в единую, нейтральную и демократическую Германию.
Это была настоящая информационная бомба. Но через три недели Йон взорвал пропагандистский заряд еще большей мощности, когда появился в берлинском Доме печати на пресс-конференции перед двумя сотнями немецких и иностранных корреспондентов. Он не только раскрыл мотивы своего перехода, но и предал огласке некоторые секретные планы НАТО в отношении Советского Союза и других государств советского блока».
Далее В. Чернявский указывал, что Йон стал сотрудничать с Комитетом за единство Германии. В здании на Тельманплац, где размещалась эта организация, существовавшая на средства правительства ГДР, он получил просторный кабинет и тут же включился в активную пропагандистскую работу против ремилитаризации ФРГ и вовлечения ее в орбиту НАТО через участие в Европейском оборонительном сообществе и за создание условий для воссоединения двух немецких государств.
Все складывалось как бы нормально, но в декабре 1955 года Йон внезапно возвратился в ФРГ, где его через несколько дней заключили под стражу. Спустя год федеральный верховный суд в Карлсруэ признал его виновным в измене и шпионаже и приговорил к четырем годам тюрьмы.
Выйдя на свободу, Отто Йон несколько раз обращался к верховным судебным властям ФРГ с просьбой пересмотреть его дело и отменить несправедливый, по его мнению, приговор. Еще в ходе первого судебного процесса он выдвинул версию о том, что, дескать, не он добровольно встретился с советскими представителями в Восточном Берлине, как сочли судьи в Карлсруэ, а агенты КГБ одурманили его наркотическими средствами в Западном Берлине и в бессознательном состоянии вывезли в восточный сектор города. А свою работу в Комитете за единство Германии он объяснил опасениями за свою жизнь и тем, что так он надеялся усыпить бдительность похитителей и выбрать момент для бегства в ФРГ.
В итоге возникло две версии того, что же тогда произошло на самом деле, и по какой причине глава немецкой контрразведки мог решиться на такой неординарный шаг.
Первую изложил сам Йон через 10 лет после выхода из тюрьмы в книге воспоминаний «Я дважды возвращался на родину». Вплоть до последнего времени он неустанно искал свидетелей, которые смогли бы достоверно подтвердить факт его похищения в Западном Берлине. Безуспешно. Судебные власти каждый раз находили неубедительными представленные доказательства, которые не могли опровергнуть показания очевидцев еще на первом процессе: Йон пересек секторную границу 20 июля 1954 года, как говорится, в здравом уме и доброй памяти.
Существует и другая версия. Йон добровольно перешел в Восточный Берлин и с этого момента начал сотрудничать с властями ГДР по той причине, что он вступил в конфликт с канцлером Аденауэром и его окружением, не без основания считая, что бывшие нацисты, в том числе даже военные преступники, получили крупные должности в ведомстве по охране конституции и в других ключевых министерствах ФРГ.

ПРАВИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
Впрочем, по мнению Виталия Чернявского, обе эти версии не соответствуют действительности. Правда же, по его мнению, выглядит иначе. Федеральное ведомство по охране конституции, его сотрудники и, конечно, президент были объектами пристального изучения внешней разведки КГБ. Ее служба в Карлсхорсте создала детальный политический и психологический портрет Йона.
Либерал, противник нацизма, участник заговора 20 июля 1944 года против Гитлера, антимилитарист, честный немецкий патриот, преданный идее скорейшего образования новой объединенной Германии, демократической и нейтральной, он был глубоко порядочным человеком, который избегал интриг в коридорах власти боннской республики. Но у него имелись крупные недостатки, даже сказать пороки. И в первую очередь пристрастие к крепким спиртным напиткам.
В подпитии он терял контроль над собой, совершал непредсказуемые проступки, яростно буйствовал или впадал в слезливую прострацию. Чернявский признает, что КГБ как раз и сыграл на этих слабостях Йона. Чекисты учли и то, что ему были близки идеи, положенные в основу проекта советской делегации на Берлинском совещании министров иностранных дел. Этот документ предлагал конкретный путь сближения двух германских государств, предусматривая образование временного общенемецкого правительства на базе договоренности между ГДР и ФРГ и заключение германского мирного договора. Но западные державы стремились ускорить милитаризацию ФРГ, вовлечь ее в военную организацию НАТО. И они заняли отрицательную позицию по отношению к советским предложениям.
Чернявский при этом напоминает, что тогда большая часть общественного мнения в обеих Германиях считала: предложения Москвы по немецкой проблеме заслуживают серьезного внимания. Так думал и Йон.
Советская разведка точно знала и о том, что Аденауэр был возмущен либеральными настроениями главы ФВОК и решил при первой же возможности избавиться от него. Против Йона были настроены его непосредственный шеф, министр внутренних дел Герхард Шрёдер, и правая рука главы правительства, статс-секретарь ведомства канцлера Ханс Глобке, курировавший спецслужбы. Западногерманская номенклатура находилась в курсе этих интриг и реагировала соответствующим образом: вокруг Йона возникла пустота.
«Тщательно проанализировав собственную информацию, – пишет Чернявский, – мы пришли к выводу, что Отто Йон созрел для контакта с советской разведкой. Нужен был посредник. В качестве такового мы попросили выступить западноберлинского врача Вольфганга Вольгемута. Он не был нашим агентом, но длительное время поддерживал связь с нашим групповодом в Западной Германии Гуммелем, который в конце сороковых годов оказался под угрозой провала и был вывезен в советскую зону. Проживая в Восточном Берлине, он отошел от активной агентурной деятельности, но иногда выполнял наши отдельные поручения».
В итоге советские чекисты получили достоверные данные о том, что глава ФВОК действительно недоволен режимом Аденауэра и засильем бывших нацистов в верхних эшелонах власти ФРГ, и что между Йоном и канцлером сложились натянутые отношения.
Гуммель свел чекистов с Вольгемутом, который, как оказалось, еще с довоенных лет был близко знаком со старшим братом О. Йона – Хансом, активным участником заговора против Гитлера. Ханс был арестован в июле 1944 года и казнен. Знал доктор и самого Отто Йона и даже помогал ему преодолеть чрезмерную тягу к спиртному.
Весной 1954 года Вольгемут дважды встречался с Йоном и получил от него согласие на конспиративную встречу с сотрудниками КГБ в Восточном Берлине. Они договорились, что Йон при первой возможности приедет в Западный Берлин, затем Вольгемут на своем автомобиле перевезет его через секторную границу в Восточный Берлин, что не должно было вызвать затруднений, поскольку органы безопасности двух стран тогда особого рвения не проявляли (Берлинская стена была возведена властями ГДР в 1961 году). После встречи они таким же образом вернулись бы обратно.
Впрочем, лишь через пару месяцев Йон сообщил Вольгемуту: 20 июля, в 10-ю годовщину покушения на Гитлера, оставшиеся в живых участники заговора соберутся на траурную церемонию в Западном Берлине. Йон будет там и во второй половине дня может встретиться с советскими товарищами. Но было условие: встреча должна быть сугубо конспиративной, никто из немцев – и восточных, и западных, – кроме Вольгемута, конечно, не должен был знать об этом.
«Мы, конечно, приняли условие Йона, – вспоминает В. Чернявский, – никто из граждан ГДР, включая руководителей государства и МГБ, не были информированы о предстоящей встрече. К работе… привлекли лишь узкий круг сотрудников КГБ. Все это позволило до последнего момента сохранить в тайне мероприятия, предусмотренные планом операции».

ВЫНУЖДЕННЫЙ ПОБЕГ
Вечером 20 июля автомобиль, в котором находился Йон и Вольгемут (последний был за рулем), у секторной границы в районе Инвалиденштрассе встретили начальник отделения западногерманского отдела аппарата уполномоченного КГБ СССР в Германии Вадим Кучин и его старший оперуполномоченный Евгений Шабров, на связи с которым был Гуммель.
Они доставили гостей на виллу КГБ в районе Вайсензее. Там прошла первая беседа с шефом ФВОК, в которой с советской стороны в том числе принимали участие Чернявский и Кучин (в книге «Разведка. Вымыслы и правда: Как создается мифотворчество о деятельности специальных служб» В. Чернявский указывает, что руководителем операции и главным переговорщиком от советской стороны тогда был уполномоченный КГБ СССР в Германии генерал-лейтенант Евгений Питовранов. – «НВО»). Разговор шел за столом, обильно уставленным всевозможными деликатесами, весьма обильно подавалось спиртное.
Йон, вспоминает Чернявский, держался свободно, разговор протекал в хороших тонах. Гость в принципе согласился на взаимный обмен информацией о немецких военных преступниках и нацистах, которых ФВОК и советские спецслужбы уже установили или обнаружат в дальнейшем на подведомственных территориях, и о деятельности неонацистских организаций. Глава ФВОК долго обговаривал возможность политического сотрудничества, чтобы ускорить процесс объединения Германии по схеме, предложенной Москвой, и выразил согласие сделать все от него зависящее, чтобы эта схема быстрее воплотилась в жизнь. Однако пойти дальше и взять на себя какие-либо обязательства агентурного характера Йон отказался.
Тогда на Йона попытались нажать. Используя имевшуюся агентурную информацию, главе ФВОК его ближайшее будущее нарисовали в самых мрачных красках (что, в общем-то, соответствовало действительности) и резюмировали: в такой ситуации ему лучше остаться в Восточном Берлине и начать деятельность в Комитете за единство Германии. Ведь все идет к тому, что вскоре будет создано общегерманское правительство, и Йон, конечно, по праву получит в нем один из руководящих постов.
Йона это заинтересовало, но он колебался и никак не мог решиться дать согласие. Между тем частые возлияния привели к тому, что он сильно опьянел и внезапно, как это с ним бывало, потерял контроль над собой. Речь его стала бессвязной, он начал буйствовать.
«Тогда, чтобы наш невменяемый гость успокоился, – пишет В. Чернявский, – мы незаметно дали ему таблетку обыкновенного снотворного. Он быстро заснул, и его перевезли в другой район Восточного Берлина – Карлсхорст, где размещалась наша служба. Мы решили дать ему возможность прийти в себя и продолжить утром разговор.
Доктор Вольгемут, ожидавший в холле виллы конца затянувшейся за полночь беседы, чтобы отвезти шефа в Западный Берлин, узнав, что его подопечный остается ночевать в Карлсхорсте, сразу смекнул что к чему.
– Я не могу возвращаться назад без Йона! – вскрикнул он. – Ведь меня схватят и обвинят в том, что похитил или даже прикончил его. Я должен быть здесь вместе с ним и ждать, чем кончится все это дело.
Мы согласились с Вольгемутом, и он остался в Восточном Берлине».
Однако, по словам Чернявского, Йон пришел в себя лишь ближе к вечеру. Сразу же с ним встретился генерал-лейтенант Питовранов, но беседа у них не сложилась, и на следующее утро к Йону отправились Кучин и Чернявский, которые вели разговор с ним по отдельности.
Виталий Чернявский позже, вспоминая о тех событиях, указывал, что Отто Йон отнесся к нему поначалу настороженно, но постепенно ему удалось расположить главу ФВОК к себе. «Я вообще никогда не угрожал ему, не пытался заставить его во что бы то ни стало назвать западногерманских, американских, английских или французских шпионов, которые были ему известны, не шантажировал его, не хитрил», – писал позже В. Чернявский, отмечая, что именно такая тактика и оказалась верной.
Постепенно советским разведчикам в процессе дружеского общения удалось расположить к себе главу западногерманской спецслужбы и он постепенно сам рассказал им о том, что их интересовало. «Те отношения, которые сложились между нами, никак нельзя было назвать агентурными. Он вел себя не как агент, он ни в коем случае не хотел им быть и, строго говоря, им не был», – вспоминает Виталий Чернявский.
В конечном итоге Отто Йона удалось убедить в том, что наилучшим решением для него в создавшейся ситуации будет пойти на политическое сотрудничество. Однако время было упущено, и возвращаться назад для Йона было опасно – его бы не то что отправили в отставку, а просто арестовали бы. В итоге Йону пришлось остаться в Восточном Берлине. 23 июля он наговорил на магнитофонную ленту короткое сообщение, что перешел в ГДР, попросил политического убежища и мотивировал свой поступок. Сообщение тотчас ушло в эфир.

РАЗОЧАРОВАНИЕ
Почему же О. Йон решил вернуться на Запад? Ответ очень прост: всего через год после своей встречи в Вайсензее он осознал, что фактически ничего не делается для реализации плана объединения Германии, и потому разочаровался.
«Его отчаянный поступок, направленный на то, чтобы сдвинуть с места дело воссоединения, был использован Москвой лишь в качестве мощного удара по Европейскому оборонительному сообществу. Не успев родиться, оно распалось. Процесс милитаризации ФРГ застопорился», – пишет В. Чернявский. Но самое главное заключалось в другом. Дело в том, что вскоре Кремль охладел к идее объединения Германии: первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев взял курс на строительство социализма в ГДР и мирное сосуществование двух немецких государств. «Поэтому Йон перестал представлять интерес для советских властей, – указывает Чернявский. – Московские «друзья» попытались пристроить Йона к своим восточногерманским «младшим братьям». Но он не хотел иметь дела с ними». И действительно, ведь с самого начала Йон поставил условие: он будет сотрудничать только с советскими представителями. В итоге получилось так, что бескорыстный борец за единство Германии посчитал себя обманутым.
Служба КГБ в Германии информировала Центр, что Йон подавлен таким оборотом дела. Не таясь, он стал говорить о том, что хочет вернуться на Запад. «Что ж, если хочет – пусть уходит, – был ответ тогдашнего председателя КГБ СССР генерала армии Ивана Серова. – Мы не будем его задерживать».
Так определилась дальнейшая судьба Отто Йона. Ну а боннская Фемида не до конца разобралась в его сложном деле. Не мудрено, ведь вольно или невольно ее сбивали с толку некомпетентные свидетели.
В итоге клеймо предателя осталось на первом главе немецкой контрразведки на всю жизнь. Лишь в 1986 году федеральный президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер личным распоряжением разрешил выплачивать Йону небольшую пенсию по старости. Но полной реабилитации тому добиться так и не удалось.
Умер Отто Йон 26 марта 1997 года в австрийском Инсбруке, ему было 88 лет. 

В 1875 году в Боснии вспыхнуло восстание против власти турецкого султана, в 1876 — в Болгарии. Балканы оказались объяты огнём и кровью, и это грозило сокрушить многовековую империю Османов. А её крах угрожал интересам великих держав на Ближнем Востоке, в частности Британии. Цели Британии были просты — защитить свои средиземноморские коммуникации, связывавшие метрополию с Индией, от вероятной русской угрозы. Поэтому сохранение Османской Империи виделось гарантом сохранения и империи Британской, помимо огромного долга Турции и выгод, получаемых англичанами от торговли с Турцией. Поэтому Лондон был готов силой оружия защищать свои интересы на Востоке. Впрочем, Британия не собиралась воевать с Россией в одиночку. Горлов сообщал все возможные сведения о военной помощи англичан турецкому султану Абдул-Гамиду II в строительстве армии и флота, которые готовились для борьбы с внутренними мятежниками (балканскими славянами) и против России. Любопытно, что генерал-лейтенант Н.Н. Обручев в своём плане войны против Турции осени 1876 года, писал: «Во всяком случае нам не избегнуть столкновения с Англией». Это даёт основания предполагать, что эти донесения военного агента Горлова не прошли мимо его внимания.
В 1877 году началась война между Российской и Османской империями, Британия заняла позицию благожелательного к Турции нейтралитета, но не оставляла приготовлений к войне. Ввиду этого Горлов стал одним из ценных информаторов Петербурга. Он, опираясь на сообщения своей агентуры, писал, что в Альдершотском лагере под Лондоном собираются войска, в арсеналах полным ходом идёт заготовка оружия, обозные части приведены в полную готовность, и армия только ждёт приказа, дабы погрузиться на корабли и отплыть по Средиземному морю к проливам Дарданеллы и Босфор. Также он сообщал, что английские военные инженеры высланы на укрепление Константинополя, офицеры добровольно едут инструкторами в турецкую армию. Одним из важнейших сведений стало то, что англичане прислали контингент в 3000 человек англо-индийской армии на Мальту, что подтверждало опасения Петербурга.


Николай Дмитриев-Оренбургский. Сдача крепости Никополь 4 июля 1877 года. 1883

С января 1878 года, ввиду успешных мирных переговоров России и Турции, Англия попыталась вмешаться, дабы условия мира отвечали интересам Британии. Данные Горлова за 1877 год ложились в основу расчётов Обручева и Тотлебена об обороне Босфора в случае английского десанта под Константинополем. Именно тогда мысль о Босфоре в русских руках, как средстве держать Чёрное море запертым, оформляется в стратегическое требование, которое определяло всю последующую внешнюю политику Российской империи. Несмотря на то, что Россия и Британия решили пересмотреть Сан-Стефанский мирный договор, увенчавший русско-турецкую войну за столом переговоров в Берлине, Англия, в лице премьер-министра Беджамина Дизраели, лорда Бисконфильда, не оставляла надежды на войну. Горлов исправно сообщал в Петербург сведения о британских военных планах: места высадки десантов — Галлиполи, Фессалоники, Александретта, направления ударов — Адрианополь, Карс, командующие и их характеристики, состав частей и их состояние.
Столь явная угроза войны с Англией заставила Петербург задуматься об ответных мерах. На Особом совещании 4 апреля в присутствии императора Александра II было решено готовить военные отряды в Туркестане для похода в Индию через Афганистан и посольство к афганскому эмиру с целью военного союза. Эта миссия была возложена на генерал-лейтенанта Столетова, который отправился из Оренбурга в Кабул 9 июня. 1 июля был подписан Берлинский трактат, урегулировавший основные вопросы между Россией и Британией, а Столетов прибыл в Кабул 29 июля, не зная о произошедших переменах.
Из Индии в Лондон полетели телеграммы с оповещением о русской миссии в Кабуле. Кошмар британских политиков стал явью — русские на пороге Индии! Поэтому было решено окончательно покорить Афганистан, дабы полностью контролировать индийские владения. Горлов в рапорте о реакции Британии был очень точен в своих оценках — война с Афганистаном для неё это и средство внешней защиты колонии, и средство поддержания внутреннего престижа в Индии. Вспышки голода в Бенгалии 1873−1874 гг. и в Мадрасе 1877 г. вызвали сильное недовольство местного населения, поставив владычество англичан под угрозу. Горлов точно оценил процессы, двинувшие Британию на путь войны с Афганистаном, — непрочность положения в Индии вызвало чувствительность к любой внешней угрозе для колонии. Война с Афганистаном должна была решить и проблему влияния в Азии, охрану колонии и поднять престиж англичан в самой Индии.
Эти сообщения вызвали в Петербурге испуг, миссию Столетова было решено отозвать, а эмиру Дост-Мухаммеду запрещено появляться в России. С октября 1878 года началась англо-афганская война. Горлов исправно снабжал Петербург сведениями о целях войны, их эволюции, планах войны, подготовке к ней в Индии: отодвинуть границу до р. Кабул и контролировать горные проходы до полного покорения Афганистана. При этом он выступил жёстким и непоследовательным критиком британской военной машины.


Ричард Кейтон Вудвиль. 92-ой шотландский пехотный полк в Кандагаре. XIX

С января 1879 года Британия также начала войну с племенем зулусов на юге Африки. Первое крупное сражение у местечка Инзандлвана 22 января окончилось страшным поражением англичан. Были истреблены все кадровые части, оставшиеся части ополчений, состоявшие из белого и чёрного населения колонии Наталь, стали разбегаться. Одновременно неудачи преследовали английские войска и в Афганистане — колонны генералов Робертса и Стюарта едва не были уничтожены на марше. Горлов безапелляционно перенёс их неудачи на всю британскую военную машину. Однако англичане решили перебросить все кадровые части из метрополии, которым так и не довелось повоевать с Россией, в Африку. Генералу Чемсфорду удалось к сентябрю закончить покорение племени зулу. В мае между новым афганским эмиром Якуб-ханом и Британией был подписан Гандамакский мирный договор, который удовлетворял основные требования англичан. Но 3 сентября в Кабуле толпа напала на британское посольство и перебила всех, кто там находился. Это стало поводом для новой войны.
Горлов в своих рапортах отмечал все промахи главнокомандующего лорда Робертса, но не замечал улучшений, произведённых в англо-индийской армии за лето 1879 года. Они позволили англичанам оборонять Кабул и после битвы при Майванде в июле 1880 года оправиться и разбить армию афганского командующего Айюб-Хана у Кандагара и Куш-и-Находа.
С 1880 года Горлов информировал Петербург о настроениях в Британии относительно похода генерал-лейтенанта М.Д. Скобелева в Ахал-Текинский оазис. Его сведения о спокойствии и равнодушии к России в общественном мнении Англии позволили Петербургу действовать смелее и присоединить в 1881 году Ахал-Теке к России. Также Горлов рапортовал об интересе англичан к близлежащему Мервскому оазису, населённому туркменами-сарыками, ибо Мерв служил фактически воротами в афганскую провинцию Герат, через которую было возможно вторгнуться в Индию.
Ввиду того, что здоровье Горлова было сильно подорвано уже в 1877 году, в феврале 1882 года он был отозван от службы в Англии и назначен инспектором уральских заводов.
Подводя краткий итог, остаётся сказать, что генерал-майор Горлов выступил одним из важнейших информаторов Петербурга в самые критические для внешней политики России дни. Он исправно сообщал точные сведения из самого логова врага — из Англии, которые помогли принять в Петербурге правильные решения и уверенно вести государственный корабль России верным курсом.

Горлов даже нашёл способ усложнить положение англичан в Индии. Первый министр княжества Хайдарабад Салар-Юнг, правивший страной ввиду малолетства раджи, получал от вице-короля, лорда Литтона оскорбление за оскорблением, ввиду увеличения требований выплат дани. Поэтому первый министр княжества стал относиться к Англии весьма плохо, что ухудшало положение англичан, рассчитывавших на поддержку индусов в будущей войне с Россией. Так как, по замечаниям Горлова, простой народ на Востоке всегда следует за велениями своих князей, то разрыв Хайдарабадского раджи с Англией может всколыхнуть всю Индию.
Горлов писал, что англичане могли бы отправить только туземные полки, так как рисковать, оставляя Индию без белых частей, было бы неразумно. В предыдущих рапортах он напоминал, что восстание сипаев в Индии началось сразу после Крымской войны, где Англия воевала вместе с Турцией. Весьма любопытна его цитата из донесения №10 за 1878 год: «Индийские войска едва ли могут быть отправлены обратно, не побывав в бою хотя немного, так как английские политики опасаются, что этим может быть потерян английский резерв в Индии — престиж, о котором толкуют так много». Впервые об этом говорится у Горлова в рапорте за №27 от 24 сентября\6 октября, на имя министра с пометой «секретно». В военном министерстве Англии негласно было принято решение об уничтожении независимости тех центральноазиатских стран, что могут представлять потенциальную угрозу Индии. Для этого было необходимо занять войсками удобные оборонительные позиции вокруг Индии, а именно — Келат и Кветту, с горными проходами в долины Индии и оттуда грозить Афганистану: «Занятие Афганистана в принципе решено, — английское правительство узнало с радостью о появлении русской миссии в Кабуле, предлог для покорения Афганистана был найден». Горлов был уверен, что цель этой политики покорения Афганистана — попытка сохранить свой престиж в Индии и вообще положение в Азии. По его словам, если британская общественность и лорд Бисконфильд опасались, что повторится первая война с Афганистаном 1838−1942 годов, то военные были уверены в успехе кампании, и все считали, что Россия не вмешается в эту войну.
Война в Афганистане, начавшаяся в ноябре 1878 года, не принесла особых успехов Англии. Войска терпели поражения и армии еле-еле удалось спастись от разгрома. Это вызвало брожение среди некоторых индийских раджей, видевших в ослаблении Англии шанс для восстания. Вскоре начались беспорядки в Индии, спровоцированные выводом британских войск из Кандагара. Горлов считал, что вопрос о Кандагаре — это вопрос о положении англичан в Афганистане и, следовательно, о престиже в Индии: «На эти обстоятельства, мне кажется, следует обратить особое внимание, так как они дают верное преставление о характере положения английской власти в Индии. Небольшого поражения в Афганистане было достаточно, чтобы потрясти всю страну от Кандагара до Бомбея включительно, а между тем эта Западная часть Индии всегда считалась гораздо более прочною и преданною Англии, нежели кишащая недовольством и враждебностью долина Ганга и вообще Бенгальское президентство». Из этого следовал прогноз на случай войны Англии с Россией: достаточно двух поражений британской армии со стороны Гиндукуша или Сулеймановых гор, чтобы в Индии немедленно вспыхнуло восстание, которое — если не опрокинет британское владычество в этой стране, то во всяком случае очень сильно его поколеблет. При этом Англия будет сильно затруднена в ведении войны по части снабжения, так как уже лето-осень 1880 года показали, что содержание 10 000 армии в Кандагаре для Англии невозможно.
Собственно, ослабление англичан в Индии и Афганистане и позволили России в 1879 году решиться на покорение Туркмении, что произошло в ходе Ахал-Текинской экспедиции генерала М.Д. Скобелева. Теперь Россия выходила почти вплотную к Афганистану, и положение Афганистана и Индии для России становилось важным вопросом внешней политики.
В 1882 году Горлова в Лондоне сменил генерал-майор К.К. Ланц. Его больше всего волновал вопрос положения Афганистана и русских границ в Азии. Он считал, что договор России и Персии о границе, даёт возможность наносить по Англии удар из Красноводска, через Асхабад и на Герат, а Мервский оазис становится при таком раскладе вовсе не нужным для России. Дело в том, что англичане полагали Мервский оазис ключевой позицией на пути к Герату, дающему выход в Индию. Ланц был не одинок в своём мнении: Генерального штаба полковник Н.И. Гродеков после своей поездки через Афганистан и Мерв высказал мысль, что Мерв не является ключом к Герату. Гродеков считал, что если англичане займут Герат, то русским нечем будет уравновесить это. Мерв ведёт лишь на персидскую крепость Гери-Руд и от него есть три безводных перехода в 60 верст каждый, а занять Герат, опираясь на Мерв, по мнению полковника Гродекова было невозможно. Однако обаяние Мерва как «ключа к Индии» оказалось сильнее…
Взгляды Англии на перспективы столкновения с Россией из-за территориальных противоречий в Азии, Ланц излагал в рапорте за № 10 от 27 апреля\9 мая 1882 года: «Англичане полагают, что хотя от России, вследствие настоящего её состояния, слабости наступательных её средств, вовсе не соответствующих огромному численному составу её вооруженных сил, а также по причине недостаточно ещё упрочившегося положения её в Средней Азии и нельзя ожидать скорого вторжения русских в Индию, однако готовиться ко всяким случайностям следует«
Британия не считала в начале 1880-х годов Россию серьёзной угрозой для Индии, но полностью списывать её со счетов она не могла, ибо в том же донесении Ланц указывал, что при известиях о русско-персидском договоре о границах, Британия стала опасаться, что Россия займётся проблемой разграничения с Афганистаном, который числился Лондоном в сфере своего влияния. При этом англичане были уверены насчёт колониальной русской политики в Туркестане, что: «В России все согласны, что с дикими и полудикими племенами нельзя поступать иначе как завоевать и потом присоединить к себе их земли. Англичане завидуют такой политике и желали бы провести её в Индии». Поэтому английский интерес к Средней Азии вызывался не только чужим опытом, но и опасением, что, следуя такой политике, русские выйдут к Афганистану. После присоединения Ахал-Текинского оазиса в 1881 году, эти опасения стали явными. Ланц записал в донесении следующую фразу, характеризующую английскую политику в Афганистане: «Сипаи должны двигаться навстречу казакам или казаки двинутся навстречу сипаям». Следующими целями «казаков», как то считали в Лондоне, должны были стать уже Афганистан и Индия.
Афганистан занимал важное место в британской системе охраны своих владений, в том числе, морских коммуникаций. Как сухопутный Афганистан защищал торговые корабли из Индии и Китая? В донесении от 12\24 февраля 1884 года №14 агент сообщал, что и министерство, и оппозиция в парламенте пришли к единодушному мнению, что ввиду нынешнего положения в Средней Азии из-за Мерва, Афганистан должен оставаться под влиянием Англии, а обещания, данные эмиру, должны исполняться, так как эмир показал себя надёжным другом Англии, а Афганистан — передовой пост на пути в Индию. Поэтому, ввиду того, что вопрос по Мерву является предметом препирательств с Россией, необходимо контролировать Кветту и вооружать северную границу Афганистана. Кроме того, велись разговоры об установлении некой буферной зоны между владениями Англии и России, причём Мерв должен был войти в эту зону. Ланц писал, что при отсутствии чёткой северной границы Афганистана необходимо провести разведку местностей для проведения русско-афганской границы, иначе Англия будет иметь повод обвинять Россию в намерении захватить Герат. Ланц прибавлял: «Собственно, против приобретения Россией Мерва Россией англичане не протестуют, но они желают иметь гарантии, что дальше к югу русские не пойдут».
Основной английский интерес заключался в контроле над Ближним Востоком как над торговой артерией и пути в Индию. В 1875 году Британия, по инициативе лорда Бисконфильда, приобрела контрольный пакет акций Суэцкого канала, что дало ей в руки контроль над всей морской торговлей с Индией и Китаем. Значимость Египта для Британии Ланц подчеркивал в рапорте от 27 апреля\9 мая 1882 года за №10: «Многие находят, что обеспечение морских путей, связывающих колонию с метрополией, в особенности того пути, который ведёт через Оманский и Персидский заливы, Аден, Суэцкий канал, Кипр, Мальту, Гибралтар и далее в Англию составляет лучшее средство, чтобы парализовать завоевательные стремления России к стороне Индии». Одним из важнейших стратегических пунктов в этой цепи он указывал Аден, именуя его «Восточным Гибралтаром», контролирующим проход из Красного моря в Средиземное, дающим контроль за Меккой и Мединой и превращающим Персидский залив в британское озеро. Для этого усиливались крепости в Адене, Гибралтаре, контролировавших Средиземное море, а после англо-персидского разграничения британский флот имел право якорной стоянки в Барсе и Шат-и-Арабе, в результате этого Персидский залив и превращался в британское озеро, контролируемое британскими морскими портами с сильными гарнизонами.
Такова была зона стратегических коммуникаций Британии, охрана которых была приоритетом внешней политики империи до Второй мировой войны! Путь из Китая, Индии, Персии, Египта и Турции через указанные генералом пункты был жизненно важен для британской экономики.
Однако Англия в начале 1880-х годов стала понемногу терять своё влияние в ближневосточном регионе, в частности, в Османской империи. Об этом писал русский военный агент при британской армии в Египте, генерального штаба полковник В.У. Соллогуб: «Полная неопределенность ближайшего будущего Египта не позволяет ещё установить достаточно твердо последствий для России настоящей английской политики. Мне кажется, что никакие попытки теоретизации в области вопросов, обнимающих весь бассейн Средиземного моря, вост. берега Африки, долину Евфрата и Аравию — не привели бы к положительным заключениям». Соллогуб не только подтвердил указания Ланца в отношении цепи коммуникаций, но и выделил последствия попыток англичан вооруженным путём удерживать оные. Собственно, сам по себе факт вооруженного вторжения англичан в Египет стал показателем ослабления влияния Лондона. Это вызвало усиление германского влияния в Турции и нелюбовь арабов Египта к англичанам.
При этом интересно отметить, что Соллогуб указывал на отношение англичан к солдатам-индусам на театре войны в Египте: «Только лишь недавно я мог определить с достаточной достоверностью, что причины неоставления в Египте части индийских войск, равно как и воспрещение вербовки индийцев в египетскую полицию, заключаются в опасениях, высказанных на последствии общения Индии со страною, в которой существует мусульманский фанатизм и нерасположение к англичанам. …эти войска все-таки не пользовались полным доверием, хоть и принадлежали разумеется к избранным».
В ноябре 1884 года Ланц умер и на его место был назначен Генерального штаба подполковник С.С. Бутурлин. В одном из своих первых донесений от 31 декабря\12 января Бутурлин передавал, что английское общественное мнение до того спокойно, что, если бы русские захватили Герат, оно бы восприняло бы эту новость с равнодушием, даже сам премьер-министр Гладстон был равнодушен к вопросу о Герате. Причём Англию граница по Гиндукушу не устроила бы, так как горные проходы в Индию оказались бы в руках России. Но с другой стороны, приход русских на Гиндукуш был желателен англичанам, ибо местные воинственные племена устроили бы для России второй Кавказ, ослабляя её войска в Туркестане. По мнению английских министров, даже если бы русские посты отодвинулись на 100 вёрст назад, это вызвало бы неудовольствие англичан, так как слухи о русском владычестве доходят до туземцев Индии.
Донесение № 10 от 14\26 января сообщало, что англичане намерены укреплять Герат. На донесении стояло примечание Азиатской части: «Для России Герат не нужен, а если его займут англичане, то они только ухудшат своё положение». Бутурлин же был уверен, что если занимать Герат — то нынешний момент наиболее подходящий, ибо Англия ни за что не оставит Египет, несмотря на текущие осложнения.
В донесении от 19 февраля\3 марта № 17 Бутурлин писал: «В настоящее время всех одолевает убеждение, что Россия никогда не будет спокойна за свою среднеазиатскую границу, пока не будет владеть бассейном Аму-Дарьи, и чем ближе будет висеть над Англией дамоклов меч нашего вторжения в Индию, тем безопаснее мы будем от неприязненных действий Англии, где бы то ни было». Идеи Бутурлина сводились к тому, что нынешний исторический момент как нельзя лучше подходит для улучшения среднеазиатской границы России, путём присоединения Герата, и что Англия восприняла бы действия России как свершившийся факт.
Вскоре, 18 марта, русские войска генерал-лейтенанта А.В. Комарова разгромили афганцев на р. Кушка. Лондон пошёл на уступки России, признав Мерв и Пенде как русские территории. При этом угроза Англии вторгнуться со стороны Проливов и Афганистана вынудила русское военное руководство готовить планы захвата Босфора и вероятного вторжения в Афганистан…

ДОБРОВОЛЕЦ
Нельзя сказать, что Стиг окончательно проникся коммунистической идеей. Все-таки он был дворянином, а значит, классово чуждым элементом. К тому же не мог одобрять репрессий в отношении дворян и расстрел царской семьи. Но победа в Гражданской войне и отпор интервенции со стороны Антанты (и все это с помощью не армии, а «революционных вооруженных масс») восхитили будущего офицера. Он стал пристально следить за дальнейшим развитием событий в СССР. И чем дальше, тем больше он убеждался в том, что большевики выбрали правильный путь. О тотальных репрессиях тогда еще мало кому было известно.
Веннерстрём стал учить русский язык, даже ездил в Латвию, где общался со многими русскими. Но до активной работы на советскую разведку было еще далеко. Более того, в 1943 году молодого сотрудника центрального штаба ВВС Швеции подозревали в связях с немецкой разведкой. Но доказать ничего не смогли, да и вряд ли там что-то было — Стиг ненавидел нацистов. А вскоре после воины Веннерстрём наконец добился того, о чем давно мечтал — его направили на дипломатическую работу. И не куда-нибудь, а военно-воздушным атташе в Москве.
В 1948 году, когда уже была произнесена знаменитая «Фултонская речь» Уинстона Черчилля (заявившего, что коммунизм не менее опасен, чем нацизм, и призвавшего бороться с русскими), когда США и Англия начали готовиться к войне с СССР, когда отношения между бывшими союзниками стремительно портились, Стиг Веннерстрём сам предложил свои услуги Главному разведывательному управлению (ГРУ) Генштаба СССР. Как позже он говорил на следствии, это было твердое и сознательное решение.
— После Нюрнбергского процесса у меня не осталось никаких сомнений в том, какой великий подвиг совершила Красная Армия и советский народ, — говорил Веннерстрём. — А теперь на победителей готовы обрушить атомную бомбу их бывшие союзники!

«ДУША КОМПАНИИ»
Вскоре после вербовки Веннерстрёма переводят военно-воздушным атташе в Вашингтон. В то время между США и Швецией было подписано соглашение о военно-техническом сотрудничестве, и в Америку постоянно прибывали военные шведские инженеры, чтобы познакомиться с военными разработками американцев. В том числе и в сфере ВВС. В 1949 году шведская фирма «Сааб» приступила к разработке новейшего сверхзвукового истребителя-перехватчика «Сааб 35„Дракен». Американцы делились со шведами своими наработками в этой сфере.
Все, кто знал Веннерстрёма в те времена, в один голос твердили, что этот человек душа любой компании. Красивый, статный, обаятельный, эрудированный, с превосходным чувством юмора. Он везде был своим. Имел массу приятелей в самых разных кругах. В том числе и в Пентагоне. США в то время вели тайные переговоры со Швецией о вступлении последней в НАТО, и американские генералы рассматривали шведского дипломата как представителя союзной державы. А потому в разговорах с ним особо не стеснялись.
Информация о тайных переговорах оказалась для СССР неприятным сюрпризом, Вступления Швеции в НАТО нельзя было допустить. Вместе с Советским Союзом Швеция практически владела Балтийским морем. Появление на Балтике баз НАТО было для большевиков недопустимо. Требовалось предпринимать
срочные меры.
В какой-то мере Советскому Союзу повезло. В разгар переговоров, в 1950 году, умер Густав V, бывший яростным сторонником сближения с Западом. Хотя парламентское социал-демократическое большинство было против вступления в НАТО, король все-таки оставался единоличным правителем страны. Так что у депутатов Риксдага во многом были связаны руки. После смерти Густава V в Швеции, при тайном участии советских разведчиков и агентов влияния, развернулась крупномасштабная PR-кампания по отмене монархии. Социальные опросы показывали, что за отмену монархии готовы проголосовать до 80% избирателей.
Новый король, Густав VI Адольф, показал себя умным и гибким политиком. Он понял, что, если будет цепляться за абсолютную власть, в стране может произойти революция. Густав VI был довольно популярен, а потому ему удалось убедить шведов принять вариант конституционной монархии. В конституцию были внесены необходимые поправки, сильно ограничивающие власть короля. Фактическая власть перешла к правительству, избираемому Риксдагом. А Швеция так и не вступила в НАТО. Все эти события заняли не один год, но результат, по мнению Москвы, того стоил. Не последнюю роль во невступлении Швеции в НАТО сыграла и нашумевшая история со сбитым самолетом-разведчиком.

СКАНДАЛ С «ХУГИНОМ»
Вначале 50-х годов Веннерстрём вернулся в Швецию и продолжил работу в главном штабе ВВС Швеции. Он сумел раздобыть и передать советской разведке всю документацию по самолету «Сааб 35 Дракен» еще до того, как тот поступил в серийное производство. Также ему удалось добыть важнейшую информацию по системам ПВО большинства западно-европейских стран.
В 1951 году США потребовали от Швеции помощи в получении разведданных о советских базах в Прибалтике. Согласно планам НАТО, именно через Балтику в СССР во время войны должны были лететь бомбардировщики, которые будут бомбить Ленинград, Москву и другие крупные города Северо-Запада и Центра России. И в этом свете разведданные о русских в Прибалтике были необходимы.
Самым удобным плацдармом для базирования самолетов-разведчиков являлась именно Швеция. Общими усилиями шведских, американских и английских военных обычный шведский транспортный самолет DC-3 был переоборудован в самолет-шпион, напичканный новейшей шпионской аппаратурой. Романтичные шведы назвали переоборудованный самолет — «Хугин». Так звали одного из воронов верховного скандинавского бога Одина. Согласно скандинавской мифологии, этот ворон должен был сообщать богу все новости мира.
Веннерстрём сообщил о полетах «Хугина» в ГРУ. В Москве к информации отнеслись ОЧЕНЬ серьезно. По некоторым данным, приказ Прекратить полеты «Хугина» отдал лично Иосиф Сталин. Но сложность заключалась в том, что это только внутри шведский самолет был шпионом, а снаружи — обычный транспортник.
И как не ошибиться, сбив мирный транспортник? Веннерстрёму было дано задание установить точную дату и время, когда самолет-шпион вылетит в сторону советской Прибалтики в очередной раз.
Агент Орел с заданием справился и заранее передал точное время и день вылета «Хугина». А также возможный маршрут полета. 13 июня 1952 года самолет-шпион вылетел на очередной облет побережья Латвии. Одновременно с «Хугином» с советского аэродрома вылетел истребитель-перехватчик «МиГ-15».
Дальнейшие события довольно противоречивы. Советское руководство утверждало, что самолет-шпион оказался в советском воздушном пространстве и не отвечал на вызовы. Западные дипломаты твердили, что мирный транспортник DC-3 не пересекал границ СССР. И косвенно эти утверждения подтверждаются тем, что «Хугин» был сбит в районе острова Готланд, принадлежащего Швеции. Однако доказательства Москвы о том, что «мирный транспортник» являлся самолетом-шпионом, притушили не успевший разгореться скандал.
Существует также мнение, что Сталин отдал приказ уничтожить самолет-шпион там, где его обнаружат. Неважно, в нашем пространстве или в нейтральном воздушном коридоре. Мол, таким образом он давал понять Швеции, что не надо сильно сближаться с США, а то могут быть и более серьезные проблемы. Как бы то ни было, но шведские самолеты больше не использовались НАТО для разведдеятельности, и Швеция, как уже упоминалось, так и не вступила в альянс. Но с Советским Союзом отношения тоже резко похолодели на довольно продолжительный срок.

ЛЮБОПЫТНАЯ ГОРНИЧНАЯ
Позже Веннерстрём как-то оговорился, что после истории с «Хугином» его наградили орденом Ленина. Впрочем, данная информация не подтверждается документально. А вот американцы после сбитого самолета-шпиона в открытую заявили шведской службе безопасности СЭПО, что в руководстве ВВС Швеции действует советский агент. Однако кто это, сказать не смогли. Кое-какие данные у них появились в 1960 году. Когда один из агентов ЦРУ в советской разведке сообщил, что в штабе ВВС Швеции действует агент Орел.
Под подозрение попали несколько высокопоставленных сотрудников главного штаба ВВС Швеции. В том числе и Веннерстрём. Началась тщательная разработка подозреваемых: под микроскопом изучалась их жизнь, контакты, прослушивались телефоны, за ними была установлена слежка, особое внимание уделялось финансовому положению. В ГРУ об интересе к Орлу узнали довольно быстро: все-таки сотрудникам СЭПО было далеко до их коллег из ЦРУ или «Интеллидженс сервиса.
Однако продолжать активную деятельность в вооруженных силах Швеции было опасно. Веннерстрёма тайно переправили в Москву, где он встречался с руководством ГРУ и разговаривал о своей дальнейшей судьбе. После разговора агента переправили обратно на Запад. Согласно разработанному в Москве плану, в 1961 году, когда Веннерстрёму исполнилось 55 лет, он подал в отставку и на некоторое время затаился. Однако его разработка продолжалась и после увольнения. В дом Веннерстрёма была внедрена под видом горничной сотрудница СЭПО (по другой информации, была завербована настоящая горничная). Она и обнаружила в 1963 году тайник на чердаке, в котором Орел хранил различные шпионские прибамбасы. 19 июня 1963 года полковник ВВС Швеции Стиг Веннерстрём был арестован и обвинен в шпионской деятельности.
Вскоре Веннерстрём признался в том, что 15 лет работал на советскую разведку. Летом 1964 года он был приговорен к пожизненному лишению свободы. В 1972 году правительство Швеции изменило приговор на 20 лет заключения. По утверждению некоторых западных изданий, это было сделано под серьезным давлением СССР. В 1974 году, отсидев половину срока, Веннерстрём был досрочно освобожден. Он умер в доме престарелых для состоятельных клиентов 22 марта 2006 года, ровно пять месяцев не дожив до 100-летнего юбилея.