Тред №1089793

Садизм бандерлогов хронический и это зверье считает себя Европой

И еще о политзаключенных на Украине. Братья Лужецкие, строители из Тернополя, отсидев два года в камерах-одиночках и пройдя пытки, получили по 14 и 15 лет колонии строгого режима. Без прямых улик и доказательств их признали виновными в "терорризме", "госизменне" и даже в намерении продавать кому-то там органы украинских военных - может быть даже самому Путину! В общем, чистые дьяволы, причем у каждого есть семья и дети. И по сути вина их лишь в том, что они были недовольны новой киевской властью и не сумели это скрыть. Поддерживали не Майдан, а антимайдан. И вот итог. Сейчас Лужецкие пытаются обжаловать приговор, но в общем-то до них и их семей никому нет дела. Правозащитники и журналисты тоже не особо интересуются их судьбой.

Ярослав и Дмитрий занимались строительным бизнесом. Все беды начались у них, когда во время Майдана боевики «Правого сектора» ворвались к ним в офис с требованием оказания спонсорской помощи. Лужецкие им отказали. Тогда правосеки разгромили и сам офис, и квартиру на Крещатике, принадлежащую братьям. Ярослав и Дмитрий и после этого не затихли.

Их, кстати, теперь в этом  тоже обвиняют. Вот цитата Натальи Штурмы, начальника отдела прокуратуры Тернопольской области:«...Способствовали деятельности террористических организаций путем предоставления недостоверной информации о ситуации на территории Украины. В частности, давали интервью российским каналам, сообщали недостоверные данные, о происходящем на территории Украины. Сообщали, что когда они находились на территории Украины, участники общественных формирований пытались сжечь их имущество, офисы и так далее. Что совершенно не соответствует действительности».

А тогда "правосеки" все же отжали бизнес Ярослава и Дмитрия. Братья после этого уехали из Украины. Устроились в Москве, снова начали ремонтировать квартиры. Потом вернулись забрать свои семьи, которым уже начали поступать угрозы. Заодно хотели нанять на работу в Москве специалистов, всяких там штукатуров и электриков, с которыми уже сотрудничали ранее. (Следствие считает, что на самом деле они вербовали этих людей в ряды "террористов"). Опять же цитируем прокурора:

"Вербовку они осуществляли путем личного общения с отдельными жителями, в том числе и Тернопольской области. Кроме того, через социальные сети, они общались со своими друзьями в Кировограде, Киеве и в России. В городе Москва они вербовали участника так называемых российских сатанинских сект, где разговор шел даже о том, чтобы продавать органы, которые будут сниматься с убитых украинских военных"... А ще вони кололи голкою ФСБ ляльку нашого президента Порошенко.

Отец братьев, Тарас Бульба, узнав о приезде сыновей на Украину, написал заявление в СБУ...

Один из братьев сейчас пишет что-то вроде книги о своей жизни. Вот цитаты:

«...Родственники нашего папы - украинские интеллигенты, они были против брачного союза с нашей мамой, так как ее родители были русскими переселенцами. Три папиных брата и дедушка не любили маму за то, что она русская.

С рождения родным языком был для нас русский, но ходили мы в украинскую школу. Мама хотела, что бы мы знали язык страны отца, страны, в которой я родился и живу... Я всегда себя считал русским украинцем и с детства думал, что мы один народ. Но родители развелись, и в 1994 году мама вынуждена была отдать нас с братом папе из-за тяжелой финансовой ситуации на Украине. Когда мы переехали в Тернополь (западная Украина) у нас в сознании все изменилось, мы увидели другую Украину и других людей, где для нас русскоязычных не было места. Школьное время было тяжелым, нас презирали, и к нам привязали с 3 класса прозвище «зеки» (они всех русских считали зеками), родители детей и учителя тоже настраивали детей против нас, и в конечном итоге с нами никто не дружил и не общался. За время учебы наш украинский преобразился на украинский с западным акцентом. Все родственники папы при всех встречах ругали нас за русскую речь и называли кацапами и москалями».

«Я видел, как мои знакомые ездили в националистические лагеря «Пласт», на которые выделяла деньги США, там учили, что Бандера - герой, а они – новая украинская повстанческая армия, и русские им не друзья. Наша молодежь проводила все лето в таких лагерях. На национальной почве в городе устраивались драки и были даже убийства. Если ты заговорил на русском, тебя могли побить. Но мы душой чувствовали, что украинцы и русские не должны враждовать, и не могли уже во взрослой жизни смириться с национализмом».

«С сентября 2013 года мы часто ездили в Киев, а с января 2014 мы переехали в столицу, чтобы контролировать работу офиса. Мы жили рядом с Верховной Радой. Весь этот переворот происходил на наших глазах. Тогда я увидел знакомых из Тернополя, которые 10-12 лет назад были в националистических лагерях «Пласт», и я вспомнил их слова, что они новая УПА, они еще в январе сказали мне, что майдан пойдет войной на Донбасс... В тот момент я понял, что не могу стоять в стороне, когда такое твориться... Сначала люди вышли на майдан с протестом против «Беркута», который «побил детей» (уже доказано что это провокация со стороны тогдашней оппозиции). Треть майдана – это парни и девушки, которые прошли лагеря «Пласт» и подобных ему, остальных уже зацепили: если ты патриот, то должен выйти.

На западной Украине во время майдана бизнесменов заставляли скидываться финансово на поддержку этого беспредела, а кто отказывался – отжимали бизнес. Мы с братом выступали открыто в поддержку «Беркута» и антимайдана, против силового захвата власти. Мы призывали западную Украину, где прожили 20 лет, где создали семьи, где родились наши дети, где открыли первый свой бизнес, остановиться и начать рассуждать логично, представить к чему приведет это переворот. Но люди не хотели думать».

«В начале февраля напали на нашу квартиру в Киеве, где жили мы с братом. Навел их на нас товарищ из Тернополя, потому мы его и впустили, не догадываясь, что с ним еще пять человек в балаклавах с холодным и огнестрельным оружием. Они разгромили квартиру полностью, хорошо, что не убили, пригрозили, что мы ответим в большей мере, если не закроем наши призывы к западной Украине и не поменяем политические взгляды, а также передали привет от «Правого сектора»... Перед уходом они подожгли одну из наших машин «АУДИ А8». Ну, мы не из тех, кого испугаешь и заставишь замолчать. Мы дальше продолжали говорить правду, а семьи вывезли в надежное место, чтобы бандиты из «Правого сектора» не смогли к ним добраться...

Однажды мы переходили дорогу. Какие-то люди затолкали нас в микроавтобус и повезли в неизвестном направлении. Нас держали в помещении два дня без воды и пищи, а в конце нам было сказано переписать фирму и все имущество на одного сотника с «Правого сектора» для того, что бы остаться в живых нам и нашим семьям. Нам пришлось на это согласиться…»


А потом была поездка в Россию и возвращение за семьями. Затем – арест:

"Нас задержали в одном из тернопольских кафе. Во время задержания нас повалили на пол и начали избивать ногами и прикладами автоматов по голове, в живот, не объясняя, что происходит. Человек двадцать были в форме с закрытыми лицами. Еще десять были в гражданском — следователи, опера, прокуроры. После задержания на нас с братом надели целлофановые пакеты и в разных машинах увезли в неизвестном направлении. Через некоторое время машина остановилась, и нас вывели из машины, там был карьер. Нас поставили на колени с застегнутыми наручниками за спиной над пропастью…

Били по очереди и заставляли смотреть, как бьют одного из нас, хотели сломать морально. Но это было еще не все, имитировали расстрел, но как оказалось потом — это были холостые патроны… Ощущение было, что вот на этом наша жизнь закончилась, успели даже друг с другом попрощаться и мысленно — с детьми.

Когда закончился допрос «на природе», нам на голову опять надели целлофановые пакеты и увезли… Чего ожидать дальше, мы уже не знали. По приезду нас завели в помещение и развели по разным кабинетам. Допрос длился три дня. С нас выбивали признание вины по террористическим статьям. Нас именно в этом обвиняли.

Допросы в СБУ напоминали методы инквизиции. Распространенный метод пыток, который используют в сбушных подвалах, это удушения в бочке с водой или же пакетом на голове… Время от времени дают отдышаться. Продолжается это на протяжении многих часов, в такие моменты время длится бесконечно долго. Каждый раз пытают другие люди, чтобы ты не мог их потом опознать. Трое суток без сна, воды и туалета, я уже молчу о еде, в такие моменты не до еды. Спать не дают, круглосуточно возле тебя постоянно находится один из палачей СБУ, как только закрываются глаза, по лицу бьют мокрой тряпкой, после чего её кладут на лицо, и льют воду. Таким образом наступает эффект утопления. Когда ты не в силах держать все время открытыми глаза, палачи веки приклеивают скотчем к бровям, чтобы глаза всегда были открытыми.

Было и такое, что вечером заходили пьяные эсбеушники, и чтобы как-то развлечься, издевались, били электрошокером и дубинками по пяткам. Сил во время этих экзекуций вообще уже никаких не оставалось. Следователя на третий день начало выводить то, что мы молчим и не готовы ничего подписывать. Самое большое истощение организма наступает на третий день. Если вы начнете жаловаться на своих мучителей, то вас «потеряют» и больше не найдут. Это для них несложно… Не знаю, как нам удалось выжить в течение этих 72 часов, после которых нас отвезли на суд, который вынес решение выдать санкцию на наш арест и содержание в СИЗО.

Нас с братом бросили в разные камеры. Первые два месяца было очень тяжело, все силы были на исходе, а восстановить их не было никакой возможности. После сотрясения мозга, которое произошло во время задержания, начались головные боли, головокружение, тошнота, бессонница. Постоянные боли в сердце, также прыгает давление. Проблемы с желудком. Они начались из-за того, что питание в СИЗО ужасно настолько, что кушать все это невыносимо. От запаха пищи, если ее можно таковой назвать, начинается рвота. Постоянные боли в почках и печени. Зачастую доходит до спазмов, которые могут длиться неделю, боли приходится терпеть, так как обезболивающих в СИЗО нет. Все боли, наверное, от того, что во время задержания поотбивали почки и печень. Очень сильные боли в позвоночнике и в груди. Пребывание в сырых стенах вызвало сильный кашель. Врач в СИЗО на глаз поставил диагноз, что мы здоровы, и нас не нужно вывозить на полный медосмотр, а те симптомы, которые мы называем, считает выдуманными.

Моральное давление самое тяжелое, когда знаешь, что маленькие дети остались без материального обеспечения, которое лежало на наших плечах... Сидишь в камере, и каждый день сходишь с ума, ведь не знаешь, как они, есть ли дома, что кушать, есть ли во что одеться, как их здоровье. Дети каждый день плачут, хотят услышать и увидеть своих пап, хотят побыть с ними. Это очень тяжело знать, что твоим детям некому помочь. Младшему сыну Ярослава полтора года, и он до сих пор не видел папу. Он старшего семилетнего братика называет папой".

Вот из интервью с одним из немногих корреспондентов, интересующимся судьбой братьев:



Валентин Филиппов: Здравствуйте! Ситуация, конечно, не очень смешная. Но я всё время думаю, как Вас сумел отличить судья? Почему одному 14, а другому 15?

Ярослав Лужецкий: Ну, Дима немножко побольше. И по весу, и по росту. Ему на годик больше дали.

Дмитрий Лужецкий: Просто у нас тут такая ситуация, более оратор — я. И я им выпил крови больше, чем брат. И нервов больше попортил.

Валентин Филиппов: Я хотел ещё раз напомнить себе и тем, кто это будет читать: вас обвиняют в вербовке боевиков, как они выражаются, да?

Дмитрий Лужецкий: В вербовке ополченцев.

Валентин Филиппов: Ну, для них это боевики и террористы. Я просто иногда задумываюсь, если бы действительно происходила вербовка, и за такие деньги, как они говорят, так у них всё ВСУ бы перебежало к ополченцам.

Дмитрий Лужецкий: Ну, так я тоже так говорю.

Валентин Филиппов: Ну, я так понимаю, что Вы занимались антимайданом до войны?

Дмитрий Лужецкий: Мы присутствовали на антимайдане. Поддерживали и помогали.

Валентин Филиппов: Хорошо, скажите, пожалуйста. Есть надежда на какую-то апелляцию? Или Вы на Украину уже никак не рассчитываете?

Дмитрий Лужецкий: Сказали, что на апелляцию можно не рассчитывать. Ещё может что-то дать кассация. Потому, что это, в принципе, один город, и судьи всегда друг друга поддерживают.

Ярослав Лужецкий: Это Западная Украина.

Валентин Филиппов: Я вот чего и интересуюсь. Не может суд быть перенесен в какой-то другой регион?

Дмитрий Лужецкий: Апелляцию вряд ли перенесут. Нечем оперировать. Потому что, даже когда мы оперировали тем, что хотим отвести адвокатов за недоверие, после того, что на них происходит давление, мы несколько раз подавали «клопотання» о том, что бы отвели прокурора. Поскольку прокурор нам угрожает. Она напрямую нам говорила: — «Я Вас посажу, я патриот, и Вы будете сидеть». Мы несколько раз в начале пробовали судей отвести. Это всё отклонялось. То же самое... А сейчас, о переносе апелляции в другой город, оно….

Валентин Филиппов: Так что? Какие тогда перспективы, кроме сидеть от звонка до звонка?

Дмитрий Лужецкий: Рассчитываем ещё на кассацию. Может пересмотр дела. Дело было неправильно собрано. Там же нет прямых улик и доказательств. Все доказательства являются косвенными.

Валентин Филиппов: А, скажите, на Вас распространяется этот «закон Савченко»? Мне долго объясняли, что там год за четыре. В СИЗО. Что-то такое. Нет?

Дмитрий Лужецкий: Год за два? Ну, не знаю. В приговоре, по крайней мере, об этом не написано. В принципе, в приговоре должно быть написано, что срок 15 лет отбывать наказание за минусом, там день за два. Но этого в приговоре не написано. В приговоре чётко написано, что 15 лет. Срок отсидки считать с момента задержания. Всё.

Валентин Филиппов: Так даже? Я просто сам из Одессы. У меня там друзей кого сажают (правда, таких безумных сроков не дают), но они там считают, что день в СИЗО за четыре…

Дмитрий Лужецкий: За два.

Ярослав Лужецкий: День в СИЗО считается за два. Мы 19 месяцев отсидели в СИЗО, это должно считаться 3 года и два месяца.

Дмитрий Лужецкий: Нам этого не засчитали.

Валентин Филиппов: Понятно. То есть, «закон Савченко» Вам не предложили.

Ярослав Лужецкий: Это Западная Украина. Это не Одесса. Здесь рассматриваются дела совсем по-другому. Мы для них – предатели Родины. Мы для них – террористы. Вербовщики. И всё, что только можно, они на нас повесили. Это даже не суд. Они нас не осудили. Они закатали нас.

Дмитрий Лужецкий: Последних два заседания… Последнее заседание, на котором должны были, это 18 февраля было, на котором они уже рассмотрели дело, должны были произойти дебаты, должен был произойти наш допрос, должно было быть последнее слово, — у нас этого не было.

Ни дебатов, ни последнего слова. Этого ничего не было. Они провели заседание без нас. Прокурор подал на срок без нашего присутствия. 19 февраля, это была пятница, судья без нас вынесла вердикт. Приговор. 22 февраля нас привезли на судебное заседание, и секретарь нам вручил приговор в руки, сказал: — «Пожалуйста, распишитесь».

undefined

Валентин Филиппов: Что-то мне это напоминает.

Дмитрий Лужецкий: Что именно Вам напоминает?

Валентин Филиппов: По Солженицину. В «Архипелаге ГУЛАГе» описывается, как заходишь в кабинетик, расписываешься и уходишь. И всё. Дальше баня и этап.

Дмитрий Лужецкий: Вот, что-то, вроде такого. На 23 февраля нам тоже здесь администрация сделала подарок. Поздравила с Днём Защитника. Перевернули камеры. Полностью. Обыск сделали. Даже, у меня вот был обогреватель, такой, вентилятор, так забрали. И не возвращают. Сказали: — «Вот Вам ребята поздравление от Украины. С 23 февраля»... У нас тут самое тяжёлое, это 111 статья. 111 – она в любом случае не подпадает под амнистию.

Ярослав Лужецкий: Это «предатели Родины»... Ну, Украина сделала всё возможное, для того, чтобы нас не обменять. Они боятся, что когда мы выйдем, мы сможем побольше рассказать, что здесь происходит. И, что происходит с людьми, которые попадают в СИЗО, в тюрьму. О всех пытках, которые мы прошли. И плюс 19 месяцев одиночных камер.

Дмитрий Лужецкий: Я не знаю, кто ещё из наших ребят, которых сейчас обвиняют в сепаратизме, кто ещё сидит в одиночной камере. Мы получаемся единственные, которые всё время пребываем.

Валентин Филиппов: Ну, я так понимаю, Вы ни на какие сделки со следствием ни в коем случае не шли. И, наверное, этим тоже очень сильно разозлили.

Дмитрий Лужецкий: Изначально у нас была 63 статья. Потом прокурор несколько раз говорил: — «давайте, ребята, идите на сотрудничество, дадим Вам по 5 лет». Мы отказывались. Потом даже был такой момент, когда нас в СИЗО возят через КПЗ. СИЗО находится далеко от города. Восемь километров. И перевалочная база получается КПЗ в городе Тернополе. И даже получилось, ко мне пришёл отец. Который нас и сдал. Пришёл на свидание. Я уже согласился с ним поговорить. И он тоже мне передавал некоторые такие месседжи, по поводу сотрудничества. «Ребята, пойдите на сотрудничество со следствием и Вам дадут меньше срока. Обещал прокурор». Мы от этого отказывались. Поэтому, нас даже не допрашивали.

Ярослав Лужецкий: Ну, какое может быть сотрудничество, когда от тебя добиваются просто фамилии людей, которые поддерживают Республики и выступают против этой власти. Это получается, что мы будем ходить на свободе, а кто-то будет через нас сидеть, а семьи будут страдать.

Валентин Филиппов: Ну, я смотрю, в Тернополе всё по-настоящему. Потому, что в той же условной Одессе предлагается признаться в том, что лично Путин тебе выдал тыщу долларов на свержение режима, и этого бывает достаточно.

Дмитрий Лужецкий: У нас, кроме того, что у нас требовали признания о том, что нас вербовали сотрудники ФСБ, что мы чуть ли не агенты ФСБ, у нас вот это требовали. Признания. А также у нас требовали фамилии некоторых людей, и даже конкретно задавали вопросы о людях. Мы отказались, — потому что мы приняли решение, что если даже будем страдать мы, то никто больше страдать не должен. Поэтому, мы отказались вообще сотрудничать.

Валентин Филиппов: А, извините, такой личный вопрос. Если Вам неприятно – не отвечайте. Вы не думаете, что ваш отец не ожидал такого оборота событий? Когда обращался к правоохранителям….

Дмитрий Лужецкий: Ну, я, в принципе, стараюсь не сильно осуждать и судить своего отца. Для этого есть Господь на небе. Он сам его осудит... Отец…. От него были такие слова, когда я ему задал вопрос «Почему?», он сказал: — «Я хотел Вас спасти»… До сих пор, до сегодняшнего дня не понятно, от чего спасать... Конечно, для нас был немножко шок – большие сроки. В принципе, доказательств-то нет никаких. А свидетелей, кроме основных двоих свидетелей, которые свидетели со стороны спецслужб, кроме них, остальные свидетели нас оправдывают... Но, даже не смотря на это, суд принял такое решение... Мы были готовы. Ну, пускай 8 лет. 5 лет. Срока, который нам дадут. Но не 15 лет. Это единственное, что было таким небольшим потрясением. Ну, за те 19 месяцев, которые мы здесь находимся, мы уже готовы ко всему... И, если учитывать всё то, что мы уже пережили, что мы прошли, если учитывать момент задержания, что мы проходили во время допросов, то нас этот цирк уже не пугает. Единственное, хочется понимать, за что.

Валентин Филиппов: За то, что вы – русские.

Дмитрий Лужецкий: Ну, мы это прекрасно понимаем, за то, что мы русские. Знаете, с другой стороны, даже если и будет этот срок 15 лет, я его отсижу с гордостью. Потому, что я знаю, что меня если осудили, то осудили за то, что я – русский. Я с детства, с самого рождения, мы же родились в Кировограде, наша бабушка по происхождению из Сибири, и мы всё время, изначально, пока не попали на Западную Украину, мы думали, что мы живём в России. Уже когда мы попали сюда, в детстве, наш отец нас забрал. Получились такие семейные обстоятельства. Мы узнали, что это – Украина. Когда приехали сюда, мы с братом защищали друг друга. Нас здесь даже не называли русскими, к нам кличка с детства привязалась «москали». Нас так называли.

Ярослав Лужецкий: Москали, зэки.

Дмитрий Лужецкий: Этим и дразнили. Мы защищались постоянно. Отстаивали своё происхождение. Тем более, даже сейчас я могу с гордостью отсидеть 15 лет за то, что я – русский.


Валентин Филиппов: Ну, я надеюсь, что об этом задумаются и в Москве. Однажды. Всё-таки. Наконец-то. Они же клянутся, что русские своих не сдают.

Дмитрий Лужецкий: Хотелось бы тоже. Русские своих не оставляют и не бросают. Хотелось бы это видеть не только на словах. А ощутить это на своей практике. Всем доказать, что «мы, русские, своих не оставляем». Русские, наши же братья и сёстры. Славяне. Чтоб не оставили в беде.

Ярослав Лужецкий: И когда посмотришь, что сейчас творится в Киеве, когда нацисты идут и громят российские банки, и никто их не останавливает, и эти фуры на Украине блокируются, это получается беспредел. И эта власть в Киеве, она на всё закрывает глаза. И разрешает этим нацистам всё делать. О чём тут можно говорить?

Валентин Филиппов: Я вовремя сбежал из Одессы.

Ярослав Лужецкий: Мы после майдана тоже жили в Москве. Просто надо было вернуться.

Дмитрий Лужецкий: На три дня. Мы не думали, что нас….

Валентин Филиппов: Да, я знаю Вашу историю. Грустная история получилась.

Ярослав Лужецкий: Ваше прошлое интервью с нами, я Вам скажу, прокурорша распечатала и принесла на суд. Сказала: — «Смотрите, в России Вы герои. Русские не сдаются».

Валентин Филиппов: Ну, пусть знает и прокурорша .

Дмитрий Лужецкий: Конечно, пусть знает...

Ярослав Лужецкий: Мы уже осуждённые. Нам бояться нечего. Мы можем прямо говорить, как оно есть.

Валентин Филиппов: Спасибо Вам. Держитесь там. И будем верить, что это не навсегда. Кошмар не может быть вечным.

Ярослав Лужецкий: Ну, мы руки точно не опускаем.

Дмитрий Лужецкий: Мы рассчитываем, что получится попасть на обмен.

Валентин Филиппов: Мне кажется, иначе быть не может.

Дмитрий Лужецкий: Спасибо Вам.

Валентин Филиппов: Счастливо.