Кто для вас Николай II

Миф первый "Сталин был сотрудником царской охранки". Миф второй "Ленин приказал расстрелять царскую семью".

Интервью доктора исторических наук, главного специалиста ГА РФ Зинаиды Ивановны Перегудовой журналу "Историческая экспертиза"



– Вы с 1957 года работали в архиве, а диссертацию начали писать гораздо позже. Почему Вы сразу не взялись за научную работу?

– Во-первых, хотя архив и считался научным учреждением, но, как правило, написание статей и диссертаций как-то не очень приветствовалось – это та работа, которую называли в шутку, между собой, работой «в лично корыстных целях». Главное было – выполнение плановых работ. Хотя несколько кандидатов работало в архиве. Легче было в этом плане в функциональных отделах, например, в публикаторском отделе, где готовили тематические сборники, у них были библиотечные дни и более спокойный режим работы. Но в первые годы работы я не ставила перед собой такой задачи.

В университете у меня были преподаватели старой еще дореволюционной школы, такие как Всеволод Игоревич Авдиев и Марк Осипович Косвен, Сергей Данилович Сказкин и более новое поколение П.А. Зайончковский, С. А. Никитин, И.М. Белявская, Г.А. Федоров-Давыдов и др. Я на них молилась и считала, что незачем пополнять армию историков среднего уровня. Думала, что лучше я буду хорошим архивистом. В то же время иногда мне приходилось консультировать ученых с очень слабой подготовкой, и я видела уровень некоторых из них. Я сравнивала эти школы.

Моему становлению как ученого много помогло общение с Петром Андреевичем Зайончковским. Он был членом нашего Ученого совета. Много работал в архиве, сидел, как правило, в рабочей комнате архива. Он, как истинный педагог, не раз обращался ко мне с «просьбами»: «Зинаида Ивановна, я что-то не пойму, как было устроено то-то и то-то в Третьем отделении, или в Департаменте полиции. Не подскажете?». Это заставляло меня систематически изучать структуру тех учреждений, которые мы хранили. Сейчас я думаю, что, конечно , это была и своего рода тактика, чтобы я стала заниматься наукой. Большое влияние оказал ученик Зайончковского и мой научный руководитель – Николай Петрович Ерошкин и уже его ученик, Александр Давидович Степанский. Хорошей научной школой было мое общение с Институтом истории, сектором В.И. Бовыкина, где несколько раз выступала с обзором материалов нашего отдела. Были обсуждения, были вопросы и опять были пожелания изучать состав материалов архива, историю государственных учреждений дореволюционной России.

Петр Андреевич Зайончковский, Ирина Михайловна Пушкарева, Наталья Михайловна Пирумова настаивали, чтобы я села писать диссертацию. И когда я написала вариант диссертации, Пушкарева не только прочла, но и сделала массу полезных замечаний. Я защищала кандидатскую диссертацию довольно поздно в 1989 году. Честно говоря, в более раннее время мне бы и не дали защищать тему по Департаменту полиции. Перед тем как защищаться я несколько раз ходила на защиту посмотреть, как надо себя держать, как публика реагирует. И обычно на защиту приходил сам защищающийся, его оппоненты, ну и группа поддержки из родственников и друзей – десятка два человек. Когда же была моя защита – в зале Историко-архивного института были заполнены все места, примерно 200. Когда защита закончилась, эти неизвестные люди как по команде встали и вышли чуть ли не строем, стало ясно из какого учреждения были эти историки в штатском.

Одним из оппонентов моей кандидатской диссертации был Шелохаев Валентин Валентинович, моя работа ему понравилась. Тема политической полиции к этому времени практически не была разработана, и он очень советовал написать книгу о Департаменте, взяв за основу кандидатскую диссертацию. Честно говоря, эта мысль мне понравилась. Документов уже накопилось много и хотелось выплеснуться и рассказать, что же такое Департамент полиции и его сотрудники.

Я подала заявку на конкурс в РГНФ и в течении трех лет написала книгу «Политический сыск России 1880-1917 год», которую защитила в качестве докторской диссертации. Потом многие наши исследователи Читального зала приходили и благодарили меня за эту работу, так как она им очень помогла разобраться во всех сложностях этого учреждения и в поиске необходимых документов. Структура секретной полиции была очень запутанной. Департамент полиции руководил губернскими жандармскими управлениями. В то же время был Штаб корпуса жандармов, которому подчиняется личный состав жандармерии. Департамент полиции дает распоряжение начальникам ГЖУ. Те отчитываются по политической части Департаменту полиции, а по военной линии они подчиняются Штабу корпуса жандармов. В то же время есть охранные отделения, которые создаются Департаментом полиции. Эти учреждения непосредственно подчиняются Департаменту полиции. В то же время сотрудники охранных отделений – военные, то есть они также относятся к Штабу корпуса жандармов. Здесь есть масса всяких сложностей, разобраться в которых помогла моя книга. В 2013 вышло ее второе издание.

Недавно я составляла список опубликованных работ. В общей сложности список включает около 230 наименований статей, заметок, публикаций, книг. Ряд статей было опубликовано в научных журналах, сборниках, альманахах, книгах. Удалось подготовить несколько интересных публикаций – это двухтомное издание «“Охранка”. Воспоминания руководителей политического сыска» (М., 2004); Глобачев К. И. «Правда о русской революции: Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения» (М., 2009); Блок А.А. «Последние дни Императорской власти» (М., 2012). Последние работы, в которых принимала участие, – «Дневники императора Николая II за 1894–1918 гг.», вышедшие в двух томах, трех книгах. Первый том вышел в 2011 г, последние – в 2013.

– В Вашей книге затронут и сакраментальный вопрос о сотрудничестве Сталина с охранкой

– У меня всегда шли споры по этому вопросу с моим соавтором по книге об Агаджановой – Георгием Анастасовичем Арутюновым. Он мне доказывал что Сталин был секретным сотрудником. Я говорила: где доказательства? В материалах архива сведений нет, их не было и в 1917 г., когда работали различные комиссии по выявлению секретной агентуры. В делопроизводственной картотеке на секретных сотрудников, сотрудничавших с полицией как в центре, так и на местах его фамилия не упоминается.

Дело в том, что еще до разговора с Арутюновым один из моих знакомых рассказал, что несколько лет назад в спецхране он видел журнал «Лайф», в котором был опубликован документ, который яко бы свидетельствовал о сотрудничестве Сталина с секретной полицией и назвал мне номер исходящего документа и его дату. Зная делопроизводство Департамента полиции и систему распределения исходящих номеров по структурам, я поняла, что это какая-то не очень важная переписка по 1-му делопроизводству. А так как журналы исходящих бумаг у нас в архиве сохранились, то я убедилась в этом. Документ за таким исходящим номером не имел никакого отношения к Сталину.

Уже в перестройку Юлиан Семенов показал мне эту публикацию из журнала «Лайф» за 1956 год. Он предполагал сделать большую статью с публикацией этого документа в «Совершенно секретно» и просил меня как специалиста по дореволюционным фондам дать экспертную оценку этому документу. Поскольку я уже слышала об этом документе, а теперь увидела его фотокопию и увидела ряд несоответствий, была уверена, что это – фальшивка, о чем сразу сказала Юлиану Семеновичу: не может быть входящих документов с таким номером в особом отделе, где содержалась вся информация о секретных агентах; в документе указан номер 1-го делопроизводства, который не имеет отношения а Сталину; подпись не Еремина, она подделана.

И все-таки этот документ был опубликован в газете «Московская правда» Арутюновым Г.А., д. и. н. (в то время профессором Высшей школы профсоюзного движения) и профессором Института Международных отношений Волковым Ф.Д. с ссылкой, что подлинник находится в нашем архиве. Это, конечно, был большой прокол публикаторов. Накануне публикации Георгий Анастасович позвонил мне, но не стал ничего говорить о предстоящей публикации. Он решил поговорить на тот предмет, что все-таки Сталин – секретный сотрудник и кличка у него «Фикус». Я ему отвечала, что этого не может быть. Сталин находится в ссылке в Вологде, потом в Туруханске, а «Фикус» сообщает данные о деятельности местной организации. На следующий день появляется эта заметка в «Московской правде», вижу в тексте статьи идет разрядка. Видимо, в этом месте была написана кличка «Фикус», но в самый последний момент ее сняли.

После публикации начались звонки и вопросы. Я отвечаю, что это фальшивка, и многие западные историки ее давно отвергли. Даже Троцкий не считал Сталина агентом Департамента полиции. А далее меня вызывают к начальнику главка Федору Михайловичу Ваганову. Он говорит: «Зинаида Ивановна, у вас хранится такой документ, и вы молчите». Я отвечаю, что у нас его нет, он был опубликован в журнале «Лайф» и я считаю его фальшивкой. Он говорит: «Позвоните в редакцию, выясните, почему Арутюнов пишет, что он видел у нас этот документ, выясните шифр дела, дело мне на стол». Я позвонила в газету. Мне сказали номер дела, на которое ссылался Арутюнов. Я достала этот дело с этим номером. На мое счастье, там была еще дореволюционная нумерация. Ни одной страницы не вырвано. Я написала докладную записку, издожив все, что я знала по этому вопросу. Пошла к Ваганову и говорю, что я ничего не скрыла, не вырвала, не спрятала. В деле этого действительно нет и не могло быть. Если письмо было послано в Сибирь, то оно в Сибири должно быть. У нас должен быть черновик. Но у нас и черновика нет, и документа такого не должно быть.

За подписью Ваганова пошло опровержение в газету, а мне дано было задание изучить этот вопрос. У нас директор тогда был Борис Иванович Коптелов. Он достал журнал «Лайф», скопировали письмо «Еремина». Мы решили досконально изучить документ и написать статью. Я сразу увидела, что штамп был устаревшим, входящий и исходящий номера написаны одной рукой. Кроме того, Сталин к этому времени – июль 1913 – не был известен как Сталин. В письме написано Иосиф Виссарионович, но в официальной переписке могло быть написано только Иосиф Висарионов Джугашвили. Согласно письму, он помог раскрыть полиции Авлабарскую подпольную типографию. Но она была арестована тогда, когда Сталин был за рубежом, на пятом съезде РСДРП. Подпись под письмом явно была подделана. Подчерковедческую экспертизу провела Д.П. Поташник, крупный специалист в этой области, доцент кафедры криминалистики юридического факультета МГУ. Она однозначна доказала, что это подпись не Еремина. Письмо было направлено в Енисейское охранное отделение. В то время не было Енисейского охранного отделения, а был розыскной пункт. Александр Владимирович Островский подсчитал, что я обнаружила в этом документе 13 или 14 неточностей. Мне удалось доказать, что фальшивку изобрел Руссиянов, который был последним начальником енисейского розыскного пункта, под наблюдением которого был Сталин. Руссиянов возглавил особый отдел у Колчака, а потом оказался в эмиграции. Вначале – в Китае, а потом он жил в Америке. Его архив сохранился. Некоторые материалы мне прислали. Изготовить фальшивку Руссиянову помогал царский дипломат Головачов.

Когда я была в 2013 году в Нью-Йорке, я обнаружила в фонде Головачова еще одну фальшивку, согласно которой Сталин и в ссылке продолжал работать как секретный сотрудник и давал сведения приставу под кличкой Давид. Этот материал еще не опубликован. Вместе с Арутюновым идею о сотрудничестве Сталина с охранкой поддерживала историк Зоря Серебрякова – дочь писательницы Галины Серебряковой. Обе были репрессированы при Сталине. Зоря Серебрякова по телефону мне как-то сказала, что даже если Сталин не был секретным сотрудником, его надо секретным сотрудником сделать. Я понимаю ее личные отношения к вождю. Но на мой взгляд, нельзя со Сталиным бороться сталинскими же методами.

– Какими научными проблемами Вы занимаетесь в настоящее время?

Меня много лет волнуют два сюжета, связанные с последними днями жизни царской семьи. Это перевозка Николая II, императрицы Александры Федоровны и великой княжны Марии из Тобольска в Екатеринбург. Это мероприятие было поручено выполнить Яковлеву В.В. (настоящее имя – Константин Мячин). И второе – кто принял решение о расстреле царской семьи. Этими вопросами интересуются многие российские и зарубежные историки. Об этом много написано, практически пользуясь одними источниками, ученые выдвигают кардинально противоположные точки зрения. И мне очень хочется самой в этом разобраться.

Сейчас очень внимательно изучаю все документы, которые сохранились в архиве о пути царской семьи из Тобольска в Екатеринбург, изучаю литературу, точки зрения историков, материалы дискуссий по этим вопросам. Кто принял решение о расстреле царской семьи: Свердлов Я.М., Ленин В.И., или екатеринбургские большевики, и прихожу к выводу, что местные екатеринбургские власти несут полную ответственность за этот расстрел. Сохранились телеграммы, которыми обменивались Москва, Кремль и Екатеринбург, текст телеграфных переговоров. Кроме того сохранились воспоминания участников расстрела.

Свердлов послал Яковлева в Тобольск, чтобы перевезти царскую семью в Екатеринбург. Причем план был таков: из Екатеринбурга привезти царскую семью в Москву и предать суду. Это была позиция Ленина. Троцкий тоже мечтал об этом. И, очевидно, такое указание было дано Яковлеву. В данном вопросе большевики, как и во многих других случаях, подражали деятелям Великой французской революции, их суду над Людовиком XVI. И надо признать, что с пропагандистской точки зрения суд был намного выигрышнее бессудного расстрела. Приехав в Тобольск, Яковлев столкнулся с противодействием отрядов, приехавших из Екатеринбурга и Омска. После сложных переговоров Яковлеву удалось договориться с охраной еще временного правительства об организации поездки, но ему передавали, что едва ли он довезет семью живой до Екатеринбурга. На дороге между Тобольском и Тюменью уральцы устроили засаду и даже предупреждали Яковлева не садиться в одни сани с царем, это опасно. Но Яковлеву удалось обойти засаду, изменить маршрут движения и доставить царя в Омск. И здесь вопрос: почему в Омск? События и обстановка в Тобольске, те разговоры, которые там велись, указывали на то, что уже существует мнение в руководящих кругах Екатеринбурга уничтожить императора. Из Омска Яковлев посылал Свердлову телеграммы, что не ручается за жизнь царя, если он попадет на Урал. И предлагает спрятать царя в одном из округов, откуда всегда можно будет доставить императора в Москву, а из Екатеринбурга едва ли. Дальше идут переговоры между Москвой и Екатеринбургом. Ленин по прямому проводу говорит: Яковлев – наше доверенное лицо и ему необходимо подчиниться. Екатеринбургские чекисты отвечают, что Яковлев – предатель, что он повернул поезд на Омск и пытался спасти царя, в то время как должен ехать в Екатеринбург. Екатеринбуржцы откровенно игнорировали все требования Ленина и Свердлова, но делали вид, что подчиняются всем требованиям Кремля. Они так постановили, и они требуют привезти царя в Екатеринбург. Московское правительство в реальности не контролировало действия местных властей и часто задним числом одобряло их действия, чтобы сохранить видимость наличия «вертикали власти». Из Омска Яковлев был вынужден повернуть на Екатеринбург.

– Почему большевики Екатеринбурга хотели убить царя?

– Это просто был такой варварский настрой. Будучи уже под Николай выходил из дома, здоровался с солдатами, и они не всегда отвечали. Как-то офицер охраны, выходец чуть ли не из крестьян, не подал ему руки. Царь спросил: за что же ты братец так? И тот стал выговаривать царю за Кровавое воскресенье, войну и т.д. Были, конечно, и другие среди солдат охраны, которые видели как достойно себя ведет царская семья в тяжелых условиях. Но они не могли показать своих симпатий, потому что окружение было другое.

– Прямых указаний расстрелять ни от Ленина, ни от Свердлова не поступало?

– Нет. Это решение было утверждено в Москве постфактум. Это была такая игра. В Екатеринбурге делали вид, что подчиняются. На самом деле не выполняют распоряжений. Они вынудили Яковлева уехать, не закончив своих обязательств. Сохранилась записка, подписанная Яковлевым, но написанная рукой Белобородова, в которой он сообщал, что отказывается дальше проводить работу по перевозке царской семьи, что свои полномочия передает местным товарищам. А на телеграммы Москвы из Екатеринбурга отвечают, что не могут Яковлева найти. Решение о расстреле они приняли за три дня до его исполнения. После этого написали в Москву, что суд был невозможен в связи с наступлением белых. Но сами успели выехать в Москву и привезли туда материалы царской семьи, в том числе дневники Николая.

– Спасибо я думаю, у этого интервью будет много читателей.