Цитата: Безыменский188 от 17.02.2019 12:14:19Кратко в целом по теме.
Специально брал источники, комплиментарные к этому периоду, поэтому считаем приведенные здесь данные за "Оценку сверху".
Откровенной лажи здесь нет, но некоторая "фетишизация" официальных отчетов присутствует (куда без неё), так что поправку на административное усердие делать надо.
Выводы на данном этапе делать рановато, без сравнения с СССР смысла нет. Подождем.
А это источники тоже комплементарные, но им нужно было точно знать и понимать, почему первым начинанием советской власти стала борьба с безграмотностью
Образование в императорской РоссииИстория образовательных систем в России начинается с царствования Петра I. Именно он, столкнувшись в ходе реформ с кадровой проблемой, предпринял первые шаги в организации учебных заведений. Петру пришлось выписывать из-за границы профессоров для преподавания наук, а заодно к ним и студентов — в России на тот момент профессорам учить было некого. За два последующих столетия в стране была создана мощная сеть учебных заведений. На их базе возникла блистательная русская наука. В то же время, по данным переписи 1897 года, 76% населения империи оставались неграмотными. Советские историки обычно исходили из положения, что вся политика царизма в области образования преследовала цель не допустить до него широкие народные массы. Некоторая доля правды здесь есть, но основные мотивы правительства состояли конечно же не в этом. В XVIII столетии власть учреждала учебные заведения, лавируя между прагматичной необходимостью получить грамотные кадры и общей идеей о пользе просвещения, при том что на практике эти две цели то и дело входили в противоречие друг с другом. В следующем веке добавился еще более осложнивший дело мотив идеологический. И все это на фоне колебаний сословной политики. Но начнем по порядку.Петр Великий в своем стремлении реформировать Россию, открыть ее для западных влияний, а заодно создать армию и флот, способные этому самому Западу противостоять, столкнулся со всеобщей неграмотностью, в которой увязали его преобразовательские порывы. В допетровской России практически не существовало ни образования, ни учебных заведений, ни особой потребности в них. Патриархальная аграрная экономика не нуждалась в квалифицированных специалистах. Ремесленные навыки передавались от мастера к подмастерьям. Точно так же пополнялись и кадры управленческой бюрократии, дьяков и подьячих — их обучали грамоте и ведению дел прямо при приказных избах «старшие товарищи». Значительную роль играла и позиция русской церкви, не только не занимавшейся распространением образования, но и относившейся к этому делу неприязненно, видя в нем угрозу чистоте православия. А ведь не только школы, но и старейшие и крупнейшие университеты католической средневековой Европы (Сорбонна, к примеру) начинались с богословских факультетов, созданных усилиями церкви. В России же проблемой была даже грамотность духовенства, многие монахи не умели ни читать, ни писать: «Нам учиться негде: сколько отцы наши и мастера умеют, столько и нас учат».
Раньше, нежели собственно в России, православные духовные школы возникли на территории Юго-Западной Руси, попавшей в XVI веке под власть Литвы, а затем Польши. В условиях конкуренции с католицизмом православные братства вынуждены были озаботиться образованием и организовывать славяногреческие школы. В Киеве такая школа усилиями митрополита Петра Могилы в 1631 году была преобразована в коллегиум, там стали помимо традиционного минимума дисциплин (грамматика, риторика, диалектика) преподавать философию, богословие и латынь. В Москве об обучении духовенства задумались лишь после церковного раскола, во второй половине XVII столетия, и неудивительно, что носителями просвещения стали выходцы из южнорусских земель. Тем не менее, понадобилось прямое вмешательство государства, чтобы Симеон Полоцкий смог открыть в Москве в 1687 году Славяно-греко-латинскую академию. Но уже спустя несколько лет после учреждения академия оказалась перед угрозой закрытия. Камнем преткновения стала латынь (напомним, что в ту эпоху латынь была не только официальным языком католицизма, но и рабочим языком всех светских наук, знание латыни служило ключом к образованию в любых областях). Сторонники старомосковской партии при поддержке константинопольского патриарха требовали запрещения обучения латинскому языку, мотивируя это тем, что латынь приведет к искажению веры; им удалось добиться изгнания из академии первых ее европейски образованных преподавателей, сама же академия на исходе XVII столетия переживала упадок.
Перед Петром I стояла трудноразрешимая задача. Создаваемые армия и флот требовали образованных офицеров, промышленность, металлургия, горное дело — соответствующих инженеров. Срочно были нужны кораблестроители, артиллеристы, горные мастера, рудознатцы, врачи наконец. И еще грамотные чиновники для государственного аппарата. Словом, возникла необходимость в высшем образовании в стране, где не было даже начального.
Посылали, разумеется, русских юношей учиться в Европу. Но дело было дорогостоящее, и таким образом можно было подготовить лишь малое число специалистов. К тому же остро вставала проблема языка, ученики доносили, что не знают, чему учиться, «не то языкам, не то наукам». Нанимать иностранных специалистов тоже было дело не дешевое.
Создавать сначала общеобразовательные школы, а затем специализированные учебные заведения у Петра не было возможности: это требовало много времени. Да и учителей не хватало. И Петр, исходя в первую очередь из сугубо утилитарных целей, пошел по пути создания того, что мы сейчас назвали бы профессиональнотехническим образованием. В 1701 году была открыта Школа математических и навигацких наук (готовила моряков и военных инженеров), в 1707-м — Московская госпитальная школа, в 1712 и 1719 годах — инженерные школы в Москве и Санкт-Петербурге, в 1716–1721 годах — три школы для обучения металлургов и рудных дел мастеров при Уральских и Олонецких заводах. Преподавали в них выписанные из-за границы иностранные специалисты. Попытки привлечь к преподаванию отечественных мастеров не удались, как и предложенный царем в 1700 году план преобразовать Славяно-греко-латинскую академию в нечто вроде политехникума — эта идея встретила противодействие патриарха.
Да и русское общество учиться отнюдь не рвалось. В петровские школы учеников набирали не столько «охотой», сколько «силой», учение приравнивалось к государственной службе, а побег — к дезертирству. Дворянство решительно не понимало смысла царских затей и старалось своих детей от учебы избавить. Вследствие этого школы сами собой приобрели всесословный характер — Петру было все равно, кого учить, лишь бы толк был. И все же он старался проводить определенную сословную политику в области образования, особенно он стремился дать образование дворянам. Указ об учреждении инженерной школы предписывал набирать две трети учеников из дворянских детей. В 1715 году после разделения Школы математических и навигацких наук на Навигацкую школу в Москве и Морскую академию в Петербурге первая стала набирать исключительно разночинцев, которым предстояло стать писарями, мелкими чиновниками Адмиралтейства и учителями, а вторая — исключительно дворян для будущей офицерской службы во флоте.
С 1714 года в массовом по тем временам масштабе стали создаваться цифирные школы. Их количество достигало 40, а число учеников доходило до двух тысяч. В этих школах детей учили началам арифметики, геометрии, а наиболее способных готовили к военным школам. В цифирные школы дворян не брали, там учились будущие солдаты. Многие историки видели в цифирных школах первые шаги в организации народного образования в России, но, пожалуй, все же они имели в большей мере характер профессиональных учебных заведений, готовивших к военной службе. После смерти Петра I число цифирных школ стало таять.
Попытку приступить к народному образованию Петр предпринял в 1710 году, издав указ об открытии во всех приходах церковно-приходских школ. Но тут же выяснилось, что никто не знает, «чем школы строить, и кому быть учителями, и каким наукам учеников учить, и по каким книгам учиться, и откуда пищу иметь, и всякую школьную потребу приискать». Царь осознал неподъемность задачи и оставил эту затею.
В царствование Петра возникло и несколько частных училищ общеобразовательного плана, таких как московская гимназия пастора Глюка (1703 год, преподавались пять-шесть языков, математика, история, география, физика, риторика, политика) или петербургская школа для сирот и бедных детей Феофана Прокоповича (1721 год, преподавались четыре языка, история, география, математика, логика, риторика, рисование, музыка). Такого рода начинания на первых порах встречали поддержку царя, в том числе и денежную, но через несколько лет она прекратилась. Петр был нацелен на немедленный результат, которого общеобразовательные гимназии не давали.
Зато в декабре 1725 года в Петербурге была открыта Академия наук. Перед ней, в отличие от европейских академий, была поставлена и задача образовательного плана, но существенной роли Академия здесь не сыграла. Да и учреждали-то ее главным образом для престижа.
.Глава:
После Петра: польза и вред от просвещения, по начальной ссылке, так как объемно.
тоже касается и главы
Глава
Александр I: либералы и латынь.тоже касается и
главы: Николай I: порядок без латыни, (хотя он нужен понимания последующих шагов в образовании),
и почему
.Появление разночинной интеллигенции существенно изменило карту жизни Российской империи. Правительство обнаружило новую важную дилемму: с одной стороны, все уже более или менее понимали, что дух времени требует образования, того же требовали и нужды бурно развивавшейся промышленности; с другой стороны, интеллигенция все решительнее вставала в оппозицию к режиму. Самодержавие, надо отдать ему должное, виртуозно умело создавать себе неразрешимые проблемы. Чем сильнее становилась потребность общества в либерализации и модернизации власти, тем более упорно та держалась за архаичные институты. Царизм бился в тисках собственной сословной политики. Дворянство не выдерживало конкуренции с буржуазией и сдавало позиции. Оно переставало быть элитой нации по интеллектуальному уровню, служебному потенциалу и экономическим возможностям. Поэтому оно все настойчивей требовало от власти поддержки и ограждения своих привилегий. Самодержавие, традиционно полагавшее дворянство основой престола, на это шло (должности преимущественно получали дворяне, по деловым качествам уступавшие выдвиженцам снизу) — часто в ущерб эффективности государственного аппарата. Обнаружив неприятные последствия, судорожно пытались предпринять какие-нибудь контрмеры. Дворянство обижалось, правительство отыгрывало или не отыгрывало назад, и в любом случае это не повышало его популярности.
Все это отражалось, разумеется, на политике в области образования. Число учебных заведений разного рода потихоньку росло, увеличивался и процент грамотности. Например, во второй половине 1870-х годов, в эпоху Русско-турецкой войны, из тысячи призванных в армию новобранцев грамотных было 220 человек, а в 1905–1906 годах на тысячу новобранцев грамотных приходилось уже 574 человека (при том что в начале ХХ столетия среди германских призывников неграмотных было 0,03%, среди французских — 4,3%, бельгийских — 5,9%, японских — 2,5%, лишь в Италии уровень грамотности новобранцев был сопоставим с русским — 30,6% неграмотных). Было учреждено несколько новых университетов, в том числе Томский— первый в Сибири (1888 год). Гимназии снова были реформированы. По уставу от 1864 года гимназии признавались школой всесословной и делились на классические и реальные, те и другие были семиклассные. В 1872 году новый устав училищ увеличил обучение в классических гимназиях до восьми лет, а реальные гимназии преобразовал в семиклассные реальные училища. Предполагалось, что гимназисты смогут поступать в университеты, а реалисты — лишь в высшие технические училища. То есть и в университет — пожалуйста, никто им не запрещал, но надо самостоятельно подучить латынь и греческий в объеме гимназического курса... На этой почве возникала и некая сословная специализация учебных заведений — реальные были более демократичны по составу учеников.
С появлением органов земского самоуправления им была передана забота о начальной сельской школе. Земство ее организовывало и оплачивало, а правительственные инспекторы осуществляли общий надзор за преподаванием. Приходские школы с 1864 года превращались в начальные народные училища. С 1872 года все уездные училища стали шестиклассными городскими.
По линии народного образования пролегал один из рубежей противостояния власти и либерально-народнической интеллигенции. Если последние видели в просвещении народа свой святой общественный долг, стремились посвятить себя учительской работе, организовывали воскресные школы и прочее, то правительство все больше и больше руководствовалось охранительными соображениями. Воскресные бесплатные школы для детей-подмастерьев (их открыли на благотворительные средства стараниями группы студентов и преподавателей в Киеве в 1859 году) были запрещены в 1862 году за «антиправительственную пропаганду». За год до того в циркуляре министра просвещения указывалось, что программы воскресных школ не должны превышать программ приходских школ, а между тем в одной из киевских воскресных школ преподается — о ужас! — история.
Справедливости ради заметим, что опасения правительства были не совсем безосновательны — действительно, радикальная интеллигенция норовила вести пропаганду среди учеников народных училищ и воскресных школ. Среди членов рабочих образовательных кружков вербовались участники революционных организаций (взять хотя бы Степана Халтурина). С другой стороны, после каракозовского покушения на Александра II в 1866 году на должность министра просвещения неизменно назначались крайне консервативно настроенные сановники, и в деятельности министерства на первый план выдвинулось не столько образование, сколько «надзор за нравственностью». При Александре III эта тенденция все усиливалась — в обновленных университетских уставах, в скандально знаменитом министерском циркуляре «о кухаркиных детях», ограничивавшем доступ в гимназии детям из бедных семей (1887 год). Если в ходе военной реформы в 1864 году кадетские корпуса были преобразованы в военные гимназии, дававшие нередко более основательное образование, нежели гимназии гражданские, то в 1882 году в порядке возвратного движения кадетские корпуса восстановили, а гимназии упразднили. Был взят курс на противопоставление земским школам (учителя там частенько грешили либерализмом) школ церковно-приходских, количество которых за 1881–1894 годы выросло в восемь раз, а число учащихся — в десять раз. Эти школы подчинялись Синоду, что гарантировало их благонадежность со всех точек зрения.
Инспекторы министерства просвещения бдительно следили за поведением и нравственностью преподавателей и учеников школ и гимназий не только в классах, но и в свободное время, даже дома. Достаточно фундаментальна в дореволюционной государственной школе была традиция карцеров и телесных наказаний учеников. Питающим ностальгию по старорежимному гимназическому образованию стоило бы перечитать «Кондуит и Швамбранию» Льва Кассиля или «Гимназию» Корнея Чуковского.
У земской школы были свои проблемы. Она стала прибежищем для жаждавших трудиться на пользу народа учителей и учительниц («учительш»), но при этом ставила их в прямую материальную зависимость от земского общества, от сельских старост, склонных видеть в школах новомодное баловство (тут мы отошлем читателя к рассказам Чехова).
Народное образование было не единственным пунктом борьбы между обществом и официальными инстанциями. А право женщин на образование? Женские курсы создавались буквально с боем, а первые наши соотечественницы, которые захотели получить высшее образование (Софья Ковалевская, к примеру), поступали в заграничные университеты (там женщин тоже не приветствовали, но все же допускали). А непрерывная борьба за университетское самоуправление, студенческие беспорядки, становившиеся все более заметным фактором общественной жизни? А цензура, с 1863 года окончательно перешедшая в ведение министерства внутренних делЦарствование последнего императора (который сам по себе был человеком достаточно хорошо образованным, любившим литературу, душевно развитым) достаточно явно демонстрирует, что власть и интеллигенция не только не смогли найти путей взаимного примирения, но и искать их не желали. Несколько десятилетий правительство под давлением общества и обстоятельств было вынуждено сдавать одну позицию за другой, дозволяя то воскресные школы, то женские курсы, то расширение сети земских школ, взаимное же раздражение при этом росло, причем гораздо более быстрыми темпами, чем народная грамотность..более подробно и стем что скрывается за цифрами позже