«Последние несколько войн в паре со мной работал Бернар–Анри Монтень Монтескье...
Сам он предпочитал называть себя философом.
Так же его представляли в новостях.
Но в платежной ведомости, которую составляют на церковноанглийском, его должность называется однозначно: «crack discourse–monger first grade».
To есть на самом деле он такой же точно военный.
Но противоречия тут нет — мы ведь не дети и отлично понимаем, что сила современной философии не в силлогизмах, а в авиационной поддержке...
...Как и положено настоящему философу, Бернар-Анри написал мутную книгу на старофранцузском.
Она называется «Les Feuilles Mortes», что значит «Мертвые Листья» (сам он переводил чуть иначе — «Мертвые Листы»).
Ударные дискурсмонгеры гордятся знанием этого языка и возводят свою родословную к старофранцузским мыслителям, придумывая себе похожие имена.
Это, конечно, чистейшая травестия и карнавал.
Они, однако, относятся к делу серьезно — их спецподразделение называется «Le Coq d’Esprit - "Петух духа"», и на людях они постоянно перебрасываются непонятными картавыми фразами.
Но мне хорошо известно, что Бернар-Анри знал на старофранцузском всего несколько предложений и даже песни слушал с переводом.
...
Многие до сих пор считают его эдаким бескорыстным рыцарем духа и истины.
Он им не был.
Но я его не осуждаю.
Жизнь слишком коротка, и сладких капель меда на нашем пути не так уж много.
Нормальный публичный интеллектуал предпочитает комфортно лгать вдоль силовых линий дискурса, которые начинаются и заканчиваются где-то в верхней полусфере Биг Биза.
Иногда он позволяет себе петушиный крик свободного духа в безопасной зоне — обычно на старофранцузском, чтобы никого случайно не задеть.
Ну и, понятно, разоблачает репрессивный оркский режим.
И все.
Любое другое поведение экономически плохо мотивировано.
На церковноанглийском это называется «smart free speech» — искусство, которым в совершенстве владеют все участники мирового дух-парада."
...
"...У Бернара-Анри целая программа,
— Все происходит по нарастающей. Сначала он просит, чтобы оркская подруга привязала его к кровати где-нибудь в Зеленой Зоне. Тут безопасно, и можно в случае чего позвать на помощь.
Если все проходит нормально, он просит подругу отвезти его в лес и привязать к дереву.
Потом они вообще забираются в его секретную оркскую берлогу, которую он содержит специально для этой цели, и она связывает его там. Мало того, Бернар-Анри снимает все свои радиомаяки и идентификаторы. Чтобы никто не знал, где его искать.
— Зачем ему это?
— Опасность возбуждает. Совсем как с тобой, моя радость…
...
— А что они делают потом? — спросила она. — После берлоги?
— У Бернара-Анри есть очень любопытное и нетривиальное продолжение. Но об этом, детка, я расскажу тебе как-нибудь после...
...
...На бубны была натянута женская кожа. То, что это именно женская кожа, делалось ясно по месту, с которого (или, вернее, вместе с которым) она была содрана. Сохранились даже волосы — на красном бубне это был аккуратно остриженный рыжий треугольник, а на синем — бесформенная темно-каштановая копна. Эти интимные скальпы, видимо, были обработаны каким-то консервирующим составом, потому что кожа выглядела свежей, без малейших следов распада.
К черепам были прикреплены женские косы: на красный бубен свисала рыжая, а на синий — темная. Косы кончались бумажными бирками — «une autre № 1» и «une autre № З».
[16]— А где номер два? — спросил Грым, чтобы сказать хоть что-нибудь.
— Номер два — это я, — сказала Хлоя..." (с)