Север и Юг Восточной Азии
Помимо очевидного обозначения субрегионов Азии, термины СВА и ЮВА имеют и особый историко-политический контекст, отчасти являясь наследием холодной войны. Японский международник Акихиро Ивасита
указал на сконструированность концепции СВА вкупе с ЮВА как площадок для проекции американской внешней политики в стратегической борьбе против коммунистических государств или движений: СССР, КНР и КНДР — на севере, Вьетнама, Камбоджи и Лаоса — на юге. Однако если в случае ЮВА политическое и культурное разнообразие стран не помешало сформировать АСЕАН и позднее принять в ее ряды бывших противников времен холодной войны, то СВА до сих пор сохраняет серьезные противоречия даже между союзниками США — Японией и Кореей.
Подробно эти и другие проблемы СВА проанализированы, например, в монографии The Making of Northeast Asia (2010) под авторством Кента Калдера и Е Минь
[1]. В частности, авторы отмечают «организационный дефицит» внутри СВА, препятствующий коллективному сотрудничеству, и заключают, что в истории региона критические моменты в области безопасности (например, тайваньские и корейские кризисы) имели более значительные институциональные последствия, чем финансовые кризисы.
Вместе с тем Калдер и Е Минь подчеркивают отличие восточноазиатского регионализма от европейского, заключающееся в преобладании неформальных и аполитичных сетей. Такой «мягкий институционализм» особенно четко выражен в АСЕАН, и не исключено, что отдача от сближения японо-американского союза с ЮВА простимулирует динамику регионализма в рамках всей Восточной Азии, в том числе на северо-востоке. С другой стороны, как отмечается в анализируемом докладе, Япония больше не единственная крупная страна СВА, активно действующая в ЮВА, а ее отношения с КНР и Южной Кореей имеют прямые последствия для стран АСЕАН. Таким образом, перспектива возможного «реконструирования» азиатских субрегионов во внешнеполитической повестке и связанном дискурсе оказывается связанной с балансом сил в Азии.
От конструктивизма к неореализму
Поскольку современные международные отношения в Восточной Азии характеризуются меняющимся соотношением сил в сторону Китая, то стандартной стала
трактовка ответного поведения держав региона в терминах внешнего и внутреннего балансирования (balancing), присоединения к сильнейшему (bandwagoning), сформулированных неореалистом Кеннетом Уолцем, или их
комбинаций — т.н. «
хеджирования», или перестраховки.
Так, внутреннее балансирование, помимо стимулирования экономики, включает в себя укрепление собственного оборонного потенциала — эта тенденция особенно заметна в странах Азии, где военные расходы
растут на фоне их сокращения в общемировом масштабе. Обратная сторона — и менее «гладкий» синоним — укрепления оборонного потенциала — гонка вооружений. С точки зрения экспортеров военной техники, включая российских, эта тенденция означает рост рынка сбыта. С точки зрения государств АТР, включая Россию, как стейкхолдеров, для которых на кону стоит собственное развитие в рамках региона, подстегивание и без того высокой конфликтогенности в Азии — это угроза.
Внешнее балансирование подразумевает укрепление внешних союзов, а присоединение к сильнейшему — альянс более слабых государств или с действующим гегемоном, или с основным претендентом на этот статус. В ЮВА прослеживаются оба типа поведения: сотрудничество в области безопасности постепенно укреплялось между самими странами региона, тогда как в выборе внешнего «покровителя» одни государства делали ставку скорее на КНР (Камбоджа, КНДР, Лаос, Мьянма), а другие — на США (Таиланд, Филиппины и др.).
В данном контексте Вашингтон оказывается перед несколькими дилеммами сразу. Во-первых, США придется исхитриться, чтобы предотвратить возможное присоединение большего числа стран региона к КНР как перспективному гегемону, при этом
избежав принятия на себя роли «регионального полицейского» и не разозлив Пекин. В докладе East-West Center прямо отмечается озабоченность некоторых стран Юго-Восточной Азии возможной конфронтацией с КНР. Во-вторых, хотя инициатива по сближению с ЮВА со стороны США пока сравнительно сильнее, чем запрос «на местах», директивное продвижение сверху вряд ли устроит обе стороны, особенно учитывая, что государства региона настаивают на «асеаноцентричности» процесса. В этих обстоятельствах Токио по ряду причин может выступить региональным партнером и посредником, тем более что общественное восприятие как Японии, так и С. Абэ в ЮВА весьма
положительное.
«Бриллианты безопасности» и геометрия партнерств
И С. Абэ, и президент США Барак Обама отметились частыми визитами в ЮВА за время своего правления. Американский «разворот в Азию», декларированный в 2009 г., таким образом срезонировал с «проактивным пацифизмом» С. Абэ, вернувшегося к власти в 2012 г. Изначально С. Абэ в качестве доктрины в Азии предложил
концепцию «демократического алмаза безопасности», под которым подразумевалось укрепление связей по ромбовидному контуру Япония-Индия-Австралия-Гавайи (как штат США) для сохранения status quo. В частности, в этой концепции С. Абэ предостерегал, что Южно-Китайское море может стать «Пекинским озером», китайским эквивалентом Охотского моря как места базирования атомных подводных лодок. В японском дипломатическом обороте «алмаз безопасности» не устоялся, хотя отношения с Вашингтоном, Дели и Канберрой С. Абэ продолжил развивать, параллельно, однако, упрочив и диалог с Пекином.
В рассматриваемом докладе наряду с активизацией диалога по линии оборонных ведомств, в частности в формате ASEAN+2 и «на полях»
ADMM Plus, предлагается развитие трех- и четырехсторонних партнерств, аналогичных вышеупомянутому «алмазу». В такие «многоугольники безопасности» предлагается вовлечь прежде всего Вьетнам и Филиппины — страны региона, особенно близкие к Японии. При этом резким контрастом будут выглядеть контакты между японскими и китайскими оборонными ведомствами,
сведенные к нулю за последние пять лет.
Удачным партнером для США Япония выглядит и ввиду необходимости балансировать между прагматикой и идеологией с учетом разнообразия политических систем АСЕАН. С. Абэ не колеблется регулярно совмещать приверженность демократическим ценностям с прагматизмом, особенно когда речь заходит о японо-китайском соперничестве, масштабы которого иногда
выходят за пределы Азии.
Дуэль Токио-Пекин и повышение «весовой категории» Японии
Эхо японо-китайского противоборства в отношении ЮВА докатывается до глобальных институтов, что особенно наглядно видно в 2016 г., поскольку Япония председательствует в «Группе семи», а Китай — в «Группе двадцати». Так, С. Абэ
намерен поднять вопрос спорных территорий в Южно-Китайском море на встрече «Группы семи», чему Пекин активно противодействует. Таким образом, итоговая повестка саммитов в Исэсиме и Ханчжоу покажет, насколько мировое сообщество готово реагировать на японо-китайские трения.
На более локальном уровне свежим примером прагматизма С. Абэ может послужить
визит президента Зимбабве Роберта Мугабе в Токио и готовность Японии выделить кредит в 600 млн иен (5,3 млн долларов) на инфраструктуру в этой стране. С одной стороны, сумма для Токио и дорожного финансирования некритичная, а приоритет инфраструктуры в экономическом развитии японскими экономистами подчеркивался всегда. С другой стороны, при всем
значительном японском вкладе в содействие развитию Африки, отношения Японии, декларирующей приоритет демократических ценностей, с Зимбабве могли бы выглядеть иначе в отсутствие китайской экспансии на этом континенте и оппозицию Пекина японской кампании за статус постоянного члена СБ ООН.
Возвращаясь к ЮВА, отмечу, что авторы доклада считают стратегическое использование японской помощи развитию в ЮВА предпосылкой к усилению роли Японии в области региональной безопасности. Что интересно, прямая корреляция между военными расходами и финансовым содействием развитию в целом характерна для развитых стран, согласно
Глобальному индексу миролюбия. Япония здесь не стала исключением, будучи одновременно одним из крупных мировых доноров и располагая 7-м в мире военным бюджетом (в абсолютных цифрах) при известном ограничении расходов на оборону на уровне 1% ВВП. В правление С. Абэ расходы на оборону росли на протяжении 4 лет,
достигнув рекордного показателя в 44 млрд долларов в 2016 г.
Оборонная диалектика Японии
Важность прагматизма для японских политических элит можно проиллюстрировать цитатой бывшего посла Японии в Таиланде Хисахико Окадзаки, сторонника тесного союза с США и многолетнего советника как С. Абэ, так и его «правой руки» Сётаро Яти. В 1992 г. Х. Окадзаки подчеркнул значимость геополитических императивов, так ответив американскому журналисту на вопрос о принципах Японии во внешней политике: «Ваша страна была построена на принципах. Япония была построена на архипелаге»
[2]. Хотя за прошедшие годы ситуация в регионе изменилась, можно наблюдать преемственность в стратегическом видении правоконсервативных политиков в Токио. При растущей — и поощряемой США — автономности Японии в вопросах безопасности, союз этих стран только окреп, а попытки его пересмотреть, например, при Юкио Хатояма, не увенчались успехом.
Более того, по мнению исследователя Гейдельбергского университета Джулио Пульезе,
расширение оборонительного сотрудничества с США в 2015 г. привело и к увеличению рычагов влияния Вашингтона на Токио
[3]. В обмен на включение спорных островов Сенкаку/Дяоюйдао в зону действия пакта и вытекающую поддержку со стороны США, но на несколько расплывчатых условиях, Япония решила «подставить плечо» США по Южно-Китайскому морю — возможно, даже перестаравшись с услугой за услугу, учитывая меньший выигрыш Токио по сравнению с Вашингтоном
[4]. Впрочем, оценки здесь тоже разнятся: кандидат в президенты США Дональд Трамп, напротив,
счел Японию и Южную Корею большими «выгодополучателями» от союза с США, чем сами Штаты, и посоветовал им обзавестись собственным ядерным арсеналом, параллельно пообещав вывести американские войска в случае дальнейшего «иждивенчества» восточноазиатских союзников.
Японскую общественность при этом значительно больше
заботит ситуация в Восточно-Китайском море, где находятся Сенкаку, чем в Южно-Китайском. Соответственно, возникает вопрос, насколько нынешнее оборонительное сближение США и Японии, включая его распространение на проблемы Южно-Китайского моря и озабоченность подъемом Китая, переживет правление С. Абэ. Обстоятельства пока благоволят премьеру: рейтинги доверия кабмина
колеблются на вполне приемлемом для Японии уровне в 47%, градус несогласия японской общественности с изменениями законодательства по безопасности постепенно
снижается, а вопросы внутренней экономической политики традиционно превалируют над внешней. Шансы остаться у власти как минимум до 2018 г. у С. Абэ
сохраняются даже в случае проведения блиц-выборов в нижнюю палату парламента в 2016 г. Таким образом, в среднесрочной перспективе можно ожидать продолжения существующих тенденций с оговоркой в отношении летних выборов в верхнюю палату японского парламента и, разумеется, президентских выборов в США.
России, как одному из государств Северо-Восточной Азии с амбициями по углублению интеграции с АТР, следует пристально следить за происходящими сдвигами в тектонике азиатской безопасности, в меру возможностей поддерживая динамическое равновесие в регионе. Неформальные связи в Восточной Азии имеют особое значение, поэтому важно активное присутствие в различных региональных форматах и оборонных диалогах, включая «полуторные» и «вторые дорожки» и независимо от лояльности площадок той или иной державе. Национальным интересам России отвечают соблюдение регионального баланса интересов и одновременное укрепление связей с различными «полюсами» многополярной Азии без присоединения к тому или иному лагерю. Примером перспективного функционального взаимодействия может стать арктическое сотрудничество России и стран СВА. Отдельно стоит отметить значение контроля над вооружениями в региональном масштабе, где многое будет зависеть и от военно-технического сотрудничества России и стран АСЕАН. Говоря простыми словами, в условиях «холодного мира» в Азии надлежит сохранять хладнокровие.