Перспективы развития России

2001 год. Посольство Белоруссии в Москве. Лукашенко пригласил российских журналистов на неформальный разговор. Около часа за круглым столом идет странная беседа. Хозяин выворачивает душу наизнанку. Просит работников пера и топора побольше рассказывать о Белоруссии, почаще приезжать. Гости перемигиваются, холодно улыбаются, смотрят в тарелки. Разговор не клеится, это все чувствуют. Наивные надежды. Журналистика — и частная, и государственная — досталась постъельцинской России по наследству. Спасибо, конечно, за угощение, Александр Григорьевич, но в наших либеральных глазах вы останетесь коровой на льду, неуклюжим мужиком, сельским самодуром. Короче, быдлом, составляющим большинство населения “той” страны, как, впрочем, и “этой”. Но раз раз уж вы президент, так и быть, потерпим еще чуть-чуть.
Впрочем, терпение не раз лопалось. Как он смеет? Что позволяет себе? Он, живущий с наших щедрот! И впивалась российская пресса в соседскую пятку. Перекрывали вентиль, опускали таможенный шлагбаум. Доходило до того, что в 2010, во время минского майдана, эфир нашего — союзного вроде бы — государства наполняли репортажи, сочувствовавшие погромщикам. Сейчас мне смешно наблюдать, как некоторые не в меру буйные наши “патриоты” клеймят Лукашенко предателем. Что у вас с памятью? Отшибло? А я вот прекрасно помню интервью с Фридманом, который, сидя в гостинице “Украина”, рассказывал нам после аукциона по Славнефти , что “и так переплатил”. Правда, за госпакет в совместном российско-белорусском предприятии (Мозырский НПЗ, Мегионнефтегаз, Ярославнефтеоргсинтез) Роснефть готова была предложить на полмиллиарда, а китайцы — на полтора миллиарда больше. Но аукцион проводил самый прозрачный на свете Российский Фонд Федерального Имущества. И пускай его глава Малин спустя два года отправится за решетку. Аукцион же обратной силы не имеет? Братья белорусы, вы не парьтесь. Це — демократия. Список прегрешений Лукашенко велик, конечно. Он не только сохранил контрольный пакет Мозырского НПЗ за государством. Жмотничал из-за Белтрансгаза. Упрямился по железнодорожным тарифам. Баумгертнера вон совсем недавно посадил. Нашего, русского Баумгертнера!
2005 год. Площадь перед Джорджтаунским университетом в Вашингтоне, где только что вместе со своей црушной бабой выступил Ющенко. Стою в толпе украинских эмигрантов, сжимающих в руках приветственные плакаты. Попадаются и привычные сегодня: “Коммуняку на гиляку”, “Слава героям УПА”. Правнуки, внуки и дети бандеровцев. Местами — качающиеся от ветра мумии самих бандеровцев. Каждая - будто елка украшена медалями за “украинско-американскую дружбу”. Ющенко жмет руки, первые ряды встают на носки и тянутся. Поравнявшись с нами, он слышит откуда-то справа: “ПоможИте Беларуси!” Улыбается, кивает, машет ладонью. “Поможем!” Оказывается, бывают и белорусские бандеровцы. Чуть позже я еще встречусь с ними — в Нью-Йорке, на каком-то этно-культурном фестивале. Они покажут мне газету движения “БАЗА”, где будет рассказано о подвигах сотрудничавших с фашистами и бежавших потом в США белорусских “патриотов”. Каждую третью неделю июля плечом к плечу с американскими украинцами американские белорусы отмечают и День Порабощенных Народов СССР.
Еще семь лет спустя прохожу белорусскую таможню рядом с местечком Урбаны, через которое лежит дорога из Риги в Москву. Ночь. Мокрый снег. Не хватает какой-то бумажки, а значит, коробки с вещами ждет тщательный досмотр. Пока проверяют, разговариваем с начальником смены. Средних лет, в прошлом - сотрудник отдела по борьбе с наркотиками, но первоначально — животновод в одном из колхозов под Витебском. В милицию привела специальность — кинолог — и недовольство белорусской административной системой. Спрашиваю, откуда недовольство, что не так? Ругает глупость и неповоротливость. Сокрушается — давят инициативу, не позволяют принимать оперативные решения на местах. Ну вот, думаю, нарвался на оппозиционера.
— Наш колхоз мог бы озолотиться, а мы концы с концами еле сводим. Могли бы давно показатели как в Польше иметь. Вот где фермер может развернуться!
– А что, в Польше лучше?
— Еще бы. Дешевый кредит, никто тобой не командует.
Мы говорим, наверное, с час, пока возятся с моим грузом. Выясняется, что колхоз его, в общем-то, не погибает. Но люди живут очень скромно, если не сказать бедно. Особенно в сравнении с Москвой. А возможности-то есть! Также выясняется, что матушка таможенника коротает век в соседней деревне, получает от государства пенсию, содержит приусадебное хозяйство с курицами и имеет чистый доход от одних лишь куриц около тысячи долларов в месяц. Тысячи. Долларов. В месяц. Тут я не выдерживаю, начинаю смеяться.

— Чем же вы возмущаетесь, говорю? Поезжайте в Смоленскую область, почувствуйте её всеми четырьмя колесами, сразу после погранпоста за Витебском. Посмотрите на нашу деревню, посмотрите, что осталось от наших колхозов. Посмотрите на наших олигархов. Вы что, серьезно — завидуете нам?
Он молчит. Курит. Потом произносит фразу, которая окончательно сбивает меня с толку.
— Знаешь, что народ не устраивает в Лукашенко?
— Что?
— То, что он — не Сталин. 
Год 2015. Иду по Линии Сталина. Это музей под открытым небом, километрах в тридцати от Минска. Оказывается, в 30-е кровавый тиран, с детства мечтавший как бы на кого-нибудь напасть, построил от Одессы до Ленинграда оборонительную линию, состоявшую из ДОТов, рвов и минных полей. Про Гитлера еще ничего толком известно не было, а вот войны с Польшей ждали каждую минуту. Мало кто знает, но с 1921-го года в приграничных районах СССР и Польши, по обе стороны Линии Сталина, партизанская война и без того шла полным ходом, почти как сейчас Донбассе. Диверсионно-разведывательные группы, теракты, саботаж. И вот, значит, фрагмент этого комплекса оборонительных сооружений по указанию Лукашенко превращен теперь в центр патриотического воспитания. Артиллерийские системы, самолеты, танки, на которых катают детей. Поисковые отряды Беларуси отправляют сюда свои находки. Здесь стоит советский пограничный столб, а в одном из блиндажей красуется надпись: “Границы СССР неприкосновенны”. Тут же и бюст Сталина, а за его спиной неспешно строится маленькая церковь. Говорят, в выходные, а тем более по праздникам, здесь не протолкнуться.
Отношение к истории — вот, наверное, самое сильное впечатление от моего последнего посещения Минска. “Никто не забыт, ничто не забыто” — не фигура речи здесь. Было бы странно, конечно, если бы город, практически полностью уничтоженный фашистами, вдруг впал в амнезию. Все-таки память о войне ждет тебя на каждом углу, не отделаться — тут вешали, тут расстреливали. Но отношение к советской эпохе в Беларуси не просто казенно-уважительное, а по-настоящему благоговейное. Здесь никто не пытается выпятить свои достижения через отрицание и противопоставление. Здесь ничего не прячут и не драпируют. С герба Беларуси, встречающего вас по прилете, не исчезли ни земной шар, ни колосья, ни красная звезда.
И это не привычный для нас блеф, не бравада, не попытка еще хоть пару километров проехать на загривке “у совка”. С 2006 года в Беларуси воссоздана октябрятская организация. Пионерия и комсомол и не упразднялись. Да, конечно, формальности. Но после того, как все горшки разбиты вдребезги, Беларусь остается колбой, из которой все еще мерцает небольшой осколок советской идентичности. Лукашенко сжимает этот кристалл в большом кулаке и вертится, и скачет, и хитрит, стараясь не выронить, сохранить эту заначку для будущего.
Вообще даже короткое знакомство с Белоруссией способно натолкнуть гостя из России на самые печальные размышления. Для меня, уж простите, главный показатель — не дороги и не витрины, а работающая промышленность. Помню, как в три часа ночи я, сбившись с трассы, уперся в проходную витебского завода “Полимер”. В холодной предрассветной мгле автобусы везли новую смену. Все, что в России заброшено и уничтожено, приватизировано, разграблено и пропито, в Беларуси — работает. Работает. Работает.
Работают МАЗ и БелАЗ. Работает завод холодильного оборудования “Атлант”. Работает завод электроники “Горизонт”. Работают станкостроительный завод и завод измерительных приборов. Работает моторный завод. Я тактично промолчу по поводу сельского хозяйства, хотя поход на крестьянский рынок способен отправить в нокаут любого избалованного разнообразием россиянина. Да, конечно, все эти отрасли привязаны к российскому рынку. Падение сбыта в России означает моментальное затоваривание для белорусских производителей. Но эти производители как минимум есть. Они существуют!
Я захожу в гостиничный номер, привычным придирчивым взглядом окидываю интерьер. Все абсолютно, от простыней до мыла (специально изучал упаковку), не говоря уж о холодильнике с телевизором, все до винтика — сделано в Беларуси. Иду по минскому аэропорту, который, в отличие от наших столичных хабов, построен не вместо снесенных советских аэрокомплексов, а на основе прежнего. Здесь тоже сверкают хромированные поручни и эскалаторы. Тоже горят электронные панели. Однако и тут, так же как в гостинице, процентов на девяносто все произведено в Беларуси. Уточняю и не удивляюсь уже — строительство в аэропорту, да и во всей республике, велось и ведется только белорусскими трестами. Государственными предприятиями. По суровым СНиПам и ГОСТам. Это заметно даже неискушенному наблюдателю, который, проезжая минские или витебские новостройки, все-таки способен оценить организацию работ. Здесь во всем чувствуется — неважно, грубая или изящная — рука планировщика, приверженность единой концепции, наличие общей государственной идеи.
— Как вам наши новые кварталы? — спрашивают меня местные. Вопрос с подвохом. Оказывается, многие недовольны. Народ гудит и спорит. Дескать, высотные здания нарушают минский ландшафт. Тру глаза, пытаюсь понять. Братцы, да по сравнению с лужковской Москвой здесь просто какое-то торжество гармонии, вкуса, чувства меры! Вы поезжайте к нашему метро Баррикадная. Или на “Улицу 1905 года”. Загляните в наполненные ужасом и брезгливостью глаза Героев Пресни, памятник которым окружен палатками с шаурмой и мобильниками. Нарушают архитектурный ландшафт? Помилуйте! Между прочим, Минску вообще не известно, что такое пропасть между фешенебельным центром и обшарпанными окраинами. Окраины похожи на центр. Центр на окраины. Нет вопиющей роскоши, но нет и нищеты.
По своей архитектуре Минск, наверное, самый сталинский город СССР. Заповедник сталинского стиля. Нигде сталинисту не дышится так свободно, как в Минске. Нигде больше я не встречал сохраненных в такой же строгой неприкосновенности широченных проспектов и площадей, не обезображенных ни мелким стекольно-алюминиевым самосадом, ни набедренными повязками наружной рекламы. Реклама — тоже, кстати, хороший индикатор. Она в Минске есть, но она — в наморднике. Здесь невозможно представить себе магазинную вывеску в духе привычного для нас туземного низкопоклонства: “Американа”, “Чикаго-гриль”, “Голден Пэлас”. Нет. Единственное встретившееся в названии кафе слово “бургер” тут же уравновешено словом “драники”. А вообще оцените семантику вывесок в розничной торговле: “Сделай Сам”, “Тысяча Мелочей”, “Мебель”. Где и когда вы видели в последний раз магазин с простым названием “Мебель”, в котором продавалась бы мебель? Мебель, Карл. Белорусская мебель.
Конечно, есть у Минска и современное лицо. Однако оно не пересажено ему пластическими хирургами. Все без исключения знаковые новостройки — национальная ли библиотека, дворец ли спорта — придуманы белорусскими зодчими. Потому что здесь продолжают воспитывать своих архитекторов, а не брать внаем каких-нибудь оскаров нимейеров. Это уже другое измерение Беларуси, обычно остающееся за скобками. Я говорю об образовании и подготовке кадров. Школьная система хотя и подверглась разрушительному влиянию болонского процесса (кстати, за втягивание в него Россию тут сердечно “благодарят”), все же по-прежнему сохраняет лучшие стандарты советской эпохи. Не отданы барыгам и готовят молодых специалистов: Белорусский госуниверситет, университет информатики и электроники, национальный технический, технологический, аграрно-технический, медицинский, педагогический университеты. Есть, как без него, и экономический вуз. Но один. Так что оцените соотношение. И это только Минск — без Бреста, Витебска, Гродно, Могилева, где тоже имеются университеты.
Тут, конечно, большой вопрос — куда потом пойдут кадры. То есть снова и снова: что происходит/будет происходить с производством? Вот — первая головная боль Минска, ведь его экономика не может жить без российской. Российская же экономика упрямо роет себе могилу и тянет за собой Беларусь, словно козу на веревке. Вот где кроется главная причина наших расхождений, вот почему не получается братской семьи славянских народов.
— Вы поймите, — объясняют мне беларусы. Мы не против единого государства, мы за. Но каким оно будет? Если таким, как Россия, это означает, мы должны пожертвовать всем, что долгие годы сберегали. Мы не хотим. Мы не можем.
И они правы. Мы выворачиваем соседу запястья, пытаясь заставить его разжать ладонь для рукопожатия, а значит — выронить в грязь тот самый советский осколок, который в ней зажат. Немудрено, что Беларусь мычит и упрямится. Всеми силами юлит и маневрирует, стараясь и память о братстве не предать, и сберечь свою экономическую модель. Интеграция России и Беларуси на российских условиях, по неолиберальным российским правилам невозможна. Она погибельна и для России, и для Беларуси, и для всей Евразии. Союз может состояться тогда и только тогда, когда сама Россия вздрогнет, отряхнется от морока неолиберализма, дозреет до смены экономического уклада. То есть, говоря грубо и примитивно, с экономической точки зрения не Беларусь должна войти в состав России, а Россия — в состав Беларуси. Ведь вообще-то идея Беларуси как маленького, автономного европейского государства — абсурдна. В конечном счете такое государство либо будет поглощено глобальным Западом, либо поглощено Россией, либо — мне кажется, на это и надеется Лукашенко — сумеет реинфицировать, перезагрузить, оздоровить саму Россию. Белорусифицировать Россию. Но пока для этого нет предпосылок. И Беларусь ждет. Надо понимать: и высокая инфляция, и бедность, и другие издержки такого ожидания — это плата за шанс. Шанс, который пока еще есть.
 
А потому не надо тыкать беларусам, как цигаркой в харю, идеей кровного родства. С глаз долой заезженные мифологемы: “Империя, Русский Мир, Славянский базар”. Не Империя (ибо Империя всегда предполагает наличие жирующей метрополии и ограбляемых колоний), а Союз. Не нация, не кровь и не история, а экономика, экономика и экономика. До тех пор, пока обращенным к Беларуси российским интерфейсом не станет идеология государственной мобилизации и справедливости, стыковка невозможна. Дружба дружбой, табачок будет врозь. Так и будем считаться — что важнее: 160 долларов за тысячу кубов или дивизион С300, развернутый к Польше.
Может ли Беларусь доиграться и заскользить по украинской лыжне? Для начала, если это произойдет, как и в случае с Украиной, вина целиком и полностью ляжет на нас. Это Россия не предложила Украине никакой модели совместного будущего. Это Россия повернулась к Украине лицом Черномырдина, Зурабова и Дерипаски. Это российские олигархи финансировали партию “Свобода”, рассчитывая протолкнуть через Раду выгодные им законы. Как и положено впечатлительной бабе, разрываясь между собственными барыгами и барыгами российскими, Украина просто прыгнула на шею барыге западному. Беларусь не такова. Если продолжать аналогию, Беларусь больше похожа на невесту, волей случая оказавшуюся в привокзальном кафе, где назревает большой мордобой. Удастся ли ей сохранить себя? Предчувствие глобального, а не местечкового, мордобоя — в каждой строчке выступления Лукашенко на Генассамблее ООН.
Собственно, в этом и состоит причина, по которой Лукашенко не поддержал ни одну из сторон во время войны в Новороссии. Да, фашисты убивали стариков, женщин и детей. Видеть это и молчать — нестерпимо. Но — уж поверьте, белорусские спецслужбы не зря едят свой хлеб — Минску было с самого начала ясно, что идея ресоветизации Донбасса никакой помощи со стороны России не получит. Будет то, что установилось сейчас. Прямо ввязавшись в гражданскую войну на Украине, Беларусь приняла бы сторону одних олигархов против других. Это означало бы рискнуть не только своей государственностью и безопасностью (хотя в Беларуси тоже есть женщины и дети), но и похоронить надежду на ресоветизацию всего постсоветского пространства. А она, как ни цинично, важнее, чем судьба Донбасса. Потому что без такой ресоветизации в Донбасс или в Сирию превратятся и Украина, и Беларусь, и сама Россия. Значит, Лукашенко поступает правильно, продолжая сжимать в кулаке свой кристалл. Сейчас, когда идея обновления России через Новороссию угасла, а мы у себя дома на всех парах влетаем в системный экономический кризис, никаких других “резервуаров надежды” просто не остается. А надежда необходима. Её потенциал я мог лично оценить еще шесть лет назад, когда снимал разруху между терриконами под Донецком. Не в сторону России были обращены взоры безработного и спивающегося народа Донбасса, но в сторону Беларуси, куда многие шахтеры уже тогда ездили на заработки.
Многие помнят — в самом начале украинского кризиса Лукашенко выступал у Шустера. Телевизионный пройдоха все пытался спровоцировать его, вытянуть хоть что-нибудь антироссийское или антиукраинское. Параллельно шло онлайн-голосование. Батька уворачивался, подбирал слова, танцевал на лезвии. Так вот в моменты, когда он вдруг, отбросив политкорректность, начинал резать неприятную правду об украинской олигархии, свидомая до потери пульса аудитория показывала максимальную поддержку — выше 90 процентов. Аудитория сама голосовала против себя. Лукашенко легко бы выиграл президентские выборы на Украине. Да и в Таджикистане, думаю, тоже.
Беларусь, конечно, сочувствует Новороссии. И добровольцы имеются, хотя сигнал от власти был послан — не втягиваться. Немало и тех, кто считает позицию Лукашенко невнятной или двуличной. В любом случае пока общество молчит и без хипстерского нытья переносит трудности, которыми украинский кризис срикошетил по республике. К примеру, после воссоединения Крыма с Россией белорусы вмиг остались без моря. Раньше они ездили отдыхать через Украину. Теперь путь лежит через бандеровские блок-посты. Объезд — долго. Самолет — дорого. Заграничные курорты — еще дороже. “Эх, хорошо в Крыму,” с грустью улыбаются в Минске.
У меня есть друг, семья которого оказалась разрезана украинской гражданской войной. Ему нельзя в Полтаву. Полтавским родственникам нельзя в Москву. Так вот теперь, когда самые воспаленные обывательские умы начинают остывать под воздействием суровой жизненной правды, эти люди встречаются в Минске. Им там нравится. Там они по крайней мере снова могут разговаривать. До чего мы довели Киев, брат? До чего мы довели Москву, брат? В братоубийственной бойне Беларусь остается площадкой для переговоров. Где и при чьем еще посредничестве они могли бы вестись?
Запад, конечно, ждет, когда Лукашенко сольется. Сам или с посторонней помощью. Ждет своего момента и либерал-националистическая фронда. Помните вашингтонских белорусов? Им, конечно, будет гораздо сложнее, чем на Украине, потому что для национализма и русофобии, а уж тем более для экспериментов с языком, в Беларуси нет никакой исторической базы. И тут нам надо бы, по совести, поблагодарить строптивого колхозника, который не позволил такой базе сформироваться. Ни один из оппозиционных кандидатов на выборах сегодня не строит свою платформу на антироссийских лозунгах. Наоборот, все говорят об укреплении дружбы. Правда, дружбу каждый понимает по-своему.
Так что, может быть, не сегодня и не завтра, а послезавтра, но движуха все-таки возможна. Никуда не делась из ФМ-эфира западная молодежная волна. Помните “Ляписа Трубецкого”? Есть у него аудитория, в Минске, есть. Недавно Лукашенко пытались зазвать на футбольный матч во Львов, где ему предстояло бы, оказавшись на трибунах, освятить своим присутствием русофобский, антисоветский шабаш. Президент не поехал, а возвращающихся с “выезда” белорусских ультрас (надо понимать — весь футбольный движ одинаково правый - от Одессы до Петербурга), на перроне встречала зеленая улица из спецназа в полной экипировке. Власть посылала однозначный сигнал — будете рыпаться, замочим.
Подозреваю, замочить есть чем. Состояние белорусских силовых ведомств оценить не могу, но что-то подсказывает — дела там обстоят не хуже, чем во всем остальном.
На Комаровке (тот самый колхозный рынок) спрашиваю продавщицу, перемещающуюся по целому городу из составленных друг на друга коробок с местными конфетами
— Мне бы каких-нибудь хороших, только я не знаю ваших названий, посоветуйте, пожалуйста.
— Вы что, не помните, какие были в Союзе конфеты?
— Как же я могу помнить? Мне 11 было, когда он распался.
Жесткий взгляд из-под очков.
— Подумаешь, мне было девять, и я всё отлично помню. Возьмите вот “Зубр” и "Столичные".
По рынку нас ведет замдиректора — женщина лет пятидесяти, внешне больше напоминающая учительницу, чем работника торговли. Чистая речь, вежливость и достоинство. Как-то не по-рыночному совсем. Выясняется — еще недавно руководила одним из районов города. Сейчас вот перебросили сюда. За последние несколько лет директора у рынка менялись пять или шесть раз. То ли ссылали, то ли сажали. Борьба со взяточничеством тут, наверное, ведется не без перегибов, но зато нет никаких сомнений в том, что она есть. Меня поразило то, как выглядит минское море — местное водохранилище. Сколько хватает глаз, его берега покрыты лесом. Понимаете, лесом, сплошным лесом, который нигде не прерывается ни единой вырубкой, ни одной проплешиной с причалом, коттеджем и охраняемым пляжем. Потому что здесь так не принято. И думаю, вы уже догадались, почему.
Как достопримечательность нам показывают местную тюрьму для приговоренных к высшей мере наказания. Белорусский ГУЛаг. За год здесь приводится в исполнение три-четыре приговора. Это могут быть террористы — вроде тех, что устроили взрыв в метро. Но чаще это садисты или насильники. Белорусская оппозиция выступает за отмену смертной казни.
На площади перед рынком друг напротив друга стоят две агитационные будки. Одна — за Лукашенко. Другая — за независимую кандидатку. Красно-зеленый флаг против бело-красного. Людей нет ни у той, ни у другой.
— О, оппозиция что ли? — Смеется наша сопровождающая. — Ну пусть агитируют, пусть. Мы-то за Батьку, да чего я вам говорю…