Спецслужбы

ПРИКЛЮЧЕНИЯ РАДИСТА
Условия работы разведчика-радиста в Кантоне, Шанхае, Харбине были крайне сложными. Подача электроэнергии часто прерывалась, приходилось использовать автономные источники. Но динамо-машина создавала помехи радиоприему, привлекала внимание, а сухие батареи быстро разряжались.
Для нормальной работы передатчика радисту приходилось последовательно соединять 10 батарей. Хранить использованные батареи было опасно, приходилось закапывать их в землю, топить в водоемах. Не всегда эти операции проходили удачно.
Однажды Макс сделал новый передатчик, а старый вместе с отработанными батареями решил бросить в озеро. Попросил помочь члена группы Бранко Вукелича. Летним утром они отправились в путь. За плечами тяжелые рюкзаки. Двигались к озеру Яманака.
Вскоре заметили: за ними следят. Поспешили. Но полицейские не отставали. Нагнав путников, сыщики стали их расспрашивать. Полицейских интересовали поклажа и цель похода. Разведчики попытались отшутиться. Не удалось.
И тогда Вукелич сказал, что у них в рюкзаках бутылки со спиртным, предложил выпить. Полицейские поспешно распрощались. Вукелич знал: японские сыщики боятся запятнать себя выпивкой с иностранцами. Это считалось служебным преступлением. Макс и Бранко подошли к озеру и, взяв лодку, выбросили свой опасный груз в воду.

«ВО ВРЕМЯ КОНФЛИКТА СВЯЗЬ ДЕЙСТВОВАЛА БЕЗОТКАЗНО»
Но дело было не только в опасностях. Работа радиста в те годы требовала высокого профессионализма и полного напряжения сил. Сеансы связи с «Висбаденом» (условное наименование радиоузла во Владивостоке) порою длились часами. Иногда часть радиограммы приходилось повторять по нескольку раз. При этом нужна была исключительная осторожность: меняли квартиры. Только в Токио группа «Рамзая» использовала семь радиоквартир.
Во всех квартирах имелись тайники для хранения аппаратуры. Сам Макс в своем доме прятал аппаратуру в нише стены под портретом Гитлера.
Всего за период работы в Китае (1930–1932) Клаузен передал в Центр 597 только срочных разведдонесений, 235 из которых были доложены командованию Вооруженных сил и правительству.
Особую роль сыграла радиоточка Макса Клаузена во время конфликта на КВЖД. На столе у наркома обороны появился документ, в котором подчеркивалось: «Опыт работы стратегической агентуры в период вооруженного конфликта на КВЖД блестяще подтвердил, что агентура, оснащенная современными средствами радиосвязи, позволяет командованию быть своевременно осведомленным о стратегических и оперативных маневрах противника. Во время конфликта связь по эфиру действовала безотказно».

НЕЛАСКОВЫЙ ПРИЕМ В МОСКВЕ
В 1933 году закончилась зарубежная командировка Зорге и Клаузена. И если Зорге с удовольствием возвратился в Москву, поселился в гостинице и с упоением диктовал на машинку страницы своей новой книги о Китае, то у Клаузена жизнь сложилась иначе. Тут-то и припомнили «блестящему радиокудеснику» женитьбу на эмигрантке Анне Жданковой. Да, она выполняла ответственные разведзадания, рисковала. Но связь с эмигрантской колонией тогда не прощали. И отправились Анна и Макс под чужой фамилией не за границу, а в глубокий тыл, в Саратовскую область, в Республику немцев Поволжья.
Маленький степной городок Красный Кут, машинно-тракторная станция и Макс Раутман – механик. А в это время Рихард Зорге уже в Японии, в Токио. У него другой радист, который пытается установить связь с Владивостоком. Не получается. Оказалось, что он не только слабо подготовлен технически, но и, как отметил резидент, «совершенно растерялся от невозможности защитить обе станции от пеленгации».
Словом, нет «кудесника» Макса – нет и связи.
В июле 1935 года «Рамзая» вызвали в Москву. Зорге доложил, что информационные возможности токийской резидентуры растут, но надежная радиосвязь отсутствует. Рихард просил направить в Японию Макса Клаузена. В его профессионализме он был уверен.
Вскоре в Красный Кут пришло письмо: руководство ГРУ приглашало Макса вернуться к работе в разведке.
В сентябре Макс отправился во Францию, потом в Англию, оттуда в Австрию. Вновь возвратился во Францию. Из Гавра на пароходе покидает Европу. Плывет в Америку. Такой путь не под силу отследить даже самой изощренной контрразведке.

«РЕШАЮЩЕЕ ЗВЕНО В РАБОТЕ – СВЯЗЬ»
Первый сеанс с Центром Макс Клаузен провел в феврале 1936 года из отдельного домика в Тигасаки, что в 60 км юго-восточнее Токио. Этот домик они присмотрели вместе с Зорге.
Так началась постоянная связь резидентуры «Рамзая» с Центром. Поначалу она шла тяжело. У корреспондента З-Х (условное наименование радиостанции Клаузена) и у радиоузла во Владивостоке («Висбаден») были взаимные претензии: слабая слышимость сигналов, плохой тон, низкая стабильность частоты передатчика.
Иного и не следовало ожидать. Представим себе, в каких условиях Клаузену приходилось оборудовать радиостанцию. Не было точных измерительных приборов, градуировку шкалы настройки передатчика приходилось делать на глазок, на местном рынке не всегда находились необходимые детали.
Не все ладно обстояло и в «Висбадене». Не было мощных радиопередатчиков, высокоэффективных направленных антенн, не хватало операторов высокой квалификации. Это сказывалось на надежности связи: сеансы затягивались на три-четыре часа, передатчик З-Х работал с большой перегрузкой. Но в Центре осознавали важность сообщений резидентуры «Рамзая» и предпринимали все усилия для улучшения связи.
Радиосвязь с Центром «Фриц» любил проводить вечером или ночью. Программой связи было предусмотрено два-три сеанса в неделю, но работа шла ежедневно. Один сеанс – не более часа. Но материала накапливалось столько, что связь затягивалась на несколько часов подряд.
Чтобы сократить время пребывания в эфире, Макс предложил свой, оригинальный вариант сокращенного кода Морзе. Применение его дало возможность ускорить радиообмен с Центром почти в два раза.
Клаузен хорошо знал обстановку в стране. Учитывались все мелочи. К примеру, японская полиция два раза в месяц проводила повальную проверку водительских прав. Значит, при перемещении радиостанции в эти дни машина или мотоцикл должны быть чистыми и исправными.
Принятые меры дали о себе знать. Связь Токио-Владивосток стала более надежной и скрытной. Москва высоко ценила мастерство и профессионализм группы «Рамзая» и, в частности, ее радиста. 22 февраля 1937 года в Токио из Разведуправления ушло письмо. «Вы наш лучший радист… – говорилось в нем. – Проделанная вами работа весьма ценится и будет соответствующим образом отмечена».

Макс и Анна Клаузен на открытии мемориальной доски Рихарда Зорге. Фото из Федерального архива Германии

НЕВИДАННЫЙ УСПЕХ
Всего за токийский период Клаузен передал по радио в Центр более 800 только срочных донесений, из которых примерно одна треть была доложена наркому обороны, начальнику Генерального штаба и правительству.
И какие это были донесения! Вот история лишь одного из них – об антикоминтерновском пакте между Японией и Германией.
В своих воспоминаниях германский дипломат Ганс Отто Майснер так оценивает итоги работы советской резидентуры: «Группа Зорге добилась невиданного успеха. Подробные сведения об антикоминтерновском пакте достигли Кремля через 48 часов после подписания (!) и почти за 30 часов до того, как он стал известен японскому кабинету и германскому верховному командованию. После этого прошел целый месяц, когда о нем узнал весь мир». Иными словами, Сталин узнал о пакте на сутки с четвертью раньше, чем японские министры и германские генералы.
Наибольшая нагрузка выпала на долю радиста группы «Рамзая» в 1940–1941-м, в период интенсивной подготовки Германии к нападению на СССР. Клаузен нередко проводил целые ночи с ключом. Зорге сообщал о подготовке Германии к нападению на СССР и о позиции Японии в случае агрессии.
В середине 1940 года, через пять лет интенсивной деятельности Клаузена, начальнику японской контрразведки полковнику Осаки удалось установить: в Токио работает нелегальная радиостанция неизвестной принадлежности. В числе первых, кто узнал, что японские «слухачи» взяли след радиопередатчика «Фрица», был Зорге. Осаки под большим секретом поведал об этом германскому послу в Японии Отту, а тот сугубо конфиденциально поделился новостью с Зорге.

ЗАКОНОМЕРНЫЙ ПРОВАЛ
Резидент понимал, что теперь за их станцией следили дивизионы радиоконтрразведки, на вооружении которых были новейшие немецкие пеленгаторы. Сама жизнь заставляла лечь на дно, затаиться, переждать.
Но отлеживаться не было времени. И Зорге с Клаузеном меняют тактику организации связи. Теперь вместо назначения сеансов связи «Висбаден» следил за вызовами «Фрица» каждые 15 минут в начале часа. В Центр передавался весьма срочный материал огромной ценности.
14 сентября Зорге доложил, что японское правительство решило не выступать против Советского Союза в этом году. После этого Зорге считал, что задачи, которые стояли перед его группой, выполнены. Он подготовил радиограмму в Центр. «Дальнейшее пребывание в Японии бесполезно. Поэтому жду указаний: возвращаться на Родину или выехать в Германию для новой работы».
Но эта телеграмма не ушла в эфир. 18 октября 1941 года в дом Клаузена ворвалась полиция. В этот же день были арестованы Зорге и Вукелич.
Макса Клаузена освободили из тюрьмы в 1945 году союзники. И предупредили: вряд ли в Москве тебе простят провал. Так что подумай, не спеши, поживи здесь, в Японии.
И Клаузены остались в Японии. Легендарный «Фриц», «кудесник радиоэфира», столько внесший в нашу победу, боялся возвращаться в Москву. В Центре это тоже поняли. Они не могли позволить, чтобы Макс и Анна стали невозвращенцами. Их вывезли из страны. Во Владивостоке Максу сделали операцию в связи с болезнью печени. Позднее супруги перебрались на жительство в ГДР.
Через 20 лет после гибели Рихарду Зорге присвоят звание Героя Советского Союза, а Макса и Анну Клаузен наградят орденами.

Существует несколько версий этого разговора («вариант Феклисова», «версия Скали» и несколько десятков их интерпретаций). Из всего этого понятно, что общение Феклисова и Скали далеко не было дружеским. На первых встречах Скали, у которого как у журналиста, а не у официального лица, были развязаны руки и язык, называл Хрущева «свихнувшимся идиотом» и много еще чем. У Феклисова таких семантических возможностей в диалоге не было.
Но к двадцатым числам октября ситуация действительно дошла до грани. Скали прекратил ругаться и, выслушав Феклисова, поехал в Белый дом. Через пару часов он снова вызвал Феклисова в Оксидентал и сообщил ему, что Кеннеди готов дать гарантии ненападения на Кубу в том случае, если СССР выведет с острова ракеты.
Карибский кризис был двухуровневый: Куба и события вокруг нее были уже вторым, верхним слоем, а в фундаменте лежало присутствие американских ракет в Турции и Италии.
И по умолчанию полагалось, что вывод советских ракет с Кубы означает и вывод американских ракет из Европы. Но на острие кризиса надо было устранить первичную опасность, а для этого именно США должны были отказаться от блокады Кубы и планов вторжения.
Далее начинается туман. Феклисов в своих воспоминаниях «Признание разведчика» пишет, что он доложил об американском предложении послу Добрынину, а тот якобы три часа изучал текст донесения Феклисова, а затем сказал, что подписывать шифротелеграмму не будет, поскольку у него нет на это полномочий. «Удивившись нерешительности посла, - вспоминает Феклисов, - я подписал телеграмму сам и передал шифровальщику для отправки моему шефу».
Посол Добрынин в свою очередь и не должен был подписывать донесения резидентуры ПГУ КГБ. Все-таки переговоры по каналу «Скали - Фомин» (так его принято называть) были предварительными, а окончательное соглашение было достигнуто на ночной встрече Добрынина и Роберта Кеннеди. Словесная перепалка между КГБ и МИДом по поводу того, кто бОльшую роль сыграл в разрешении Карибского кризиса, длится до сих пор, что даже хорошо, поскольку с обеих сторон пишутся книги и снимаются документальные фильмы, а это всегда приятно. Есть что почитать и посмотреть. И надо подчеркнуть, что в отличие от Феклисова, Добрынин открытым текстом спросил у Роберта Кеннеди, что будет с американскими ракетами в Турции, и получил хоть и обтекаемый, но вполне разумный ответ.
Примечательно, что вернувшись в посольство из здания американского Минюста, Добрынин не стал готовить телеграмму, а просто позвонил в Москву.
Кеннеди требовал ответа в течении этих суток, воскресенья, а написание телеграммы (далее - шифрование, отправка в Москву, в Москве расшифровка, передача в секретариат МИДа, изучение в МИДе и далее передача в секретариат Хрущева) заняло бы Бог знает сколько времени.
В это время (полдень по московскому времени) Хрущев собрал в Ново-Огарево Президиум ЦК (так тогда называлось Политбюро). В разгар обсуждения ситуации в зал вошел адъютант и позвал к телефону помощника Хрущева по внешнеполитическим делам Олега Трояновского, будущего посла в разных странах и постпреда в ООН. Добрынин голосом наговорил Трояновскому содержание своей ночной беседы с Робертом Кеннеди. Трояновский записал основные положения в обычный блокнот, вернулся в зал заседаний и зачитал все это. Добрынин дословно передал слова Кеннеди-младшего, что ответ нужен в течение этого дня.
Хрущев тут же вызвал стенографистку и начал диктовать согласие СССР на компромисс. Также он надиктовал два личных письма Джону Кеннеди. Поскольку успеть донести все это до американского президента вовремя было сложно, то было принято неожиданное решение: ответ Хрущева был зачитан в 16.00 по советскому радио. За час до этого министр обороны Малиновский позвонил на Кубу генералу Исе Плиеву, запретил использование ПВО против американских самолетов и приказал начать демонтаж пусковых установок советских ракет.
Вся эта история со временем обросла массой трогательных подробностей типа сломанного лифта в здании Гостелерадио на Третьяковской, из-за чего якобы чуть было не сорвалась трансляция речи Хрущева. И, безусловно, нет такого события времен холодной войны, которое не было бы так тщательно разобрано историками и публицистами.
А на пленуме ЦК КПСС, состоявшемся через месяц после этих событий, Хрущев превзошел сам себя в своих любимых зоологических метафорах. «Тогда тронешь, так ежик клубком свернется, и не сядешь» (это про защиту Кубы). Смех в зале. «Вот эти ракеты вроде иголок ежика, они обжигают». «У крокодила под брюхом ножик!» (крокодил – это США, «ножик» – все те же ракеты). «Но это могло быть похоже на детскую сказку, когда два козла встретились на перекладине перед пропастью. Они проявили козлиную мудрость, и оба упали в пропасть. Вот в чем дело» («козлы» с «козлиной мудростью» – тут обе стороны).
В истории разрешения одного из самых опасных кризисов в письменной истории человечества каждый из комментаторов находит свое. К слову, «кризис евроракет» начала 1980-х годов, включая события 1983 года, были пострашнее Карибского кризиса, но остались вне публичной сферы, поскольку были менее «кинематографичны». Кто-то выделяет истории с каналами связи, кто-то преувеличивает роль отдельных личностей (и братьев Кеннеди и Хрущева), кто-то всерьез вычисляет соотношение сил сторон, а кто-то пытается искать параллели с современностью.
На наш взгляд, одним из примечательных факторов достижения компромисса стало само наличие возможности этого компромисса.
Наличие советских ракет на Кубе можно задним умом считать «волюнтаризмом» (Карибский кризис ставился Хрущеву в вину группой Брежнева), но не будь их американцы так и оставили бы свои «Юпитеры» в Эрзуруме. Можно говорить, что сами американские генералы были готовы вывести «Юпитеры», ибо они морально устарели уже через три года после размещения. Но вывод ракет создал новый прецедент, который как раз и перекликается с современностью: европейцы впервые усомнились в надежности «американского ядерного зонтика». Получилось, что Вашингтон сам хозяин своим ракетам: захотел разместил, захотел – убрал.
Сперва занервничали турки, и самостоятельная позиция Турции в ряде внешнеполитических вопросов родилась именно в дни Карибского кризиса. Точно так же в 1983 году канцлер ФРГ Гельмут Шмидт (бывший танкист с Железным крестом и многолетний министр обороны ФРГ) пришел в ужас от футуристической картины того, что осталось бы после Германии в результате обмена сверхдержав ядерными ударами (ему ее нарисовали эксперты). И принялся напирать на необходимость разоружения и разрядки напряженности.
Кстати, Хоннекер был с ним солидарен в этом вопросе, не стало бы обеих Германий. Но и в том случае Советскому Союзу было с каких козырей заходить: первые дивизионы ракет «Пионер» против американских «Першингов» располагались в Белоруссии.
Так родился негласный закон ядерного противодействия: чтобы достичь компромисса, надо располагать возможностями для демонстрации силы. Блефовать хорошо в ситуации, когда блеф хотя бы частично чем-то подкреплен. В противном случае люди в окопе напротив не будут воспринимать тебя всерьез. А каналы связи найдутся всегда.