— Когда-то я собирался стать героем, — сообщил профессор, всё так же глядя вверх. — Вы можете в это поверить, мисс Грейнджер?
— Нет.
— Тем не менее, это так.
Молчание в холодной ночи затянулось.
— Честно говоря, — продолжил профессор, не сводя глаз со звёзд, — я до сих пор не понимаю. Они должны были осознавать, что их жизни зависят от успеха этого человека. И, тем не менее, они как будто старались сделать всё возможное, чтобы его жизнь стала неприятной. Чтобы создать любые мыслимые препятствия на его пути. Я не был наивен, мисс Грейнджер, я не ждал, что люди, облечённые властью, тут же поддержат меня без какой-либо для себя выгоды. Но их власть тоже оказалась под угрозой, и я был поражён тем, насколько охотно они отступили, оставив этому человеку всю тяжесть ответственности. Они высмеивали его успехи, обсуждая между собой, что бы они сделали на его месте, но не снисходили до того, чтобы сделать что-то самим, — профессор Квиррелл покачал головой, словно недоумевая. — Но что самое странное... Тёмный Волшебник, смертельный враг этого человека... те, кто служили ему, ретиво выполняли его задания. Тёмный Волшебник обращался со своими последователями всё более жестоко, но они лишь охотнее следовали за ним. Люди дрались за шанс служить ему, в то время, как те, чьё существование зависело от героя, лишь усложняли ему жизнь... Я не мог этого понять, мисс Грейнджер, — профессор смотрел вверх, его лицо было в тени. — Быть может, взяв на себя проклятие инициативы, этот человек снял его со всех остальных? И потому они не стеснялись мешать ему сражаться с Тёмным Волшебником, который собирался поработить их всех? Вера в то, что люди будут действовать в своих собственных интересах, оказалась не цинизмом, а чистейшей воды оптимизмом. В реальности люди не соответствуют такому высокому стандарту. И вот, через некоторое время, тот человек осознал, что, возможно, ему будет легче биться с Тёмным Волшебником одному, чем с такими последователями за спиной.
— И тогда... — в темноте собственный голос казался Гермионе чужим, — вы оставили своих друзей там, где они будут в безопасности, и попытались напасть на Тёмного Волшебника в одиночку?
— Вообще-то, нет, — ответил профессор Квиррелл. — Я оставил попытки быть героем и ушёл заниматься более приятными делами.
— Что? — машинально воскликнула Гермиона. — Но ведь это чудовищно!
Профессор Защиты оторвал взгляд от неба и посмотрел на неё. Девочка увидела, что он улыбается... по крайней мере, половина его лица улыбалась.
— Мисс Грейнджер, вы собираетесь сообщить мне, что я ужасный человек? Наверное, так и есть. Но тогда те люди, которые никогда даже не пытались быть героями, ещё хуже?
Гермиона открыла рот и обнаружила, что ей снова нечего сказать. Перестать быть героем было неправильно, нельзя вот так просто взять и уйти, но она не могла сказать, что все, кто не был героем, были просто ничем — это мышление в стиле Квиррелла...
Улыбка — или полуулыбка — исчезла.
— С вашей стороны было глупо, — тихо произнёс профессор Защиты, — ожидать длительной благодарности от тех, кого вы пытались защитить, когда назвали себя героиней. Точно так же, как и ожидать, что тот человек будет продолжать оставаться героем, точно так же, как и назвать его чудовищем за то, что он остановился, когда тысячи других не пошевелили и пальцем. От вас
ожидали, что вы должны драться с хулиганами. Это было платой, которую вы обязаны отдать, и её принимали с королевским снисхождением, и кривились из-за малейшей вашей задержки. И я готов поспорить, вы уже стали свидетельницей того, как их любовь развеялась пылью на ветру, лишь только связь с вами вошла в противоречие с их интересами...
Мы, испанские гранды, которые ничем не хуже тебя, делаем тебя (который ничем не лучше нас) королем, для того чтобы ты уважал и защищал наши права. А если нет – то нет.