Возможно, Мао всерьез волновало возрождение экономического неравенства, однако гораздо больше его заботило состояние умов соотечественников. По правде говоря, его вообще не радовало наличие у них умов. Мао боялся, что общедоступное среднее и высшее образование приведет к появлению в стране интеллектуальной элиты, которая поставит под сомнение правильность идей революции и начнет пренебрегать ими, как это произошло в Советском Союзе в 1960-х гг. Там сформировался новый социальный слой технократов – блестяще образованных ученых, инженеров, управленцев, которые были обеспечены престижной, высокооплачиваемой работой. Они считали, что имеют право на собственное мнение по любому вопросу, и свысока поглядывали на простых работяг. С другой стороны, партийное руководство, пользовавшееся большими материальными привилегиями, превратилось и правящий класс, требовавший от народа беспрекословного подчинения. Эти социальные группы жили в крупных городах, областных и республиканских центрах, где их дети имели гораздо больше перспектив получить прекрасное образование, хорошую работу и завидные должности, чем обитатели провинциальной глубинки. В СССР нарождался слой наследственной номенклатурной элиты – без частной собственности, но зато с высоким общественным положением, солидными доходами и доступом в лучшие учебные заведения. Этот же процесс угрожал и Китаю. Мао понял: медлить нельзя – страна нуждается в радикальной смене политического курса.
Лю Шаоци с женой Ван Гуанмэй в 1949 г. Во время «культурной революции» оба они с подачи Мао Цзэдуна стали главными мишенями бесчинствующих хунвейбинов. Ван удалось выжить, а Лю умер в заключении из-за отсутствия медицинского ухода.Однако он уже не мог рассчитывать, что КПК единодушно поддержит его план. Фактически Мао собирался уничтожить «старую гвардию», ведь критиковать он собирался именно линию своих прежних ближайших соратников. Он говорил: «Важно разрушить, строительство же пойдет само собой». В борьбе со старыми партийцами ему требовались союзники, а ими могли стать лишь наименее затронутые «буржуазным влиянием» китайцы – бедные крестьяне, солдаты и в первую очередь молодежь. Очень важным для Мао был и фактор времени: здоровье 70-летнего вождя пошаливало. Он уже давно страдал паркинсонизмом, а в 1964 г. перенес легкий инсульт. С Лю Шаоци следовало расправиться в кратчайшие сроки. Но для начала Мао решил продемонстрировать всему миру, что полон сил, и устроил беспрецедентную пропагандистскую акцию: в окружении восторженной молодежи совершил 14-километровый заплыв по реке Янцзы. Это событие широко освещалось всеми средствами массовой информации и вернуло ему былую популярность.
Затевая «Великую пролетарскую культурную революцию», Мао рассчитывал оградить Китай от «ошибок», которые вели к краху советского коммунизма. Мао называл главным ревизионистом Первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева. Китайский лидер обвинял его в отходе от марксистско-ленинских принципов, прежде всего в отказе от идеи классовой борьбы, и в возрождении капитализма. В Китае такого случиться не должно. Страну возглавит новый, истинно революционный класс – молодежь, сознание которой свободно от пережитков прошлого. Прежнее поколение китайских лидеров «переродилось», поэтому его надо «перевоспитывать», а всех неподдающихся – уничтожат.
В июне 1966 г. главный орган КПК «Жэньминь жибао» («Народная газета») начал бомбардировать страну передовицами, повторявшими на все лады единственную мысль: в Китае должна быть установлена абсолютная власть председателя КПК Мао и предпринята «культурная революция». Насаждением культа личности Мао среди солдат, в массе своей полуграмотных крестьянских парней, активно занялся Линь Бяо. В армейских типографиях спешно печатался своего рода учебник, «Мысли председателя Мао», больше известный как просто «цитатник» или «маленькая красная книжечка». Зазубривание высказываний великого человека оказалось отличным способом промывания мозгов молодого поколения. Вскоре цитатник стал библией «культурной революции». Был отпечатан миллиард его экземпляров, которые распространялись даже на Западе. Укреплявшийся культ личности Мао заставлял массы безоговорочно верить каждому его слову. Сам же председатель КПК возвещал, что проблемы страны могут быть решены только гениальным вождем – естественно, им самим, «великим кормчим», отцом всех китайцев.
Первой мишенью «культурной революции» стали учебные заведения, где формировалось сознание молодых китайцев. Надо было установить полный контроль над этим еще «чистым листом» и заполнить его одинаковым текстом – мыслями «великого кормчего». Мао объявил молодежи, что изобилие знаний грозит неравенством и контрреволюцией. Занятия в китайских школах практически прекратились. Дети читали в основном цитатники, а большую часть времени просто сидели за партами, слушая передаваемые по радио тексты газетных статей и гениальные высказывании председателя Мао. Публиковались информационные бюллетени с фотографиями зарубежных, в том числе европейских, лидеров, внимательно изучающих «маленькие красные книжечки»: китайцы должны были видеть, что их «великий кормчий» указывает путь всему прогрессивному человечеству. Каждый день учащиеся и военнослужащие хором, как молитву, цитировали его изречения. Газеты пестрели трогательными статьями о любви простых людей к председателю Мао. Например, один крестьянин оклеил стены спальни 32 портретами вождя – едва открыв глаза, он хотел видеть перед собой самое дорогое лицо. Правда, на этого фанатика потом донесли, что он воспользовался дармовыми изображениями вместо обоев, которые были ему не по карману. Портреты отобрали, а хитреца публично «перевоспитали» палочными ударами.
Мао прекрасно понимал, ч то основная масса китайцев, то есть среднее и старшее поколение, слабо реагирует на npoпагандисткую шумиху, и нашел более действенное средство. Он объявил о создании ударных отрядов «культурной революции» – хунвейбинов («красных охранников») из школьников и студентов и цзаофаней («бунтарей») из молодых рабочих. Эти безоговорочно преданные ему юнцы должны были вести разъяснительную работу с широкими народными массами, а проще говоря – выявлять и своими силами «перевоспитывать» несознательных. Фактически ультрареволюционная молодежь терроризировала население, в том числе собственных родителей, уличая растерянных людей в «буржуазных» мыслях и поступках. Одну женщину, например, хунвэйбины избили по доносу ее сына, который слышал, как мать жалуется па дороговизну помидоров.
Мао требовал от хунвейбинов особенно внимательно присматриваться к учителям. Они традиционно оказывали на молодежь большее влияние, чем родители, и оставались главным источником «буржуазной культуры». Чтобы завоевать умы китайской молодежи, Мао предстояло покончить с авторитетом учителей. В каждой китайской школе проходили показательные процессы над выявленными среди педагогов «контрреволюционерами», которых унижали, избивали, а то и убивали. В некоторых школах дети даже устраивали импровизированные тюрьмы, где пытали учителей. Педагогов заставляли носить кепки и ошейники с надписями типа «Я чудовище», посылали чистить отхожие места, в буквальном смысле мазали черной краской. Преподаватели, уличенные в излишней строгости, формальном или традиционном подходе к обучению, часами стояли на коленях перед своими учениками, извиняясь за совершенные «преступления».
Широкомасштабная акция была проведена в Пекинском университете. Более 60 профессоров и доцентов, включая ректора, после избиений заставили надеть бумажные колпаки с разнообразными абсурдными надписями. Их лица выкрасили черной тушью – в цвет зла и контрреволюции. Всем жертвам, включая пожилых мужчин и женщин, приказали стоять, согнувшись и подняв связанные за спиной руки. Эта пытка называлась «реактивным самолетом». Преподавателей, критиковавших работу студентов, обвиняли в перерождении и могли публично забить до смерти.
Однако, взбаламутив необразованную молодежь, Мао выпустил из бутылки джинна, которого, как он сам позже признавался, не мог держать в узле. От 11 до 13 млн хунвэйбинов хлынули в Пекин, где им разрешалось бесплатно пользоваться общественным транспортом и питаться в революционных столовых. В столице главным их занятием стало проведение массовых митингов, на которых скандировались цитаты из «маленькой красной книжечки» и провозглашались здравицы Maо, приобретавшему чуть ли не статус живого бога. Распространялись слухи о чудесах, случавшихся с людьми, которые в трудную минуту вспоминали мудрые слова председателя КПК. Утопающие внезапно спасались, слепые прозревали, умирающие возрождались к жизни. Стоило лишь, воззвать к имени Мао, и происходили невероятные вещи. Один летчик рассказывал, что его самолет загорелся и стал падать. Уже теряя сознание, он задумался о словах председателя Мао и вдруг словно очнулся – полет проходил нормально, с машиной все было в порядке.
Во время очередного митинга на центральной площади Пекина Тяньаньмынь заместитель Мао по партии и министр обороны Линь Бяо призвал миллион с лишним слушавших его хунвэйбинов развернуть наступление на четыре пережитка прошлого – старые идеи, старую культуру, старые обычаи и старые привычки. Это стало сигналом к разрушительной вакханалии, перед которой меркнут бесчинства вандалов, гуннов и готов в эпоху падения Римской империи. По всему Китаю на улицы высыпали миллионы хунвейбинов, которые, словно саранча на посевы, набросились на все, что ценилось старшими поколениями. Дома переворачивались вверх дном -антиквариат, картины, образцы каллиграфического искусства, просто красивые вещи уничтожались как пережитки прошлого. Запылали костры из книг – китайской классики и зарубежной литературы. Публичные библиотеки очищались от изданий, в которых не цитировались гениальные мысли Мао. Исключение делалось только для произведений классиков марксизма-ленинизма и Сталина. Пекинские книжные магазины изменились до неузнаваемости: теперь все полки были заставлены цитатниками и прочими произведениями «великого кормчего». Уничтожались записи старинной и западной музыки. Золотые рыбки оказались на грани вымирания – их истребляли как символ буржуазного декаданса. Сколько золотых рыбок стали жертвами классовой борьбы, никто, конечно, не считал.
За несколько недель фанатичные хунвейбины уничтожили почти все ценности из частных коллекций. Китайские писатели, художники, ученые кончали с собой, не желая жить в эпоху варварства, терпеть измывательства и избиения со стороны оголтелых малолетних вандалов. Избитый хунвэйбинами маньчжурский романист Лао Шэ утопился в пруду. После перенесенных издевательств совершили самоубийства историк Цзянь Боцзань с женой и родители знаменитого пианиста Фу Цуна (сам он успел сбежать в Англию). В один день наложили на себя руки 60 преподавателей Шанхайского университета. Одну учительницу английского языка хунвейбины схватили, обнаружив у нее пишущую машинку с английским шрифтом. Они заявили, что это радиопередатчик, хозяйка которого – тайный агент империализма. После пыток ее заперли в коровнике, где она от отчаяния повесилась. Разграблению подверглись все китайские музеи, дворцы, храмы и древние захоронения. Разбушевавшиеся толпы с ликованием крушили статуи и пагоды. Перед натиском возбужденных молодчиков мог бы не устоять даже Запретный город в центре Пекина – с императорским дворцом, полным бесценных сокровищ. Его спас премьер Чжоу Эньлай, приказавший солдатам не пропускать хунвэйбинов в ворота.
Китайская полиция в происходящее не вмешивалась. Она получила четкую инструкцию: не препятствовать молодежи в проявлениях «классовой ненависти», даже если это связано с нанесением тяжких телесных повреждений или убийством. Китайских интеллигентов и их близких заставляли становиться на колени, принуждали кланяться хунвэйбинам в ноги, пороли ремнями с металлическими пряжками. Многим жертвам выбривали половину головы – чтобы все издали узнавали «преступников».
Если разобраться, значительная часть хунвэйбинов интересовалась идеями Мао не больше, чем он сам их проблемами. Безработная. нищая, скучающая молодежь нашла простейший выход для своей энергии и недовольства жизнью. Лучшими революционерами становились юнцы с криминальными наклонностями и нездоровой психикой, а то и бывшие малолетние преступники, которых, как потом выяснилось, среди главарей хунвэйбинов оказалось множество. Неудивительно, что «контрреволюционеров» преследовали с изощренной жестокостью. Например, министра угольной промышленности Чжан Линьчжи допрашивали 52 раза на протяжении 33 дней и пытали, выбивая признание в антинародных замыслах. Его также заставляли носить на голове чугунный шлем весом 30 кг, пока наконец не вывели на площадь, где публично замучили до смерти. Слишком щепетильных студентов, которые без должного энтузиазма участвовали в таких издевательствах, высылали из городов в глухие деревни на «перевоспитание».
Тем временем жена Мао Цзян Цин, бывшая артистка, занялась преобразованием китайского искусства. Его традиционные формы должны были уступить место новым, проникнутым революционным духом маоизма. Запрещались шедшие десятилетиями спектакли, оставались только «политически правильные» типа «Красные отряда женщин» – одной из всего восьми образцово-показательных пьес, которые отныне разрешалось ставить китайским театрам. Происходившая за кулисами «культурная революция» была достойным отражением уличных погромов. Одну из гримерш жестоко избили за то, что она ярко раскрасила лицо отрицательного героя, сделав его «неправдоподобным». Сурово критиковали артистов балета – если они танцевали «слишком хорошо», «слишком традиционно», «слишком индивидуально». Привычные пачки и костюмы им пришлось сменить на военную форму, слегка переделанную для большей свободы движений. Каждое слово, произнесенное Цзян Цин по поводу китайской культуры, становилось законом.
Закрывались книжные магазины, запрещалось продавать любые книги, кроме цитатника Мао, который стал средством не только идеологической, но и физической борьбы. Было зафиксировано множество случаев, когда книгой в твердой обложке до смерти забивали видных деятелей партии, выбивая из них таким образом «буржуазный яд».
В театре выходили только «революционные оперы из современной жизни», написанные женой Мао Цзян Цин. Таким образом осуществлялась кампания за «социалистическое перевоспитание».
Мао Цзэдун и Цзян ЦинБыли сожжены все декорации и костюмы спектаклей Пекинской оперы. Сжигались монастыри и храмы, была снесена часть Великой китайской стены. Последнее было объяснено нехваткой кирпичей для «более необходимых» свинарников. Давлению подверглись и владельцы лавок и магазинов, которых заставляли менять название. Во многих домах проходили обыски с целью доказать неблагонадежность хозяев. При этом хунвейбины часто занимались мародерством.
В городах заменяли старые названия улиц более революционными. Так, улица Зеленых ив и тополей стала улицей Красного Востока. Впрочем, большинство переименований было гораздо менее поэтичными – появились, скажем, улицы Разрушения старого и многочисленные улицы Революции. А ресторан «Аромат свежего ветра» превратился в «Запах пороха». В хаос погрузилось уличное движение Пекина. Красный цвет был символом нового Китая, поэтому использование его как стоп-сигнала сочли реакционным. На красный свет теперь полагалось двигаться, а на зеленый стоять. Более того, борьба с «правым уклоном» привела было к замене правостороннего движения левосторонним, но вскоре кто-то вспомнил, что это традиция британских империалистов, и вопрос о том, по какой стороне ездить, некоторое время вызывал жаркие споры. Водители предпочитали вообще не задумываться о правилах, число ДТП резко подскочило, но это, похоже, никого не тревожило. Впрочем, ходить по улицам пешком было не менее опасно. Патрули хунвейбинов останавливал и подозрительных, стригли тех, кто носил слишком длинные волосы, разрезали узкие брюки, рвали нарядные юбки, ломали высокие каблуки. Мао ловко воспользовался атмосферой всеобщей истерии и повальных «разоблачений» и объявил руководителей страны Лю Шаоци и Дэн Сяопина прислужниками капитализма. Лю Шаоци стал самой видной жертвой «культурной революции». Мао торжествовал полную победу над своими соперниками. Лю и его сторонников отстранили от власти, лишили всех постов и подвергли жестоким преследованиям. Эта расправа над «старой гвардией» ярко демонстрирует обстановку, царившую в то время в Китае. Даже такой могущественный человек, как Лю Шаоци, не смог остановить бурю, которую поднял в стране «великий кормчий». Лю выступил перед ЦК КПК с уничижительной самокритикой, чем заслужил похвалу самого «отца китайского народа», однако этого оказалось мало. Лю надеялся на снисхождение Мао, соратником которого он был с момента основания компартии, но, к сожалению, бывшего председателя КНР и его жену Ван Гуанмэй люто ненавидела всесильная Цзян Цин. Младших детей опальной четы исключили из школы, сына посалили к тюрьму, а старшую дочь выслали в приграничную деревню. Здоровье Лю сильно пошатнулось. Хунвэйбины продолжали преследовать его детей и супругу, которая вскоре тоже оказалась за решеткой. От смерти ее спасло только вмешательство премьера Чжоу Эньлая.
Однако хунвэйбины не угомонились. Они врывались в дом Лю и оклеивали стены комнат обличительными плакатами. Пожилого человека вытаскивали на улицу, заставляли наизусть цитировать Мао, а за неточные формулировки избивали. Узнав об этом, 13 января 1967 г. Мао вызвал Лю в Великий зал народа, где посоветовал ему «прочесть несколько книг», чтобы лучше понимать коммунистические идеи. Лю таскали на многолюдные собрания, где в ходе «критики» били по щекам «маленькой красной книжечкой». А когда он пытался оправдываться, приказывали заткнуть рот и «не распространять ядовитые идеи». Ван Гуанмэй доставили в Университет Цинхуа, где обвинили в буржуазных взглядах, избили и унизили на глазах у 300 тыс. человек: ей надели на шею ожерелье из шариков для пинг-понга. А 5 августа 1967 г. многострадальных супругов окончательно разлучили. Лю понял, что жить осталось недолго. Когда хунвэйбины повесили ему на шею плакат с петлей и сжатыми кулаками, он в последний раз попытался просить у Мао пощады, но не получил ответа. Жену и детей Лю больше не увидел. Некоторое время он оставался под домашним арестом, причем охрану вокруг его дома удвоили, запретив ей проявлять к узнику малейшую снисходительность. Лю очень ослаб, еле ходил и с трудом ел. Oт заплесневелого хлеба и сырого риса, выдаваемых в качестве «пайки», у него ужасно болел желудок. Все тело непрерывно тряслось. Врачи не упускали случая лишний раз оскорбить больного. Охрана прекратила передавать ему витамины и даже лекарство, которое он принимал от диабета. Вскоре он уже не мог есть самостоятельно — его перевели в подвал и принудительно кормили через введенную через нос трубку. В 1969 г. бывший председатель КНР Лю Шаоци, сыгравший в создании коммунистического Китая роль, пожалуй, не меньшую, чем сам Мао, умер в заточении, став очередным мучеником «культурной революции».
Большинство хунвейбинов были детьми из неблагополучных семей. Они с детства были приучены к жестокости и с радостью выполняли указания Мао и его сторонников. Однако скоро в их среде произошло расслоение по признаку происхождения. Банды поделились на «красных» (выходцы из семей интеллигенции и партработников) и «черных» (дети из неблагополучных семей). Вскоре они начали враждовать между собой.
Между тем контролировать ее ход становилось все труднее. Мао приказал хунвэйбинам отправляться по деревням и перетряхивать в поисках ревизионистов сельскую партийную верхушку. Стоит ли говорить, что революционеры вели себя как шайки разбойников, наводя ужас на простых китайцев. Один из хунвэйбинов с гордостью рассказывал: «Мы опасались, что люди будут прятать запрещенные вещи, поэтому очень тщательно обыскивали их дома. Одни из нас обдирали со стен обои и смотрели, нет ли чего-нибудь под ними. Другие, взяв кирки и лопаты, перекапывали погреба. Двое или трое ребят из моей группы выдавливали из тюбиков зубную пасту в поисках драгоценностей. Нашей целью было унизить подозреваемых».
Все это, естественно, не способствовало подъему экономики, и среди населения стал слышаться ропот недовольства. В крупных городах рабочие объединялись в независимые профсоюзы и требовали участия в управлении страной. Центром такого движения стал Шанхай со своими крупнейшими в Китае промышленными предприятиями и наиболее «политически сознательным» пролетариатом. Оттуда громче всего раздавались жалобы на несправедливую оплату труда и бездействие официальных, подконтрольных государству профсоюзов.
Выдержка из пропагандистской газеты, 1 июня 1966 года: «Решительно, радикально, целиком и полностью искореним засилье и зловредные замыслы ревизионистов! Уничтожим монстров — ревизионистов хрущевского толка!» В 1967 г. была провозглашена Шанхайская коммуна по образцу Парижской 1871 г., которая отказалась подчиняться Пекину. Приветствовав на словах эту инициативу трудящихся, Мао вовсе не хотел ее распространения на другие промышленные центры Китая, что могло бы привести к полной утрате контроля над страной. Он опасался настоящей гражданской войны, поскольку в некоторых провинциях у власти оставались сторонники Лю Шаоци. Пришло время консолидировать партию и восстановить ее прочную власть, а следовательно, покончить с анархией. «Умеренный» премьер Чжоу Эньлай призвал к прекращению насилия, и китайская армия качала разгонять шайки хунвэйбинов, наводя относительный порядок.
В конечном итоге Мао был вынужден применить армию против ставших неуправляемыми хунвейбинов. Они были признаны «некомпетентными» и «политически незрелыми». Банды вступали в борьбу с армией, за что им грозило полное уничтожение. В сентябре 1967 года отряды и организации хунвейбинов были распущены. Главари были отправлены на сельскохозяйственные работы в провинции (осенью 1967 года -- около 1 млн человек, в 1970 году -- 5,4 млн), некоторые были публично расстреляны.
Однако к 1968 г. система образования в Китае оказалась практически разрушена. Квалифицированным преподавателям, пережившим нападки хунвэйбинов, запрещалась профессиональная деятельность. Учебников почти не осталось- их уничтожили как источник «буржуазной отравы». Учеба в школах сводилась к заучиванию наизусть и хоровому скандированию изречений «великого кормчего» и исполнению революционных танцев. В вузах дела обстояли не намного лучше. В конце концов правительство приняло решение выдать всем студентам дипломы без экзаменов и распределить их подальше от крупных городов, в которых скопление сравнительно грамотной молодежи могло привести к оживлению «ревизионизма». Выпускников направляли на самую тяжелую работу, например в шахты, где катастрофически не хватало техники и почти все приходилось делать вручную. Мужчины и женщины ползали по узким штрекам, волоча за собой корзины с углем. По деревням разъезжались босоногие доктора с квалификацией в лучшем случае фельдшеров, пришедшие на смену опытным врачам, которые если и выжили, то оказались в тюрьмах или проходили «трудовое перевоспитание».
Мао боялся, что партийные бюрократы, особенно младшего поколения, не закаленные революционной борьбой 1930-1940-х гг., поспешат забыть свое рабоче-крестьянское происхождение и превратятся в «недоступных столоначальников» и «высокомерных господ». Напомнить им коммунистические принципы могло лишь возвращение к корням. В результате в сельской местности была создана густая сеть «кадровых школ 7 мая». Считается, что к 1970 г. в них успели «поправить здоровье» 95% партийных функционеров. Судьба высших управленцев была еще тяжелее. Их учили ценить труд простых людей. Для работы на полях или в шахтах эти специалисты не годились, поэтому им раздали метлы, швабры и ведра. Один из ответственных работников стал мыть общественные уборные в своем районе, где его знал любой ребенок. Можно только догадываться, каких моральных мук ему это стоило. Мао перешел от репрессий к безумной социальной инженерии. Начальство обязано было поменяться местами с подчиненными. Администраторы мели полы, инженеры красили стены,
хирурги опорожняли ночные горшки. Кого волновала смерть пациента, если операция была проведена политически грамотным санитаром. «Перевоспитывались» даже городские рабочие – их миллионами отправляли на село осваивать сельскохозяйственные профессии. Результаты такой политики были плачевными. Сельские жители лишний раз убедились в, возможно, уже известной им истине: все горожане – белоручки, способные только объедать деревню. А те в свою очередь узнали, что спать на соломе холодно, а убирать навоз – все равно что сворачивать горы голыми руками.
«Великая пролетарская культурная революция» растянулась на целое десятилетие, хотя к последние годы тяжелобольной Мао Цзэдун вес больше отходил от дел. Зато в стране усиливалось пагубное влияние его супруги Цзян Цин. В составе так называемой «банды четырех» она после 1973 г. фактически возглавила КПК, объявив врагами народа множество своих соперников, в том числе верного, но слишком популярного Линь Бяо. Мао умер в 1976 г. К счастью, в компартии снова взяли верх прагматики, и ни одному из лидеров «культурной революции» не удалось занять место «великого кормчего». Страна вздохнула с облегчением. Неформально, но фактически власть перешла в руки чудом выжившего Дэн Сяопина. В 1978 г. из тюрьмы освободили героически перенесшую все испытания престарелую Ван Гуанмэй, а в 1980 г. посмертно реабилитировали и ее мужа, Лю Шаоци, признав, что обвинения против него «не подтвердились».
Кроме того, «бунтарями» была уничтожена значительная часть культурного наследия китайского и других народов КНР: тысячи древнекитайских исторических памятников, книг, картин, храмов, монастыри и храмы в Тибете.
Из решения ЦК КПК, 1981 год: «Культурная революция не была и не может быть революцией или социальным прогрессом в каком бы то ни было смысле. Она была смутой, вызванной сверху по вине руководителя и использованной контрреволюционными группировками, смутой, которая принесла серьезные бедствия партии, государству и всему многонациональному народу».
Источники информации:
http://www.istorfakt.ru/2010/08/06/kitajskaya-kulturnaya-revolyuciya/http://inosmi.ru/history/20160503/236384653.htmlhttp://ataka-zine.narod.ru/Shapinow_Cultural_Revolution.htmhttp://diletant.media/articles/25397227/http://maxpark.com/community/6429/content/2751781Мне кажется, что Мао Цзэдун с помощью культурной революции хотел разрешить растущий конфликт между правящим классом и народом. Мао пытался свергнуть правящий класс и образовать новый — он считал, что цели культурной революции тождественны тем, что ставили перед собой коммунисты в двадцатых годах. Он боялся, что коммунисты станут элитой, которая сядет на шею народу: новые революционеры очень быстро становятся правящим классом, и после этого все повторяется. Революционеры говорили, что главное — это равенство, но когда пришли к власти, они изменились, и Мао Цзэдун хотел средствами культурной революции преодолеть эту цикличность истории. Как вы знаете, современные китайцы тоже выступают против коррупционеров — они наверняка могут понять логику, которой руководствовался Мао Цзэдун. Проблема заключается в том, что высокие идеалы привели к огромной трагедии...