Большой передел мира

Кроме того, юрист сообщил, что срок рассмотрения документов о предоставлении временного политического убежища Эдварду Сноудену истекает 24 июля, тогда же экс-агент ЦРУ, предположительно, покинет транзитную зону аэропорта «Шереметьево». Кучерена отметил, что речь идёт о получении справки, дающей право на пребывание в России на время рассмотрения ходатайства о временном убежище.
Издание уточняет, что согласно практике работы ФМС, подобные материалы рассматриваются до семи дней, после чего выдаётся специальная справка, с которой гражданин получает право свободно перемещаться по территории страны.
По словам Кучерены, он лично ежедневно интересуется положением дел, связываясь с миграционной службой. Тем не менее, адвокат не исключил, что ведомство может затянуть этот процесс на несколько дней ввиду особой сложности данного дела. Юрист напомнил, что процедура рассмотрения документов на предоставление временного убежища может занять до трёх месяцев.
Адвокат сообщил, что не имеет информации о планах Сноудена после выхода из транзитной зоны, однако отметил необходимость обеспечения его безопасности. «Конечно, ему потребуется время на адаптацию, ведь он долгое время был ограничен в свободе», - сказал Кучерена.

Каплан также отмечает и культурно-лингвистическую традицию, связанную с Ираном – суффикс «-стан» (istan), который повсеместно встречается на политической карте мира в Центральной Азии, является не чем иным, как персидским обозначением «места». В случае Кавказа следует обратить внимание на Дагестан («Страна гор»), Лезгистан, Талышстан и др. Более того, в России с конца XV по начало XX века административные единицы также назвали станами, которые входили в состав волостей и уездов, а сейчас используется как место стоянки рыбаков, охотников и пастухов. Да и Татарстан с Башкортостаном напрашиваются в эту компанию. Вот каково влияние иранской этимологии!

В американской геополитической школе распространено убеждение, что основой иранского могущества является контроль над стратегически важными долинами, в связи с чем Персия захватила в свое время Месопотамию (нужно отметить, что граница Ирана с Ираком является давним историческим наследием), значительную часть территории современной Турции, а также пыталась контролировать долины Афганистана – в то время, когда достигла своего наибольшего размера и расцвета. Моря и горы также имеют важное значение для современного Ирана. В посвящённой этой стране публикации аналитического центра Стратфор отмечается, что геополитическими императивами для Ирана являются:

1. Контроль над горными цепями Загрос и Эльбурс, которые охраняют иранский Хартленд с Запада и Севера.

2. Контроль над восточной границей до побережья.

3. Защита западного побережья Персидского залива;

4. Контроль над различными религиозными и этническими элементами;

5. Создание режима безопасности от потенциальных угроз извне региона, которые могут представлять другие крупные силы (2).

С Кавказом в основном связаны два последних императива. В Вашингтоне, в целом, считают, что сложное и подчас противоречивое взаимодействие Турции, Ирана и России создает определенную динамику не только на Кавказе, но также и в Восточном Средиземноморье и Средней Азии. Понимание соответствующих процессов может помочь избежать войн, конфликтов и нестабильности (3). При этом именно Кавказ на протяжении столетий является точкой соприкосновения всех трех держав.

Иранская вовлеченность в региональные процессы на Кавказе связана с четырьмя основными опциями. Это углубление связей с Арменией (при довольно осторожном подходе в вопросе о де-факто признании Нагорного Карабаха); попытки повлиять на ситуацию в Азербайджане;  выстраивание прагматичных отношений с Россией и, по возможности, снижение её роли в регионе Южного Кавказа, а также выдавливание турецкого влияния. Последний вектор находит понимание в Кремле, где считают усилия Эрдогана и ПСР на Кавказе (от «тихой» исламизации до пантюркистских амбиций) угрозой российским интересам. Кроме религиозной и образовательной деятельности, экономические интересы Анкары также сталкиваются с интересами России.

По мнению американских специалистов по Кавказу, в регионе разворачивается интересный сценарий пересечения двух геополитических векторов. Ось «Север – Юг» представляют линия Россия – Армения – Иран, в то время как ось «Запад – Восток» выражена во взаимодействии Турции, Грузии и Азербайджана, которые проводят проамериканскую политику в регионе (4).

Влияние Ирана на Кавказе имеет относительно ограниченный характер, хотя открытая граница с Арменией дает Еревану возможность транзита на южном направлении. Иранские взаимоотношения с Азербайджаном омрачены страхом официального Баку по поводу возможного иранского влияния в плане поддержки клерикальных общественно-политических групп и соответствующих тенденций. Иран также озабочен попытками теоретического обоснования «суверенизации» так называемого «Южного Азербайджана», охватывающего ряд северо-западных иранских территорий. Хотя этот проект неоднократно отрицался Тегераном и многими иранскими и армянскими исследователями, некоторые инциденты (например, использование болельщиками баннеров и лозунгов на футбольном матче в Тебризе) говорят о том, что этническая масса азербайджанцев в Иране подвержена манипуляциям со стороны Баку. Азербайджан также имеет тесные связи с спецслужбами Израиля, что не может не беспокоить Тегеран, особенно в свете убийства ученых-ядерщиков. В Азербайджане состоялись показательные процессы над «иранскими шпионами», которые якобы планировали осуществление терактов, а высказывания официальных лиц Ирана о фестивале «Евровидение», проходившем в 2012 г. в Баку вызвали протесты азербайджанских чиновников и общественности. С другой стороны, Тегеран был возмущен прошедшей в Баку конференцией под названием «Национальный фронт освобождения Южного Азербайджана» и высказывает права на участок в Каспийском море, где находятся залежи нефти и газа (5).

Наряду с этим, ряд проблем удалось разрешить: в сентябре 2012 г. Иран освободил из под стражи задержанных в августе двух азербайджанских поэтов, которые подозревались в шпионаже, а Азербайджан досрочно выпустил иранского журналиста, который отбывал срок по делу, связанному с наркотиками. Это произошло как раз накануне визита Махмуда Ахмадинежада в Баку.

Нужно отметить, что Иран стал более активным на Кавказе по дипломатической линии после войны с Грузией в 2008 году. С одной стороны, это было вызвано необходимостью развития экономических связей и энерготранспортных коридоров, а с другой – компенсацией российского влияния. Нельзя сказать, что Иран полностью заменил Россию. В каком-то смысле он подыгрывает Москве, так как рассчитывает на дальнейшее партнерство, особенно в вопросе защиты от возможных санкций со стороны Совета Безопасности ООН.

Кроме того, ранее Россия и Иран пришли к согласию избегать конфронтации на Кавказе и поддерживать взаимные интересы в вопросах каспийских энергоресурсов и их маршрутизации, хотя позиции Москвы и Тегерана в вопросах о разграничении Каспийского моря нельзя признать полностью идентичными. Россия выступает за то, чтобы линией раздела была срединная линия, что серьезно ограничит доля Ирана в каспийских энергетических проектах. В целом же в Иране считают Кавказ второстепенным регионом и предпочитают сосредоточиться на разворачивающейся борьбе за влияние на Ближнем Востоке и в Северной Африке, где они видят гораздо более высокие ставки.

Россия считает Иран ценным геополитическим партнером не только на Северном и Южном Кавказе, но также в Центральной Азии в деле сдерживания и подавления салафитов и ваххабитского исламизма. Что касается ядерной программы, то большинство отечественных аналитиков считают потенциальный военный удар по Ирану более дестабилизирующим фактором региональной безопасности и интересам России, чем перспектива приобретения Ираном ядерного потенциала (хотя Иран постоянно отрицал возможность создания ядерного оружия и заявлял о мирном характере своей программы).

Позиция по Сирии также сближает Москву и Тегеран. Похоже, что поддержка правительства Асада со стороны двух стран существенно ударила по интересам Запада и привела к пониманию об общих интересах на Ближнем Востоке, обозначив потенциальную угрозу растекания джихада на Кавказе.

Американские эксперты высказывают обеспокоенность сотрудничеством России и Ирана по всем этим вопросам, полагая, что Анкара и Вашингтон должны будут найти более эффективные механизмы взаимодействия как на Москву, так и на Тегеран в целях урегулирования затяжных региональных конфликтов. Данная «оговорка по Фрейду» указывает на тот факт, что Турция, точнее режим Эрдогана, является послушным сателлитом и проводником интересов США в регионе.

Впрочем, в России ряд политиков опасается перспективами превращения Иран в основного конкурента «Газпрому» на европейском газовом рынке. Впрочем, по мере развития сотрудничества в энергетической сфере и углубления взаимного доверия эти опасения, навязываемые геополитическими конкурентами Москвы и Тегерана, могут оказаться как минимум надуманными. Россия является крупнейшим поставщиком природного газа в Европу, что составляет четверть от общего объема импорта. Примерно 65 % газа из России идет в страны Западной, Центральной и Восточной Европы. Иран имеет вторые по величине запасы природного газа в мире. Хотя иранский газ будет экспортироваться в Европу не скоро, учитывая экономические санкции и техническое обеспечение, необходимое для разработки инфраструктуры и прокачки газа. Формально Иран и Россия входят в число стран-экспортеров газа, и недавний саммит показал, что это сотрудничество будет развиваться. Вместе две страны владеют около 40 % мировых запасов природного газа, что может стать базой для более тесного сотрудничества и отстаивания совместных интересов. Пока же политика и координация в этой сфере во многом остаются декларативными, опять же, частично по причине санкций.

После выборов нового президента Ирана стратегия этого государства по отношению к Кавказу и России вряд ли изменится. По мнению аналитиков Стратфор, отношения Ирана с Арменией (которые, в основном, сводятся к экономической сфере) и Грузии останутся теми же, но случайный дипломатический скандал может возникнуть между Ираном и Азербайджаном. Тегеран будет продолжать оказывать давление на Баку через религиозные и культурные группы, так как Иран пытается демонстрацией силы побудить Азербайджан свернуть своего сотрудничество с Израилем (6).

Остается надеяться, что сотрудничество с Россией по ряду направлений будет развиваться, инцидент с несостоявшимися поставками в Иран российских оборонительных систем будет в скором времени разрешен, а неприятная страница в двусторонних отношениях – закрыта.

Именно эти вопросы, помимо злободневных политических, обсуждались в ходе недавних встреч министра иностранных дел Турции Ахмета Давудоглу в Баку. В интервью азербайджанским журналистам глава турецкого внешнеполитического ведомства, касаясь усиления роли тюркоязычного содружества, отметил, что локомотивом процесса, очевидно, будет служить альянс Турции и Азербайджана, повторив при этом известный тезис: «Одна нация – два государства». Он напомнил, что собственно и создание Совета сотрудничества тюркоязычных стран является инициативой Баку и Анкары. Следуя словам главы МИД Турции, плодотворное двустороннее сотрудничество – замечательно, но пора его расширить: «Мы могли бы работать вместе в Центральной Азии».

Примечательна осторожность Ахмета Давудоглу в этом вопросе. Он не стал обрисовывать активный экономический альянс с участием всех тюркоязычных государств. Для начала оптимальным дипломату видятся треугольники, в которых третьим партнером азербайджано-турецкого альянса мог бы стать Казахстан или Туркменистан.

Но даже в такой острожной тактике есть свои нюансы. Ашхабад при каждом случае подчеркивает свой нейтралитет. Внешнеполитическая доктрина Туркменистана ориентирована на максимальную самостоятельность. Поэтому здесь, никогда не спешат занять позицию в, условно говоря, «местечковых» политико-экономических конструкциях. К тому же у Ашхабада есть не урегулированные вопросы с Баку, касающиеся углеводородных месторождений на Каспии. Хотя надо признать, что турецкий капитал ощущает себя в Туркменистане достаточно комфортно, участвуя в основном строительном бизнесе.

С Казахстаном тоже не все просто. Президент Нурсултан Назарбаев по праву считается чуть ли не главным генератором интеграционных идей на постсоветском пространстве. Однако при этом в альянсах Астана желает играть главные роли и не быть второстепенным игроком. Один вопрос – как Назарбаев относится к данному интеграционному объединению, не являясь его непосредственным автором? А второй – будет ли он рад азербайджано-турецким планам интенсивных инвестиций в экономики центральноазиатских стран, о чем в Баку говорил Давудоглу? В этом свете памятен вежливый отказ Казахстана Азербайджану по вопросу строительства нефтеперерабатывающего завода чуть ли не специально для очистки казахстанской нефти с месторождения «Кашаган», которую предполагается экспортировать через Азербайджан в Турцию, а оттуда в Европу.

Азербайджанская сторона предложила в этих целях готовый нефтепровод «Баку-Тбилиси-Джейхан». Однако ревностно относящийся к высокому качеству своего «черного золота» Баку предложил Астане построить завод, чтобы доводить кашаганскую нефть до той же кондиции для дальнейшего смешивания со своей без снижения качества. Казахстанская сторона отклонила это предложение и построила НПЗ у себя с помощью британских инвесторов. Думается, подобное отношение у Астаны проявилось не из-за недоверия к азербайджанскому НПЗ или азербайджанским инвестициям, а из-за желания продемонстрировать самодостаточность. Амбиций у Казахстана с тех пор меньше не стало.

Диаметрально противоположная ситуация с Киргизией. Обнищавшая в результате многолетней внутриполитической нестабильности страна рада финансовым поступлениям любого рода – кредитам, грантам, любым инвестициям в любую отрасль. Но здесь, можно предположить, что осторожничать будут Азербайджан и Турция – в последние годы Бишкек в силу разных причин несколько подмочил финансовую и деловую репутацию в отношениях с партнерами, и теперь в экономических вопросах они проявляют осторожность.

Руководитель бакинского клуба политологов «Южный Кавказ» Ильгар Велизаде, комментируя грядущий саммит, сказал автору, что желание Турции активизировать инвестиционную политику в Центральной Азии, о чем говорил Давудоглу, продиктовано позитивным опытом, который появился в результате турецко-азербайджанского сотрудничества в Грузии, а также в других совместных проектах. «На фоне деятельности Азербайджана в реализации важных инвестиционных проектов в самой Турции, странах Балканского полуострова, интересах Кыргызстана в азербайджанских инвестициях, а также интереса всех стран «тюркской четверки» в осуществлении совместных инвестиционных проектов, Турция, как наиболее близкая к Азербайджану тюркская страна по языковому, культурно-историческому и политическому признакам, предлагает реализовать совместный потенциал при осуществлении инвестиционной политики в Центральной Азии», - сказал Велизаде.

По его словам, с реализацией транспортно-коммуникационных проектов в странах региона, с повышением их транзитного потенциала, перед бизнесом Турции и Азербайджана откроются широкие возможности в Центральной Азии, и наоборот. Баку и Анкара проявляют интерес к строительству современных логистических центров в Казахстане, к участию в реконструкции нефтеперерабатывающих мощностей и к строительству новых. «Отдельно стоит упомянуть сферы дорожного строительства и туристических услуг. И это не полный перечень отраслей, где азербайджанский и турецкий бизнес могли бы работать в Казахстане, Туркменистане или Киргизии», - считает Ильгам Велизаде.

По мнению политолога, формат тюркского сотрудничества в том виде, в котором он представляется, является условием для формирования единого экономического и политико-гуманитарного пространства в самом центре Евразийского материка. При этом историческая общность народов, населяющих эти страны, выступает в качестве важнейшей цементирующей базой единства. Ильгар Велизаде также считает, что возникновение тюркского формата отношений не входит в противоречие с другими региональными форматами (СНГ, ШОС, НАТО, ОДКБ, ОЭС и пр.), и обогащает систему региональных отношений.