Злоключения профессора Николая Поппе часть 2

В некотором роде бесшовное продолжение истории, изложенной в опубликованной прежде докладной записке, с любопытными деталями легализации в Германии 1949 года, а также отрывок из еще одной его автобиографии, написанной в 1949 году.

---

17 мая 1949 года. 
Получил $700 от [вымарано цензурой], депонировал у [вымарано цензурой] $600. Телефоны Поппе на случай крайней необходимости - Sterling 0390, Columbia 8105, доп- 310. [вымарано цензурой] ограничил траты до $25.
10.30. В толпе встречающих, приветствующих генерала Клея, прилетевшего на военном самолете.
Рейс 47 с ПОППЕ на борту приземлился в 11 часов. Бергстрома привезли в гостиницу Брайтон, где он временно поселится, комната стоит $7 в день.
13.00 Прибыли ОФФИ, ДЭВИС и ДЖОЙС, чтобы забрать Бергстрома на ланч. ОФФИ извинился перед Поппе за задержку его приезда в США, заметив, однако, что в поте лица старался решить проблемы с визой Ди-Пи для Бергстрома. ОФФИ хотел, чтобы все было сделано совершенно чисто, дабы избежать визовых проблем в будущем.
14.30. ОФФИ передал Поппе в руки [вымарано цензурой]. Предложил потратить $100 на одежду для Поппе. Также предложил, чтобы – если позволит время – Поппе посетил библиотеку конгресса.
17.00. [вымарано цензурой] чуть не перерасходовал средства, но остановился на $99 при покупке одежды для Поппе.
19.30. Поппе добровольно делится информацией. Вот две интересные байки про ОФФИ: Впервые он встретил ОФФИ в мае 1948 года, когда ОФФИ отправил американский автомобиль к границе британской зоны, чтобы забрать Поппе. ОФФИ был политическим советником генерала Клея. ОФФИ поселил Поппе в американской гостинице. Директор гостиницы, сотрудник госдепартамента по имени О‘БРАЙЕН сказал: «Иностранцам нельзя селиться в этой гостинице, она только для американских граждан». Поэтому Поппе пришлось вместе с О‘БРАЙЕНОМ искать пристанище вне гостиницы. Затем ОФФИ послал Поппе в американский военный магазин: «Просто зайдите и скажите, что от меня». Поппе остановили в дверях. Вот британцы вели себя иначе, у них всегда находилась для него комната, его пускали в их гостиницы, магазины и пр.
(Кемп Кинг, Германия) Капитан Лео БЭР – бюро начальника военной полиции, 7707 ECIC/ APO 757, США.
Засветил прикрытие Поппе в Германии, сказал ему, что тот скоро направится в США. Мол, все документы в порядке, вам не позволят дольше здесь находиться по бюджетным причинам и потребуют отъезда в течение 6 недель. На время ожидания вас направят в лагерь Ди-Пи. Все визовые и прочие проблемы будут решены, пока вы находитесь в лагере Ди-Пи ХАНАУ под Франкфуртом. Поппе подчинился, но указал, что боится публичности и пр. БЭР ответил: «Безопасность больше не проблема. Вы скоро попадете в Штаты и забудете о ней. Когда доберетесь, напишите нам, расскажите, как устроились».
Поппе не мог понять ситуацию с прикрытием и псевдонимом. Говорит, что чересчур много ведомств перепинывали его между собой, и он не знал, что с этим поделать. И вся эта неразбериха началась в мае 1948 года, когда он повстречал ОФФИ – до того Поппе был в руках британской разведки. Эта встреча ознаменовалась тайной переправкой Поппе из британского автомобиля в британской зоне в американский автомобиль, в котором сидел американский офицер, сопроводивший Поппе в Кемп Кинг. Поппе оставался там 3 или 4 месяца, живя полностью под прикрытием. Ему были даны необходимые удостоверения, чтобы дурачить немецкую полицию, в случае если прогуливающегося по улицам Поппе вдруг схватят. Тут-то капитан БЭР и показал себя; заявил Поппе, что тот должен явиться в IRO, так как вступил в действие новый закон о перемещенных лицах. Это всего лишь мера, необходимая для того, чтобы попасть в США, сказал БЭР. Вместе с БЭРОМ Поппе посетил бюро IRO во Франкфурте, где его приняла глава IRO Хоффман. Хоффман была рада видеть Поппе, но сказала, что нужны справки об отсутствии судимости за все время пребывания в Германии. Поппе сказал, что это невозможно, так как немецкая полиция ничего о нем не знает. Хоффман настаивала, чтобы он обратился по крайней мере в берлинскую полицию и получил справку за 1943 г., когда он был в Берлине (в 1944 г. он был в Чехословакии). Поппе сказал: «Но смотрите, мисс Хоффман, Берлин ведь в русской зоне. Если я попрошу справку об отсутствии судимости, то русские несомненно узнают, где я нахожусь. Вместо этого я постараюсь получить справки об отсутствии судимости от британской и американской разведок». БЭР согласился. Предложил, чтобы Поппе написал в британскую разведку. Поппе написал и получил справку на то имя, под которым он жил у британцев (неизвестно). Поппе со справкой снова пошел к БЭРУ. БЭР сказал: «Да, нехорошо вышло. Вам нужна другая справка, на ваше собственное имя». Поппе сказал, что не может ее получить. Британцы очень осмотрительны в таких делах и будут отрицать, что знают Поппе. Поппе ушел от БЭРА и направился к гражданскому служащему CIC во Франкфурте по фамилии МЕНЕР. Изложил ему всю историю, на что МЕНЕР ответил: «Все сотрудники IRO – сумасшедшие, Вы не можете получить справку от немецкой полиции из Берлина». МЕНЕР знал все о Поппе и добился, что тому выдали справку необходимого содержания. Это справка была дана только для IRO, на ней была сделана пометка, что получивший ее чиновник должен ее уничтожить, чтобы не раскрыть Поппе. Поппе вернулся к БЭРУ. БЭР одобрил справку и пошел вместе с Поппе к начальнику полиции IRO БААНДЕРСУ. БААНДЕРС уничтожил справку и заменил ее справкой такого содержания:
Выписка из выданной немецкой полицией справки об отсутствии судимости: Бергстром не осуждался за совершение преступлений и не подозревался в них и пр. в Германии. Эта справка была направлена к ХОФФМАН, которая одобрила справку и сказала Поппе, что тот скоро окажется в США. Две недели спустя снова появился БЭР, сказал, что Поппе скоро поедет в США, содержать же «его здесь дороговато» и сделал ручкой. Поппе пришлось направиться в лагерь Ди-Пи, где он оказался под надзором IRO. До этого момента тайна соблюдалась. Но после прикрытие было засвечено. Клерки готовили бумаги и пр., не обращая внимания на секретность, и каждый знал про профессора. Работавшие в IRO клерки и сами жили в лагере Ди-Пи. Все стало известно всем. Это произошло между 15 апреля и 14 мая 1949 года. Поппе был очень встревожен, оказавшись в этом международном общежитии, обитатели которого были сплетниками первой категории. Сейчас Поппе спрашивает, зачем его сначала держали в лагере CIC под полным прикрытием, а затем переправили в лагерь Ди-Пи, наводненный русскими шпионами и пр. Это не кажется логичным. Поппе не удивится, если узнает, что русские уже в курсе его въезда в США. Он не беспокоится об этом, но Христа ради, наведите порядок с этой чертовой процедурой, особенно если речь идет об избранных людях. В Германии была предпринята попытка похитить его, и она может быть повторена. Но Поппе не боится.
Поппе не рекомендует использовать каналы IRO для переправки в США людей, живущих под прикрытием. Военные каналы (CIC) куда более лучший путь. В лагере Ди-Пи Поппе встретил двух других профессоров, которых знал по Ленинграду. И снова все прикрытие к черту после такой случайной встречи. Псевдонимы хороши лишь , если использовать их правильно, как это делают британцы. 
Британцы представили Поппе высланным из Южной Африки нацистом, чтобы получить необходимые документы в немецкой полиции. У него не было проблем при получении документов, так как британцы удостоверили, что он денацифицирован, не совершал бесчеловечных поступков. С этими бумагами Поппе пошел в немецкую полицию и немедленно получил удостоверение личности.
Таким путем иностранец получает документы , избегая проблем или опросов. Нет возможности быстрой проверки.
Американцы пока не имеют такого ноу-хау. Им есть чему поучиться у британцев.

---

[Из автобиографии:] 

Война началась 22 июня 1941 года. Перед началом войны моя семья отправилась на шесть дней на Кавказ в гости к друзьям. Я был в ЛЕНИНГРАДЕ. 6 июля Академия Наук получила приказ эвакуировать самых ценных сотрудников. 15 июля стало очевидно, что уже слишком поздно – многим ученым приказали покинуть Ленинград. Я был направлен к КАЛМЫКАМ, которым был нужен преподаватель их языка. 25 июля я покинул ЛЕНИНГРАД, добрался до Волги и отправился на пароходе в АСТРАХАНЬ, откуда на грузовике доехал до ЭЛИСТЫ (300 миль через пустыню), сумел получить жилье для своей семьи, которая приехала ко мне с Кавказа в ЭЛИСТУ. Я читал лекции по русскому и КАЛМЫЦКОМУ языкам в КАЛМЫЦКОМ институте с конца августа 1941 по май 1942 года.
Условия жизни в ЭЛИСТЕ были сложными и небезопасными из-за близости ее к РОСТОВУ (всего 300 км). Другой трудностью или опасностью была угроза со стороны советских властей. В июле 1941 года Республика немцев Поволжья была упразднена, и все немцы (450000 человек) депортированы в СИБИРЬ. Власти были весьма насторожены и арестовывали людей с нерусскими фамилиями. Я не стопроцентный немец, поскольку мой дедушка родился в ЭСТОНИИ и был балтийским немцем, который женился на эстонке, не говорившей даже по-немецки. Но положение людей, происходящих из подобных смешанных браков, было не лучше, известно, что после аннексии ЭСТОНИИ в 1940 году более 40000 эстонцев были сосланы в Сибирь. К счастью, национальность, указанная в моих документах, гласила: «Русский». Но я оставался под подозрением и дважды вызывался в милицию в течение 1941 года.
В ЭЛИСТЕ я преподавал и писал в газету «Ленинский путь» заметки патриотического содержания. Эти заметки были антинемецкими.
В июне 1942 года я понял, что оставаться в ЭЛИСТЕ небезопасно, потому что немцы были уже под РОСТОВОМ и стало очевидно, что они дойдут и до ЭЛИСТЫ. Я не хотел жить в стране, находящейся под немецким владычеством по следующими причинам:
1. Я расходился во взглядах с нацистами.
2. Мои антинацистские листовки и заметки, напечатанные в ЭЛИСТЕ, могли навлечь на меня опасность, если бы я остался на территории, на которой они печатались.
3. Я не хотел сотрудничать с немцами, поскольку такое сотрудничество стало бы предательством по отношению к русским. 
Однако, даже если бы я не сотрудничал, Советы были чрезвычайно подозрительны по отношению к тем, кто находился на временно оккупированной немцами территории. Я хотел избежать встречи с немцами.
ПРИМЕЧАНИЕ: Во всех анкетах после 1921 года и до начала войны присутствовал вопрос: «Находились ли вы во время гражданской войны на территории, оккупированной Белой армией или интервентами?» Люди, которые жили в 1918-20 г.г. в Крыму, где правили белые или в Архангельске, где правили британцы и американцы, находились под подозрением, многих из них арестовывали.
В июне 1942 года я пытался уехать в ТАШКЕНТ в ТУРКЕСТАНЕ, получив место в институте Академии Наук. Но сообщения между ЭЛИСТОЙ и АСТРАХАНЬЮ не было, не было автомобилей и невозможно было пересечь пустыню. В начале июля 1942 года я решил ехать в ТАШКЕНТ по железной дороге до БАКУ, оттуда на пароходе до КРАСНОВОДСКА и затем снова на поезде. ЭЛИСТА расположена в 90 милях от Кавказской железной дороги. Я добрался до железной дороги, но встретил там совершенный хаос – нет регулярного сообщения, тысячи беженцев, отступающие войска и пр. С большими сложностями мы добрались до станции Невинномысская (400 км от ЭЛИСТЫ) и поняли там, что продолжение поездки невозможно. Я вспомнил, что в 60 или 70 милях от этой станции, далеко в горах, в Карачаевской области есть город МИКОЯН ШАХАР и в нем институт. Эта местность казалась безопасной, поскольку было трудно предположить, что немцы туда доберутся. Кроме того я знал директора этого института, и он приглашал меня несколько месяцев назад.
Мы добрались до МИКОЯН ШАХАРА. Двумя или тремя днями позже немцы взяли РОСТОВ. Ситуация становилась тяжелой, но никто не предполагал, что МИКОЯН ШАХАРУ что-то грозит. Я получил должность в институте как преподаватель и карачаевского языков [так! – ИП]
С фронта приходили плохие новости. Немецкая армия стремительно продвигалась, а русские 9 и 37 армия отступали в полном беспорядке. Внезапно 15 августа советские власти дали приказ об эвакуации МИКОЯН ШАХАРА, но 18 августа вспыхнуло восстание местных горцев. Советы ушли из города. Я отправился к командиру русского гарнизона и умолял его вывезти меня из города, но он отвечал, что в его распоряжении лишь один автомобиль. Он уехал из города, однако, через три часа его тело было найдено в лесу в 10 милях от города. Он и его спутники были атакованы горцами и погибли.
Побег был невозможен. Все кавказцы (карачаевцы, черкесы, балкарцы и пр.) и многие русские казаки подняли восстание. В лесах и горных деревнях было полным-полно повстанцев. Местное население разрушило институт, одну библиотеку и партийное здание. Все, пытавшиеся бежать, были схвачены и убиты. Началась кошмарная анархия, а немцы тем временем продолжали наступать. В конце концов, 20 или 25 августа (я не помню) первые немецкие войска вошли в город. Они произвели довольно хорошее впечатление, поскольку вели себя вежливо и дисциплинированно. Местное население горячо приветствовало их, уже после недели оккупации кавказцы и казаки создали несколько добровольческих отрядов и воевали в горах против остатков советских войск.
Я находился в отчаянном положении. У меня не было денег и почти не было ценностей, годящихся для продажи. К счастью, наступило время сбора урожая, и крестьяне нуждались в подсобных работниках. Мой старший сын работал у крестьян и получал за свою работу картошку и кукурузу. Мы продали часы и одежду и таким образом получили средства к существованию, на которые покупали картошку на черном рынке.
10 или 15 сентября меня вызвал русский бургомистр и попросил отправиться вместе с ним и немецким начальником медслужбы в госпиталь, где умирали от голода 3000 детей (эвакуированных из Крыма). Мы пошли в госпиталь, и начальник медслужбы (я не знаю его имени) приказал давать госпиталю пайки из запасов немецкой армии. Я радовался, переводя этот приказ на русский. Начальник медслужбы спросил меня, кто я такой, я рассказал ему. Он посоветовал мне поехать в КИСЛОВОДСК (город в 70 милях от МИКОЯНА), поскольку жизнь там была лучше. Я со своей семьей поехал в КИСЛОВОДСК. В нем оказалось 2000 эвакуированных ученых, в том числе несколько моих друзей. Немецкий комендант приказал русскому бургомистру КИСЛОВОДСКА оказывать поддержку этим ученым, после чего они получали от бургомистра картошку и хлеб, а также 1000 рублей в месяц (на одного ученого) от городской управы, что стало для ученых большим подспорьем. Мы не работали, но получали по 1000 рублей в месяц и кое-какую еду. В целом, немцы вели себя прилично по отношению к кавказцам, возможно, потому, что те были, в свою очередь, дружелюбны к ним. Однажды, в сентябре 1942 года, меня вызвал бургомистр (местный житель) и сказал, что есть люди, интересующиеся историей и этнографией народов Кавказа – русские ученые, эвакуированные из других городов, местные и немецкие офицеры, не имеющие понятия о Кавказе. Он сказал, что я единственный специалист, обладающий именно этими знаниями, и мой долг – помочь им. Я обдумал предложение и решил, что не вижу в подобных лекциях сотрудничества с немцами, поэтому согласился. Я прочел две лекции, на которых присутствовали немецкие офицеры, мне пришлось переводить им сказанное.
Вскоре меня посетил один офицер из местной комендатуры и предложил подготовить краткие описания всех кавказских племен (их история, происхождение, обычаи, занятия и пр.), добавив: «Вы знаете, что местные жители очень любезно относятся к нам, и мы не хотим вести себя неправильно по отношению к ним; кошмарно, но мы не имеем о них ни малейшего понятия». Я подготовил описания карачаевцев, черкесов, балкарцев, кабардинцев, осетин, а также упомянул так называемых «горских евреев». Я часто спрашивал себя, хорошо ли я поступил, приняв предложение. Считается это сотрудничеством? Но с другой стороны, знания истории и обычаев вряд ли могут стать вкладом в военный потенциал нацистской Германии и, возможно, если немцы отнесутся к местным жителям как к недочеловекам («унтерменшам») это не пойдет населению на пользу. Возможно, я был не так уж и не прав, готовя эти описания, потому что немцы более пристойно будут вести себя с людьми древней магометанской культуры, если они (немцы) будут знать их и их историю.
В конце октября 1942 года немецкие войска заняли Нальчик (120 км от КИСЛОВОДСКА). 12 или 15 ноября мне внезапно было приказано сопровождать офицера-эсэсовца в Нальчик и оказать ему помощь, так как возникли сложные национальные проблемы. Конечно, я беспокоился, так как не знал, что немцы намереваются предпринять, и что мне там делать, но вопрос оказался весьма простым. В Нальчике существовала колония «горских евреев». Немцы, убивавшие всех евреев, узнали, что в городе живет 3000 горских евреев. Первым делом немцы приказали закрыть все магазины, принадлежащие горским евреям, и назначили внушительную контрибуцию. Горские евреи протестовали, утверждая, что они не евреи, их поддержали и жители других национальностей. У офицера-эсэсовца была книга под названием «Кавказ», напечатанная Ванзее-институтом, но в ней эти евреи не упоминались. Он показал мне книгу, неплохую и содержавшую не так много ошибок. Конечно, она была весьма тенденциозна и выдержана в строго нацистском духе.
«Горские евреи» или таты – племя иранское. Они покинули Персию в VIII веке. Они говорят на персидском диалекте и живут подобно другим горцам. Но они исповедают иудаизм. Тем не менее они не ущемлялись в правах при царе. Им разрешалось селиться в любой местности, они обладали правом занимать государственные должности. Это обстоятельство было очень важным. Я объяснил немцам происхождение татов и подготовил описание этого народа. Эсэсовцы захотели посмотреть на татов, и я сказал «горским евреям», что они должны произвести хорошее впечатление. Евреи устроили праздник с национальными плясками, понравившийся немцам. Немцы разрешили им продолжать торговлю и отменили выплату контрибуции. Таты получили все права. Конечно, они были счастливы. Я был доволен, что сумел помочь им, потому что после закрытия магазинов и выплаты контрибуции они, конечно, были бы расстреляны как евреи на Украине. Но мое положение еще больше усложнилось, ведь «горские евреи» рассказывали всем и каждому, что я помог им, говоря «этот профессор – человек влиятельный, ему даже немцы повинуются». Подобная репутация вряд ли пошла бы мне на пользу после возвращения Советов. Они бы вряд ли оценили мои усилия на благо гуманизма, зато сочли бы меня коллаборационистом. И я решил покинуть Россию.
Конечно, это трагедия. Человек, который не совершал преступлений, который пытался помочь своим соотечественникам и согражданам, который спас (возможно, я действительно их спас) 3000 горских евреев, должен уйти во вражескую страну, теряя своих друзей и научную карьеру (блестящую карьеру). После этого я хочу спросить: существует ли справедливость?

В конце декабря немцы начали эвакуацию Кавказа. Я присоединился к ним и был вместе с 2000 других беженцев (русских, кавказцев, казаков и т.д.) перевезен на Украину. Путешествие было чрезвычайно сложным, 63 человека в грузовом вагоне без обогрева. Было очень холодно (ниже минус двадцати по Цельсию). 3 февраля мы прибыли в НИКОПОЛЬ и жили там с другими беженцами до 23 марта 1943 года. Из НИКОПОЛЯ нас перевезли во ЛЬВОВ (ЛЕМБЕРГ) в ПОЛЬШЕ. Туда мы попали 2 или 3 апреля. Ученые, путешествовавшие с нами, и я с семьей были поселены в гостиницу. Нам сказали, что мы можем получить в Германии работу по нашим специальностям. Я написал в университеты Берлина, Лейпцига, Франкфурта и Геттингена, но не получил ни одного ответа. Положение других ученых было не лучше, так как никому не были нужны профессора русской литературы или психологии. Наконец, нас посетил начальник СС и СД в ЛЕМБЕРГСКОМ округе оберфюрер Хоффмайер. Он обещал что-нибудь предпринять и посоветовал мне написать в Ванзее-институт в Берлине. Название было мне знакомо, так как я читал изданную этим институтом книгу «Кавказ». Но я понятия не имел, чей это был институт, предполагая лишь, что институт имеет отношение к географии. ХОФФМАЙЕР дал мне письмо к директору института, и я поехал в Берлин без своей семьи. Там я нашел институт и был представлен его директору профессору АХМЕТЕЛИ, и он сказал, что я мог бы получить место в институте. Я написал ходатайство, заполнил анкеты и поехал назад в ЛЕМБЕРГ. Это было в мае 1943 года. В конце мая 1943 года я вернулся в Берлин вместе с семьей. У меня не было жилья, но профессор АХМЕТЕЛИ сообщил мне, что я могу поселиться в гостинице Рокси (Курфюрстендамм). Позже я снял две комнаты в частной квартире.
Я начал работать в Ванзее-институте в июне 1943 года. Вскоре я выяснил, что он относится к Шестому Управлению РСХА. Я был приглашен в Шестое Управление к штурмбаннфюреру Грефе и был представлен д-ру ХЕНГЕЛЬХАУПТУ, д-ру ШТОЙДЛЕ, д-ру ЛЕО, д-ру ВАЙНРАУХУ и д-ру ХАНДРАКУ. Они расспрашивали меня относительно прошлой жизни и работы, сказали, что я не должен рассказывать другим, что работаю в Ванзее-институте. Я побывал в Шестом Управлении дважды или трижды, чтобы разобраться с различными формальностями: оклад, анкеты и пр. Комната, которую я снимал в частном доме, была дорогой: 225 РМ в месяц. Поэтому Шестое Управление пообещало платить мне 600 РМ. В институте я написал статьи о советской политике в национальном вопросе и «Высшее образование в СССР» и начал книгу «Население Сибири» (статистика, происхождение, национальности, история и пр.) Но в сентябре 1943 года Ванзее-институт был эвакуирован в ЗАМОК Планкенварт под Грацем в Штирии (Австрия). Эвакуация затянулась на многие недели, и еще в феврале 1944 года институт не мог работать, потому что библиотека пребывала в беспорядке, не было водоснабжения и пр. Я остался в Берлине, и в ноябре 1943 года был вызван профессором д-ром ДОНАТОМ, директором Института Восточной Азии, который сказал, что профессор Г.фон Менде из восточного министерства хочет встретиться со мной. Я отправился к нему, и он предложил мне читать лекции по монгольскому и тюркскому в берлинском университете. Я был очень доволен и согласился. Я получил назначение на факультет страноведения как преподаватель с жалованьем в 200 РМ.
22 ноября 1943 года мой дом был разрушен союзной авиацией. Я поехал в Планкенварт, чтобы оправиться от происшедшего и пробыл там около месяца, не работал, но получал зарплату. В январе 1944 года я вернулся в Берлин, где посетил профессора ДОНАТА и попросил помочь мне отделаться от Ванзее-института. Он позвонил д-ру КРАЛЛЕРТУ, возглавлявшему «Рейхсобщество страноведения». КРАЛЛЕРТ был непосредственным начальником и Ванзее-института, и Института Восточной Азии. Мне было разрешено работать в Институте Восточной Азии, и я работал там с января 1944 по март 1945 г.г. В июле 1944 года Институт Восточной Азии был эвакуирован в Мариенбад (Чехословакия), и я последовал за ним.
В Институте Восточной Азии я написал книгу «Монголия» (общее описание страны) и две коротких статьи «Пантюркизм» и «Психология монголов». Мне нравился Институт Восточной Азии. Профессор ДОНАТ, который был евреем (он был членом НСДАП и работал в министерстве иностранных дел), несмотря на членство в партии вел себя не как нацист. Он говорил мне о грядущем крушении Германии и обещал дать средства для существования после этого крушения. Он, как и некоторые его сотрудники, были уверены, что я найду после войны работу у союзников. 
Его секретарша Хартман была настроена антинацистски. Его сотрудник МЮЛЬДНЕР прежде сидел в тюрьме за выступления против нацистов, а библиотекарь ЗАЛЬЦНЕР, сын священника из Баварии, однажды сказал мне: «Думаете, как долго еще все это дерьмо протянет?» [в оригинале на немецком - ИП] (это было в феврале 1945 года). Девушка по фамилии КЛЯЙН ежевечерне слушала Би-Би-Си. Управделами института КРАУЗЕ донес на нее. В ответ ДОНАТ уволил доносчика, переведенного в Ванзее-институт, а сам пошел в гестапо Мариенбада и замял дело. Девушку освободили, и она осталась в институте. Хотя институт и относился к Шестому Управлению, это был не нацистский институт, и в нем работали приличные люди. 
После марта 1945 года мы уже не работали, так как это было бесполезно, и нас никто не контролировал.
В мае 1945 года Мариенбад был занят американскими войсками. 9 мая 1945 года я покинул Мариенбад и пошел пешком в БАМБЕРГ в Баварии, а оттуда поехал на поезде в британскую зону, в которой у меня были друзья. Моя жена не могла идти пешком. Она осталась в госпитале в Мариенбаде, была эвакуирована в Берлин и приехала к нам из Берлина.
С марта 1945 года я не работал.

Ссылка