Спецслужбы

Разведчик Колчака?

Владимир Дмитриевич Плешаков был арестован органами УГБ НКВД в период между 7 и 17 сентября 1937 г. Точная дата нам неизвестна. Постановление об аресте подписано 7 сентября, «объявлено» арестованному 20 или 29 сентября (неразборчиво), а первый в следственном деле протокол допроса датирован 17 сентября[1]. И таких неточностей и нестыковок в этом деле множество.

Например, в том же постановлении об аресте адрес Плешакова записан так: «ст. Пушкино, 2-я Домбровская ул. (дом 10 или 9)». В анкете же арестованного указан адрес фактический: дом 2. Более того, арестовывали этого человека как «переводчика японского языка при НКИД», и лишь потом, в ходе оформления документов в Бутырской тюрьме, было названо его настоящее место службы: 9-й (шифровальный) отдел ГУГБ НКВД СССР. Не знали кого брали? Попробуем разобраться.

По словам самого Владимира Плешакова, он родился в 1892 г. в семье крестьянина-середняка, а, скорее всего, в семье казака в г. Баку. Но фамилия «Плешаков» казачьего происхождения, и именно казаков привлекали тогда для охраны нефтяных месторождений и многочисленной русской колонии в Закавказье. Отец Плешакова, Дмитрий Яковлевич, отправился на строительство и охрану КВЖД в 1900 г. и осел в Харбине, через два года перевезя туда всю семью. Владимир в 1904 г. окончил начальную школу и до 1906 г. работал в железнодорожных мастерских, после чего был отобран военным командованием для обучения на переводчика с японского языка в Токио. Выходцев из казачьих семей отправляло на обучение в Токио военное командование Заамурского округа пограничной стражи сразу после окончания Русско-японской войны [2].

О его жизни там нам ничего неизвестно, за исключением двух упоминаний о нем в разных источниках. Первый: статья в журнале «Сэйнэн» («Юношество») за 1907 г., несколько лет назад разысканная и переведенная на русский язык С.И. Кузнецовым [3]. Возможно, что упомянутый там «Персяков Владимир — сын музыканта» с учетом японского произношения и транслитерации и есть Владимир Плешаков. Что же касается разницы в профессии отца, то здесь тоже возможна путаница. Так, например, соученик Плешакова Исидор Незнайко был сыном ротного трубача, т.е. одновременно и сыном казака и сыном музыканта. Спутал японский корреспондент их или нет, наверняка неизвестно, но, во всяком случае, «Персяков» больше не фигурирует больше нигде.

Второе упоминание о Плешакове - в дневнике Святителя Николая Японского – тоже выглядит несколько странно: «Был на экзамене в Семинарии в младшем классе, где 24 учащихся, по Священной Истории Ветхого Завета. Отвечали хорошо. Из русских младшие 5 учились с ними; отвечали плоховато, кроме младшего Плешакова»[4]. Логично предположить, что Плешаковых было, как минимум, двое: старший и младший. Но так ли это на самом деле? В следственном деле Владимира значится его старший брат Иван, но тому в 1910 г. было уже 27 лет, и обучаться в семинарии он никак не мог. В статье архиепископа Николая «Русские воспитанники в Токийской семинарии», опубликованной в газете «Россия» в декабре 1908 г. упоминается Плешаков Александр, но кто из них порадовал престарелого главу русской церкви в Японии, непонятно.

Зато известно точно, что в 1912 г. «наш» Плешаков окончил семинарию и следующие два года прослужил переводчиком Штаба Заамурского круга пограничной стражи. С началом мировой войны молодой переводчик окончил школу прапорщиков, был отправлен на фронт, и в 1916 г. получил чин подпоручика. В 1918 г. Владимир Дмитриевич отправился домой, в Харбин, но доехал только до Омска, где адмирал Колчак формировал свое правительство. Плешаков поступает на службу к Колчаку в качестве «офицера-восточника» [5] разведывательного отдела. Нити руководства колчаковской разведки сходились в Омске – в руках генерала П.Ф. Рябикова и его заместителя подполковника Н.И. Масягина.

В подчинении Масягина и оказался подпоручик В.Д. Плешаков. Заняться ему было чем: Приамурский военный округ считал одним из главных направлений своей разведывательной деятельности Японию. Для работы против этой страны в годы гражданской войны были даже организованы «командировки офицеров за границу с секретными заданиями, … велась глубокая разведка в Советской России, Монголии, Китае, США и Японии – собирали сведения о военном потенциале, экономическом и политическом положении…» [6]. У нас нет информации об участии в таких командировках «офицера-восточника» Плешакова. Но Плешаков был специалистом своего дела и хорошо знал, чем занимается.

Результаты этого знания оказались немаловажны. Известно, что Колчак не доверял японцам так же, как и они не доверяли ему и, в конце концов, потерял их поддержку. Оснований для такого недоверия у адмирала было много, но, думается, одним из основных являлись рапорты его же собственной разведслужбы о том, что «…недостатки в стране (в Японии – А.К.) ископаемых и сырья, необходимых для промышленности, и стремление к приобретению прочных рынков направляют внешнюю политику Японии к территориальным захватам в странах, богатых сырьем и со слабо развитой промышленностью (Китай, российский Дальний Восток и др.). Согласившись принять участие в борьбе с большевиками, Япония ввела войска и устремилась к захвату Сибири, интенсивно скупая крупные земельные участки, дома, копи, промышленные предприятия и открывая отделения банков для субсидирования своих предприятий. В целях беспрепятственного захвата нашего Дальнего Востока Япония стала поддерживать сепаратистские настроения казачьих атаманов… Борьба с большевиками является удобным предлогом для пребывания японских войск на чужой территории, а поддержка атаманов позволяет Японии эксплуатировать сырьевые ресурсы. Одним из способов приобретения главенствующего положения Японии являлось ведение паназиатской пропаганды… и стремление к расчленению России для создания в будущем азиатского союза под японским флагом»[7].

Обратите внимание: это цитата из секретного отчета не красной, не советской, а белогвардейской разведки, которую трудно упрекнуть в «классовом неприятии милитаристской Японии». Именно знание такого положения дел на Дальнем Востоке, понимание планов Японии и осознание этой страны как вражеской на тот момент по отношению к интересам России не позволили Колчаку опираться на стену ее штыков. Во многом именно это и привело в результате Верховного правителя к гибели.

Какое в точности отношение к получению информации о планах японской стороны имел Владимир Плешаков? К сожалению, пока одним из немногих источников сведений об этом человеке является его следственное дело, а оно скорее сколько запутывает. Это напрямую касается и событий, произошедших после краха Сибирского правительства. Например, на допросе в НКГБ Плешаков дал показания о том, что еще в 1919 г. перешел на службу к японцам, но произошло это якобы «после ареста Колчака» (однако Колчак был арестован лишь в конце января 1920 г.). Каким образом состоялось перемещение колчаковского подпоручика к японцам, совершенно непонятно, но новым местом службы русского разведчика стала должность переводчика командира 11-го пехотного полка японской армии полковника Хондзё Сигэру (будущего командующего Квантунской армией, адъютанта императора, барона и члена Тайного совета). После того как японские войска весной 1920 г. оставили Забайкалье, Плешаков, все еще находясь на службе у японцев, оказался в хорошо знакомом ему Харбине, откуда скоро переехал во Владивосток, где его и застал приход Советской власти.

Удивительно, но следователей НКГБ совершенно не интересовала жизнь их подследственного в период с 1922 по 1935 г., несмотря на то, что вся она прошла за границей, в том числе в Японии, где, кстати говоря, некоторое время находился и его бывший шеф по службе в разведке генерал Рябиков, ставший официальным представителем атамана Семенова в Токио. Сам же Плешаков на допросе ограничился краткой и ничего не объясняющей формулировкой: «…перешел работать в советские органы в качестве переводчика японского языка». Что это были за «органы» и почему он в них именно «перешел» - еще одна загадка бывшего семинариста. Во всяком случае, в 1922-1923 г. Владимир Дмитриевич совершил вояжи в Харбин и Мукден, после чего вернулся во Владивосток и внезапно убыл оттуда в Хакодатэ в качестве переводчика местного отделения Центросоюза.

Центросоюз – крупнейшая в Советском Союзе организация потребительской кооперации. Чем она занималась в Японии, в Хакодатэ? Формально – решением воспроса рыбозаготовок с участием японских и советских рыболовецких хозяйств. Но… Не так давно французская исследовательница творчества советского писателя Б. Пильника Дани Савелли передала мне копию документа, попавшего к ней из архива МИД Японии в связи с делом другого русского семинариста – С. Сазонова. В докладной записке губернатора префектуры Фукуи от 18 марта 1926 г. (15 год эпохи Тайсё) на имя министров иностранных и внутренних дел сообщается о въезде в Японию (один из крупнейших портов страны – Цуруга, находился как раз на территории префектуры Фукуи) «опасного русского – Михаила Александровича Яхонтова» (написано азбукой катакана и продублировано по-русски). «Опасный человек» въехал в Японию, чтобы возглавить представительство Совторгфлота в Хакодатэ и… одновременно вести там дела Центросоюза. Вторым «опасным русским» назван его переводчик, фамилия которого, к сожалению, не читается….

А вот что пишет историк военной разведки Михаил Алексеев, рассказывая о другом бывшем семинаристе – Василии Ощепкове: «В первых числа марта 1926 г. состоялась встреча «Монаха» (В. Ощепкова – А.К.) с одним из работников разведки – Бабичевым», и делает примечание: «Бабичев Михаил Агапович («Яхонтов») в Японии работал с 1925 г. под «крышей» Совторгфлота. Японского языка не знал, опыта зарубежной работы не имело, «нуждался в постоянном руководстве» [8]. Неудивительно, что в этой же статье мы находим и упоминание о Плешакове: «С Владимиром Дмитриевичем Плешаковым, окончившем семинарию первым учеником, Ощепкова связывала близкая и искренняя дружба. С мая 1923 года Плешаков был привлечен к сотрудничеству с разведкой и работал переводчиком в Центросоюзе в Хакодатэ, о чем знал Ощепков. Именно Плешакова Ощепков предлагал для связи с Центром» [9].

…Арестованный В.Д. Плешаков ничего не сказал о своей работе в советской военной разведке или это не было зафиксировано протоколом. Подследственный только констатировал, что проработал в Хакодатэ до 1928 г., после чего через Харбин выехал во Владивосток. Через два года он снова вернулся в Харбин, где на этот раз оставался, работая на железной дороге, до 1935 г., то есть до передачи КВЖД японцам, после чего, почему-то зарегистрировавшись сначала в Горьковской области и получив там паспорт, оказался в Москве. То, что говорил Владимир Плешаков своему следователю дальше, представляло большой интерес для последнего, но, увы, не несет никакой полезной информации для нас: обычный самооговор и рассказы о «вредительской деятельности» в составе «контрреволюционной троцкистской террористической организации». Интересны, пожалуй, только списки японцев, которых Плешаков называет «работниками полиции» - многие из них - его однокашники по семинарии.

Подследственный признал себя виновным в «вооруженной борьбе с Сов. властью являясь офицером в чине подпоручика в штабе Колчака» и в том, что был завербован японской разведкой в 1935 г., хотя так и не подтвердил, что как либо работал на японцев. «Кроме того, изобличается показаниями руководителя шпионско-террористической организации в СССР полковником Крыловым в том, что являлся членом шпионско-террористической организации и вел контрреволюционную троцкисткую пропаганду». Под полковником Крыловым чекисты имели в виду бывшего штаб-ротмистра Заамурского округа пограничной стражи, японоведа, журналиста и редактора Василия Николаевича Крылова, арестованного еще 1 сентября и проживавшего в том самом доме №10 по 2-й Домбровской улице в Пушкино, куда бросились сотрудники НКВД сентябрьской ночью 1937 г. в поисках Плешакова.

Чекисты арестовали Плешакова не зная, что он их коллега и не интересуясь его реальными возможностями в разведке. В очередной раз складывается, что надо было набрать нужное количество людей, хоть как-то связанных с Японией, чтобы отчитаться о «широком троцкистском заговоре» с участием японских спецслужб – нагнетание враждебного отношения к Японии особенно усилилось летом 1937 г. А ко времени ареста подоспел и знаменитый «приказ о харбинцах» - №00593. Необходимость в придумывании троцкистского заговора отпала, и японоведов начали быстро и неуклонно уничтожать по стандартному обвинению в шпионаже в пользу Японии. Поэтому следователя и не интересовала реальная разведдеятельность допрашиваемых: надо было просто побыстрей оформить документы для передачи в Особое совещание, где тоже не медлили с приговорами.

Владимир Дмитриевич Плешаков был расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой 14 октября 1937 г. Его семью, кажется, не тронули. «Подельник» Плешакова кадровый офицер и японовед Крылов погиб там же 17 октября, его жена – 21-го. Все погибшие были реабилитированы 2 июля 1957 г. Но мы по-прежнему знаем об этих людях очень мало.

Примечания
1. Здесь и далее материалы дела приводятся по следственному делу №4725 арестованного Плешакова В.Д., ГА РФ, ф. 10035, оп.1., д. П-37962.

2. Подробно об этом см. материалы автора: А. Незнайко и другие «неизвецио»//Родина. №11, 2011, Агент «Р»//Родина. №8, 2012.

3. http://ru-jp.org/kuznetsov03.htm

4. Запись от 8/21 декабря 1910 г.// Дневники Святого Николая Японского. Т.V. СПб, 2004. С.714.

5. Следственное дело В.Д. Плешакова, с. 24.

6. Кирмель Н.С. Белогвардейские спецслужбы в Гражданской войне 1918-1922 гг., 2008, с. 91, 218.

7. Там же, с. 225-226.

8. Алексеев М., «Монах» с черным поясом//Родина, №8, 1997..

9. Там же, с.68.