Смерть Жданова. Как кардиолога Лидию Тимашук использовали в "деле врачей"

ЦитатаЛидия Тимашук работала в московской поликлинике Лечсанупра Кремля (впоследствии 4-го главка минздрава СССР) с середины 1920-х годов и на момент событий заведовала там кабинетом функциональной диагностики.

Именно она сняла электрокардиограмму у страдавшего одышкой и болями в сердце Жданова и пришла к заключению, что он перенес скрытый инфаркт.
Знаменитые кардиологи профессора Виноградов и Василенко, регулярно наблюдавшие пациента, с ее диагнозом не согласились, сочли, что налицо обострение ишемии, и прописали больному отдых в санатории на Валдае и длительные пешие прогулки, чего в случае инфаркта делать как раз не следует.
Тимашук (согласно отзывам коллег, не без основания) гордилась своим опытом и квалификацией и считала, что профессора, конечно, светила, но в узкой области чтения кардиограмм ее следовало бы послушать.
Возобладало мнение тех, кто выше по должности.
Жданов через три дня умер.
В наши дни авторитетные российские и израильские врачи во главе с профессором Федором Ляссом провели экспертизу той самой кардиограммы, и сделали вывод, что однозначной картины она не показывала. Можно было судить и так, и так. Произошла врачебная ошибка.
Корпоративная этика велит в таких случаях по возможности "выгораживать" коллег. Тимашук стала на собрании и в частных разговорах подчеркивать, что от нее отмахнулись, а она оказалась права. В результате уже 7 сентября ее с должности завкабинетом столичной поликлиники перевели рядовым врачом в подмосковный санаторий.
"Потерпев за критику", Тимашук поступила так, как многие советские граждане в ее положении - пожаловалась в ЦК.
Никита Хрущев, а за ним многие авторы называли ее осведомителем госбезопасности. Доказательств этому нет. Будь она сексотом, наверное, донесла бы на Виноградова и Василенко по чекистской линии, а не отправляла письмо обычной почтой.
Политических обвинений против профессоров она не выдвигала, евреями они не были. Имел место профессиональный спор, очевидно, помноженный на особенности характера.
Курировавшие Лечсанупр секретарь ЦК Алексей Кузнецов и министр госбезопасности Виктор Абакумов прочитали документ, интересного для себя не усмотрели, решили, что в медицинских тонкостях должны разбираться специалисты, и переправили бумагу начальнику Лечсанупра Петру Егорову.
Тот встал на защиту именитых коллег и положил письмо под сукно. Еще два обращения Тимашук на имя Кузнецова ушли в архив без рассмотрения, как поступившие от известной постоянной жалобщицы.
Тимашук поняла, что конфликтовать с начальством - себе дороже, и успокоилась. Казалось, история заглохла.
...
По многим признакам, в 1951-1952 годах Сталин задумал вновь перетряхнуть свое окружение. Топор был занесен над Молотовым, Микояном, Берией, Ворошиловым. Константин Симонов писал в мемуарах, что именно таковы были тогдашние ожидания московской элиты. Одновременно усиливался антисемитизм.
Почему - вопрос отдельный, но к Тимашук это не имело отношения.
И ко всему прочему у Сталина появился зуб на врачей, все чаще вынужденных говорить ему неприятные вещи. В 1949 году вождю исполнилось 70 лет. Всю жизнь он много работал, пил, курил, любил острую и жирную пищу, а обследоваться и лечиться не любил.
По данным историка Игоря Бунича, выдающийся кардиолог и будущий фигурант "дела врачей" Михаил Коган посоветовал высокопоставленному пациенту больше отдыхать. Сталин взъярился, заподозрив в этом чью-то попытку отодвинуть его от власти.
18 ноября 1950 года госбезопасность арестовала известного московского кардиолога Якова Этингера - кто-то донес, что он пересказывал знакомым содержание передач "Голоса Америки" и назвал Сталина чудовищем.
Следователь Михаил Рюмин доложил Абакумову, что хочет выйти на "разветвленный сионистский заговор". Министр велел подчиненному не мудрить, поскорее заканчивать пустяковое дело и заняться чем-нибудь более существенным. А поскольку Этингер не сознавался, посоветовал посадить его в холодный карцер.
Там профессор простудился и умер 2 марта 1951 года. Рюмин размышлял ровно три месяца, а потом написал Сталину, что начальник намеренно замучил человека, владевшего важной информацией, и не дал раскрыть "законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства".
По данным историка Леонида Млечина, Рюмин предварительно советовался с секретарем ЦК Георгием Маленковым и несколько раз переписывал свое послание, пока Маленков не одобрил текст.
В ночь на 5 июля Сталин в своем кремлевском кабинете устроил Абакумову и Рюмину очную ставку в присутствии Маленкова, Молотова, Булганина и Берии.
"Вот человек глубоко понимает задачи органов госбезопасности, а министр не в состоянии в них разобраться", - заявил вождь. Абакумов отправился в "Матросскую тишину", а подполковник Рюмин стал заместителем министра и начальником следственной части МГБ.
Главой ведомства был назначен прежде малоизвестный партаппаратчик Семен Игнатьев. В помощь ему направили на руководящие должности около 30 молодых честолюбивых выдвиженцев из партийных и комсомольских органов.
Новый министр на первом большом совещании разнес подчиненных за то, что они "стреляли из пушек по воробьям, в то время как коршуны летают в воздухе". За год с 1 июля 51-го по 1 июля 52-го года выгнали как не справившихся с работой 1583 чекиста.
Сталин сразу потребовал от Игнатьева вплотную заняться врачами. "Теперь вам и карты в руки. Надеемся, что вы эту террористическую группу раскроете", - сказал он ему 11 июля 1951 года, а в октябре, отдыхая в Сочи, поинтересовался, как идет работа по врачам.
Вырисовывались контуры громадного дела: главный враг - Соединенные Штаты, их подручные - "врачи-убийцы", имевшие покровителей в высших эшелонах власти.

Однако дело шло туго. Раздобыть хоть какие-то улики не удавалось. Сталин ругал чекистов бездельниками и ожиревшими бегемотами.
"Я не проситель у МГБ. Я могу и в морду дать, если вами не будут исполняться мои требования. Мы вас разгоним, как баранов. Если не вскроете террористов, американских агентов среди врачей, то будете там же, где Абакумов", - заявил он Игнатьеву при очередной встрече. Тот слег с сердечным приступом.
И тут, как говорил булгаковский Шарик, свезло, так свезло. В августе 1952 года то ли сам Рюмин, то ли кто-то из его людей нашли в архивах старые письма Лидии Тимашук, проигнорированные расстрелянным к тому времени "врагом народа" Кузнецовым и подследственным Абакумовым.
"Я все время говорю, что Рюмин - честный человек и коммунист", - обрадовался Сталин, когда Игнатьев доложил ему об этом на Ближней даче в конце августа.
Дальнейшее известно.
Лидия Тимашук оказалась в центре событий, как говорится, не ведая ничего ни сном, ни духом. Можно сказать, не вошла, а влипла в историю.

"Меня внезапно вызвали по телефону к следователю Новикову, а через некоторое время к следователю Елисееву по делу покойного Жданова, и я снова подтвердила то, что знала, - писала она в 1966 году в президиум XXIII съезда КПСС. - Спустя еще полгода, 20/I-1953 г., меня пригласили в Кремль к Г. М. Маленкову, который сообщил мне, что я награждена орденом Ленина. Я не думала, что врачи, лечившие А. А. Жданова - "вредители" и возразила Г. М. Маленкову, что столь высокой награды не заслуживаю, потому что как врач я ничего особенного не сделала".
Возможно, Тимашук подкорректировала воспоминания в соответствии с духом времени. Но члены семьи утверждали, что и в 1953 году она не сильно радовалась свалившейся известности. Находясь двадцать лет вблизи высших сфер, она слишком хорошо знала, как быстро меняется политическая мода, и что бывает назавтра с сегодняшними триумфаторами.
И Абакумов, и погубивший его Рюмин были расстреляны.
Лидия Тимашук умерла в 1983 году, дожив до 85 лет, и до пенсии продолжала работать в 4-м главке минздрава, несмотря на то, что удостоилась упоминания в знаменитом докладе Хрущева XX съезду КПСС. Так совпало, что на покой они с Хрущевым ушли практически одновременно.
Власти понимали, что наказывать Тимашук не за что, но и восстанавливать ее репутацию не собирались.
Возобладала линия на замалчивание: прошлое не ворошить ни Солженицыну, ни Тимашук.
Несколько ее обращений с просьбой о публичной реабилитации, в том числе вышеупомянутое письмо съезду, остались без внимания.