Тред №921957

Цитата: alexnik от 28.03.2015 08:47:17Каратели отбирают у пенсионеров и высыпают на обочину
сахар, муку, другие продукты

Уже сообщали о том, как украинские каратели на блокпостах «потрошат» пассажирский автотранспорт и отбирают полученные деньги у тех, кто перевели свои пенсии на подконтрольную Киеву территорию.
Однако оккупанты сумели внести и в это дело «новый подход».
По дороге из Мариуполя можно увидеть высыпанный на обочину сахар, муку, остатки других продуктов.

Всё это украинские вояки изъяли у наших земляков, которые хотели пополнить свои запасы по более низкой цене, которая пока ещё наблюдается в этом приморском городе.
Личная ли это инициатива кого-то из главарей карателей или централизованная акция — пока неизвестно. Но в любом случае она имеет своей целью ужесточение блокады ДНР и нанесение её населению ещё большего ущерба.
Как свидетельствуют очевидцы, захватчики уже не удовлетворяются просто отъёмом пенсионных денег. Они при этом ещё забирают у пожилых людей банковские карточки и тут же портят их, приговаривая: «Это чтоб вы, сепаратисты, больше не совались за пенсиями на Украину и поскорее передохли!»

Можете представить, в каком состоянии возвращаются домой ограбленные и оскорблённые старики…
Это лишний раз подтверждает, что нынешнему киевскому режиму нужна земля Донбасса, но не люди, на ней живущие.

Военкор Авас

====================================
Не зря появляются такие рассказы.

Украинские хроники. Мир
Ссылка

Цитата: alexnik от 28.03.2015 08:47:17

 

Ни хрена нового, цитирую мемуар про май-июнь, ну может июль 1942 года в оккупированном Киеве.. Анатолий Кузнецов (1929-1978), житель Киева, район Куреневка вспоминает в документальном романе "Бабий Яр" - текст курсивом был випилен советской цензурой в журнале "Юность" в 1965 году, вот так [самоцензура автора Кузнецова], а жирные  примечания - (мои):

Глава "ЗАЦВЕЛА КАРТОШКА"


Трамвай № 12 прежде ходил в Пущу-Водицу около часа в один конец и почти всё лесом. А едет он быстро, этаким экспрессом несясь по бесконечному туннелю соснового бора, и ветки орешника хлещут по окнам. (Маршрут ходит под тем же номером до сих пор с киевского Подола)

Чтобы пройти этот путь по шпалам, нам с дедом понадобился почти целый день. Рельсы были ржавые, между шпалами буйно росла трава, качались головки ромашек и васильков.


Иногда навстречу попадались расстроенные люди и говорили:
- Не ходите, у детского санатория всё отбирают.

И правда, у детского туберкулезного санатория сидели под сосной трое полицаев; рядом высилась кучка узелков, бидончиков. И здесь установили свой грабительский пост. Все дороги на Киев были перекрыты, грабеж вполне узаконенный.

Давным-давно дед поработал и на (водяной) мельнице в Пуще-Водице, тут проходила его молодость, тут они с бабкой жили первое время после женитьбы, и дед хорошо знал окрестности.

– Вот холеры проклятые, – сказал он озабоченно, – но я знаю тропинки, на обратном пути мы их лесом обойдем.
А ноги у нас здорово гудели, когда мы к вечеру добрались до четырнадцатой линии (перпендикулярные трамвайному маршруту улицы дачного поселка). Там есть пруд с плотиной (до сих пор этот пруд есть), и у плотины торчали еще почерневшие сваи, на которых некогда стояла мельница; дед задержался и задумчиво посмотрел на них.

В мешках за плечами мы несли на обмен (покойницы) бабкины  вещи: юбки, кофты, высокие ботинки со шнурками.

Мы ночевали в пустом сарае за прудом, у старого лесника, еще помнившего деда. Вышли на рассвете по росе и еще один день топали глухими лесными дорогами и совсем свалились от усталости и голода, когда показались река Ирпень и деревня (правильно - дачный поселок, сейчас город) с таким же названием.

Стали мы ходить от хаты к хате, стучали, будоражили собак.

– Вещи надо? Юбки есть, платки.
Бабы выходили, щупали, смотрели на свет:
- Та воно стара.
Хорошее, новое, – сердился дeд.
- Моя бабка только один раз надевала!
- Стакан квасоли дам…
За платок стакан квасоли?! – кричал дед. – А, трясця твоей матери, три давай, куркулька.
Надо бы найти более глухую деревню, а то эта – первая, избалованная «обменщиками», которые всё идут, попрошайничают, а то, гляди уворуют. Но сил у нас уже не было брести дальше, упрямо стучали в дворы. Один сонный заросший дядька, почесываясь, спросил:
– А грамохвона нету? Шо нам ваши вошивые шмоття…

Кое-как набрали мы две торбы кукурузы, фасоли и муки. Обратный путь мне не забыть до самой смерти.

Шли мы медленно и тяжко, через каждые полкилометра садились отдыхать, только размеренно задремлю – дед вздыхает: «Давай еще немножко». Упрямо он нес, стонал, охал и иногда падал: как-никак ему было семьдесят два года, да еще после всех этих голодух и болезней. Надо было перейти речку по кладкам, это были качающиеся жерди высоко над водой. Я храбро перебежал, а дед остановился – и никак. Я перенес ему мешок, а дед долго, испуганно цепляясь за меня и за жерди, перелезал на четвереньках. Кто бы взглянул – помер со смеху.

Ночевали в стоге сена. Утром спину, руки и ноги здорово ломило и жгло. Опять поперли, всё чаще садились; подниматься же – ну никаких сил: ты встаешь, а тело не встает, а мешок кажется набит булыжниками.

А вокруг леса, леса, иногда прогалины у хуторов с буйно цветущей картошкой, я видел это, как сквозь туман. Однажды, подкрались, наворовали картошки, разрывая руками, кустики на место воткнули, чтоб следа не видать. Отойдя, в костре испекли, пообедали. Только она молодая, мелкая, как орехи, плохо пеклась.

Помня грабительский КП у санатория, дед решил обходить Пущу-Водицу с запада, и мы вышли на какую-то твердую лесную дорогу. Вдруг сзади послышался мотор, и, обдав нас пылью, проехал грузовик с двумя немцами в кабине. Он резко затормозил, шофер высунулся и смотрел, как мы подходим. Сердце у меня упало.

– Битте, – сказал шофер, указывая на кузов. – Ехать-ехать!
Было не похоже, чтобы он собирался грабить. Что ж, была не была, мы залезли, машина помчалась по дороге. Я подставил ветру лицо и наслаждался, отдыхая. И так мы проехали столько, сколько не прошли бы пешком и до ночи. Показался город, мы поняли, что объезжаем его с запада, минуя Куреневку.

Дед забарабанил в кабину. Машина остановилась среди поля. Мы слезли, дед протянул узелок муки – плату за проезд. Шофер посмотрел на нас, качнул головой:
- Нэт. Стареньки, маленьки. Нэт.
Мы стояли, не веря. Шофер усмехнулся и тронул.
– Данке! Спасибо! – закричал я.

Он помахал рукой. Дед кланялся в пояс вслед грузовику. Мы взвалили мешки на плечи и пошли через поле к виднеющимся крышам Куреневки.

– Эа-, какой асе он, Гитлер, дурак! – сказал дед. – Немцы совсем, не такие злые, это он их мерзавцами сделал. Как их ждали! Да приди они по-людски – уже давно б Сталину был капут. Народ хоть под царем, хоть под буржуем согласился жить, только не под Сталиным. Так этот изверг оказался еще хуже Сталина. Ах, трясця ж вашей матери… Тьфу!

По разным переулкам да по Белецкой улице мы вышли прямо к нашему мосту (т.н. Куреневский путепровод разделяет улицы Фрунзе и Вышгородскую), откуда до дома было три минуты ходьбы. Плеч и ног мы не чувствовали, тащились, как марафонцы на финише.

И вот тут-то нас остановили два полицая.
– Далеко несете? – иронически спросил один. Мы стояли и молчали, потому что это было невероятно, этого не могло быть.
– Скидай, – сказал другой и стал деловито помогать деду снимать мешок.
– Голубчики, – прошептал ошарашенный дед, – голубчики…
– Идите, идите, – сказал первый полицейский.
– Голубчики, соколики! – дед был готов упасть на колени.

Полицаи, не обращая внимания, понесли наши мешки к столбу, где уже лежало несколько кошелок. Оказывается, они устроили новое КП и здесь, на подходе к (Куреневскому) базару (ака "Птичка" - при СССР и сейчас еще - Птичий рынок). Я потянул деда за рукав, он совсем обезумел, он никак не мог поверить.
Я его с трудом дотащил домой, а сам завалился отдыхать и отсыпаться, потому что утром надо было на работу.
Садовник по дружбе с дедом отпустил меня втихаря прогуляться на обмен. Ну вот, значит, я прогулялся.

И сентябрь 1943 года:

Дед понес на базар тряпки, разные рваные валенки, калоши выменять на пару картошек. Его остановил солдат и забрал мешок. Дед обиделся и некоторое время шел за солдатом. Кучка немцев жгла костер [и развлекалась с ребенком. Они ему велели кричать «Сталин капут!» – он охотно кричал, и за это ему давали вылизать котелок.] Солдат вытряхнул в костер валенки и калоши, оказывается, они ему не были нужны, а нужен был мешок.

– Какие злыдни! – прибежал дед, рыдая. – Вот где из босяков босяки! [Легче было под своими пропадать, чем под этими,] чтоб на вас погибель, пропасница, огнь и гром Господен!

З.Ы.: Прочтите этот роман, и описанный там дед Семерик главного героя - типичный укро-хохол с куркулизмом и почти земляк Тараса Шевченко.

• +6.74 / 51