"Бывших офицеров СС вербовали и до меня", часть 2

Журнал "Коммерсантъ Власть" №15 от 19.04.2004

В 1954 году (на фото) у генерала Питовранова были особые основания выразить почтение товарищу Молотову. Еще в 1949 году подчиненные генерала посадили жену министра Полину Жемчужину за связи с еврейскими националистами

"Разговор со мной доставил Сталину удовольствие"
       Беседуя с генералом Питоврановым, с его бывшими соратниками и, если удавалось, с теми, кем они занимались, я каждый раз наблюдал, насколько по-разному видели одни и те же события разные люди. В середине 1990-х мне пришлось общаться с известной советской актрисой, ставшей в конце сталинской эпохи жертвой репрессий. Она рассказывала про ужас тюрьмы и про изощренные издевательства и непереносимые страдания от того, что от нее отрекся муж — человек, известный в стране не менее, чем она.

О многих подробностях службы в ГДР генерал Питовранов (на фото — с командующим советскими войсками в Германии Гречко за скатертью) рассказывал не слишком охотно: "Мы делали то, что должны были делать"

В изложении арестовывавшего ее начальника отдела Второго главного управления МГБ (контрразведки), ведавшего интеллигенцией, история выглядела по-иному. "У нас была пачка донесений о том, что она занимается проституцией,— рассказывал он мне.— Спит с югославами, индусами, другими иностранцами и берет у них валюту или дорогие подарки. Мы доложили начальнику главка Евгению Петровичу Питовранову, он доложил наверх, и мы получили санкцию на арест. После того как ее забрали, я пригласил к себе мужа и дал прочесть ту справку, которую мы готовили для инстанции. Он побелел, встал и, не говоря ни слова, ушел".
       В изложении самого Питовранова дело любимицы советского народа выглядело еще занятнее. "Она спала не только с иностранцами. А обо всем, что ей выбалтывали мужики, докладывала Берии. У нашего министра Виктора Семеновича Абакумова были сложные отношения с Лаврентием Павловичем. Как только на актрису собрался солидный материал, он получил согласие на ее арест".
       Ссоры с Берией до добра никого не доводили. И в июле 1951 года Абакумов был отстранен от должности, а затем и арестован. По славной чекистской традиции вслед за ним "в подвал" должны были последовать и другие руководители госбезопасности, включая замминистра Питовранова. Но на комиссии по проверке деятельности МГБ, которую возглавляли Берия и Маленков, Евгений Петрович проявил чудеса изворотливости. В строгом соответствии с собственным принципом "Никогда ни в чем не признавайся" он отрицал абсолютно все. А когда Маленков попросил его написать развернутое заявление об ошибках Абакумова, сочинил многостраничный доклад о мерах по улучшению работы ГБ. Он ведь прекрасно понимал, что, обвиняя арестованного шефа, он давал бы компромат на самого себя, зама Абакумова по контрразведке.
       Маленков и Берия были в ярости. Но в августе 1951 года Сталин вновь утвердил Питовранова заместителем главы МГБ. Тогда же состоялась встреча генерала с вождем, возможно, спасшая ему жизнь.
       "В министерство позвонил секретарь Сталина Поскребышев,— рассказывал мне Питовранов.— Сталин вызывал к себе нового министра Игнатьева, но Семен Денисович болел.




— Тогда,— говорит,— пусть приедет первый заместитель.
       Но Огольцов был в командировке. Поскребышев начал свирепеть.
       — А кто-нибудь из заместителей есть на месте?
       Назвали меня.
       — Пусть немедленно приезжает в Кремль 'на уголок',— так называли подъезд, через который поднимались к кабинету Сталина.
       Настроение у Иосифа Виссарионовича было хорошее, отпускное: он уезжал на отдых в Цхалтубо. Спрашивает: 'Как работают наши органы?' Я доложил ему о текущих делах министерства. Вдруг неожиданно для меня разговор ушел от конкретных проблем. Он поинтересовался, сколько у нас агентуры. Я рассказал ему, что в таком-то управлении на Украине столько-то, в московском управлении столько-то. В целом по стране на этот момент было около полутора миллионов агентов. Сталин удивился:
       — А зачем? Разве вы не понимаете, что если человек привлечен к сотрудничеству, то он будет стараться оправдать это и, если у него не будет фактов, он будет выдавать вымысел, который никому не нужен. Большое количество агентуры — это ошибка, большая ошибка. Возьмите нас, большевиков. У нас был только один агент — Профессор, но с его помощью мы знали все о планах меньшевиков, эсеров и царской охранки.
Он помолчал.
       — А на какой основе вы вербуете агентуру?
       — Товарищ Сталин, по-разному,— отвечаю.

Искусного ловца человеков генерала Питовранова высоко ценили творческие любители рыбной ловли (на фото слева в ватнике писатель Михаил Шолохов, Питовранов сидит крайний слева; на фото справа стоит композитор Родион Щедрин, Питовранов с удочкой)

— Деньги пускаете в ход?
       — Бывает. Но это не самый распространенный способ. Чаще всего подставляя женщин.
       — Поймите, если вербуете человека на основе его привязанности к женщине, деньгам, вещам, не переводя его на свою идеологическую почву, то рано или поздно этот агент вас предаст. Нас предаст,— он задумался.— Я думаю, необходимо сократить агентурный аппарат в три с половиной-четыре раза.
       — Товарищ Сталин, а по какому принципу?
       — Это уж вы решайте сами.
       Потом он затронул больную тему.
       — Почему нет дружбы между разведкой и контрразведкой? Нет настоящего взаимодействия? Откуда такая злоба и вражда? Дело доходит до того, что вы готовы друг другу вредить. Что это за монастыри с разными уставами? Разве нельзя найти ничего общего? Координировать свои действия, подсказывать друг другу то, что упускается в ходе текущей работы? А работы и у вас, и у них хватает. Надо сделать так, чтобы разведка и контрразведка работали в содружестве.
       В конце беседы я пообещал товарищу Сталину, что мы исполним все его указания. Он улыбнулся. Было видно, что наш разговор доставил ему удовольствие. После этой беседы я дважды обошел вокруг Кремля, повторяя каждое слово Сталина. Вернулся в свой кабинет и записал дословно весь текст этой очень важной для меня беседы.



Вдруг снова звонит Поскребышев:
       — Вам нужно прибыть без четверти двенадцать на Курский вокзал. Товарищ Сталин хочет, чтобы вы его проводили на отдых.
       Приезжаю. Вокзал оцеплен, на пустой платформе у поезда один как перст мой старый приятель — министр путей сообщения Бещев. Вдруг на платформу въезжают две машины. В первой охрана, во второй сам Сталин. Мы пожелали ему счастливого пути".
       
Как обмануть следователя
       После отъезда Сталина стало очевидным, что Берия и Маленков, оставшиеся на хозяйстве, продолжат чистку на Лубянке. Питовранов вспоминал, что подготовил к своему предстоящему аресту жену. Приготовился и к допросам: записывал на листках ответы на возможные вопросы следствия, вызубривал их, а записи затем сжигал.



Тем временем была создана комиссия по проверке контрразведки, которая пришла к выводу, что главк Питовранова недостаточно активно боролся с врагами. Сам генерал получил строгий выговор, а 29 октября 1951 года его арестовали. Питовранов вспоминал:
       "Мне позвонил заместитель министра Гоглидзе: 'Что делаешь? Я сейчас зайду'. Пятый час утра. Я у себя в кабинете, просматриваю какие-то документы. Гоглидзе поднялся со второго этажа на четвертый, где был мой кабинет, с ордером на арест. Входит. Я встаю.
       — Евгений Петрович, я с такой вот миссией.
       — Сергей Арсеньевич, ни о чем просить не буду, потому что знаю, что это не ваше решение.
       Вслед за мной арестовали моих заместителей по Второму главку. В тюрьме 'Лефортово' я стал 'номером три'".
       Следствие, как рассказывал Питовранов, шло по намеченному им плану. На одни и те же вопросы он давал абсолютно идентичные ответы. Ему не давали спать, но к другим мерам устрашения не прибегали. Следователь, полковник Седов, потом, оправдываясь, просил Питовранова подтвердить, что он хороший человек. "В принципе неплохой, но очень глупый человек. Только в следственной части по особо важным делам такой 'интеллектуал' мог дослужиться до полковника",— усмехался Евгений Петрович.
       Сначала ему удалось прекратить вынужденную бессонницу.



"Мы с Седовым были на ты,— рассказывал генерал.— Говорю ему: 'Я ведь разбегусь в камере как следует и шваркнусь головой о стену, а отвечать будешь ты'. Помогло. Но время идет. Меня арестовали осенью, скоро лето, а мы все играем в вопросы и ответы. Надо, думаю, выбираться. Освободить меня из тюрьмы мог только один человек в стране — Сталин. Я вспомнил нашу беседу, его прекрасное предотпускное настроение и решил на этом сыграть. Мне нужно было написать ему. Причем написать так, чтобы письмо не застряло в канцеляриях следчасти, МГБ и не было бы отброшено в сторону в аппарате ЦК и секретариате Сталина. Я знал, какие письма обычно посылались: 'Я хороший, а все плохие'. Писать о том, что горжусь тем, что работал под его руководством, а меня посадили враги, тоже глупо. Писать следовало немного, но дельно. За основу следовало взять то, что он мне говорил. И дать свои предложения в развитие его мыслей. Такое письмо не решится задержать никто. У меня появилась цель. На очередном допросе я сказал Седову: 'В общем так. С сегодняшнего дня я объявляю голодовку. Никаких демонстраций я устраивать не буду. Просто распорядись, чтобы мне в камеру еду не приносили. Я прошу дать мне карандаш и пол-листа бумаги'.
       Несколько дней еду мне не приносили, но и к следователю не вызывали. Вдруг зовут. На столе лежали два чистых листа бумаги и карандаш".
       Питовранов сначала говорил мне, что не помнит точного содержания письма. Потом припомнил, что предлагал объединить разведку и контрразведку в одном ведомстве, а также писал, как применять на практике указания товарища Сталина по агентуре. Однако затем часть его письма была опубликована. И стало понятным, почему память подводила генерала. В письме говорилось:
       "Все, что делалось по борьбе против еврейских националистов, которые представляют сейчас не меньшую, если не большую опасность, чем немецкая колония в СССР перед войной с Германией, сводилось к спорадическим усилиям против одиночек и локальных групп. Для того чтобы эту борьбу сделать успешной, следовало бы МГБ СССР смело применить тот метод, о котором вы упомянули, принимая нас, работников МГБ, летом 1951 года, а именно создать в Москве, Ленинграде, на Украине (особенно в Одессе, Львове, Черновцах), в Белоруссии, Узбекистане (Самарканд, Ташкент), Молдавии, Хабаровском крае (учитывая Биробиджан), Литве и Латвии националистические группы из чекистской агентуры, легендируя в ряде случаев связь этих групп с зарубежными сионистскими кругами. Если не допускать шаблона и не спешить с арестами, то через эти группы можно основательно выявить еврейских националистов и в нужный момент нанести по ним удар".
       Сталин оценил и письмо, и его автора. Сначала его перевели из одиночки в камеру на двоих, затем вождь обдумывал, не сменить ли ему фамилию после освобождения, а затем распорядился освободить, дать отдохнуть и назначить начальником политической разведки Управления внешней разведки в Главном разведывательном управлении МГБ.
После такого возвращения Питовранов стал на Лубянке без преувеличения человеком-легендой.
Окончание следует.

Полная статья по ссылке
Ссылка