В дальнем сонном Оренбурге

(на картинке - оренбургская икона 1870-х гг. с изображением святых Космы и Дамиана. Прообразами святых послужили Пушкин и Даль)

Если кто и может похвастаться тесной связью литературы и шпионажа, так это старая добрая Англия. Нет, безусловно, другие страны тоже могут напомнить о какой-нибудь связи автора «Севильского цирюльника» со спецслужбами, но смотрится это мелковато. Если по-честному, то никто больше не может предъявить такое созвездие штатных сотрудников спецслужб, снискавших всемирную славу именно на писательском поприще: Даниэль Дефо, Грэм Грин, Джон Ле Карре, Сомерсет Моэм, Ян Флеминг…
Нет, мы тоже, конечно, можем вспомнить всесоюзно известную детскую писательницу с совокупными тиражами в десятки миллионов экземпляров, в биографии которой, как выяснилось, нашлось место многолетней работе за рубежом в качестве разведчика-нелегала под личным кураторством генерала Судоплатова, репутации одного из лучших аналитиков советской внешней разведки, званию полковника и т.п. Но если не врать самим себе, то всех наших шпионов, волею судеб ставших профессиональными литераторами, сегодня помнят разве что литературоведы, места в русской литературе они себе как-то не выслужили.
Однако был в нашей истории эпизод, когда российский литератор самого что ни на есть первого ряда принимал деятельное участие в довольно-таки жесткой схватке разведывательных спецслужб двух крупнейших империй мира: Британской и Российской. В этой истории есть все атрибуты шпионского романа – агенты-нелегалы и экзотические страны, дерзкие рейды и дипломатическое прикрытие, предательство и джентльменство, умопомрачительные карьеры и негодование сильных мира сего, смерть загадочная и смерть страшная – и многое, многое другое. И все это – на фоне какого-то даже неправдоподобного присутствия Ее Величества Литературы. Достаточно сказать, что практически все задействованные в этой операции разведчики имели прямые родственные связи с мировой литературой.
Эта история началась в 30-х годах XIX века, точнее – в 1833 году, когда в славный город Оренбург прибыл новый губернатор – Василий Алексеевич Перовский. Как его отрекомендовал кто-то из ехидных современников, «человек без предков, но с кучей родственников и необоримыми связями при дворе». И это действительно так, Василий Алексеевич был одним из самых знаменитых бастардов империи, внебрачным сыном графа Алексея Разумовского от дочери его берейтора, мещанки Марии Михайловны Соболевской. И родственников у него действительно хватало – так как представитель одной из могущественнейших фамилий империи прожил в этом, как бы сегодня сказали, гражданском браке более 35 лет, то результатом этой морганатической связи были десять детей, получивших фамилию «Перовские» в честь подмосковного имения Разумовских Перово. И, кстати, без Ее Величества Литературы не обошлось – новоявленный оренбургский губернатор был родным братом Алексея Алексеевича Перовского (более известного как литератор Антоний «Черная курица» Погорельский) и родным дядей как писателя Алексея «Порядка только нет» Толстого, так и всех трех братьев Жемчужниковых, в сообществе с которыми и был создан великий мыслитель Кузьма Прутков.
О новом губернаторе оренбуржцы судачили долго. Василий Алексеевич был знаменит тем, что 17-летним юнцом был ранен под Бородином, потерял, среди прочего, треть среднего пальца, на котором с тех пор он носил золотой наперсток, к которому прицеплена была цепочка с лорнетом. В Москве попал в плен и пешком с обозом маршала Дау дошагал до Франции, в 1814-м сумел бежать и вернулся на Родину с дошедшими до Парижа казаками. Приключения будущего графа в Первую Отечественную стали источником вдохновения для литератора Г. П. Данилевского при написании романа «Сожженная Москва». Потом Перовский якшался с декабристами, был членом «Союза Благоденствия», но 14 декабря 1825 года принял сторону императора, и на Сенатской площади получил поленом в спину. Николай этого не забыл и сразу при воцарении назначил Перовского флигель-адъютантом. Обласканный бастард вновь отличился в турецкую войну 1828 года, взяв штурмом Анапу, под Варной был тяжело ранен и принужден отказаться от строевой службы. Как следствие – 38-летний Перовский назначается в Оренбург, и ни до, ни после этот славный край не знал столь молодого губернатора.
Здесь следует иметь в виду, что Оренбург тогдашний и Оренбург сегодняшний – это два разных города. Дело даже не в пограничности тогдашнего Оренбурга. Просто этот трижды рожденный город появился на свет как часть глобального проекта по освоению Великой Степи и это сразу определило его облик и функцию. Это южная столица страны, центр управления «Россией кочевой», дипломатический и разведывательный центр, связывающий Россию с государствами Азии. И в таком качестве он пробудет еще минимум полвека, пока эти функции плавно не перейдут к Ташкенту, а Оренбург медленно переродится в обычный провинциальный уральский город. В 30-е же годы все еще десятикратно усугубилось тем, что продвижение Британской империи вверх по Инду, а империи Российской – вниз по Великой Степи пришло к закономерному итогу. Две конкисты почти столкнулись, и разведчики империй оказались лицом к лицу в регионе, который позже назовут «Центральной Азией». Ни тех, ни других эта встреча совсем не порадовала.

Началась воспетая Киплингом Большая игра, и в Оренбург по высочайшему повелению отправился молодой, деятельный и амбициозный губернатор. Прибыл он в край со своей командой, где, помимо прочих, был и начинающий литератор, пишущий под псевдонимом «Казак Луганский» - Владимир Даль, назначенный чиновником для особых поручений при губернаторе. Должность обязывала, и бывшего военного моряка, бывшего врача, а ныне чиновника сразу же отправляют «в поле» - знакомиться с краем ногами и узнавать обстановку на месте. Намотав в седле более двух тысяч верст, через месяц Даль возвращается в Оренбург и тут Ее Величество Литература вновь решила напомнить о себе. В Оренбург – «нежданный и нечаянный» - прибывает его давний знакомец, поэт Александр Пушкин. По тем временам Пушкин в Оренбурге – куда круче, чем сегодня «Манчестер Юнайтед» в Ростове. Провинциальные фанатки солнца русской поэзии натурально сходили с ума: «Две знакомые барышни узнали от нее (молодой жены Даля – ВН), что Пушкин будет вечером у ее мужа и что они будут вдвоем сидеть в кабинете Даля. Окно этого кабинета было высоко, но у этого окна росло дерево; эти барышни забрались в сад, влезли на это дерево и из ветвей его смотрели на Пушкина, следили за всеми его движениями, видели, как он от души хохотал; но разговора не было слышно, так как рамы были уже двойные». Кстати, по мнению В. Соллогуба, именно в ходе этого визита и возник сюжет одной очень известной пьесы. В Оренбурге Пушкин «узнал, что о нем получена гр. В. А. Перовским секретная бумага, в которой последний предостерегался, чтоб был осторожен, так как история пугачевского бунта была только предлогом, чтобы обревизовать секретно действия оренбургских чиновников». Пушкину об этом со смехом рассказал Даль, а потом и сам Пушкин пересказал байку Гоголю.
Смех смехом, но под Перовского, похоже, действительно кто-то копал. И проявилось это именно в сфере внешней разведки. В России тогда не было спецслужбы, занимавшейся подобной деятельностью, в Оренбурге, например, сбором различных сведений политического, экономического и военного характера занимались три структуры, относившиеся к разным ведомствам. Это Оренбургская пограничная комиссия (министерство иностранных дел), штаб Отдельного Оренбургского корпуса (военное министерство) и Оренбургский таможенный округ (министерство финансов). А вот координировал их разведывательную деятельность губернатор края, он же сводил воедино всю собранную информацию для окончательной оценки и принятия решений, докладывал остановку в Петербург и ставил первоочередные задачи на местах.
Перовский, едва успев принять дела, решает качественно усилить разведывательную деятельность, и посылает в Азиатский департамент МИДа секретное послание, в котором предлагает отправить в среднеазиатские ханства российского агента, причем «потребность сия кажется сделалась еще необходимее с появлением в Бухаре и Хиве двух путешествовавших англичан». На эту роль Перовский предлагает портупей-прапорщика Ивана (Яна) Виткевича, полиглота и человека невероятной биографии.
Ян Виткевич был сыном литовского шляхтича, и, между прочим, родным дядей польского писателя, теоретика искусств и художника Станислава Виткевича. Того самого, в честь которого польский Сенат объявил 2015 год годом Виткевича. В неполные 14 лет за участие в тайной польской антиправительственной организации «Черные братья» Ян Виткевич был приговорен судом к пожизненной сдаче в солдаты и отправлен в Оренбург, в Орскую крепость. Перспектива гнить в солдатах до гробовой доски выглядит малопривлекательно, особенно в столь юном возрасте. Виткевич решает бежать из Оренбурга через Индию, и, готовясь к побегу, учит фарси и тюркские языки - разговорные узбекский и казахский и литературно-письменный чагатайский. У юноши оказались феноменальные лингвистическое способности (в неполные 30 лет Виткевич свободно владел 16 языками) и вскоре на всех этих восточных языках он говорил без малейшего акцента.
Все изменила встреча с путешествовавшим по России известным натуралистом Александром Гумбольдтом. Познакомившись поближе к приставленным к нему в качестве переводчика носатым солдатом и проникшись к нему искренним сочувствием, Гумбольдт принялся оббивать пороги высоких кабинетов в Оренбурге и Петербурге, в итоге добившись своего. Виткевич был произведен в унтер-офицеры и переведен на работу в ту самую «шпионскую» Оренбургскую пограничную комиссию, где вскоре стал лучшим полевым агентом и лучшим знатоком «туземного населения». С местным населением Виткевич в основном и работал, приводя их в священный трепет своим знанием шариата и умением цитировать Коран наизусть страницами.
Перовский быстро оценил огромный потенциал Виткевича в качестве разведчика и, предлагая его кандидатуру, писал: «... в течение десятилетнего пребывания своего в здешнем крае прилежно обучался татарскому и персидскому языкам, на первом говорит весьма свободно, а на втором объясняется без нужды, одарен отличными умственными способностями, был послан неоднократно в киргизскую степь по поручениям, которые всегда исполнял удачно и благоразумно, сделал навык к трудным в степи путешествиям и по молодости, здоровью, сметливости и знакомству с ордынцами имеет все свойства к тому, чтобы совершить путешествие в Бухарию и обратно с желаемым успехом... Путешествие сие хоть и сопряжено с опасностью, но она весьма уменьшается вышеописанными свойствами Виткевича и знакомством его с караванными вожаками».
Аргументируя необходимость отправки агента происками англичан, Перовский даже не подозревал – насколько он был прав. Упомянутые в письме «два англичанина» - полевые агенты Ост-Индийской компании Уильям Муркрофт и Джордж Требек посещали Бухару восемь лет назад, в 1825 году и были убиты на обратном пути. Однако именно сейчас в Центральной Азии всходила звезда юного лейтенанта Александра Бернса – разведчика божьей милостью и двоюродного племянника великого шотландского поэта Роберта Бернса. Посетив Кабул и Бухару в прошлом, 1832 году, ныне он в Лондоне наслаждался заслуженной славой. Кстати, написанная Бернсом во время морского путешествия книга стала одним из самых нашумевших бестселлеров своего времени, только первое издание принесло автору невиданную сумму - £800.
Тем временем в Оренбург пришел ответ из Петербурга – кандидатуру Виткевича зарубили из-за политической неблагонадежности. Как сообщал Перовскому военный министр граф Чернышев в письме от 11 октября 1833 года: «Его Величество хотя и изволит признать прежние поступки его (Виткевича — ВН), за которые он назначен на службу рядовым в Оренбургский Отдельный корпус, следствием его тогдашней молодости, но находя неудобным вверять столь важное поручение подобному лицу, не имеющему при этом офицерского чина, высочайше представляет Вам, милостивый государь, избрать для отправления в Бухарию другого опытнейшего и благонадежнейшего чиновника».
Делать нечего – начали искать замену. И она нашлась – в лице Петра Ивановича Демезона. Этот француз на русской службе работал переводчиком в Оренбургской пограничной комиссии. До этого он преподавал арабский и персидский языки в оренбургской Неплюевском военном училище и считался непревзойденным фехтовальщиком: Демезон многократно назначался судьей на состязаниях офицеров гвардии. Можете сами оценить – какие типажи тогда проживали в провинциальном Оренбурге. Демезон рискнуть согласился, получил инструкции напрямую от Перовского и осенью 1833 года отбыл с караваном казаха Алмата Тюлябергенова в Бухару под видом татарского муллы мирзы Джаффара. Вернулись они летом следующего 1834 года, выполнив – хоть и без блеска – задание, за что и были награждены. По настойчивому ходатайству Перовского П.И. Демезон получил орден Святой Анны III степени, а караван-баши Алмат Тюлябергенов, «способствовавший благополучию его поездки и возвращения» — серебряную медаль.
Меж тем «дело Виткевича» вовсе не закончилось. Кто-то как будто очень хотел подставить Перовского, причем именно посредством осужденного поляка. Письмо Чернышева, отклонившее кандидатуру Виткевича, было отправлено из Петербурга 11 октября. А 27 октября арестант Андрей Стариков, содержащийся в оренбургском тюремном замке, подал коменданту города генерал-майору Глазенапу донос о том, что оренбургские поляки, «будучи огорчены несчастным последствием польской революции», задумали убить Перовского, затем коменданта и всю военную и полицейскую верхушку города, после чего поднять мятеж и захватить Оренбург. Об этом Старикову якобы рассказал рядовой 5-го Оренбургского линейного батальона поляк Людвиг Мейер, сидевший в том же замке за попытку побега в казахскую степь. Главарями заговора назывались неизвестный француз и трое поляков - сотрудники Оренбургской пограничной комиссии Томаш Зан и Ян Виткевич, а также осужденный вместе с Виткевичем по делу «черных братьев» унтер-офицер 2-го линейного батальона Виктор Ивашкевич.
Разбираться с «делом поляков» Перовский отправил прекрасно знающего польский язык чиновника по особым делам В.И. Даля, и подпись нашего великого лексикографа стоит первой в протоколах допросов обвиняемых. Дело, как и ожидалось, оказалось выдуманным от начала до конца и развалилось еще при предварительном следствии. Но как минимум один результат оно принесло - Даль и Виткевич стали если не друзьями, то очень близкими приятелями. Как недавно было установлено оренбургскими историками, оба молодых человека вошли в ближний круг доверенных лиц Перовского. Так, именно в сопровождении Даля и Виткевича оренбургский губернатор в августе 1834 года совершил поездку в недавно заложенное Ново-Александровское укрепление на Каспии. А много лет прослуживший в Оренбурге (и активно участвовавший в Большой игре) генерал И. Ф. Бларамберг прямо пишет в своих воспоминаниях: «...Василий Перовский, после того как узнал Виткевича поближе, произвел его в офицеры, сделал своим адъютантом и посылал несколько раз в киргизские степи и даже два раза в Бухару».
Сразу хочу отметить, что в этом деле, как и во всяком, где замешана внешнеполитическая разведка, до сих пор хватает белых пятен. Причины понятны - тот же Даль в письмах сестре несколько раз отмечает, что не обо всех своих делах он может рассказывать в подробностях. Неоспоримо одно – будущий автор «Толкового словаря живого великорусского языка» непосредственно участвовал в разработке и осуществлении внешнеполитических проектов губернатора Перовского. Это видно из архивных материалов - как официальных документов, так и личных заметок и писем.
Но вернемся к Виткевичу. О том, что Перовский несколько раз отправлял Виткевича в Бухару, не информируя об этом Петербург, свидетельствует не только Бларамберг. Да и самая знаменитая бухарская миссия Яна Викторовича 1835-36 года происходила как минимум странно. Хотя бы потому, что идею о поездке Виткевича в Бухару и Хиву, о которой ходатайствовал матерый волк Большой игры, председатель Оренбургской пограничной комиссии Григорий Федорович Генс, Перовский официально отверг с негодованием. В результате Виткевича отправили вовсе не в Бухару, а в казахскую степь – для разбора взаимных претензий между казахскими родами. Самая что ни на есть рут... (продолжение должно быть)

Ссылка на ВК