Главный позитив (для России) армянского шага в сторону ЕС состоит в том сигнале, который был послан российским элитам.
Сигнал, ставший следствием целого ряда объективных геополитических процессов, затрагивающих сегодня, в первую очередь, Россию, Ближний Восток и Южный Кавказ.
Евразийская интеграция: противоречие между целями и средствами ее достижения
В мире становится все тесней. Полным ходом идет очередная мировая война за рынки. То есть не за ресурсы и территории, как во время первой и второй Мировых войн, а за рынки сбыта производимых товаров в силу их перепроизводства на Западе и с некоторого времени в Китае. В результате глобализация сопровождается одновременной регионализацией – обособлением основных участников этой войны и выстраиванием фронтов в виде всевозможных режимов торговли. Глобализация носит больше технологический характер, регионализация – политэкономический.
Евросоюз, как известно, возник не вследствие глобализации, а в силу необходимости создания инструментов конкурентного преимущества. В свою очередь, ЕАЭС был учрежден, скорее, по наитию, чем в результате реализации продуманной и четкой стратегии. Отсюда его проблемы, в том числе – нарастание двусторонних противоречий в отношениях между отдельными участниками Союза.
Преодолеть эти противоречия можно только на фундаменте осознания элитами постсоветских стран новой геополитической и геоэкономической реальностей. К сожалению, сегодня на постсоветском пространстве реализуются те экономические решения, которые должны были стать ключевыми трендами даже не в 90-е или 80-е, а в 70-е годы прошлого века.
То есть, эти решения часто не адекватны, так как производны от, минимум, трех давно устаревших трендов – тотальной приватизации, максимальной открытости национальных экономик для ТНК и ставки на иностранного инвестора как ключевого драйвера экономического роста.
Сегодня все постсоветские страны без исключения цепляются за неолиберальную догматику (к примеру, Россия вступила в ВТО тогда, когда эта организация утратила роль глобального регулятора), в то время как Китай, который в 80-е годы отставал от СССР в экономическом плане лет на 15, вовремя уловил новые макроэкономические тренды, став в результате сверхдержавой, а месяц назад – мировым экономическим лидером.
Какие тренды будут характерны для мировой экономики в ближайшие годы? Назову некоторые из них.
Во-первых, следует ожидать переустройства мировой экономики по континентально-цивилизационному признаку, то есть формирования нескольких субглобальных экономик – североамериканской, европейской, китайской, исламской и, возможно, евразийской. (Я говорю – возможно, потому что потенциал ЕАЭС раскрыт, максимум, процентов на 20).
Во-вторых, продолжится формирование зон свободной торговли в рамках названных цивилизационных экономик и установление жестких границ между ними. Соответственно, в рамках названных ЗСТ получат свое развитие валютные зоны, что ускорит упразднение монополии доллара США.
В-третьих, внутри названных цивилизационных экономик неизбежно сложатся специфические экономические уклады, опирающиеся на принципы самодостаточности и конкурентоспособности и предполагающие наличие уникальных информационных и навигационных систем, софта и систем кибербезопасности, самодостаточных сырьевых баз, энергетических систем и ядерных технологий, конкурентоспособных технологических платформ и воспроизводящихся когнитивных систем.
В-четвертых, будут востребованы мощные государственные и межгосударственные институциональные регуляторы, опирающиеся на автономные правовые системы и власть пронациональных элит.
Следует учитывать также, что Запад разлагается, а Восток наступает. Вот основной вызов, с которым сталкивается сегодня Евразийский экономический союз. Готов ли ЕАЭС к этому? Такой уверенности нет.
Понятие цивилизационного экономического суверенитета
Формирование эффективного и свободного евразийского рынка товаров, капиталов и рабочей силы (а это главная задача ЕАЭС) возможно только на новой политэкономической основе. К сожалению, внутри ЕАЭС до сих пор нет понимания содержания такой, к примеру, базовой для евразийской экономики категории, как "экономический суверенитет". Определения понятия "экономический суверенитет" нет ни в одном документе ЕАЭС и ЕЭК.
Российская экономика с головой погружена в офшоры, что является прямым свидетельством ее зависимости от внешних финансово-экономических "центров силы", в то время как другие страны – участники ЕАЭС, включая Армению, стремятся проводить "многовекторную" экономическую политику вопреки тем объективным экономическим трендам, о которых я сказал выше.
У некоторых представителей элит евразийских стран до сих пор сохраняются иллюзии относительно того, что национальные экономики постсоветских стран могут быть выгодно интегрированы в какие-то общеевропейские или мировые механизмы и интересы.
Руководители ЕАЭС и ЕЭК правильно ставят вопрос о необходимости поэтапного формирования в Северной Евразии единого или общего энергетического, торгово-транспортного, информационного, финансового и иных пространств. Вопрос однако в том, что единение это невозможно на неолиберальной политэкономической базе, заточенной под трансформацию всех без исключения постсоветских экономик на периферийные по отношению к Западу модели.
В этом смысле экономические санкции Запада по отношению к России стали прямым свидетельством того, что законы неолиберальной экономики на самом деле в мире не работают. И что это — всего лишь прикрытие иной реальности, в которой нет места экономической демократии и многовекторности. Единственным возможным основанием для устойчивого социально-экономического развития тех или иных стран может быть только их реальный экономический суверенитет.
В свою очередь, такой суверенитет может быть достигнут лишь в результате коллективных усилий в рамках региональных союзов. Грубо говоря, Белоруссия или Кыргызстан не смогут сами по себе стать независимыми (их экономики слишком слабы для этого), но они могут быть полноправным элементом суверенной евразийской цивилизации.