Украина ― как европейская Африка

Украина ― как европейская Африка

Бывают совпадения, которые иначе, чем мистическими, назвать сложно. Два года назад, накануне празднования Украиной 25-летнего юбилея независимости, Всемирный банк опубликовал сводную таблицу изменения ВВП за последние 25 лет по всем странам, по которым имеется достоверная информация.

Скажу сразу: методики подсчета ВВП существуют разные, и та, которую использует ВБ, однозначно выглядит более, так сказать, «оптимистичной», чем применяемая МВФ. Наверняка «распределение мест» многим покажется странным, но может быть множество всяких нюансов: где-то сработал эффект низкой базы, а где-то, наоборот, — высокой; влияют (причем в любую сторону) структурные изменения в экономике разных стран.

Тем не менее Всемирный банк ― авторитетнейший международный финансовый институт (к слову, его президентом по традиции всегда является представитель США как крупнейшего акционера), его расчеты широко используют экономисты всего мира, да и в любом случае единая методика для всех стран позволяет составить достаточно объективную сравнительную картину успехов, достигнутых странами мира за последние четверть века.

Итак, по расчетам Всемирного банка, за данный период выросли экономики практически всех стран, по которым ВБ располагает достаточной информацией. В лидеры вышла Экваториальная Гвинея — 9860% (там началась крупномасштабная добыча нефти), следом с 1755% идет Китай. Соединенные Штаты и Россия расположились рядышком примерно в середине списка, у них по 300% роста.

И только одна страна показала отрицательный результат ― это Украина, ВВП которой составил в 2015 г. 96% от 1990-го (по расчётам же МВФ экономика Украины и в «пиковые» годы едва достигала двух третей советских показателей). Более свежего сравнительного анализа ВБ не выкладывал, но очевидно, что кардинальных изменений в месте и статусе Украины за последующие два года не произошло: хотя официальная статистика и рапортует о некотором росте ВВП, но у соседей Украины по «подвалу» списка ВБ в последние годы спада не фиксируется.

Главная причина столь печальных итогов «незалежности» очевидна всем вменяемым людям: проводившийся (разве что с разной степенью интенсивности) начиная с 1991 года курс «Геть от Москвы», на максимальный разрыв связей с Россией, и следование в фарватере «пожеланий» и советов Запада. Неслучайно ведь незавидные места соседей Украины по указанному выше списку занимают Молдова и Грузия (да, да, та самая Грузия, которую много лет выставляли эталоном успешных реформ) ― постсоветские страны (кроме прибалтийских) с наиболее ярко выраженной прозападной и антироссийской политикой.

Но есть еще одна причина, которую вынуждены признавать и апологеты независимости. Это крайне низкое качество украинской элиты, которая независимость «здобула» (а точнее, «прихватизировала» под шумок развала единой страны) и все эти годы Украиной управляет в режиме перманентной финансово-экономической катастрофы.

Истоки же этой «проблемы» нужно видеть в самой истории «украинства». Ведь у любого народа на протяжении его истории были разные классы (элита и «низшие сословия»), которые отличались не только уровнем достатка, но и менталитетом, обычаями и даже используемым языком (ведь понятно, что некий псковский крестьянин начала XIX века и его барин Александр Сергеевич Пушкин говорили по-разному: первый на местном разговорном наречии, а второй на русском литературном языке). Безусловно, между ними были «недопонимание» и противоречия, порой принимавшие весьма жесткие формы, но разделение оставалось взаимно дополняющим, без каждого из сословий невозможно существование и развитие народа, его культуры и государственности.

Элита на протяжении столетий создавала культурные ценности, генерировала и реализовывала идеи, часто медленно, со скрипом, порой потом и кровью, но двигавшие весь народ по пути прогресса и развития. При этом во все времена (и чем ближе к нынешним, тем сильнее) работали и социальные лифты. Во все эпохи мы можем найти примеры деятелей, родившихся на самом низу социальной пирамиды, но талантом, трудолюбием (ну и, естественно, не без везения) достигших социальных высот: Меньшиков, Ломоносов, Разумовский…

Конечно, интеграция выходцев из низов в элиту проходит непросто. Не зря народная мудрость гласит, что «можно вывезти девушку из колхоза, но нельзя вывести колхоз из девушки» и «чтобы стать по настоящему интеллигентным человеком, нужно иметь минимум три высших образования ― свое, папино и дедушкино».

И действительно, давайте представим отпрыска профессорской семьи во многих поколениях, оказавшегося в армии (в 80-е же призывали прямо со студенческой скамьи), причем отнюдь не «ботана», а достигшего успехов в таких видах спорта, как бокс или тяжелая атлетика. Мыслимо ли его представить издевающимся над «салагами», получающим от этого удовольствие? А его сокурсника из села (не каждого, естественно)?

Тем не менее поднявшиеся в социальном статусе всегда активно старались вписаться в новую среду, порой даже с рвением, принимающим комические формы, естественно, переходили на свойственную этой среде манеру речи и т.п. Это же относится и к «переходам» на более низком и куда более массовом уровне, таким как переезд из деревни в город.

Специфика же украинства в том, что своей элиты, своей потомственной интеллигенции у него никогда не было. Проект по превращению малороссов (одной из ветвей единого русского народа) в украинцев был привнесен извне, носил искусственный характер и известные политические цели. Суть его сводилась к превращению малороссийских селян и обитателей небольших городков в отдельную нацию, а их простонародного наречия ― в отдельный язык. При этом малороссийские высшие сословия и просто обитатели крупных городов были полностью интегрированы в русскую культурную, языковую среду и ничем себя от нее не отделяли.

Таким образом, извечная неприязнь между «городскими» и «деревенскими» получила подтекст межнационального конфликта, особенно после того, как большевики узаконили «украинство». Действительно, скажем, где-нибудь в вологодской глубинке местные диалекты также порой трудны для понимания для среднестатистического носителя русского литературного языка. Но местный ребенок сначала шёл в школу, где учителя говорили на литературном языке, читал на нем же книги.

В общем, когда он переезжал в город и даже в столицу, ему было уже куда проще освоиться, а главное, сам переход на «городское наречие» он сам воспринимал как совершенно естественный процесс, хотя в глубине души, возможно, многие городские порядки воспринимал с трудом и недолюбливал «аборигенов» за их «снобизм» по отношению к «понаехавшим».
На Украине же языковые и культурные различия между городом и деревней искусственно культивировались, причем как носящие национальный характер. «Москалями» выступали горожане, а «украинцами» ― селяне. Именно поэтому украинец из села, переехавший в город, был возмущен тем, что он «на своей Богом данной земле» должен «приспосабливаться» к разным «москалям» и переходить на их язык и перенимать их культуру. А почему он не может остаться тем, кем он есть, ― человеком из села? Почему бы «чужынцам» не стать такими, как он, не принять его наречие и его культуру?

Характерен «крик души» одной из икон украинского национализма Василия Стуса, написанный еще в 1968 году: «Как и до революции, в республике коренное украинское население по сравнению с российским и еврейским (живущим в городах) держится в темноте, нормальное культурное развитие украинской нации всячески тормозится и консервируется ...
 
При простых арифметических подсчетах русские составляют среди городского населения Украины 27% (и это при 16,9%, которые они составляют от всего населения республики), или на 10,1% больше нормы, то есть живет их в городах сверх нормы 4 227 769 человек, занимая законное место украинцев. Итак, только из-за русских 4 227 769 украинцев не имеют возможности жить в украинских городах.
 
Если же добавить сюда еще и евреев, которые почти все живут в городах и пользуются русским языком, то среди городского населения будет уже более 31% неукраинцев (то есть некоренного населения республики). Итак, более 5 000 000 украинцев не могут занять своего законного места в городах, не могут пользоваться всеми теми преимуществами, которые дает жизнь в городе по сравнению с обитанием на селе, не могут принимать активное участие в создании самой культуры украинской нации».

Впрочем, на «путь борьбы», как уроженец села Рахновка Гайсинского района Винницкой области, вставали немногие. Подавляющее большинство «держало фигу в кармане» и, наоборот, активно делало карьеру, как правило, значительно превосходя «городских» (русскоязычных в широком смысле) в демонстрации показной преданности партии и «пролетарскому интернационализму», что давало им немалые «конкурентные преимущества.

И тут нужно сказать о еще одной характерной черте сельского менталитета, отнюдь не только украинского, ― его, что называется, «приземленности», крайнем прагматизме, отсутствии свойственных образованным слоям общества «дум высокого стремленья» и особенно «комплексов» (в «просторечье» именуемых совестью), мешающих карьерному росту. Не хотелось бы обобщать, но в карьерных соображениях выходцев из села куда меньше соображений самореализации, претворения в жизнь своих идей и т.п. Полностью превалируют соображения материального благополучия, а из «нематериальных» ― высокий личный статус, повод для гордости перед односельчанами.

Лучше всего это демонстрирует «неполиткорректный» анекдот, который, тем не менее, просто невозможно не привести: Итак, представителей разных наций спросили о том, что бы они делали, став царем.

Русский: ну, известное дело, жил бы, как царь: приказал бы нагнать бражки, засолить огурчиков и капусты, пил бы и закусывал в свое удовольствие все время.

Еврей: Я бы жил лучше, чем царь!

Как это?!

Ну, почему, как царь, понятно, а я бы еще шил вечерами.

И наконец, украинец: Как что? Нацарював бы на корову, да втик (убежал).

Понятно, то, что выраженная в форме анекдота народная мудрость наделила такими чертами именно украинцев, обусловлено именно селюковским характером самого «украинства» как политического явления, ведь подавляющее большинство «политических украинцев» (открытых и особенно «латентных») до определённого времени были выходцами из села.

Селянин может увлечься идеей, особенно национальной, но только до того момента, когда она войдет в противоречие с «личным». Примеров можно привести множество, но возьмем за эталон первого президента Украины Леонида Кравчука, который якобы в детстве носил еду в лес бандеровцам, потом дослужился до секретаря ЦК КПУ по идеологии (т.е. как раз главного по борьбе с «украинским буржуазным национализмом»), далее возглавил процесс обретения независимости и избавления от социализма, а затем, когда, казалось бы, нужно думать о вечном, о месте в истории как «отца нации», подался в СДПУ(о) и рассказывал, что «отсек бы себе руку, которой подписал Беловежские соглашения, если бы знал, к чему они приведут», а на новом витке политической конъюнктуры вновь стал ярым националистом.

И вот этой «элите» сельского разлива и свалилась на голову независимость в 1991 году. Можно сказать, что Украина стала страной, в которой село полностью победило, захватило и подавило город. Наверно, это и подразумевал Михаил Булгаков, именно Городом назвавший Киев в «Днях Турбиных», рассказывающих о захвате «матери городов русских» бандами петлюровских селюков. Увы, история повторилась, только в более тяжелой и длительной форме в 1991-м, а окончательно победа села «оформилась» в 2014 году.

Я долго искал исторические аналогии тому, что случилось с Украиной, пока не сообразил: Африка! Независимость, которую получили страны Черного континента в 50–70-е годы! Ведь по крайней мере со второй половины XIX века и до краха колониальной системы во второй половине века прошлого метрополии действительно занимались (в «разумных пределах», так сказать) и цивилизаторской деятельностью (о «бремени белого человека» писал еще «певец колониализма» Редьярд Киплинг): создавалась система медицинского обслуживания местного населения, для них открывались школы и учебные заведения, а наиболее талантливые ехали учиться в лучших университетах метрополии. Правда, чаще всего таковыми оказывались отпрыски местных вождей, но ведь любые «нововведения» лучше внедрять через элиту ― сын вождя, отучившийся в Оксфорде, наверняка будет править более цивилизованно.

Но то, что случилось с молодыми независимыми государствами и их элитами, настолько известно, что не нуждается в особых экскурсах. А ведь, скажем, самый одиозный деятель постколониальной Африки император Бокасса I (выходец из многодетной семьи деревенского старосты) в свое время дослужился до звания капитана во французской армии. Понятно, что неадекват и дикарь не получил бы офицерское звание в армии европейского государства, его знания и личные качества сочли вполне достойными.

Когда африканские элиты оказались предоставленными сами себе, у большинства их представителей вся «привнесенная» цивилизованность куда-то исчезла, а появились типичные туземные царьки, разве что, в отличие от «попередников» доколониальной эпохи, не ограничившие свои интересы «огненной водой» и стеклянными бучами, а предпочитающие счета в швейцарских банках и купленные у обедневших европейских аристократов замки. Не правда ли, очень много схожего с тем, что происходит на Украине?

Наверняка мне возразят, что далеко не вся украинская элита имеет украиноязычные, селюковские корни, что этого никак не скажешь о Януковиче и практически всех «регионалах», Тимошенко, Порошенко и многих, многих других. Но в том-то и дело, что для русскоязычной (по рождению и менталитету) части украинской элиты Украина ― не более, чем удачный (для них) «проект», давший возможность самореализации и материальных успехов, которой могло не быть в «империи».

Само по себе это достаточный повод «полюбить Украину». Уверен, Юлия Владимировна была вполне искренна, когда собиралась «убивать кацапов из ядерного оружия», хотя необходимость в публичной сфере использовать исключительно мову и млеть от любви к Шевченко и Костенко наверняка напрягает. Ведь это не урожденное, впитанное с молоком матери чувство любви к Родине. Это «любовь с интересом», причем «интерес» не просто на первом месте, он в абсолютном приоритете, и, когда надо выбирать между ним и интересом государства, совершаемый выбор однозначен.

Собственно, в отсутствии настоящей национальной элиты, мыслящей не только категориями «будущих выборов» (т.е. собственного кармана), а и «будущих поколений», и есть причина того, что «мы имеем то, что имеем», по меткому выражению того же Леонида Кравчука.

Дмитрий Славский



Хороший текст. Рекомендую