Украина и украинско-российские отношения
206,754,198
349,255
|
гранитчик ( Слушатель ) |
| 09 авг 2014 12:21:33 |
Тред №788142
новая дискуссия Дискуссия 256
репортаж из стана украинских войск.
Это война
Самое паскудное, что и украинские военные, и бойцы ДНР постепенно забывают о том, что не все обязаны воевать. Что есть просто мирные люди
Еду в Донецк из Харькова. Проезжаю Славянск, Краматорск. Каждый фонарный столб отмечен двумя полосками масляной краски — желтой и голубой. В обоих городах развешены билборды «Славянск/Краматорск — это Украина». В города возвращаются местные жители, и вместе с ними возвращается нормальная жизнь. Но она заканчивается за последним украинским блокпостом.
Украина разрезана на две неравные части вырытыми в полях окопами. Сами поля похожи на огромную шахматную доску. Черные — выгоревшие — клетки чередуются с золотыми, на которых работает уборочная техника. Местные пытаются спасти оставшийся урожай.
Окопы, укрепления и блокпосты ДНР, имевшие значение до оставления Славянска и Краматорска, брошены. Чем ближе к Донецку, тем меньше машин и больше столбов черного дыма на горизонте. В пригородах постоянно идут бои.
* * *
Сначала на территории ДНР закончились наличные деньги. Упаковки купюр просто невозможно было довести до отделений банков и банкоматов.
— Когда все только начиналось, мы еще пытались возить наличку в Донецк на наших фирменных машинах, — рассказывает один из бывших инкассаторов Приватбанка (крупнейшего коммерческого банка Украины, через который начисляются пенсии и социальные пособия), — довозили не всё. Потом пересели на машины без опознавательных знаков — это помогло только на время. Под конец я возил деньги, миллионы гривен, на собственной машине, без охраны, без оружия, без бронежилета — чтобы не вызывать лишнего интереса у дээнэровцев. Каким чудом довозил, сам не знаю.
В это время в городе люди в камуфляже уже вовсю палили банкоматы и громили банковские отделения.
— Ну и как ты ко всему этому относишься?
— Нехорошо, конечно, но что поделаешь — это война.
Фраза «это война» стала универсальным объяснением практически для всего, что здесь происходит.
— У вас есть карты для оплаты телефона? — спрашиваю у продавца в салоне связи.
— Нет.
— Почему? Не завозят?
— Никто не берется везти. Потому что ничего ценного сюда сейчас не довезешь — отожмут. Это война.
* * *
— Ну вообще-то, это не моя машина, это родственников, — объясняет таксист на старенькой «девятке». — Моя — в гараже. Все, у кого остались нормальные тачки, попрятали их по гаражам.
— Почему?
— Отожмут. Я сам видел, как дээнэровцы высадили девочку из дорогой машины прямо на заправке. Дали денег на такси и уехали. Но я бы, честно говоря, на их месте так же поступил. Это же война.
Те, кто до сих пор перемещается по Донецку на собственных машинах, жалуются на то, что ездить стало очень опасно: перекрашенные под камуфляж авто без номеров (а иногда и без стекол), моргая «аварийкой» и постоянно сигналя, носятся по городу с бешеной скоростью, полностью игнорируя правила дорожного движения. Когда такая машина вылетает под красный свет на перекресток, запас терпения у «гражданских» водителей наконец заканчивается. Вместо «это война» звучит исключительно мат.
* * *
Пенсии, пособия и зарплаты госслужащим не выплачиваются в большинстве городов, которые находятся во власти сепаратистов. Не работают многие торговые центры, рестораны, гостинцы. Полки в продуктовых магазинах — полупустые, но хорошо, что все необходимое для жизни пока есть.
Жители говорят, что какое-то время назад дээнэровцы собирали информацию о тех, кто покинул город, и ставили на двери их квартир новые замки. Некоторые горожане считают, что так и надо, — мол, если человек официально стал беженцем, его имущество должно отойти государству, которое он покинул.
Говорят, что за мародерство в Донецке могут расстрелять. Так же как в Славянске.
Говорят, что могут расстрелять и за пьяный дебош. А могут отправить рыть окопы — в качестве исправительных работ.
Говорят, что пошли на референдум, потому что думали, что все закончится, как в Крыму. Некоторые решаются предположить, что Россия их бросила, а без России — не выжить, но все равно ждут победы Новороссии.
Другие, — которые на референдум не ходили, — ждут освобождения Донецка от «террористов» и «российских наемников». И все безумно устали.
«Мне уже все равно, кто будет. Лишь бы весь этот кошмар закончился поскорее», — говорят многие. И с каждым днем таких становится все больше.
* * *
Я не знаю, сколько именно человек уехало из Донецка. И никто точно не знает. По оценкам оставшихся — от 50 до 80%.
Люди продолжают уезжать. На такси, на собственных машинах, на автобусах, на поездах — кто как может.
В центре города тихо и пусто.
В восточных — пока еще тыловых — районах Донецка все идет своим чередом. Люди ходят на работу, на улицах играют дети. Обычные будни обычного города.
В западную часть города регулярно залетают снаряды — разговоры только о том, куда именно попали на этот раз и сколько человек пострадало-погибло.
Работа, дом, бомбоубежище — для жителей Октябрьского, Петровского и некоторых других районов города, которые, несмотря ни на что, не захотели покидать Донецк, стали нормой жизни.
— Посмотрите, в каких условиях мы вынуждены существовать.
Спускаемся в подвал обычной школы. Темно, сыро. Часть помещений заставлена партами и стульями. В остальных расстелены матрасы. По стенам медленно ползут капельки воды.
В тот день, когда мы приехали в это «бомбоубежище», его должен был презентовать вице-премьер ДНР Андрей Пургин. Но нам так и не удалось дождаться официальной делегации. Говорят, правда, что чиновники все-таки доехали — привезли несколько матрацев.
Только в жизни местных от этого не поменялось ровным счетом ничего. С утра — из подвала — на работу, потом домой помыться, на ночь — опять в подвал.
* * *
Выезжаем из Донецка. Движемся на юго-восток, в сторону Амвросиевки. Несколько блокпостов ДНР, несколько километров ничьей территории (это всегда самая опасная часть пути), блокпосты Украины.
Амвросиевка. 75 километров до Донецка, 17 километров до российско-украинской границы. Продуктовый магазин. Одна продавщица жалуется другой на российских родственников:
— Они узнали, что у нас тут украинские войска. Звонят чуть не в истерике, говорят, что нужно срочно отсюда уезжать, что к нам пришли фашисты и всех убьют, представляешь? И я не могу объяснить им, что все нормально, что никто нас не убивает. Они не верят…
* * *
Амвросиевский район Донецкой области. Расположение украинских войск.
— Хлопцы, прикиньте, мне тут эсэмэска пришла. Пишут: «Добро пожаловать в Россию!»
Здесь телефоны уже начинают «ловить» российские сотовые сети, которые автоматически поздравляют бойцов с виртуальным пересечением границы.
Весь лагерь держится на ящиках из-под снарядов для «Града». Из ящиков — укрепления, столы, лавки, крыши блиндажей, душ. Мимо нас по полю в сторону складов пылит колонна украинских «Градов» — едут за снарядами. Примерно через час колонна пойдет обратно, в сторону Саур-Могилы — высоты, за которую постоянно идут бои. И так по нескольку раз за день.
Пока идет война, недостатка в снарядных ящиках точно не будет — хоть целый город строй.
…Сидим на снарядных ящиках. Командир разворачивает карту, чтобы показать, откуда именно ведется огонь. Карта составлена на основе данных 30-летней давности — такую выдали, других нет. В итоге переходим на спутниковые карты в моем планшете — так проще.
Рядом зампотех рассматривает «ночники» — приборы ночного видения. Тихо ругается.
— Они все сделаны в конце 80-х. Ну ничего, самый старый, который нам прислали, был 1967 года выпуска.
— Ну а чего ты хочешь? Армию 20 лет разваливали, — отвечает командир. — А теперь отправляют с этим воевать молодых недоученных пацанов.
Командир бросает короткий взгляд направо. Буквально в 20 метрах от нас — черная, выжженная плешь. Сломанные, посеченные осколками деревья, обуглившиеся стволы, груды обгоревшего: снарядные ящики, каска, какие-то вещи. На месте этого черного недавно стояла палатка, пока сюда не прилетел «Град».
Сам командир — профессиональный военный.
— Мобилизовали?
— Сам мобилизовался. Всем моим знакомым начали приходить повестки, а мне — нет. Ну я сам пошел в военкомат. А чего ждать?
В его отряде, включенном в состав одной из бригад украинской армии, — только добровольцы. Многие после Майдана. Их готовили для охраны АЭС, но в итоге привезли сюда.
Сам он с грустной усмешкой называет свое подразделение «автобусными войсками» и «школьниками». Потому что единственный вид транспорта, который находится в их в распоряжении, — «Газели» и небольшие «бусы», на которых еще недавно были наклейки «Дети».
Командир говорит, что и БТРы, и БМПехи в армии есть, но их держат в резерве.
— Почему?
— Потому что официально в Украине нет войны. У нас же здесь, блин, АТО.
* * *
Подсаживается боец. Не здороваясь и не знакомясь, с ходу начинает говорить:
— Скажи, зачем Россия лезет в наши дела? Что у вас люди по этому поводу думают? Россияне считают это нормальным?
Отвечаю.
Он нервничает. В лицо не смотрит. Смотрит куда-то в сторону.
— Я не понимаю, у меня в голове не укладывается… Я не имею ничего против русских, сам много лет проработал в Москве, у меня много знакомых, много друзей осталось там. Но то, что делает ваша страна, ваш президент… Он раскачал Донбасс своими обещаниями, и он же его и кинул… Видишь это черное, сгоревшее, где была палатка?
Вижу.
— Видела, сколько сюда раненых и убитых привозят?
Видела.
— Ну и зачем нам и вам все это?
Мне нечего ответить.
* * *
— Мне сказали, что в Амвросиевке уже появились патроны. Что кто-то меняет их на водку. И не дай бог я узнаю, что это кто-то из вас, — командир очень переживает за своих бойцов. Старается поддерживать дисциплину. Говорит, что ему было бы спокойнее все делать самому, чем отправлять их куда-либо.
Из-под Саур-Могилы приходит колонна с ранеными. Его бойцы участвовали в ее сопровождении.
— Ну рассказывай.
— «Таблетку» пришлось бросить… Заглохла… Сломалась…
— С людьми что?
— Все живы-здоровы.
— Если ты мне еще раз доложишь о технике вперед людей… Никогда так не делай! Плевать мне на эту «таблетку»! Мне важно, чтобы вы все были живые и целые.
Многие им завидуют. Говорят: «Всем бы таких командиров».
— Понимаешь, в чем еще дело — и я, и мои ребята — мы здесь недавно, еще свежие, — объясняет командир. — Ну и добровольность — это тоже важно. Не все пацаны представляли себе, что это такое, но, во всяком случае, было хоть какое-то понимание, зачем это делать. Для тех, кто попал сюда по мобилизации и сидит уже несколько месяцев, все гораздо сложнее.
* * *
— Я домой хочу… Я. Хочу. Домой. Почему я здесь? Я хочу забрать свою девушку и поехать домой в Киев!
Рома пьян. Увидев меня, он встает из-за стола, нетвердой походкой идет к блиндажу, возвращается с зеленым подшлемником на голове и только после этого начинает говорить в полный голос. До этого то же самое повторял шепотом, как бы про себя.
— Мы здесь уже пять месяцев…
В их батальоне было больше пятисот человек. Осталось — меньше сорока. Четырнадцать — от его роты. Около двух сотен дезертировало. Остальные ушли «двухсотыми» (погибшими) и «трехсотыми» (ранеными). Часть этого батальона накрыло «Градом» спустя неделю после приезда сюда. Никто не может мне сказать, сколько человек тогда погибло.
— Вчера мой БТР подбили. А я опять живой.
Рома раскачивается, сидя на снарядном ящике из-под «Града».
— Ты знаешь, что я заговоренный? Все знают, что я заговоренный… Мне цыганка в детстве нагадала. Сказала, что я до 84 лет доживу.
Встает. Стаскивает с головы подшлемник. Внимательно смотрит мне в глаза. Под маской обнажается безумная щенячья улыбка от уха до уха.
— Я всегда улыбаюсь. Я не боюсь. Я ничего не боюсь. Смерти не боюсь. Ты красивая. Хочешь, я тебе свою девушку покажу?
Рома достает телефон, начинает листать фотографии.
— А это моя предыдущая. Да, отсюда, из города. Ее какой-то местный убил. Из ревности, — улыбка не сходит с его лица. — А это вот та, которая теперь, тоже отсюда… Красивая? Я домой хочу. Когда все закончится, я заберу ее в Киев.
Рома не хотел воевать. Его мобилизовали. За пять месяцев у него ни разу не было отпуска. Пять месяцев он живет в этой «зеленке» под «Градами».
— Когда у тебя отпуск?
— Скоро. Но я в него не пойду.
— Почему?
Опять улыбается.
— Меня арестуют. Я потерял свое оружие. Точнее, его забрали те, что дезертировали. Они уехали. А я остался. Я хочу домой.
* * *
Со стороны Саур-Могилы приходит очередная колонна с ранеными и убитыми. Их быстро грузят в вертолет. Через 10 минут колонна готова ехать обратно. Говорят, что там остались еще «трехсотые» и «двухсотые».
Командир договаривается с бойцами, чтобы нас с фотографом взяли с собой.
— Ты, …, жить хочешь?! — каким-то нечеловеческим голосом орет мне боец из кабины шишиги.
— Хочу, конечно.
— Тогда на … тебе туда ехать? Ну на …?!
Отвечаю что-то невнятное про то, что нужно ехать, про работу.
— Ладно. Наша шишига к вашим услугам. Быстрее, …!
Залезаем в медицинский кунг. Двери снаружи запирают черенком от лопаты. Внутри — окровавленные носилки. Колонна трогается. Под крышей выбитое окошко — наш единственный выход в случае чего. Не говоря друг другу ни слова, начинаем распихивать ногами носилки на полу — чтобы было куда падать. Хотя понимаем, что это вряд ли поможет.
Выезжаем на трассу. Через несколько минут слышатся артиллерийские выстрелы. Следом близкие автоматные очереди — это бойцы начинают палить по «зеленке». Колонна останавливается. Беготня. Мат. Кто-то созванивается с передовой. Кричит: «Комбата убили! Комбата убили!»
Двери кунга c лязгом открываются.
— … отсюда! Мы вас не повезем. Там месиво.
* * *
Никто не знает точно, сколько людей уже было убито на Донбассе. Нет точных данных по украинским военным, нет точных данных по бойцам ДНР. Нет точной информации о пленных и пропавших без вести. Нет достоверных данных по потерям среди мирного населения.
Говорят, что часть тел украинских военных возвращают родственникам с отметкой в документах «погиб от неосторожного обращения с оружием».
На блокпостах рассказывают, что видят украинских матерей, которые едут на Донбасс искать своих пропавших без вести детей.
* * *
...Возвращаемся в Донецк. На одном из украинских блокпостов, увидев российские паспорта и узнав, что мы журналисты, нас просят выйти из машины. Говорят, необходимо выяснить, кто мы и что мы, дождаться старшего.
Вначале они представились «украинской армией». Потом признались, что добровольцы.
— Нацгвардия?
— Ну про нас говорят, что мы хуже Нацгвардии.
Уже после первых минут беседы стало понятно, что на этом блокпосту стоят праворадикалы.
— А почему без мешка на голове и еще не в яме? Такие, как вы, учат у нас по ночам украинский гимн.
На втором часу беседы с ними ловлю себя на мысли, что уже не отличаю их от бойцов ДНР. Одни предлагают яму, другие — подвал. Одни рассказывают про «террористов» и «донбасское быдло», другие — про «фашистов» и «карателей». И те и другие абсолютно уверены в своей правоте и готовы убивать и умирать за эту полуправду.
А самое паскудное, что и те и другие постепенно забывают о том, что не все обязаны воевать. Что есть просто мирные люди.
— На территории ДНР и ЛНР некого защищать от террористов, раз местные сами не пытаются себя защищать, — сказали нам на блокпосту.
— Женщины и дети — да. А вот мужики… Каждый нормальный мужик должен защищать свою землю. А они вместо этого уезжают. Беженцы, блин, — так рассуждают бойцы ДНР.
* * *
…Город Снежное. 15 июля в половине седьмого утра по городу «отработала» авиация. Говорят, хотели разбомбить базу сепаратистов. Но попали в жилые дома и здание налоговой службы. 11 человек погибших. К четырехэтажному дому № 14 по улице Ленина, от которого осталась только половина, приносят цветы.
— Страшно? — спрашивает меня проходящая мимо женщина в возрасте.
— Страшно. Вы местная?
— Да. Сын у меня жил в Днепропетровске. Его мобилизовали. А я здесь.
Рассказывает о том, как проснулась от страшного грохота 15 июля. Очень переживает за сына. Вспоминает притчу про двух женщин и ребенка. Каждая пыталась доказать, что именно она его мать.
— Им сказали — тяните его за руки и за ноги. Кто перетянет, тому он и достанется. И настоящая мать отказалась тянуть. Наверное, так и с Донбассом должно быть.
ссылка
Это война
Самое паскудное, что и украинские военные, и бойцы ДНР постепенно забывают о том, что не все обязаны воевать. Что есть просто мирные люди
Еду в Донецк из Харькова. Проезжаю Славянск, Краматорск. Каждый фонарный столб отмечен двумя полосками масляной краски — желтой и голубой. В обоих городах развешены билборды «Славянск/Краматорск — это Украина». В города возвращаются местные жители, и вместе с ними возвращается нормальная жизнь. Но она заканчивается за последним украинским блокпостом.
Украина разрезана на две неравные части вырытыми в полях окопами. Сами поля похожи на огромную шахматную доску. Черные — выгоревшие — клетки чередуются с золотыми, на которых работает уборочная техника. Местные пытаются спасти оставшийся урожай.
Окопы, укрепления и блокпосты ДНР, имевшие значение до оставления Славянска и Краматорска, брошены. Чем ближе к Донецку, тем меньше машин и больше столбов черного дыма на горизонте. В пригородах постоянно идут бои.
* * *
Сначала на территории ДНР закончились наличные деньги. Упаковки купюр просто невозможно было довести до отделений банков и банкоматов.
— Когда все только начиналось, мы еще пытались возить наличку в Донецк на наших фирменных машинах, — рассказывает один из бывших инкассаторов Приватбанка (крупнейшего коммерческого банка Украины, через который начисляются пенсии и социальные пособия), — довозили не всё. Потом пересели на машины без опознавательных знаков — это помогло только на время. Под конец я возил деньги, миллионы гривен, на собственной машине, без охраны, без оружия, без бронежилета — чтобы не вызывать лишнего интереса у дээнэровцев. Каким чудом довозил, сам не знаю.
В это время в городе люди в камуфляже уже вовсю палили банкоматы и громили банковские отделения.
— Ну и как ты ко всему этому относишься?
— Нехорошо, конечно, но что поделаешь — это война.
Фраза «это война» стала универсальным объяснением практически для всего, что здесь происходит.
— У вас есть карты для оплаты телефона? — спрашиваю у продавца в салоне связи.
— Нет.
— Почему? Не завозят?
— Никто не берется везти. Потому что ничего ценного сюда сейчас не довезешь — отожмут. Это война.
* * *
— Ну вообще-то, это не моя машина, это родственников, — объясняет таксист на старенькой «девятке». — Моя — в гараже. Все, у кого остались нормальные тачки, попрятали их по гаражам.
— Почему?
— Отожмут. Я сам видел, как дээнэровцы высадили девочку из дорогой машины прямо на заправке. Дали денег на такси и уехали. Но я бы, честно говоря, на их месте так же поступил. Это же война.
Те, кто до сих пор перемещается по Донецку на собственных машинах, жалуются на то, что ездить стало очень опасно: перекрашенные под камуфляж авто без номеров (а иногда и без стекол), моргая «аварийкой» и постоянно сигналя, носятся по городу с бешеной скоростью, полностью игнорируя правила дорожного движения. Когда такая машина вылетает под красный свет на перекресток, запас терпения у «гражданских» водителей наконец заканчивается. Вместо «это война» звучит исключительно мат.
* * *
Пенсии, пособия и зарплаты госслужащим не выплачиваются в большинстве городов, которые находятся во власти сепаратистов. Не работают многие торговые центры, рестораны, гостинцы. Полки в продуктовых магазинах — полупустые, но хорошо, что все необходимое для жизни пока есть.
Жители говорят, что какое-то время назад дээнэровцы собирали информацию о тех, кто покинул город, и ставили на двери их квартир новые замки. Некоторые горожане считают, что так и надо, — мол, если человек официально стал беженцем, его имущество должно отойти государству, которое он покинул.
Говорят, что за мародерство в Донецке могут расстрелять. Так же как в Славянске.
Говорят, что могут расстрелять и за пьяный дебош. А могут отправить рыть окопы — в качестве исправительных работ.
Говорят, что пошли на референдум, потому что думали, что все закончится, как в Крыму. Некоторые решаются предположить, что Россия их бросила, а без России — не выжить, но все равно ждут победы Новороссии.
Другие, — которые на референдум не ходили, — ждут освобождения Донецка от «террористов» и «российских наемников». И все безумно устали.
«Мне уже все равно, кто будет. Лишь бы весь этот кошмар закончился поскорее», — говорят многие. И с каждым днем таких становится все больше.
* * *
Я не знаю, сколько именно человек уехало из Донецка. И никто точно не знает. По оценкам оставшихся — от 50 до 80%.
Люди продолжают уезжать. На такси, на собственных машинах, на автобусах, на поездах — кто как может.
В центре города тихо и пусто.
В восточных — пока еще тыловых — районах Донецка все идет своим чередом. Люди ходят на работу, на улицах играют дети. Обычные будни обычного города.
В западную часть города регулярно залетают снаряды — разговоры только о том, куда именно попали на этот раз и сколько человек пострадало-погибло.
Работа, дом, бомбоубежище — для жителей Октябрьского, Петровского и некоторых других районов города, которые, несмотря ни на что, не захотели покидать Донецк, стали нормой жизни.
— Посмотрите, в каких условиях мы вынуждены существовать.
Спускаемся в подвал обычной школы. Темно, сыро. Часть помещений заставлена партами и стульями. В остальных расстелены матрасы. По стенам медленно ползут капельки воды.
В тот день, когда мы приехали в это «бомбоубежище», его должен был презентовать вице-премьер ДНР Андрей Пургин. Но нам так и не удалось дождаться официальной делегации. Говорят, правда, что чиновники все-таки доехали — привезли несколько матрацев.
Только в жизни местных от этого не поменялось ровным счетом ничего. С утра — из подвала — на работу, потом домой помыться, на ночь — опять в подвал.
* * *
Выезжаем из Донецка. Движемся на юго-восток, в сторону Амвросиевки. Несколько блокпостов ДНР, несколько километров ничьей территории (это всегда самая опасная часть пути), блокпосты Украины.
Амвросиевка. 75 километров до Донецка, 17 километров до российско-украинской границы. Продуктовый магазин. Одна продавщица жалуется другой на российских родственников:
— Они узнали, что у нас тут украинские войска. Звонят чуть не в истерике, говорят, что нужно срочно отсюда уезжать, что к нам пришли фашисты и всех убьют, представляешь? И я не могу объяснить им, что все нормально, что никто нас не убивает. Они не верят…
* * *
Амвросиевский район Донецкой области. Расположение украинских войск.
— Хлопцы, прикиньте, мне тут эсэмэска пришла. Пишут: «Добро пожаловать в Россию!»
Здесь телефоны уже начинают «ловить» российские сотовые сети, которые автоматически поздравляют бойцов с виртуальным пересечением границы.
Весь лагерь держится на ящиках из-под снарядов для «Града». Из ящиков — укрепления, столы, лавки, крыши блиндажей, душ. Мимо нас по полю в сторону складов пылит колонна украинских «Градов» — едут за снарядами. Примерно через час колонна пойдет обратно, в сторону Саур-Могилы — высоты, за которую постоянно идут бои. И так по нескольку раз за день.
Пока идет война, недостатка в снарядных ящиках точно не будет — хоть целый город строй.
…Сидим на снарядных ящиках. Командир разворачивает карту, чтобы показать, откуда именно ведется огонь. Карта составлена на основе данных 30-летней давности — такую выдали, других нет. В итоге переходим на спутниковые карты в моем планшете — так проще.
Рядом зампотех рассматривает «ночники» — приборы ночного видения. Тихо ругается.
— Они все сделаны в конце 80-х. Ну ничего, самый старый, который нам прислали, был 1967 года выпуска.
— Ну а чего ты хочешь? Армию 20 лет разваливали, — отвечает командир. — А теперь отправляют с этим воевать молодых недоученных пацанов.
Командир бросает короткий взгляд направо. Буквально в 20 метрах от нас — черная, выжженная плешь. Сломанные, посеченные осколками деревья, обуглившиеся стволы, груды обгоревшего: снарядные ящики, каска, какие-то вещи. На месте этого черного недавно стояла палатка, пока сюда не прилетел «Град».
Сам командир — профессиональный военный.
— Мобилизовали?
— Сам мобилизовался. Всем моим знакомым начали приходить повестки, а мне — нет. Ну я сам пошел в военкомат. А чего ждать?
В его отряде, включенном в состав одной из бригад украинской армии, — только добровольцы. Многие после Майдана. Их готовили для охраны АЭС, но в итоге привезли сюда.
Сам он с грустной усмешкой называет свое подразделение «автобусными войсками» и «школьниками». Потому что единственный вид транспорта, который находится в их в распоряжении, — «Газели» и небольшие «бусы», на которых еще недавно были наклейки «Дети».
Командир говорит, что и БТРы, и БМПехи в армии есть, но их держат в резерве.
— Почему?
— Потому что официально в Украине нет войны. У нас же здесь, блин, АТО.
* * *
Подсаживается боец. Не здороваясь и не знакомясь, с ходу начинает говорить:
— Скажи, зачем Россия лезет в наши дела? Что у вас люди по этому поводу думают? Россияне считают это нормальным?
Отвечаю.
Он нервничает. В лицо не смотрит. Смотрит куда-то в сторону.
— Я не понимаю, у меня в голове не укладывается… Я не имею ничего против русских, сам много лет проработал в Москве, у меня много знакомых, много друзей осталось там. Но то, что делает ваша страна, ваш президент… Он раскачал Донбасс своими обещаниями, и он же его и кинул… Видишь это черное, сгоревшее, где была палатка?
Вижу.
— Видела, сколько сюда раненых и убитых привозят?
Видела.
— Ну и зачем нам и вам все это?
Мне нечего ответить.
* * *
— Мне сказали, что в Амвросиевке уже появились патроны. Что кто-то меняет их на водку. И не дай бог я узнаю, что это кто-то из вас, — командир очень переживает за своих бойцов. Старается поддерживать дисциплину. Говорит, что ему было бы спокойнее все делать самому, чем отправлять их куда-либо.
Из-под Саур-Могилы приходит колонна с ранеными. Его бойцы участвовали в ее сопровождении.
— Ну рассказывай.
— «Таблетку» пришлось бросить… Заглохла… Сломалась…
— С людьми что?
— Все живы-здоровы.
— Если ты мне еще раз доложишь о технике вперед людей… Никогда так не делай! Плевать мне на эту «таблетку»! Мне важно, чтобы вы все были живые и целые.
Многие им завидуют. Говорят: «Всем бы таких командиров».
— Понимаешь, в чем еще дело — и я, и мои ребята — мы здесь недавно, еще свежие, — объясняет командир. — Ну и добровольность — это тоже важно. Не все пацаны представляли себе, что это такое, но, во всяком случае, было хоть какое-то понимание, зачем это делать. Для тех, кто попал сюда по мобилизации и сидит уже несколько месяцев, все гораздо сложнее.
* * *
— Я домой хочу… Я. Хочу. Домой. Почему я здесь? Я хочу забрать свою девушку и поехать домой в Киев!
Рома пьян. Увидев меня, он встает из-за стола, нетвердой походкой идет к блиндажу, возвращается с зеленым подшлемником на голове и только после этого начинает говорить в полный голос. До этого то же самое повторял шепотом, как бы про себя.
— Мы здесь уже пять месяцев…
В их батальоне было больше пятисот человек. Осталось — меньше сорока. Четырнадцать — от его роты. Около двух сотен дезертировало. Остальные ушли «двухсотыми» (погибшими) и «трехсотыми» (ранеными). Часть этого батальона накрыло «Градом» спустя неделю после приезда сюда. Никто не может мне сказать, сколько человек тогда погибло.
— Вчера мой БТР подбили. А я опять живой.
Рома раскачивается, сидя на снарядном ящике из-под «Града».
— Ты знаешь, что я заговоренный? Все знают, что я заговоренный… Мне цыганка в детстве нагадала. Сказала, что я до 84 лет доживу.
Встает. Стаскивает с головы подшлемник. Внимательно смотрит мне в глаза. Под маской обнажается безумная щенячья улыбка от уха до уха.
— Я всегда улыбаюсь. Я не боюсь. Я ничего не боюсь. Смерти не боюсь. Ты красивая. Хочешь, я тебе свою девушку покажу?
Рома достает телефон, начинает листать фотографии.
— А это моя предыдущая. Да, отсюда, из города. Ее какой-то местный убил. Из ревности, — улыбка не сходит с его лица. — А это вот та, которая теперь, тоже отсюда… Красивая? Я домой хочу. Когда все закончится, я заберу ее в Киев.
Рома не хотел воевать. Его мобилизовали. За пять месяцев у него ни разу не было отпуска. Пять месяцев он живет в этой «зеленке» под «Градами».
— Когда у тебя отпуск?
— Скоро. Но я в него не пойду.
— Почему?
Опять улыбается.
— Меня арестуют. Я потерял свое оружие. Точнее, его забрали те, что дезертировали. Они уехали. А я остался. Я хочу домой.
* * *
Со стороны Саур-Могилы приходит очередная колонна с ранеными и убитыми. Их быстро грузят в вертолет. Через 10 минут колонна готова ехать обратно. Говорят, что там остались еще «трехсотые» и «двухсотые».
Командир договаривается с бойцами, чтобы нас с фотографом взяли с собой.
— Ты, …, жить хочешь?! — каким-то нечеловеческим голосом орет мне боец из кабины шишиги.
— Хочу, конечно.
— Тогда на … тебе туда ехать? Ну на …?!
Отвечаю что-то невнятное про то, что нужно ехать, про работу.
— Ладно. Наша шишига к вашим услугам. Быстрее, …!
Залезаем в медицинский кунг. Двери снаружи запирают черенком от лопаты. Внутри — окровавленные носилки. Колонна трогается. Под крышей выбитое окошко — наш единственный выход в случае чего. Не говоря друг другу ни слова, начинаем распихивать ногами носилки на полу — чтобы было куда падать. Хотя понимаем, что это вряд ли поможет.
Выезжаем на трассу. Через несколько минут слышатся артиллерийские выстрелы. Следом близкие автоматные очереди — это бойцы начинают палить по «зеленке». Колонна останавливается. Беготня. Мат. Кто-то созванивается с передовой. Кричит: «Комбата убили! Комбата убили!»
Двери кунга c лязгом открываются.
— … отсюда! Мы вас не повезем. Там месиво.
* * *
Никто не знает точно, сколько людей уже было убито на Донбассе. Нет точных данных по украинским военным, нет точных данных по бойцам ДНР. Нет точной информации о пленных и пропавших без вести. Нет достоверных данных по потерям среди мирного населения.
Говорят, что часть тел украинских военных возвращают родственникам с отметкой в документах «погиб от неосторожного обращения с оружием».
На блокпостах рассказывают, что видят украинских матерей, которые едут на Донбасс искать своих пропавших без вести детей.
* * *
...Возвращаемся в Донецк. На одном из украинских блокпостов, увидев российские паспорта и узнав, что мы журналисты, нас просят выйти из машины. Говорят, необходимо выяснить, кто мы и что мы, дождаться старшего.
Вначале они представились «украинской армией». Потом признались, что добровольцы.
— Нацгвардия?
— Ну про нас говорят, что мы хуже Нацгвардии.
Уже после первых минут беседы стало понятно, что на этом блокпосту стоят праворадикалы.
— А почему без мешка на голове и еще не в яме? Такие, как вы, учат у нас по ночам украинский гимн.
На втором часу беседы с ними ловлю себя на мысли, что уже не отличаю их от бойцов ДНР. Одни предлагают яму, другие — подвал. Одни рассказывают про «террористов» и «донбасское быдло», другие — про «фашистов» и «карателей». И те и другие абсолютно уверены в своей правоте и готовы убивать и умирать за эту полуправду.
А самое паскудное, что и те и другие постепенно забывают о том, что не все обязаны воевать. Что есть просто мирные люди.
— На территории ДНР и ЛНР некого защищать от террористов, раз местные сами не пытаются себя защищать, — сказали нам на блокпосту.
— Женщины и дети — да. А вот мужики… Каждый нормальный мужик должен защищать свою землю. А они вместо этого уезжают. Беженцы, блин, — так рассуждают бойцы ДНР.
* * *
…Город Снежное. 15 июля в половине седьмого утра по городу «отработала» авиация. Говорят, хотели разбомбить базу сепаратистов. Но попали в жилые дома и здание налоговой службы. 11 человек погибших. К четырехэтажному дому № 14 по улице Ленина, от которого осталась только половина, приносят цветы.
— Страшно? — спрашивает меня проходящая мимо женщина в возрасте.
— Страшно. Вы местная?
— Да. Сын у меня жил в Днепропетровске. Его мобилизовали. А я здесь.
Рассказывает о том, как проснулась от страшного грохота 15 июля. Очень переживает за сына. Вспоминает притчу про двух женщин и ребенка. Каждая пыталась доказать, что именно она его мать.
— Им сказали — тяните его за руки и за ноги. Кто перетянет, тому он и достанется. И настоящая мать отказалась тянуть. Наверное, так и с Донбассом должно быть.
ссылка
ОТВЕТЫ (5)
|
|
AtomicCat ( Слушатель ) |
| 09 авг 2014 13:36:49 |
Цитата: гранитчик от 09.08.2014 12:21:33
Подпиндосная пропаганда от русскоязычной газетенки:
"...Я сам видел, как дээнэровцы высадили девочку из дорогой машины прямо на заправке. Дали денег на такси и уехали. .."
"...— Скажи, зачем Россия лезет в наши дела? Что у вас люди по этому поводу думают? Россияне считают это нормальным?..."
"...— Я не понимаю, у меня в голове не укладывается… Я не имею ничего против русских, сам много лет проработал в Москве, у меня много знакомых, много друзей осталось там. Но то, что делает ваша страна, ваш президент… Он раскачал Донбасс своими обещаниями, и он же его и кинул…"
"...— А это моя предыдущая. Да, отсюда, из города. Ее какой-то местный убил. Из ревности, — улыбка не сходит с его лица..."
"...В западную часть города регулярно залетают снаряды — разговоры только о том, куда именно попали на этот раз и сколько человек пострадало-погибло..."
и при этом совершенно не упоминается, чьи снаряды залетают...
Качественная пропагандистская статейка от рускоязычной газетки. Хорошо двигает окно овертона в направлении заданном госдепом. "Русские виноваты, они должны платить."
|
|
Domino_Designer ( Слушатель ) |
| 09 авг 2014 14:01:59 |
Сообщение удалено
Domino_Designer
09 авг 2014 18:16:01
Domino_Designer
09 авг 2014 18:16:01
Отредактировано: Domino_Designer - 09 авг 2014 18:16:01
|
|
dAlexis ( Слушатель ) |
| 09 авг 2014 14:35:48 |
Цитата: гранитчик от 09.08.2014 12:21:33
Мда... Цитата
В их батальоне было больше пятисот человек. Осталось — меньше сорока. Четырнадцать — от его роты. Около двух сотен дезертировало. Остальные ушли «двухсотыми» (погибшими) и «трехсотыми» (ранеными). Часть этого батальона накрыло «Градом» спустя неделю после приезда сюда. Никто не может мне сказать, сколько человек тогда погибло.
Потерь при этом практически нет...
Вообще, какова экспертная оценка того, сколько там перебили? 10000 точно есть, ПМСМ...
|
|
Zme-Yukka ( Слушатель ) |
| 11 авг 2014 14:33:51 |
Цитата: dAlexis от 09.08.2014 14:35:48
Есть у меня подозрение, что именно поэтому так явно втягивают Россию в войну.
Как только с нашей стороны произойдет хоть один доказанный выстрел из
|
|
SergeB ( Дилетант ) |
| 11 авг 2014 15:27:41 |
Сообщение удалено
SergeB
11 авг 2014 15:36:47
SergeB
11 авг 2014 15:36:47
Отредактировано: SergeB - 11 авг 2014 15:36:47