Спецслужбы
1,424,336
8,471
|
Vediki977 ( Слушатель ) |
| 16 авг 2021 07:10:01 |
Чекист из Фирмы, часть 1
новая дискуссия Статья 313
Журнал "Коммерсантъ Власть" №14 от 12.04.2004
25 лет назад, в апреле 1979 года, за выдающийся успех в разведывательной работе — создание разведоргана нового типа — генерал-лейтенант госбезопасности и зампред правления Торгово-промышленной палаты СССР Евгений Питовранов был награжден орденом Ленина. А еще через пять лет достижения генерала благодаря западным спецслужбам превратились в самый крупнейший в ее истории провал советской разведки. Историю взлетов и падений генерала Питовранова исследовал обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.
Работу над реставрацией любой истории — будь то цепочка загадочных событий или биография человека — никогда нельзя завершить: как и ремонт квартиры, ее можно только прервать. Признаться, решение прекратить работу над жизнеописанием генерала Питовранова далось мне не без труда. Я слушал его рассказы два-три раза в неделю на протяжении почти двух лет, но отдельные противоречивые фрагменты не складывались в единую картину. Память Евгения Петровича со временем стала сдавать, а из документов о его деятельности, которые могли снять многие неясности, под волну рассекречивания архивов, прошедшую в начале 1990-х, попала лишь незначительная часть.
В конце концов мы с представителем семьи генерала зафиксировали соглашение о том, что я могу использовать в своих публикациях то, что мне рассказывал Питовранов, но, цитируя его рассказы, буду упоминать его фамилию по возможности реже, заменяя ее, к примеру, наименованием должности, которую он занимал на момент описываемых событий. Больше семи лет никаких претензий со стороны семьи генерала не возникало. Признаков явного недовольства не было и со стороны российских спецслужб.
Но недавно из Службы внешней разведки мне передали, что там внимательно следят за моими публикациями и что они обеспокоены тем, что я незаконно использую дневники Питовранова, а также тем, чтобы я не разгласил государственные тайны, которые, возможно, сообщил мне генерал.
Такая забота о покойном генерале меня удивила. Ведь всего десяток лет назад СВР всячески открещивалась от Питовранова: мол, бериевец и прочее, и прочее. Помню, как-то он сказал мне, что его, бывшего начальника разведки, вот-вот пригласят на празднование очередной годовщины службы в штаб-квартиру СВР — в Лес, а потом позвонили и сказали, что приглашения не будет, и железный старик расплакался, как ребенок.
Что же касается возможности разглашения гостайны, то представить себе, что человек, получивший генеральские погоны в ГБ при Сталине, писал сам на себя компромат в форме дневника, может только разведчик крайне ограниченной осведомленности. К тому же все секреты генерала давно и хорошо известны западным спецслужбам, но для российских граждан тайной был сам факт утечки этих госсекретов на Запад, а также нанесенный этим катастрофический ущерб.
Однако самой сокровенной тайной были неприглядные обстоятельства провала. Сам генерал Питовранов говорил, что "не помнит решительно ничего из того, что тогда произошло". Не более словоохотливы были и другие высокопоставленные ветераны. Бывший начальник разведки генерал Шебаршин сначала рассказывал мне, что не припоминает такой истории, а потом зло сказал, что масштабы провала кое-кем сильно преувеличиваются. Подвела память и бывшего председателя КГБ Владимира Крючкова, в бытность которого начальником разведки и случилась утечка секретов в особо крупных размерах.
Рискну предположить, что именно право на забвение этой истории и защищает от меня неловким образом чиновник из разведки. Он отреагировал и на публикацию о провалах силовых акций советских спецслужб (см. "Власть" #10 за этот год), вновь говорил о Питовранове и просил передать мне, что против меня возможны юридические санкции.
Ничего не поделаешь, пришлось вновь садиться за историю жизни и провала генерала Питовранова, поднять архивы, найти абсолютно легальные способы для выяснения недостающих деталей, а также вспомнить занимательную историю нашего знакомства.
"Никогда ни в чем не признавайся"
На рубеже 1990-х годов я занимался в "Комсомольской правде" ворохом самых различных вопросов — от межнациональных конфликтов и церкви до преступности вкупе с МВД и КГБ. В зоне моих интересов была и Генеральная прокуратура СССР, которую только начинали широко использовать в политических играх. Следователи по особо важным делам и их помощники еще пытались всерьез расследовать уголовные дела и даже привлекать к ответственности высокопоставленных лиц.
И вот как-то в начале 1991 года из следственной части Генпрокуратуры позвонил мой приятель и тусклым голосом попросил срочно приехать: мол, есть информация. Выглядели и он, и его шеф, мягко говоря, не блестяще: бледные, с недовольными, скомканными лицами. Как оказалось, по громкому делу о незаконных валютных операциях они вышли на отставного генерала КГБ. По их данным, этот товарищ контролировал одну из известных в мире островных офшорных зон и оперировал суммами от $12 до $60 млрд.
Генерал без проволочек явился на допрос и мило рассказал следователям о том, что его близким знакомым приходилось ликвидировать за рубежом лиц, по положению не идущих ни в какое сравнение с мелкими прокурорскими штафирками. Как рассказал мой приятель, говорил генерал настолько весомо, что задавать ему вопросы по делу как-то расхотелось, но обидно было до невозможности, и поэтому они решили поделиться информацией со мной, а также снабдили всеми координатами генерала.
Дело было рискованное, но стоящее. Правда, во время первого телефонного разговора генерал просто послал меня подальше, но, выбрав подходящий момент, я позвонил еще раз, и генерал согласился на разговор. Как оказалось потом, не для печати. Он рассказывал массу интересных вещей об известных западных фирмах, но в конце предупредил, что публиковать это не стоит. "Я от всего откажусь,— говорит.— Наш учитель — мой и Филиппа Бобкова — всегда говорил: 'Никогда ни в чем не признавайся! Даже если муж поймал тебя голым на своей жене за х...! От страха х... станет маленьким, ты выскользнешь и убежишь'. Он, кстати, ваш полный тезка — Евгений Петрович. А вам, если не послушаете меня, будет уже все равно. В асфальт закатаем". Прокурорские ребята были правы. Говорил он чертовски внушительно.
Мой вопрос о фамилии Евгения Петровича он проигнорировал без малейших реверансов — тем интереснее было сделать интервью с гуру от КГБ, учившим таких видных чекистов. Интернет в те годы еще не дошел до России, и поиск, который теперь занимает секунды, потребовал долгого времени. Я уже начал забывать об этой истории, когда мне в руки попал ежегодник Большой советской энциклопедии за 1987 год. И там нашелся подходящий Евгений Петрович — Питовранов, председатель правления Торгово-промышленной палаты СССР (ТПП). Потом подвернулась книга Джона Барона "КГБ", где он упоминался в обоих качествах — как генерал-лейтенант КГБ и руководитель ТПП.
Как ни странно, Евгений Питовранов согласился принять меня в тот же день. В кабинете сидел седовласый старик в очках, его темно-синий костюм явно знал куда лучшие времена, а на столе кроме газет и телефона лежала только старая записная книжка, перетянутая черной аптечной резинкой. Как оказалось, эта книжка и была главным рабочим инструментом Евгения Петровича. Время от времени в кабинет заходили сотрудники, клали перед генералом исписанные листки и просили позвонить известным людям и поговорить по делам, обозначенным в записках. Евгений Петрович раскрывал книжку, набирал номер и после фраз о здоровье лоббировал поставленную проблему.
В итоге до сути моего визита мы добрались минут через сорок. Я начал объяснять, что мне бы хотелось поговорить с ним и написать о его работе. "О какой?" — поинтересовался Питовранов. Тогда мало кто признавался в своей работе в КГБ, а мне страшно не хотелось спугнуть старика. Я мямлил, подбирая слово, заменяющее КГБ. Контора? Плохо. Решит, что диссидент. Вдруг вспоминаю, что книга перебежчика из ЦРУ называлась, кажется, "По делам компании", но компания тоже плохо: вдруг обидится, что сравнил с американцами. Фирма! Это в самый раз! "Может быть, вы сможете поделиться воспоминаниями о своей фирме?" — спрашиваю.
И тут старик выпрямился и расправил плечи, потом придвинул телефон и набрал номер. Собеседнику сказал только одно слово: "Зайдите!" И через минуту тот входил в кабинет. Евгений Петрович показал на меня рукой и, назвав вошедшего по имени-отчеству, сказал: "Дорогой мой, познакомьтесь с моим тезкой. Он специально прислан написать историю нашей фирмы". Я ничего не понял. Кто меня прислал? И почему слово "фирма" старик произнес как имя собственное, да еще с придыханием? Я и понятия не имел, что так называлась придуманная и созданная им разведывательная организация, использовавшая в своей работе непреодолимую страсть иностранных бизнесменов к получению прибыли, или личная разведка Андропова, как он потом ее иногда называл.
Не дав мне прийти в себя от изумления, Евгений Петрович перешел к делу. "Дело это долгое,— говорит.— Давайте работать по полтора-два часа в день, скажем, два-три раза в неделю. Не возражаете?" И, не дожидаясь ответа, назначил следующую встречу на завтра.
"Ты посмотри на его компанию: одни жулики и бандиты"
Вставал Евгений Петрович рано — часов в пять-шесть — и редко выдерживал до семи, чтобы позвонить мне: "Дорогой мой, я вас не разбудил?" Потом предлагал тему для сегодняшнего обсуждения и, как обычно, не дождавшись ответа, подытоживал: "Вот и решили!" Что он делал дальше, я понял лишь некоторое время спустя. Евгений Петрович садился и на листке набрасывал собственную версию того, что собирался в тот день рассказать — о детстве, приходе в НКВД или о чем-либо еще,— затем правил текст и выучивал его наизусть. Мне предоставлялось почетное право запротоколировать этот белый стих.
Он очень чутко реагировал на реакцию собеседника. Договорив до конца, смотрел на меня и спрашивал: "Не пойдет?" Я объяснял, почему: на дворе 1994 год, уже изданы книги таких-то авторов, открыты архивы, и никто, например, не поверит, что он в НКВД только и делал, что помогал людям. "Хорошо,— соглашался Евгений Петрович,— давайте попробуем по-другому". И снова слово в слово произносил заученный текст.
Временами он расслаблялся и позволял себе откровенность. И тогда сквозь маску джентльмена с Лубянки проявлялся саратовский босяк и хулиган:
"В школе я прыгал из окон второго этажа, дрался и проказничал настолько часто, что учительница французского языка ко мне и моему другу применяла превентивные меры. Только войдет и сразу:
— Глеб, Евгений, вон из класса!
Возмущались мы искренне:
— Марь Данилна, да за что? Мы ж еще ничего не сделали!
— Не сделали? — она подозрительно оглядывала нас.— Так ведь обязательно сделаете. Вон!"
Будущая теща, как он рассказывал, так говорила о нем его невесте:
— С кем ты связалась! Он же дерется, картежник, учиться не хочет! Никакого будущего у него нет. Ты посмотри на его компанию: там же сплошь одни жулики и бандиты. Отвяжись ты от него! Поступай в институт.
"Должен признаться,— говорил Питовранов,— что про карты она если и преувеличивала, то не слишком сильно. Везло мне не всегда, но сыграть я любил. Про компанию тоже было отчасти верно. На нашей улице жили разные ребята, кого-то действительно повело в уголовный мир за блатной романтикой. Но все это было уже в прошлом".
Однако как только речь заходила о работе в НКВД, откровенность стала большим дефицитом. Рассказывая о некоторых операциях ГБ в 1940-е и 1950-е годы, Питовранов вдруг объявлял: "И мои ребята сделали то, что должны были сделать!" А что сделали, как оказывалось, он не знал. Действительно не знал. Это был очень удобный трюк. В случае провала он был не в курсе деталей, и вся вина ложилась на исполнителей.
Первые годы работы в ГБ генерал упорно вспоминать не хотел. Рассказывал, что после короткой стажировки в Москве занимался в Горьковском УНКВД реабилитацией невинно осужденных в 1937 году. Очень быстро вырос до замначальника управления, а потом, после выделения в 1941 году НКГБ из НКВД, стал начальником управления внутренних дел. Я хорошо помню, как он пытался рассказать хоть что-то об этом времени. Вспомнит, подумает и молчит. Снова прищурится, подумает и ни слова. "Так что же,— спрашиваю,— так ничего и не делали? А медаль за что тогда дали?" Наконец он подобрал безопасный вариант: "Мы строили аэродромы, а после начала войны оборонительные сооружения". Но медаль дали задолго до того, как в ГБ появилось управление аэродромного строительства. И Питовранов нехотя признал, что руководил операцией по очистке горьковских оборонных заводов от ненадежных элементов.
Не густо было и с воспоминаниями о военных годах, когда он руководил Кировским, а затем Куйбышевским управлениями. В Кирове ловил высланных туда прибалтов за распространение антисоветских листовок да разоблачил расхитителей на кожевенном комбинате. А в Куйбышеве в основном как член Бюро обкома занимался помощью сельскому хозяйству и как специалист-железнодорожник помогал организовать работу крупного транспортного узла. Такие незначительные успехи не помешали ему получить в 28 лет звание комиссара госбезопасности, что соответствовало армейскому генерал-майору.
В апреле 1945 года Питовранова назначили наркомом госбезопасности Узбекистана, чтобы он разоблачил там националистическую организацию, во главе которой стоял первый секретарь узбекского ЦК Усман Юсупов. Но националистов он так и не обнаружил. Он вспоминал:
"Усман мне говорит:
— Слушай, Питовранов, ну неужели ты думаешь, я не понимаю, что твой предшественник обо мне в Москву писал? Ну спал я с теми бабами, которых он мне подсовывал. Я здоровый мужик, они хорошие красивые бабы. Понимаешь? Разве это национализм? Были у меня связи с этими бабами. Ну что я против Узбекистана, против Советского Союза что ли шел с ними?" ...
Продолжение следует
Полная статья по ссылке
Ссылка
 |
Как и Семен Буденный (справа), Евгений Питовранов (слева) был человеком легендарным. Легендой маршала были полководческие таланты, а назвать легенду генерала еще не пришло время |
25 лет назад, в апреле 1979 года, за выдающийся успех в разведывательной работе — создание разведоргана нового типа — генерал-лейтенант госбезопасности и зампред правления Торгово-промышленной палаты СССР Евгений Питовранов был награжден орденом Ленина. А еще через пять лет достижения генерала благодаря западным спецслужбам превратились в самый крупнейший в ее истории провал советской разведки. Историю взлетов и падений генерала Питовранова исследовал обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.
Работу над реставрацией любой истории — будь то цепочка загадочных событий или биография человека — никогда нельзя завершить: как и ремонт квартиры, ее можно только прервать. Признаться, решение прекратить работу над жизнеописанием генерала Питовранова далось мне не без труда. Я слушал его рассказы два-три раза в неделю на протяжении почти двух лет, но отдельные противоречивые фрагменты не складывались в единую картину. Память Евгения Петровича со временем стала сдавать, а из документов о его деятельности, которые могли снять многие неясности, под волну рассекречивания архивов, прошедшую в начале 1990-х, попала лишь незначительная часть.
В конце концов мы с представителем семьи генерала зафиксировали соглашение о том, что я могу использовать в своих публикациях то, что мне рассказывал Питовранов, но, цитируя его рассказы, буду упоминать его фамилию по возможности реже, заменяя ее, к примеру, наименованием должности, которую он занимал на момент описываемых событий. Больше семи лет никаких претензий со стороны семьи генерала не возникало. Признаков явного недовольства не было и со стороны российских спецслужб.
Но недавно из Службы внешней разведки мне передали, что там внимательно следят за моими публикациями и что они обеспокоены тем, что я незаконно использую дневники Питовранова, а также тем, чтобы я не разгласил государственные тайны, которые, возможно, сообщил мне генерал.
Такая забота о покойном генерале меня удивила. Ведь всего десяток лет назад СВР всячески открещивалась от Питовранова: мол, бериевец и прочее, и прочее. Помню, как-то он сказал мне, что его, бывшего начальника разведки, вот-вот пригласят на празднование очередной годовщины службы в штаб-квартиру СВР — в Лес, а потом позвонили и сказали, что приглашения не будет, и железный старик расплакался, как ребенок.
 |
Евгений Питовранов, студент Московского электромеханического института инженеров транспорта, бывший саратовский хулиган, будущий самый молодой генерал ГБ |
Что же касается возможности разглашения гостайны, то представить себе, что человек, получивший генеральские погоны в ГБ при Сталине, писал сам на себя компромат в форме дневника, может только разведчик крайне ограниченной осведомленности. К тому же все секреты генерала давно и хорошо известны западным спецслужбам, но для российских граждан тайной был сам факт утечки этих госсекретов на Запад, а также нанесенный этим катастрофический ущерб.
Однако самой сокровенной тайной были неприглядные обстоятельства провала. Сам генерал Питовранов говорил, что "не помнит решительно ничего из того, что тогда произошло". Не более словоохотливы были и другие высокопоставленные ветераны. Бывший начальник разведки генерал Шебаршин сначала рассказывал мне, что не припоминает такой истории, а потом зло сказал, что масштабы провала кое-кем сильно преувеличиваются. Подвела память и бывшего председателя КГБ Владимира Крючкова, в бытность которого начальником разведки и случилась утечка секретов в особо крупных размерах.
Рискну предположить, что именно право на забвение этой истории и защищает от меня неловким образом чиновник из разведки. Он отреагировал и на публикацию о провалах силовых акций советских спецслужб (см. "Власть" #10 за этот год), вновь говорил о Питовранове и просил передать мне, что против меня возможны юридические санкции.
Ничего не поделаешь, пришлось вновь садиться за историю жизни и провала генерала Питовранова, поднять архивы, найти абсолютно легальные способы для выяснения недостающих деталей, а также вспомнить занимательную историю нашего знакомства.
"Никогда ни в чем не признавайся"
На рубеже 1990-х годов я занимался в "Комсомольской правде" ворохом самых различных вопросов — от межнациональных конфликтов и церкви до преступности вкупе с МВД и КГБ. В зоне моих интересов была и Генеральная прокуратура СССР, которую только начинали широко использовать в политических играх. Следователи по особо важным делам и их помощники еще пытались всерьез расследовать уголовные дела и даже привлекать к ответственности высокопоставленных лиц.
И вот как-то в начале 1991 года из следственной части Генпрокуратуры позвонил мой приятель и тусклым голосом попросил срочно приехать: мол, есть информация. Выглядели и он, и его шеф, мягко говоря, не блестяще: бледные, с недовольными, скомканными лицами. Как оказалось, по громкому делу о незаконных валютных операциях они вышли на отставного генерала КГБ. По их данным, этот товарищ контролировал одну из известных в мире островных офшорных зон и оперировал суммами от $12 до $60 млрд.
Генерал без проволочек явился на допрос и мило рассказал следователям о том, что его близким знакомым приходилось ликвидировать за рубежом лиц, по положению не идущих ни в какое сравнение с мелкими прокурорскими штафирками. Как рассказал мой приятель, говорил генерал настолько весомо, что задавать ему вопросы по делу как-то расхотелось, но обидно было до невозможности, и поэтому они решили поделиться информацией со мной, а также снабдили всеми координатами генерала.
 |
В Узбекистане однообразные будни, проходившие в поисках националистического подполья, генералу Питовранову скрашивало общение с приятными людьми (на фото — вместе с руководителями республики принимает наркома Лазаря Кагановича) |
Дело было рискованное, но стоящее. Правда, во время первого телефонного разговора генерал просто послал меня подальше, но, выбрав подходящий момент, я позвонил еще раз, и генерал согласился на разговор. Как оказалось потом, не для печати. Он рассказывал массу интересных вещей об известных западных фирмах, но в конце предупредил, что публиковать это не стоит. "Я от всего откажусь,— говорит.— Наш учитель — мой и Филиппа Бобкова — всегда говорил: 'Никогда ни в чем не признавайся! Даже если муж поймал тебя голым на своей жене за х...! От страха х... станет маленьким, ты выскользнешь и убежишь'. Он, кстати, ваш полный тезка — Евгений Петрович. А вам, если не послушаете меня, будет уже все равно. В асфальт закатаем". Прокурорские ребята были правы. Говорил он чертовски внушительно.
Мой вопрос о фамилии Евгения Петровича он проигнорировал без малейших реверансов — тем интереснее было сделать интервью с гуру от КГБ, учившим таких видных чекистов. Интернет в те годы еще не дошел до России, и поиск, который теперь занимает секунды, потребовал долгого времени. Я уже начал забывать об этой истории, когда мне в руки попал ежегодник Большой советской энциклопедии за 1987 год. И там нашелся подходящий Евгений Петрович — Питовранов, председатель правления Торгово-промышленной палаты СССР (ТПП). Потом подвернулась книга Джона Барона "КГБ", где он упоминался в обоих качествах — как генерал-лейтенант КГБ и руководитель ТПП.
Как ни странно, Евгений Питовранов согласился принять меня в тот же день. В кабинете сидел седовласый старик в очках, его темно-синий костюм явно знал куда лучшие времена, а на столе кроме газет и телефона лежала только старая записная книжка, перетянутая черной аптечной резинкой. Как оказалось, эта книжка и была главным рабочим инструментом Евгения Петровича. Время от времени в кабинет заходили сотрудники, клали перед генералом исписанные листки и просили позвонить известным людям и поговорить по делам, обозначенным в записках. Евгений Петрович раскрывал книжку, набирал номер и после фраз о здоровье лоббировал поставленную проблему.
В итоге до сути моего визита мы добрались минут через сорок. Я начал объяснять, что мне бы хотелось поговорить с ним и написать о его работе. "О какой?" — поинтересовался Питовранов. Тогда мало кто признавался в своей работе в КГБ, а мне страшно не хотелось спугнуть старика. Я мямлил, подбирая слово, заменяющее КГБ. Контора? Плохо. Решит, что диссидент. Вдруг вспоминаю, что книга перебежчика из ЦРУ называлась, кажется, "По делам компании", но компания тоже плохо: вдруг обидится, что сравнил с американцами. Фирма! Это в самый раз! "Может быть, вы сможете поделиться воспоминаниями о своей фирме?" — спрашиваю.
И тут старик выпрямился и расправил плечи, потом придвинул телефон и набрал номер. Собеседнику сказал только одно слово: "Зайдите!" И через минуту тот входил в кабинет. Евгений Петрович показал на меня рукой и, назвав вошедшего по имени-отчеству, сказал: "Дорогой мой, познакомьтесь с моим тезкой. Он специально прислан написать историю нашей фирмы". Я ничего не понял. Кто меня прислал? И почему слово "фирма" старик произнес как имя собственное, да еще с придыханием? Я и понятия не имел, что так называлась придуманная и созданная им разведывательная организация, использовавшая в своей работе непреодолимую страсть иностранных бизнесменов к получению прибыли, или личная разведка Андропова, как он потом ее иногда называл.
Не дав мне прийти в себя от изумления, Евгений Петрович перешел к делу. "Дело это долгое,— говорит.— Давайте работать по полтора-два часа в день, скажем, два-три раза в неделю. Не возражаете?" И, не дожидаясь ответа, назначил следующую встречу на завтра.
"Ты посмотри на его компанию: одни жулики и бандиты"
Вставал Евгений Петрович рано — часов в пять-шесть — и редко выдерживал до семи, чтобы позвонить мне: "Дорогой мой, я вас не разбудил?" Потом предлагал тему для сегодняшнего обсуждения и, как обычно, не дождавшись ответа, подытоживал: "Вот и решили!" Что он делал дальше, я понял лишь некоторое время спустя. Евгений Петрович садился и на листке набрасывал собственную версию того, что собирался в тот день рассказать — о детстве, приходе в НКВД или о чем-либо еще,— затем правил текст и выучивал его наизусть. Мне предоставлялось почетное право запротоколировать этот белый стих.
Он очень чутко реагировал на реакцию собеседника. Договорив до конца, смотрел на меня и спрашивал: "Не пойдет?" Я объяснял, почему: на дворе 1994 год, уже изданы книги таких-то авторов, открыты архивы, и никто, например, не поверит, что он в НКВД только и делал, что помогал людям. "Хорошо,— соглашался Евгений Петрович,— давайте попробуем по-другому". И снова слово в слово произносил заученный текст.
Временами он расслаблялся и позволял себе откровенность. И тогда сквозь маску джентльмена с Лубянки проявлялся саратовский босяк и хулиган:
"В школе я прыгал из окон второго этажа, дрался и проказничал настолько часто, что учительница французского языка ко мне и моему другу применяла превентивные меры. Только войдет и сразу:
— Глеб, Евгений, вон из класса!
Возмущались мы искренне:
— Марь Данилна, да за что? Мы ж еще ничего не сделали!
— Не сделали? — она подозрительно оглядывала нас.— Так ведь обязательно сделаете. Вон!"
 |
Генерал Питовранов личным примером вдохновлял своих подчиненных на ночные походы к сейфам в иностранных посольствах в Москве |
Будущая теща, как он рассказывал, так говорила о нем его невесте:
— С кем ты связалась! Он же дерется, картежник, учиться не хочет! Никакого будущего у него нет. Ты посмотри на его компанию: там же сплошь одни жулики и бандиты. Отвяжись ты от него! Поступай в институт.
"Должен признаться,— говорил Питовранов,— что про карты она если и преувеличивала, то не слишком сильно. Везло мне не всегда, но сыграть я любил. Про компанию тоже было отчасти верно. На нашей улице жили разные ребята, кого-то действительно повело в уголовный мир за блатной романтикой. Но все это было уже в прошлом".
Однако как только речь заходила о работе в НКВД, откровенность стала большим дефицитом. Рассказывая о некоторых операциях ГБ в 1940-е и 1950-е годы, Питовранов вдруг объявлял: "И мои ребята сделали то, что должны были сделать!" А что сделали, как оказывалось, он не знал. Действительно не знал. Это был очень удобный трюк. В случае провала он был не в курсе деталей, и вся вина ложилась на исполнителей.
Первые годы работы в ГБ генерал упорно вспоминать не хотел. Рассказывал, что после короткой стажировки в Москве занимался в Горьковском УНКВД реабилитацией невинно осужденных в 1937 году. Очень быстро вырос до замначальника управления, а потом, после выделения в 1941 году НКГБ из НКВД, стал начальником управления внутренних дел. Я хорошо помню, как он пытался рассказать хоть что-то об этом времени. Вспомнит, подумает и молчит. Снова прищурится, подумает и ни слова. "Так что же,— спрашиваю,— так ничего и не делали? А медаль за что тогда дали?" Наконец он подобрал безопасный вариант: "Мы строили аэродромы, а после начала войны оборонительные сооружения". Но медаль дали задолго до того, как в ГБ появилось управление аэродромного строительства. И Питовранов нехотя признал, что руководил операцией по очистке горьковских оборонных заводов от ненадежных элементов.
Не густо было и с воспоминаниями о военных годах, когда он руководил Кировским, а затем Куйбышевским управлениями. В Кирове ловил высланных туда прибалтов за распространение антисоветских листовок да разоблачил расхитителей на кожевенном комбинате. А в Куйбышеве в основном как член Бюро обкома занимался помощью сельскому хозяйству и как специалист-железнодорожник помогал организовать работу крупного транспортного узла. Такие незначительные успехи не помешали ему получить в 28 лет звание комиссара госбезопасности, что соответствовало армейскому генерал-майору.
В апреле 1945 года Питовранова назначили наркомом госбезопасности Узбекистана, чтобы он разоблачил там националистическую организацию, во главе которой стоял первый секретарь узбекского ЦК Усман Юсупов. Но националистов он так и не обнаружил. Он вспоминал:
"Усман мне говорит:
— Слушай, Питовранов, ну неужели ты думаешь, я не понимаю, что твой предшественник обо мне в Москву писал? Ну спал я с теми бабами, которых он мне подсовывал. Я здоровый мужик, они хорошие красивые бабы. Понимаешь? Разве это национализм? Были у меня связи с этими бабами. Ну что я против Узбекистана, против Советского Союза что ли шел с ними?" ...
Продолжение следует
Полная статья по ссылке
Ссылка
ОТВЕТЫ (0)
Комментарии не найдены!