Украина и украинско-российские отношения
206,881,824
349,365
|
Боярин ( Профессионал ) |
| 06 окт 2016 20:52:25 |
Скандальная "Ревизия"
новая дискуссия Статья 231
Скандальная "Ревизия"
Попал в сборник "Время Донбасса" со своим рассказом "Ревизия". Глеб Бобров презентовал сегодня. За эти короткие, почти телеграфные заметки, укропоботы меня банили на ФБ два раза, что говорит об их достойном качестве и актуальности:
ПС
+18!
"Ревизия"…
Лежал в кровати, вспоминал свой 2015 год.
Январь. Донецк, остановка на улице Боссе, трупы валяются, куда ни посмотри, рваные. Привозят "киборга", у него такая же флисовая куртка как у меня - "Милтек". Борзый. Спрашивают его, показывая на трупы: "Кто это сделал?". Отвечает - "Артиллеристы". Киборга сразу начинает пиздить женщина, только что, на глазах, ставшая безумной старухой - у нее дочь лежит ничком на газоне.
Аэропорт, большая помойка. Трупы, трупы. У одного на груди картонная иконка с 90-м псалмом, у меня такая же, щупаю ее в кармане. На лестнице, ведущей в подвал, сапер снимает мину МОН. Поднимаюсь на пролет выше, перекидываю камеру в левую руку. Думаю: "хуй с ней, с левой рукой" и снимаю. Голову убрал, кошу глазом на монитор. Сапер отключает мину и говорит удивленно: "О! А тут еще сейсмодатчик стоит". Мудило.
На аэропорт начинают падать минометки, и Сема Пегов, как строевой конь, услыхавший сигнальный рожок, начинает ломиться из подземелья на улицу. Крепко хватаю его за куртку. Мимо входа, на уровне груди, пролетают красные трассеры, бьют куда-то в туман с "позиции Пореченкова".
Горловка. Открываем дверь из подъезда и сразу закрываем - во двор падает мина. Сидим два часа, как бомжи, под первым лестничным пролетом - единственное место в "хрущобе", где можно укрыться полноценно. Потом, как крыса мечусь по улице, не могу найти вход в подвальный магазин, а рядом падает и падает. Выписываю такие забавные антраша на гололеде. Попадает в трапезную кафедрального собора. В подвале самого храма прячутся дети, улицы пусты. Манекены, выброшенные взрывом из витрины модного бутика, валяются на тротуаре, как трупы. Ударная волна раздела манекены, как раздевает людей. На стеклах стоит и рыдает женщина, хозяйка магазина, муж гладит ее по голове, как маленькую. Ближе к вечеру опять начинается обстрел центра, бросаем сумки в машину и мчим из Горловки прочь, но по пути встречаем Моторолу с Вохой, останавливаемся и цепляемся языками, как ни в чем не бывало. От них веет заразным спокойствием. Они едут в Углегорск. Углегорск будут брать.
Улица частного сектора, слева укропы и справа укропы. Танк выкатывается, стреляет и вкатывается. Сидим под забором в снегу. Трусит куда-то по улице большой белый алабай с батоном в зубах. Двух мальчишек медиков инструктируют, как объехать обстреливаемый изгиб дороги. Через час их сожгут вместе с грузовой машиной, набитой ранеными.
Берут Логвиново - затыкают горловину Дебальцевского котла. Мы идем по полю к передовым позициям. Слева, в 50 метрах от нас падает минометка. Колпачок у нее не сняли специально - чтобы рвать перекрытые ямы. Поэтому мы не получаем ни ударной волны, ни осколков. Просто в желто-белом поле образуется черный дымящийся круг метров десять в диаметре. Саша Коц комментирует мультипликационным голосом: "ой-ой-ой". Ополченец, идущий сзади толкает меня в спину и говорит: "Браток, поспеши". Пропускаю его вперед. На гребне холма - сгоревшая броня, гребень пристрелян. Спешить-то особо некуда, только в гости к Богу.
С окраины Дебальцево возвращаюсь сидя в багажнике машины, видел в 2008 году, так драпали грузины из Гори, по трое в багажник усаживались. И нас сейчас везет мой друг, грузин Гоги, которому я обязан жизнью, за Семеновку, когда нас охотил танк с позывным "Ровно". Такая вот загогулина. Лицо мое запорошено адской смесью - снегом и угольной пылью. Только что были на сдаче почти сотни укровоенов. Видел, как несли в плен труп в плащ-палатке, труп был без головы. В вагончике медпункта, на рассыпанных порнографических игральных картах еще один труп - судя по штанцмаркам, стреляли в упор в лицо. Желтый, как лимон. Кто стрелял, чей труп? Даже сейчас не интересно. Только жутко, стыдно и неприятно вспоминать.
Пробили два колеса в Дебальцево, роюсь в разграбленном автосервисе, на бензозаправке, в багажниках брошенных машин - ищу запаску. Три раза за день чуть не пристрелили свои. В одной из машин нахожу платформу с каким-то мощным обезболивающим и рачительно прибираю в карман. И почти сразу начинают болеть зубы, причем все. Карма! Платформа с обезболивающим улетает за два дня...
Из Дебальцево не выехать, дорогу обкладывают, стремительно темнеет. Едем через поселок Октябрь, прямо по насыпям железной дороги, рискуя нарваться на остаточные группы окруженцев. По пустой улице Октября нам навстречу двигается серая толпа, огромная толпа - старики и старухи, которых на время боев вывезли в Луганск.
В Москву еду с уколом кетанова в шею. Погибаю почти две недели, разваливаюсь на куски - вместе с войной из меня выдернули стержень, на котором держалось все. Ночью в Фейсбук мне пишет вдова убитого украинского солдата, труп которого я снял на видео в Логвиново. Его записали в "без вести пропавшие", как могу, помогаю вдове. Она мне пишет иногда, но я боюсь читать ее письма. Пишет, что молится за меня и я боюсь ее молитв...
Светлый и теплый май, в Донецк ко мне приезжает моя Юлька. На розовом "Матизе". На границе фурор, находится множество галантных провожатых, но я ее встречаю с "донецкой стороны". Не хочет уезжать от меня, с хитростью особо опасной сумасшедшей, выдумывая множество причин. "Хочет увидеть войну". Я с Юлей на войне - последнее, что я хочу увидеть в этой жизни. Провожу ее по трассе от Донецка до Красного партизана, узнает место из нашего видео, где лежала куча трупов накрытых украинским флагом. Трупов уже нет давным-давно, я снимал, как батюшка-униат грузил их в машину и никто не хотел ему помогать. А вот надпись на стене угловой хаты, где жили трупы - "Здесь был Квася" - осталась, и детские рисунки на стенах - "украинским воинам от украинских детей", "возвращайся живым". Юле достаточно войны.
Вывозим из Саханки, из под обстрелов, контуженную и невменяемую 8-летнюю девочку Настю. Уже в Новоазовске мать ее признается, что у Насти порок сердца, собирались ехать на операцию в Киев, но Киев пришел сам в Саханку. До администрации Новоазовска Настя держит меня за руку. Самая теплая ладошка в этом году. Может быть потому, что у меня в шлице бронежилета сидит мишка, которого я отжал у дочки? Мишка располагает.
Вечер, сумерки, едем зигзагами в Широкино, види, как стартует ПТУР - как ракета-шутиха, с таким огненным хвостом, но коротким хвостом. ПТУР летит воистину чорт знает куда! Бьют по отдельным машинам, но в нашу не попадают. Попадут только через две недели, и нашего пожилого водителя-Харона тяжело ранят. Просыпаемся от стонов. Раненый в шею говорит - "А хорошо, что не в голову! Единственное хорошее в это утро". Идем к морю, на передовую. Падает мина, лежим вдоль забора. Сема Пегов с Мелом и ополченцем метрах в двадцати от нас. Жмурю глаза, представляя, как тут сейчас все будет мести осколками. Но мина не срабатывает, и мы идем дальше. А кто больше не может идти - идет сзади.
Август, самый мирный месяц на Донбассе в моей жизни. Прокатились на "машине времени", съездили к староверам в Ольховатку. Приняли как родных, ели в трапезной все из одной посуды. Оказалось, осенью мы вывезли из Никишино женщину и мальчика Никитку, они были старой веры. В общине узнали про это, и читали нас всю зиму, весну и лето.
Ночь в Горловке на шахте 6/17, тишина... Война все? Нет. У нас началась старая война.
Душный Дамаск, октябрь +35. Воздух пахнет ацетоном. Ночью звоню Юльке с крыши нашего дома и получаю по глазам лазером. В одной из высоток, в пентхаузе, ночная пятничная дискотека. С горы Карачун, каждые 30 минут бьет "сторожевая пушка". Типа "спите спокойно, жители Дамасска". Прямо над высоткой с дискотекой пролетают снаряды и падают почти у границ Старого города, в районе Джобар. Какой знакомый расклад...
Мы над Джобаром, на 15-ом этаже. Без броников - думали лифт не работает, а спуститься за ними уже некогда - идет штурм. В соседней комнате зенитка К61 образца 1937 года бьет одиночными. Каждый выстрел - как удар в темя молотом и одновременно - ладошами по ухам. Но камера в руках не дрожит, на съемке все ровно.
Горы Латакии, Сальма. Вершина горного хребта. Какой-то генерал с чуть подрагивающими губами говорит, что все его воины только что съебались с позиций - кто-то кому-то сказал, что сейчас по нашему хребту влупят "Градами". И все дали по тапкам. Действительно. Оглядываюсь по сторонам и прихожу в изумление - еще 15 минут тут была толпа сирийцев - в каждой яме варили матэ и покуривали сигаретки.
Какой-то городок под Идлибом, выставил камеру в окно машины - вышло чистых 12 минут разрушенных домов и ни одного человека. Просто серые развалины, промытые редкими дождями.
Авиабаза "Хмеймим", на драном вертолете летим разбрасывать листовки над игиловцами. Мучаюсь трусливой дилеммой - каску оставить на голове или сесть на нее попой? Каску оставляю где была. Горжусь собой. Мужик, кремень!
Наши самолеты садятся и взлетают каждые пять минут, "Воздушный цирк Монти Пайтона". Забываю в гостинице кепку и получаю на башке страшный солнечный ожог. Больше ничего интересного - армия свято хранит свои тайны.
Опять позиции под Сальмой - едем без тормозов по серпантину, не касаясь педали, которая зажжет предательские красные лампочки. Дорога тыловая, но на участке в полтора километра простреливается метров с пятисот.
Хараста - фантастическое зрелище - ДШК лупит в темень трассерами. Спим на слое бетонной пыли, грязные до омерзения. Туалет в комнатах ниже этажом - выбирай любую. Воруем белые гранаты из-за забора брошенного дома. Вкус года. Набиваю чемодан подарками. Три кило молотого кофе - 700 рублей. Детская военная форма для Женьки - 500 руб. Четыре блока "Житана" - 100 мм, три тысячи рублей. Оставляем в Дамаске каски и бронежилеты, как якоря на грунте. Для Новороссии у нас есть еще по комплекту. В крайний день в Сирии мне в Фейсбук пишет ополченец. В мае 2014 года я подарил ему очки "Полароид", которые купил в 2013 в дьюти-фри "Домодедово", улетая в Дамаск. Мы ждали тогда бесполетной зоны, удара крылатыми ракетами и штурма древнего города. Ополченец жив, здоров, только ранен. Круг замкнулся.
Дмитрий Стешин
Попал в сборник "Время Донбасса" со своим рассказом "Ревизия". Глеб Бобров презентовал сегодня. За эти короткие, почти телеграфные заметки, укропоботы меня банили на ФБ два раза, что говорит об их достойном качестве и актуальности:
ПС
+18!
"Ревизия"…
Лежал в кровати, вспоминал свой 2015 год.
Январь. Донецк, остановка на улице Боссе, трупы валяются, куда ни посмотри, рваные. Привозят "киборга", у него такая же флисовая куртка как у меня - "Милтек". Борзый. Спрашивают его, показывая на трупы: "Кто это сделал?". Отвечает - "Артиллеристы". Киборга сразу начинает пиздить женщина, только что, на глазах, ставшая безумной старухой - у нее дочь лежит ничком на газоне.
Аэропорт, большая помойка. Трупы, трупы. У одного на груди картонная иконка с 90-м псалмом, у меня такая же, щупаю ее в кармане. На лестнице, ведущей в подвал, сапер снимает мину МОН. Поднимаюсь на пролет выше, перекидываю камеру в левую руку. Думаю: "хуй с ней, с левой рукой" и снимаю. Голову убрал, кошу глазом на монитор. Сапер отключает мину и говорит удивленно: "О! А тут еще сейсмодатчик стоит". Мудило.
На аэропорт начинают падать минометки, и Сема Пегов, как строевой конь, услыхавший сигнальный рожок, начинает ломиться из подземелья на улицу. Крепко хватаю его за куртку. Мимо входа, на уровне груди, пролетают красные трассеры, бьют куда-то в туман с "позиции Пореченкова".
Горловка. Открываем дверь из подъезда и сразу закрываем - во двор падает мина. Сидим два часа, как бомжи, под первым лестничным пролетом - единственное место в "хрущобе", где можно укрыться полноценно. Потом, как крыса мечусь по улице, не могу найти вход в подвальный магазин, а рядом падает и падает. Выписываю такие забавные антраша на гололеде. Попадает в трапезную кафедрального собора. В подвале самого храма прячутся дети, улицы пусты. Манекены, выброшенные взрывом из витрины модного бутика, валяются на тротуаре, как трупы. Ударная волна раздела манекены, как раздевает людей. На стеклах стоит и рыдает женщина, хозяйка магазина, муж гладит ее по голове, как маленькую. Ближе к вечеру опять начинается обстрел центра, бросаем сумки в машину и мчим из Горловки прочь, но по пути встречаем Моторолу с Вохой, останавливаемся и цепляемся языками, как ни в чем не бывало. От них веет заразным спокойствием. Они едут в Углегорск. Углегорск будут брать.
Улица частного сектора, слева укропы и справа укропы. Танк выкатывается, стреляет и вкатывается. Сидим под забором в снегу. Трусит куда-то по улице большой белый алабай с батоном в зубах. Двух мальчишек медиков инструктируют, как объехать обстреливаемый изгиб дороги. Через час их сожгут вместе с грузовой машиной, набитой ранеными.
Берут Логвиново - затыкают горловину Дебальцевского котла. Мы идем по полю к передовым позициям. Слева, в 50 метрах от нас падает минометка. Колпачок у нее не сняли специально - чтобы рвать перекрытые ямы. Поэтому мы не получаем ни ударной волны, ни осколков. Просто в желто-белом поле образуется черный дымящийся круг метров десять в диаметре. Саша Коц комментирует мультипликационным голосом: "ой-ой-ой". Ополченец, идущий сзади толкает меня в спину и говорит: "Браток, поспеши". Пропускаю его вперед. На гребне холма - сгоревшая броня, гребень пристрелян. Спешить-то особо некуда, только в гости к Богу.
С окраины Дебальцево возвращаюсь сидя в багажнике машины, видел в 2008 году, так драпали грузины из Гори, по трое в багажник усаживались. И нас сейчас везет мой друг, грузин Гоги, которому я обязан жизнью, за Семеновку, когда нас охотил танк с позывным "Ровно". Такая вот загогулина. Лицо мое запорошено адской смесью - снегом и угольной пылью. Только что были на сдаче почти сотни укровоенов. Видел, как несли в плен труп в плащ-палатке, труп был без головы. В вагончике медпункта, на рассыпанных порнографических игральных картах еще один труп - судя по штанцмаркам, стреляли в упор в лицо. Желтый, как лимон. Кто стрелял, чей труп? Даже сейчас не интересно. Только жутко, стыдно и неприятно вспоминать.
Пробили два колеса в Дебальцево, роюсь в разграбленном автосервисе, на бензозаправке, в багажниках брошенных машин - ищу запаску. Три раза за день чуть не пристрелили свои. В одной из машин нахожу платформу с каким-то мощным обезболивающим и рачительно прибираю в карман. И почти сразу начинают болеть зубы, причем все. Карма! Платформа с обезболивающим улетает за два дня...
Из Дебальцево не выехать, дорогу обкладывают, стремительно темнеет. Едем через поселок Октябрь, прямо по насыпям железной дороги, рискуя нарваться на остаточные группы окруженцев. По пустой улице Октября нам навстречу двигается серая толпа, огромная толпа - старики и старухи, которых на время боев вывезли в Луганск.
В Москву еду с уколом кетанова в шею. Погибаю почти две недели, разваливаюсь на куски - вместе с войной из меня выдернули стержень, на котором держалось все. Ночью в Фейсбук мне пишет вдова убитого украинского солдата, труп которого я снял на видео в Логвиново. Его записали в "без вести пропавшие", как могу, помогаю вдове. Она мне пишет иногда, но я боюсь читать ее письма. Пишет, что молится за меня и я боюсь ее молитв...
Светлый и теплый май, в Донецк ко мне приезжает моя Юлька. На розовом "Матизе". На границе фурор, находится множество галантных провожатых, но я ее встречаю с "донецкой стороны". Не хочет уезжать от меня, с хитростью особо опасной сумасшедшей, выдумывая множество причин. "Хочет увидеть войну". Я с Юлей на войне - последнее, что я хочу увидеть в этой жизни. Провожу ее по трассе от Донецка до Красного партизана, узнает место из нашего видео, где лежала куча трупов накрытых украинским флагом. Трупов уже нет давным-давно, я снимал, как батюшка-униат грузил их в машину и никто не хотел ему помогать. А вот надпись на стене угловой хаты, где жили трупы - "Здесь был Квася" - осталась, и детские рисунки на стенах - "украинским воинам от украинских детей", "возвращайся живым". Юле достаточно войны.
Вывозим из Саханки, из под обстрелов, контуженную и невменяемую 8-летнюю девочку Настю. Уже в Новоазовске мать ее признается, что у Насти порок сердца, собирались ехать на операцию в Киев, но Киев пришел сам в Саханку. До администрации Новоазовска Настя держит меня за руку. Самая теплая ладошка в этом году. Может быть потому, что у меня в шлице бронежилета сидит мишка, которого я отжал у дочки? Мишка располагает.
Вечер, сумерки, едем зигзагами в Широкино, види, как стартует ПТУР - как ракета-шутиха, с таким огненным хвостом, но коротким хвостом. ПТУР летит воистину чорт знает куда! Бьют по отдельным машинам, но в нашу не попадают. Попадут только через две недели, и нашего пожилого водителя-Харона тяжело ранят. Просыпаемся от стонов. Раненый в шею говорит - "А хорошо, что не в голову! Единственное хорошее в это утро". Идем к морю, на передовую. Падает мина, лежим вдоль забора. Сема Пегов с Мелом и ополченцем метрах в двадцати от нас. Жмурю глаза, представляя, как тут сейчас все будет мести осколками. Но мина не срабатывает, и мы идем дальше. А кто больше не может идти - идет сзади.
Август, самый мирный месяц на Донбассе в моей жизни. Прокатились на "машине времени", съездили к староверам в Ольховатку. Приняли как родных, ели в трапезной все из одной посуды. Оказалось, осенью мы вывезли из Никишино женщину и мальчика Никитку, они были старой веры. В общине узнали про это, и читали нас всю зиму, весну и лето.
Ночь в Горловке на шахте 6/17, тишина... Война все? Нет. У нас началась старая война.
Душный Дамаск, октябрь +35. Воздух пахнет ацетоном. Ночью звоню Юльке с крыши нашего дома и получаю по глазам лазером. В одной из высоток, в пентхаузе, ночная пятничная дискотека. С горы Карачун, каждые 30 минут бьет "сторожевая пушка". Типа "спите спокойно, жители Дамасска". Прямо над высоткой с дискотекой пролетают снаряды и падают почти у границ Старого города, в районе Джобар. Какой знакомый расклад...
Мы над Джобаром, на 15-ом этаже. Без броников - думали лифт не работает, а спуститься за ними уже некогда - идет штурм. В соседней комнате зенитка К61 образца 1937 года бьет одиночными. Каждый выстрел - как удар в темя молотом и одновременно - ладошами по ухам. Но камера в руках не дрожит, на съемке все ровно.
Горы Латакии, Сальма. Вершина горного хребта. Какой-то генерал с чуть подрагивающими губами говорит, что все его воины только что съебались с позиций - кто-то кому-то сказал, что сейчас по нашему хребту влупят "Градами". И все дали по тапкам. Действительно. Оглядываюсь по сторонам и прихожу в изумление - еще 15 минут тут была толпа сирийцев - в каждой яме варили матэ и покуривали сигаретки.
Какой-то городок под Идлибом, выставил камеру в окно машины - вышло чистых 12 минут разрушенных домов и ни одного человека. Просто серые развалины, промытые редкими дождями.
Авиабаза "Хмеймим", на драном вертолете летим разбрасывать листовки над игиловцами. Мучаюсь трусливой дилеммой - каску оставить на голове или сесть на нее попой? Каску оставляю где была. Горжусь собой. Мужик, кремень!
Наши самолеты садятся и взлетают каждые пять минут, "Воздушный цирк Монти Пайтона". Забываю в гостинице кепку и получаю на башке страшный солнечный ожог. Больше ничего интересного - армия свято хранит свои тайны.
Опять позиции под Сальмой - едем без тормозов по серпантину, не касаясь педали, которая зажжет предательские красные лампочки. Дорога тыловая, но на участке в полтора километра простреливается метров с пятисот.
Хараста - фантастическое зрелище - ДШК лупит в темень трассерами. Спим на слое бетонной пыли, грязные до омерзения. Туалет в комнатах ниже этажом - выбирай любую. Воруем белые гранаты из-за забора брошенного дома. Вкус года. Набиваю чемодан подарками. Три кило молотого кофе - 700 рублей. Детская военная форма для Женьки - 500 руб. Четыре блока "Житана" - 100 мм, три тысячи рублей. Оставляем в Дамаске каски и бронежилеты, как якоря на грунте. Для Новороссии у нас есть еще по комплекту. В крайний день в Сирии мне в Фейсбук пишет ополченец. В мае 2014 года я подарил ему очки "Полароид", которые купил в 2013 в дьюти-фри "Домодедово", улетая в Дамаск. Мы ждали тогда бесполетной зоны, удара крылатыми ракетами и штурма древнего города. Ополченец жив, здоров, только ранен. Круг замкнулся.
Дмитрий Стешин
ОТВЕТЫ (0)
Комментарии не найдены!