Мне дали понять, что я могу подорвать украинско-израильские отношения. Просто открытым текстом сказали: не надо осложнять. Я и не собирался. Но насторожился. Осторожно попытался уточнить: как именно можно подорвать нерушимую дружбу украинского и еврейского народов? После некоторых раздумий собеседник все же снизошел до ответа. На полноценный ответ это, правда, не тянуло, но кое-какие намеки были. «Ты ведь понимаешь, что наш президент в какой-то мере еврей?», – полуутвердительно спросил меня компетентный собеседник. В какой-то мере я это понимал.Более того, решил уточнить, в какой именно мере и что мне с этим делать. «Ну вот, опять начинаешь ломать дурака!», – раздраженно констатировал серьезный товарищ. Вообще-то, дурака валяют, однако я не рискнул огорчать человека столь незначительным уточнением. Молча пил кофе и смотрел в окно. Там был легкий снег, яма и какие-то люди в ярких жилетах. Собеседник тоже тянул паузу, всем своим видом давая понять, что на его плечи в погонах давит очень серьезный груз ответственности. Наконец он решил прервать молчание, поскольку весь кофе я уже выпил и явно собирался просить еще. Товарищ дал некоторые объяснения и начал почему-то с Ирана. Оказывается, для отношений по линии Тегеран–Киев я тоже, с...ка, представляю прямую угрозу. «Даже не спорь!», – жестко пресек он мою искреннюю попытку возмутиться типа «Ирак с Ираном путаю». Оказывается, идет очень серьезная геополитическая игра, которая уже привела к многочисленным жертвам.
«Смотрел Зеленского в аэропорту?», – утвердительно спросил он. Я не смотрел, но на всякий случай задумчиво кивнул и опять посмотрел в окно. Бред какой-то. Вообще телевизор не включаю, поскольку у меня непереносимость местной информационной лактозы. Более того, некоторое время назад решил, что являюсь типичным социофобом, и от осознания этого факта мне стало несколько легче. Однако своими мыслями поделиться не спешил, поскольку чел излагал основы большой игры, где ставки крайне велики. Мы оказались на острие передней ситуации (стилистику я пытаюсь сохранить) и теперь действуем в унисон со всем цивилизованным миром, в первую очередь с США. Президент Зеленский прилагает гигантские усилия для того, чтобы восстановить справедливость, однако сталкивается с активным противодействием спецслужб агрессивных стран. «Черные ящики» нам обязательно передадут, это, считай, вопрос решенный», – жестко констатировал собеседник и для убедительности резко ударил ладонью по столу. Ложечка на блюдечке звякнула, я очнулся и попытался вставить пять копеек. Перевести беседу в более конструктивное русло, типа пора идти, надо писать о Давосе. «Я еще не кончил», – многозначительно намекнул товарищ. Честно говоря, данная информация – кончил он или нет – меня абсолютно не волновала. Но его не волновало, что меня не волнует. Лекция об ирано-украинских отношениях продолжилась. Из нее я не понял ровным счетом ничего. Кроме того, что одно мое неосторожное слово может все похерить. «И вот в разгар оперативной работы появляется некий му...к, который пишет всякую х…ню в «Фейсбуке», – подчеркнул компетентный товарищ и почему-то внимательно посмотрел на меня. Я достойно выдержал взгляд. На всякий случай интеллигентно кашлянул в кулак, поскольку собеседник явно завис. «Ему не дали слово в «Яд-Вашем», и это результат спланированной комбинации», – наконец разродился товарищ и загрустил. Мне было тоже грустно. От абсурда ситуации. «Евреи не дали?», – решил как-то подбодрить собеседника удачным вопросом. Но вопрос оказался неудачным: «При чем здесь евреи, ты что, не понимаешь?!». Я не понимал, о чем искренне и сообщил. «Не надо включать дурачка, когда дело идет о серьезных национальных интересах», – собеседник занервничал и стал катать карандаш по столу.
Не «дело идет», а «речь». Но не стал злить чела с карандашом. По его словам, антисемитизма у нас нет, но попытки его инспирировать ложатся на благодатную почву. Постоянно раздувается эта тема в СМИ, в результате чего израильские власти считают Бандеру антисемитом. Но говорить, а, тем более, писать об этом не следует, поскольку «язык вражды» не допустим. Офис президента делает все возможное и невозможное, чтобы нормализовать ситуацию и снизить накал. Тут я вклинился и рассказал, что вообще не испытываю никаких антисемитских чувств, даже в отношении рагулей и выступаю за мирное сосуществование, тем более что наш президент тоже того… Хотя ему и не дали выступить на торжествах, однако он, вне всякого сомнения, найдет способ донести и заодно углубить. Собеседник довольно кивал. Видимо, я попал в какую-то невидимую струю, которая вызывала благосклонную реакцию его мозга. Почувствовав, что атмосфера становится благожелательной, слегка поменял тему: «А Гончарука можно?!». Оказывается, Гончарука не просто можно, а и нужно, поскольку есть обстоятельства непреодолимой силы. «А если он гей, тоже можно?», – на всякий случай уточнил. Ну раз такая пьянка пошла, то почему бы и не спросить. Мозг собеседника буквально на глазах перевел политкорректное определение «гей» на его общепринятый в широких кругах аналог. Да, даже несмотря на принадлежность к меньшинству, его необходимо критиковать, поскольку он в первую очередь премьер, а уже во вторую очередь то, о чем ты сказал. На этой позитивной ноте мы решили расстаться к взаимному удовольствию. Напоследок я рассказал довольно откровенный анекдот про Сару и ее незадачливого мужа. Поржали и договорились держать друг друга «в курсе».
Александр Зубченко