Донбасс теперь хочет от Украины одного — чтоб оставила в покое
Военкоры «Комсомольской правды» Александр Коц и Дмитрий Стешин увидели, чем живет Донецк после двух лет войны с Киевом. И попытались понять — что будет дальше.
Стрельбу никто не отменил
- Что это было? - падает рядом в кустах «Лысый», упираясь прикладом в землю.
Секунду назад мы в компании бойцов таможенной службы ДНР перебегали опасный участок на окраине села Зайцево, под Горловкой. И услышали громкий щелчок.
- У меня прямо перед ногами звякнуло, - пытается он отдышаться. - Выстрел, как из мелкашки.
- Это ПБС наверняка, - не очень уверенной интонацией предполагает «Ганс».
Приятного в таком предположении мало. ПБС (прибор бесшумной стрельбы – Авт.) - значит снайпер. Причем недалеко, раз услышали. До позиций украинских сил отсюда метров 400 по прямой. Вон, внизу, их окопы, блиндажи, красно-черный прапор на разрушенной двухэтажке. А вокруг нас — сплошная зеленка, на 20 метров вперед ничего не видно. Негромкий, но близкий разрыв добавляет пикантности ситуации.
- А это по нам, - невозмутимо подхватывает автомат «Лысый». - Ходу парни!
В компании 7 бойцов бежим через первую линию частного сектора вглубь села, внезапный спринт подхлестывает один разрыв, второй, третий — прямо перед нами, четвертый где-то позади. За ним — вскрик. Кажется, «Лысый»...
- Не останавливаться! Вверх по улице! Направо! В подвал! - командует кто-то сзади.
В сырой темноте заброшенного подземелья пытаемся прислушаться, но сердце колотится слишком громко. Взрывы небольшие, значит не мины. Скорее всего, подствольный гранатомет. Значит ранения не должны оказаться серьезными.
Через 10 минут вылезаем наверх, услышав шум машины. Наших провожатых - «Лысого» Сергея, «Ганса» Гену и Дена увозят в больницу, ранения действительно легкие.
Только, говорят, осколки горячие были – жгутся сильно. Тишина, словно и войны нет. Официально ее тут действительно нет. Минские соглашения, режим прекращения огня... Только не для «серых зон» Донбасса. Как эта.
Зайцево застряло между миром и войной. А вместе с ним — и его жители. Их осталось немного — около 1 300 человек. Старики да домашняя животина. На днях уехал мужичок-электрик. Он восстанавливал свет после каждого обстрела с украинской стороны. Но нервы — не железные. После попадания в соседний дом собрал вещи и погрузил в машину. Местные неразговорчивы. Бабушка ищет корову в огромном заброшенном саду. Сначала делает вид, что не слышит нас, а потом в сердцах бросает:
- Ездите здесь, фотографируете, потом нас обстреливают…
Мы не спорим, мы хорошо знаем – на любой затянувшейся и «замороженной» войне журналисты рано или поздно будут во всем виноваты. Политикам сложно высказать претензии, а мы всегда рядом. Издержки профессии.
Не отвоюю, так поднадкусываю
Последние месяцы украинские войска методично занимали «серые зоны», считающиеся по минским соглашениям демилитаризированными. По своей боевой традиции, оборачивая прямые нарушения «Минска» в красивый фантик: «Украинская армия освободила Широкино», - пестрили не так давно заголовками украинские СМИ. Забывая упомянуть, что ополчение из него ушло добровольно еще в прошлом году. И никаких военных подразделений там быть не должно.
Ни Берлин, ни Париж, ни Вашингтон за такое наглое попрание Минских соглашений Украине даже пальцем не погрозил. А что было бы, если какой-нибудь крупный поселок заняли ополченцы? Скандал стоял бы вселенский!
Оказавшись вплотную к позициям армии ДНР, украинские силы начали ежедневно и еженощно прощупывать линию обороны. Раненые бойцы и простые жители стали обыденностью «мирной» статистики. Случаются и «безвозвратные потери».
Зайцево теперь — пограничное село. Через него ведет одна из трасс на Украину. И с Донецкой стороны — таможня и паспортный контроль. А со стороны Незалежной — бюрократическое бездушие, спецпропуска - «попробуй получи», постоянные придирки, едкие «подколки» и волокита на пропускном пункте. По сути, с той стороны настоящая блокада, которую Киев должен был давным давно снять по все тем же Минским соглашениям. Но вместо этого для поездки за пенсией или к родственникам, пусть даже в соседнее село, дончане вынуждены часами стоять на пропускных пунктах. А то и сутками. Режим работы с украинской стороны не нормированный. Могут закрыть КПП в четыре часа дня, и людям приходится ночевать в машинах на нейтральной территории.
- «Укропы» этим пользуются, - рассказывали нам таможенники. - Открывают огонь из-за гражданских машин, знают, что мы не ответим.
От журналистов люди в машинах отворачиваются. Никому не хочется «засветиться» в российской прессе и доказывать потом СБУ (Службе безопасности Украины), что ты — не «бытовой сепаратист». Но без камер признаются, что в последнее время на Украину стараются выезжать реже. Жизнь в непризнанной республике конечно не сахар, но и по ту сторону народ не шикует.
Через пару дней Сергей с Геной, хромая, заходят в донецкое кафе «Легенда», где еще со страшного лета 2014-го привыкли «базироваться» журналисты. Просто тогда это было единственное работающее кафе в городе. Парни уже в строю, и снова зовут в гости в Зайцево.
Все уже свое — пенсии, автономера, мобильная связь...
По двухлетней привычке, в Донецке мы питаемся дома, и поэтому хорошо знаем, что есть в магазинах и на рынках, сколько стоит и как менялись цены. А цены в Донецке серьезно упали с нашего последнего визита в конце лета 2015 года. Чуть ли не доверху забитая корзина, продукты на двоих на две недели, итоговая пулеметная лента чека и в конце сумма – 3800 рублей (да-да, именно российских рублей! украинская гривна все больше превращается в иностранную валюту). Быстро переводим на московские цены, получилось бы тысяч 10-12. Лук – 18 рублей, морковь – 24, картофель – 14, капуста – 22 рубля. Четыре кило отборной, парной свинины на рыке – 2100. Копченый мясной орех местного производства весом в 1,5 килограмма – 400 рублей. Связка свежайшей зелени и увесистый пучок редиски – 120 рублей:
- Берите редисочку, хлопцы, берите, домашняя – из Дружковки, через границу передали.
Наверное, это последний свежий товар, который ввозят сюда из Украины. Более того, в последние месяцы сами украинцы повадились «скупляться» у «сепаратистов» - ощутимо дешевле, как и бензин, которым заправляются эти «мешочники» времен Гражданской войны 21-го века. Бензин в ДНР кусается - от 40 рублей за литр, но там, за линией фронта, он еще дороже.
Едем из магазина аккуратно, по-европейски. И все едут аккуратно – нас сразу предупредили друзья: «ГАИ – лютует». С дорог исчезли «джихад-мобили», раскрашенные в камуфляж «заборной краской», несущиеся на красный свет, включив «аварийку». Замначальника ГАИ ДНР Сергей Паршиков сухим языком милицейского протокола коротко объяснил нам, как удалось навести порядок на дорогах. Во-первых, за любое правонарушение на месте изымаются права. Нарушитель оплачивает штраф, потом с квитком – в ГАИ, за правами. Собираемость штрафов приближается к 100%. Не платят только те, кто на машине ездил, а прав отродясь не имел. Передвижение военных вне организованных колонн теперь запрещено, за этим следит Военная автоинспекция. С местными дэнээровскими номерами в Россию народ выезжает. Они сделаны по всем стандартам. На границе к новым номерам пока, бывает, придираются. Но если потребовать от таможни официальную бумагу, в которой вам откажут в пересечении российской границы, таможенники плюнут и пропустят. Но некоторые для выезда просто прикручивают старые украинские знаки.
- Понимаете, - говорит нам Сергей Паршиков, - мы не могли не вводить свои номера. Украина закрыла от нас все – заблокировала все базы по нарушителям, угонам, регистрации. Мы вели переговоры, просили – откройте базы, это в наших же общих интересах – порядок на дорогах! В ответ – нет. И мы стали создавать свое.
Как бы не было тяжело здесь, но годы «минского» безвременья подарили народным республикам бесценный опыт государственного строительства. Строительства, а не заимствования у Украины. «Не дают – сделаем сами». «Минск», на самом деле, оказался для Украины страшной ситуационной ловушкой – он дал время республикам стать самостоятельными – от автомобильных номеров до своего сотового оператора. И теперь от Незалежной к исходу второго года независимости хотят одного. Это главное желание нам озвучил десятилетний Виталик, мы с ним разговаривали в подвале-бомбоубежище его школы-интерната:
- Пусть Украина оставит нас в покое и отпустит… - Виталик задумался, и добавил, - политики украинские пусть отпустят.
Ангелы с пулеметом
«Серые зоны» Донбасса похожи друг на друга. Бытовой безнадегой и провинциальным уютом. Запахом жженой травы и табличками «Мины» на поле. Осязаемым ощущением опасности и фатальным спокойствием местных.
- Вон там за речкой уже «укропы», - показывает нам мужичок в селе Таврическое, в Тельмановском районе. - Зря вы тут машины поставили, как на ладони, накрыть могут. Они оттуда бомбят нас. Лучше вглубь деревни езжайте, мы туда народ соберем.
В это село мы приехали вместе с гуманитарным батальоном «Ангел». Его создал бывший московский режиссер Алексей Смирнов. В интернете о нем пишут разное, но как его узнают и встречают жители Донбасса мы видели сами. «Ангел» ездит с гуманитаркой исключительно по прифронтовым поселкам, где ситуация особенно тяжелая.
Бойцы Смирнова, среди которых — четыре девушки, открывают борт кузова УАЗа. Внутри — черные пакеты с продуктовыми наборами.
- Мука, бумага туалетная, масло растительное, сахар, приправы, тушенка, сгущенка, макароны, гречка... - поясняет Смирнов. - Все это покупаем на рынке в Донецке, из России ничего не возим. Оттуда возить — слишком много проблем и с МЧС, и с таможней.
Подходят местные, с паспортами. Но документы здесь никто не спрашивает. Верят на слово — по пакету на каждого члена семьи.
- За счет чего батальон работает?
- У нас народное финансирование. Нет ни официальных организаций, ни политических партий. Не сотрудничаем с другими волонтерами. Какие-то видеоматериалы мы продаем в Европу, нам платят небольшие гонорары. Ну и люди, которые нас знают, помогают. Кто-то продукты приносит, кто-то медикаменты, кто-то деньги отправляет. В неделю мы объезжаем от трех до пяти населенных пунктов. В каждом — от 100 до 200 человек. Мы пришли на эту войну не территориальную целостность сохранять или захватывать какие-то территории. Мы приехали ради жителей. Для нас правда — в них. Но у нас есть официальные документы, которые позволяют нам курсировать по республике с оружием. Потому что неоднократно были случаи, когда по нам стреляли, делали засады, присылали поддельные заявки. Приезжаем по адресу, а такого человека там не существует, зато есть снайпер, который тебя ждет на позиции. Было такое и в Красном луче, и в Перевальске. Из Горловки вывозили детей, со стороны Украины стреляли прямо по нашей колонне. Как на войне, особо не забалуешь. Даст Бог — будем живы, нет — значит судьба такая.
- Как тебя эта война затянула? Снимал бы в Москве кино...
- Поначалу просто вывозили беженцев. Чем дальше война, тем больше она затягивает. Не важно, какая у человека профессия, важно, какую роль он себе отдает в этой войне. Если это рядом, если это братский народ, его надо защищать. Я не могу просто зайти в Москве посидеть в ресторане. Хотя здесь война тоже контрастная. Приезжаешь в Донецк — там дорогие машины, украинские беженцы вернувшиеся. Ресторанчики-кафе работают. А отъезжаешь четыре километра — люди в повалах при свечах и кушать нечего. Я еще в 2014 году решил, что невозможно снимать кино стоимостью в несколько миллионов долларов в тот момент, когда здесь люди голодают. Я не доснимал хороший антинаркотический фильм. Остаток денег потратил здесь.
Люди, похожие на Алексея Смирнова (а таких волонтеров на Донбассе хватает) никогда не будут скалозубить в Твиттере по поводу отношения Москвы к украинским «партнерам», язвительно отзываться о большой политике и участвовать в дрязгах «путинслильщиков». Этот новый сетевой тренд в среде «караул-патриотов» появился к исходу второго года непризнанной независимости двух республик. Мы вообще подмечали, что чем ближе к фронту, тем люди о политике думают меньше. Мир у них черно-белый, в котором все предельно ясно – кто стреляет, и откуда прилетает.
«Спасибо, что живем»
Еще один поселок в «серой зоне» - Набережный. Водитель-гуманитарщик говорит нам ласково:
- Ну что, Жертвы, поехали?
Последний километр дороги до Набережного идет под горку, на виду у украинских позиций. И эти минуты – самые неприятные за последнюю неделю. Мы сразу же загоняем микроавтобус за стену огромного каменного магазина и переводим дух. Магазин работает.
- Я думала, магазин наш - самый надежный дом в деревне. А оказалось – нет. Вот сюда вошло, скользило по стене, а вот тут на полу, валялись от нее части, порох какой-то был рассыпан… - показывает продавщица Татьяна три пробитые снарядом стены.
- И вы не закрываетесь?
- А как закрыться? В деревне 90 человек, из них 30 деток. Обстреливать нас начинают с половины второго дня. И до четырех. А бывает и с пяти утра. И в школу у нас дети идут в половину восьмого, ждут автобус на остановке, а они пуляют по ним со стрелкового. Все ложатся, кто куда может – в канавы, в ямы. Мы вот в магазине думали, что самое надежное место в деревне – три стены, а вот как получилось.
- Пенсии доходят от ДНР?
- Доходят. Гуманитарку возят.
- Хватает?
- Ни на пенсию, ни на детские не прожить, очень мало платят. Но есть хозяйство, есть поддержка. И за это спасибо. Живем.
Чем ближе к центру Донецка, тем претензий у людей больше. Мало кто может смириться с тем, что именно он в этот исторический период оказался в центре ментального и цивилизационного разлома. Самого скверного из всех возможных вариантов развода нелюбимых супругов. Которые и жить-то толком вместе не могли, и разойтись без битья посуды и дележки имущества не получится. И это надо перетерпеть, стиснув зубы. Тем, кто пережил здесь страшное лето 2014-го и жуткую зиму 2015-го это понятнее. Но в последнее время в Донецк начали возвращаться люди из Украины. И очень быстро стало понятно, что «серые зоны» есть не только на оперативных картах, но и в головах. http://www.kp.ru/daily/26523.4/3539732/