По материалам "ИЗБОРСКОГО КЛУБА", о России, мире, и нашем месте в нём, политика&экономика&социум

Когда люди жили племенами, у них не было никаких машин. Как только люди стали жить устойчивыми общинами, появились законы, которые надо было соблюдать. Государства стали машинами первого типа. Эти машины были построены из людей, как из элементов, и позволяли строить каналы, пирамиды… Дальше произошла первая промышленная революция, в результате которой появилась машина, которая работает на паровом двигателе. Потом произошла вторая революция, которая породила машину, что работает на углеводородном сырье: сначала на угле, потом на нефти. Это машины второго типа. Наконец, в середине XIX века первый программист Ада Лавлейс создала первую вычислительную машину. А первые ЭВМ были созданы во время Второй мировой войны. Затем появилась машина третьего типа. Если у машины второго типа физическая сила, физические качества человека были вынесены вовне, то ЭВМ предполагала, что человеческая психика вынесена вовне. Впервые об этом написал недавно ушедший от нас Сергей Павлович Расторгуев.
В действительности это не вся психика, вынесенная вовне. Учёные психологи сходятся на том, что есть несколько слоёв или режимов мышления. Как минимум, их два. Их называют по-разному. Даниэль Канеман назвал их "быстрое и медленное мышление", Брушлинский — "дизъюнктивное и не дизъюнктивное мышление". В любом случае их два. Первое — когда человек должен решить задачу, решение которой уже существует, то есть алгоритмическое мышление. Это мышление, по Брушлинскому, называется дизъюнктивным, когда алгоритм или инструкция раскладывается на отдельные операции, путём выполнения этих операций происходит решение задачи. Это как борщ сварить. Есть ингредиенты, есть рецепт, если всё последовательно выполнять, то в результате получится хороший борщ.
Второй тип мышления — творческое или поисковое, по Брушлинскому — не дизъюнктивное. Когда есть некая творческая задача, решения которой в принципе ещё нет. Этому соответствует слово. Так вот, все машины, которые на сегодняшний день работают, все программы, которые выполняются, могут заменять только алгоритмическое мышление. Только цифру. Даже самый мощный искусственный интеллект — это не интеллект, который может какие-то творческие задачи решать, а, по сути, мощный арифмометр, который умеет считать.
Александр ПРОХАНОВ.
Значит, цифросфера — это, по существу, набор средств, способных осуществлять первый тип мышления?
Елена ЛАРИНА.
Да, первый тип мышления.
Александр ПРОХАНОВ.
А мне казалось, что цифросфера появилась, развивается и идёт к тому, чтобы научиться соединять ещё покуда несоединимое. Научиться управлять множеством явлений, которые до поры до времени действуют автономно, но нуждаются в организации. Мне кажется, что управление отраслью, управление корпорацией, или войной, или управление миграционными процессами — все эти системы управления существуют, но без машины они несовершенны: медленно действуют, работают с ошибками. А машины ЭВМ упорядочивают этот процесс. По существу, цифросфера — это новая способность человечества управлять в своём пределе истории. Я думаю, что одна из основных задач человечества — может, оно и было придумано Господом Богом для этого — научиться управлять историей или даже мирозданием в целом. То есть уподобиться Господу Богу. И цифросфера приближает человека к способности управлять макропроцессами, грубо говоря, историческими процессами. Не так ли это?
Елена ЛАРИНА.
Всё, что вы мне сказали, — это слово, а цифросфера — это, прежде всего, цифра. Она не может принимать каких-то решений, которые не заложены в её алгоритме. То есть то, что можно алгоритмизировать, то, что уже было, то, что уже имеет решение, — да, машина этому поможет, поможет решать некие комбинаторные задачи.
Помните, дважды чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров играл с компьютером. Первый раз компьютер проиграл чемпиону мира, а во второй раз — выиграл. За это время машина на программном уровне осталась та же, а вот "железо" стало работать намного эффективнее. Что происходит, когда машина играет с гроссмейстером? Гроссмейстер делает ход. Дальше машина просчитывает абсолютно все ходы, которые могут быть сделаны после этого. Выбирает из них наиболее эффективный и делает ход. Гроссмейстер делает в ответ свой ход. Естественно, он не может просчитать все варианты окончания партии, но просматривает некоторые и наиболее эффективный ход делает. Дальше машина следующим шагом опять просматривает все варианты исхода партии, и её уже обыграть нельзя. Это комбинаторика. Машина может только ускорить те процессы, которые человек не способен так быстро просчитать. Поэтому, если есть некий алгоритм, то машина его сделает лучше человека. Но если нужно творческое мышление, то машина тут бессильна.
Александр ПРОХАНОВ.
А что же всё-таки эта народившаяся или нарождающаяся цифросфера меняет? Она оптимизирует жизнь, улучшает? Оптимизирует движение автомобиля в городе и ритм включения/выключения светофоров? Или она создаёт некую реальность, в которой требует от человека и человеческих групп нового отношения, нового поведения?
Елена ЛАРИНА.
Она не создаёт новую реальность. Цифросфера — это та же вещная среда плюс электромагнитное поле. Да, мы его не замечаем, для нас это просто воздух, но оно есть. И было всегда. Цифросфера позволяет оптимизировать те процессы, решение которых уже есть. Безусловно, машина помогает человеку, но никакой новой реальности не создаёт.
Александр ПРОХАНОВ.
Из чего же складывается новая реальность? Разве человечество времён рыцарских турниров и времён интернета — это одно и то же человечество?
Елена ЛАРИНА.
Конечно, алгоритмическая среда оказывает влияние на человека, то есть человек всё больше становится биороботом. Нельзя взаимодействовать со средой и только воздействовать на неё, обратное воздействие, безусловно, также происходит. Жалуются, что сейчас у детей клиповое мышление. А оно — результат воздействия этой среды. То есть человечество, естественно, разное.
Александр ПРОХАНОВ.
Но интересно понять, каким оно становится, от чего оно отказывается, что приобретает? Это новое (я его называю цифросфера), возникает над традиционной цифросферой. Ведь отслаивание одной цифросферы от другой, одной идеологической реальности от другой связано с огромным количеством конфликтов, напряжений. Это отслаивание, как отслаивание сетчатки, причиняет массу болей, микрокатастроф, массу загадок. От чего-то человечество с радостью отказывается, а от чего-то отказывается с ужасом и страданием. Если проанализировать эту переходную зону, зону предшествующего состояния и зону нарождающегося состояния? Ведь там такие явления, как искусство нахождения человека в среде, где он оказывается вне конкуренции с машиной, которая рисует лучше его. Или машины, которая пишет прекрасную музыку. Или машины, что создаёт потрясающую архитектуру, фантастическую пластику. Или сфера индивидуальной культуры, когда человек в мире интернета оказывается способен жить своей индивидуальной микрокультурой, которая вычленяется из попкультуры, из массовой культуры. Это культурные микросферы, где человек сам строит себе духовное гнездо.
Или военные действия. Управление современной глобальной войной уже невозможно или почти невозможно с традиционным генеральным штабом. Как одновременно соединить действия подводных лодок с нанесением ядерного удара из разных акваторий, передвижение огромных масс сухопутных войск, авиацию, при этом исправление и реставрацию нанесённого ущерба? Это всё делается не группой людей, а супермашинами. Где те точки, в которых мы должны почувствовать появление новой реальности?
Елена ЛАРИНА.
Мы новую реальность часто воспринимаем как некую виртуальность. Есть такие термины, как "облачное вычисление", "облака"… Но, в конце концов, это не облака, не какой-то эфир, — это всё равно вещные объекты, которые их создают. Скажем, информация — не то, что висит где-то в облаке, передаётся от человека к человеку. Это информация, которая хранится на больших носителях, на серверах. Облачные вычисления производятся всё равно огромными машинами, огромным железом. Вот в программировании, в программистских кругах компьютеры делятся на хард и софт, то есть составляющие компьютера — это программы и железо. В основе этой цифровой конструкции всё равно лежит железо, производство, лежит производство железа. То есть цифровая среда — ещё более вещная среда, чем сама вещная среда. Это сети компьютеров, которые соединены, это всё равно железо, то, что работает. Хочу вернуться к двум слоям мышления. Есть творческое мышление, что человеку присуще и что машина пока повторить не может, в этой области человек первостепенен. И есть другой режим работы — алгоритмический. Там машины уже вполне нас могут заменить. Конечно, в военных действиях используются машины, и в любых действиях используются машины, и машины нам помогают. В качестве игрушки это может использоваться и в искусстве.
Александр ПРОХАНОВ.
Есть подозрение, что вся Вселенная — это машина, и все части мироздания, которые в нашем сознании не представлены как машины, но это временное состояние… В какое-то время машины надвигаются — надвигаются на вторую сферу сознания. Эта сфера уменьшается. Вообще, иррациональное в мире, по-видимому, сохранится до конца, но сфера иррационального стремительно сжимается. Мир рационализируется. А если это так, то иррациональная, творческая, подвластная слову сфера не является абсолютной. Её можно свести к нулю или к бесконечно малой величине.
Елена ЛАРИНА.
Думаю, что до этого ни мы с вами, ни наши дети и внуки не доживут. Но мозг, конечно, эволюционирует. Он на свою работу тратит где-то до 25% всей энергии, когда мы просто думаем. А когда мы напряжённо думаем, он использует 32% всей энергии. Даже когда мы спим, мозг использует 10% энергии. Это самый энергозатратный наш орган. Человек вообще — существо ленивое, если можно не думать, то он думать не будет. Он будет действовать на автопилоте, по привычке. Соответственно, машины позволяют это "на автопилоте" и "на автомате" сделать большей частью нашей жизни. Естественно, творческая составляющая уменьшается просто в силу того, что мы ленивы, и мозг наш сверхэнергозатратен.
Александр ПРОХАНОВ.
Но ведь мозг — это машина. Разговор о том, что в мозгу есть некие полушария, отвечающие за эмоциональные сферы, а есть полушария, отвечающие за рациональные сферы, — это всё поэтика. И та, и другая полусфера — это группы нейронов, сосуды, это питающая среда. И есть некий результат. Мозг, конечно, — это материальное явление, материальная среда. Там нет ничего такого, что не являлось бы материальным. Даже электромагнитная волна, которая движется по нервным окончаниям, — это материальная среда. А если мозг — машина, то и вселенная — машина. Меня ещё с детства волновала мысль, что солнечная система — это большой подшипник с огромным количеством шаров. Поэтому мне кажется, что деление человечества на рациональное и иррациональное — оно романтичное. Оно боится машины. В этом делении существует страх человека перед машиной.
Елена ЛАРИНА.
Нет, мозг — это жизнь, а машина — неживое вещество. Более того, компьютер даже не похож на упрощённый человеческий мозг. Человеческий мозг одновременно осуществляет последовательные, параллельные, распределённые и ассоциативные вычисления, а компьютеры могут в лучшем случае либо последовательные, либо параллельные. Да и не это главное. Мозг имеет примерно такое же отношение к психике, как телевизор к телепередаче. В этом смысле психика требует мозга, но не заключена в нём. Самое простое доказательство — Маугли. Известны десятки случаев, когда младенцы воспитывались животными. Когда их находили, они не были людьми в нашем понимании. Более того, подавляющая их часть так и не смогла вернуться в человеческое общество, хотя мозг у них был здоровый человеческий.
Александр ПРОХАНОВ.
Хорошо, возьмём другую тему. Вы же согласны с тем, что есть области, где уже сейчас машины эффективнее людей. Что будет, если им передадут решение, например, политических и экономических проблем?
Елена ЛАРИНА.
Машина — это инструмент. В чьи руки она попадёт, так и будет использована. Как топор: им можно избу срубить, а можно старушку-процентщицу лишить жизни. Как только появляется новая технология, она сразу используется в трёх областях: военной, гражданской и криминальной. Вот куда она попадёт, такую функцию, конструктивную или деструктивную, будет нести. Это не какой-то сам по себе ни от кого, ни от чего не зависящий инструмент. Да, машина способна принимать какие-то решения — алгоритмические. На основе заложенных в неё данных у неё построен алгоритм, она сама ничего нового придумать не может.
Александр ПРОХАНОВ.
Например, протестные движения. Тахрир, флэш-моб, хакерские атаки. Ведь эти вещи связаны с воздействием на цифросферу и через них воздействуют на социум в целом.
Елена ЛАРИНА.
Если брать так называемые воздействия в цифросфере, я бы разделила на кибер-воздействие и информационное. Мы с Владимиром Семёновичем Овчинским писали в книге "Кибервойны XXI века", что войны в цифровой среде можно разделить на две части: на информационные войны, воздействие в своей основе цифрового кода на человека, его поведенческие паттерны, его взгляды, какие-то задачи, процессы — и на кибервоздействие.
Александр ПРОХАНОВ.
Это информационное воздействие?
Елена ЛАРИНА.
Это информационное воздействие именно на человека. И кибервоздействие — это воздействие на, допустим, объекты критической инфраструктуры, цель которого — сломать, взорвать, перехватить управление. То есть физически сломать. Поэтому всё, что происходит в киберсреде, происходит с целью либо одного, либо другого — либо воздействовать на человека, либо воздействовать на физические объекты. Естественно, что цифровая среда способствует этим процессам.
Александр ПРОХАНОВ.
Мне кажется, одна из трагедий современного общества — скорость сближения людей друг с другом. Мужчина и женщина, человек с человеком сейчас проходят то расстояние, которое в прежней эпохе, может быть, проходилось за месяцы, годы, — со скоростью света: электромагнитная волна, и ты выбираешь себе партнёра, выбираешь друга, разрываешь с этим другом. Возникает абсолютно новый социум, а в недрах этого нового социума возникает абсолютно новый человек, человек-скороварка такая…
Елена ЛАРИНА.
Да. Когда-то люди общались, встречались, ходили друг к другу в гости, потом, с развитием техники, стали просто звонить друг другу. Сначала звонить по стационарным телефонам, потом по мобильным телефонам, сейчас общаются при помощи мессенджеров, где ограниченное количество букв можно внести и смайликов. Конечно, всё в мире изменяется. Меняется и сам человек.
Александр ПРОХАНОВ.
Но это же результат появления цифросферы. Люди перестали читать. Умирает или почти умирает огромный жанр — чтение. Умирает язык традиционный. Это вещи качественные, а не периферийные, не второстепенные.
Елена ЛАРИНА.
Люди продолжают читать. Другое дело, что когда-то читали книжки, сейчас читают в интернете, всё это оцифровано. И какие-то источники стали более доступными. Когда-то нужно было получить разрешение на пользование архивом или записаться и сходить в библиотеку, сейчас это всё доступно. Открыл, ввёл соответствующий запрос. Я не согласна с тем, что люди перестали читать.
Александр ПРОХАНОВ.
Но издательства трагически фиксируют падение интереса к книге. А ведь книга — долгий жанр. Молодые люди читают в интернете фейсбучные глупости всякие. Вы этого не чувствуете. Я хочу вызвать вас на сочувствие к моим переживаниям, а вы говорите, что ничего нового не происходит, всё традиционно.
Елена ЛАРИНА.
Всё закономерно.
Александр ПРОХАНОВ.
Нет. Но закономерно — продление срока жизни человеческой. Это время удлиняется, правда? Как долго оно будет удлиняться — неизвестно. Если оно удлиняется, в принципе, оно может удлиняться до бесконечности. Если есть тенденция, то эта тенденция может развиваться как угодно долго. А человек-долгожитель, что это такое? Это хорошо или плохо? К чему это приведёт?
Елена ЛАРИНА.
Если у человека вечная молодость, то, наверное, это лучше. А может быть, это будет вечная старость. Тогда захочет ли человек жить сколько угодно долго?
Александр ПРОХАНОВ.
Пока он хочет. Пока он считает, что смерть — одна из самых страшных несправедливостей. Поскольку в человеческом сознании заложена мечта о царствии небесном, то есть об абсолютной справедливости, абсолютной гармонии, то устранение этой страшной несправедливости, имя которой смерть, пленяет человечество, люди работают над этим. И доработаются. Всё, что задумано, реализуется в конце концов.
Елена ЛАРИНА.
Цифровая реальность как раз отчасти помогает человеку в этом. Сейчас уже есть имплантаты, подключённые к интернету, которые не только продлевают человеку жизнь, но и улучшают её качество. Как раз для того они и подключены к интернету. Скажем, если у человека вместо сердца стоит клапан, клапан — это машина, которая работает с определённой частотой, то человеку неудобно, если эта частота не меняется. Когда он лежит, когда он бежит — у него разная частота пульса. И создали клапан, который подключён к интернету. Как только человек начинает по-другому двигаться, идёт запрос на сервер в медицинский центр, и сервер даёт ответ медицинскому клапану: с какой частотой ему работать. И цифра в этом помогает.
Александр ПРОХАНОВ.
Но она не более чем служанка.
Елена ЛАРИНА.
Это одна сторона. Другая сторона: есть хакеры. Если человека нужно убрать, это просто делается: нанимается хакер, взламывается сеть, которая соединяется с медицинским центром, и просто отключается имплантат.
Александр ПРОХАНОВ.
Мне кажется, что всё-таки человек — не просто биологическое существо. А биологическое существо стало человеком, когда вокруг него возникла социальная среда, им создаваемая. На протяжении всей своей истории человечество создаёт и видоизменяет социальную среду. В этом смысле оно меняется. Я не считаю, что библейский человек и человек XXI века — один и тот же человек. Есть совесть, боль по утрате близких… Но я думаю, что убыстряющаяся смена формаций, смена укладов меняет и самого человека. Я по себе сужу. Мне в следующем году будет 80 лет. На протяжении моей жизни произошла огромная смена таких микроукладов. Одни я проходил с восхищением, а другие, более поздние — с каким-то ужасом и страданием. Моё детство проходило среди укладов русской деревни. Я помню удивительных русских вдов после войны. Помню их слёзы. Помню их песни. Помню братство изб. Помню говор. Я помню их представления о войне, о замужестве, о смерти. Я жил в этих деревнях. В моей жизни был такой опыт: я молодым человеком три года прожил в деревнях. Сейчас приезжаю на это место, а там всё другое, нет ничего, что могло бы напомнить о моей юности. Я чувствую себя сиротой, я заброшен, мне не с кем слово молвить. Я не вижу ни этих лиц, ни этих слов, ни песен… Меня забросило на другую планету. Это что? Разве это перемены не качественные? Это количественные, это машинные перемены?
Елена ЛАРИНА.
Конечно, это перемены. Человек, как существо ленивое, движется по пути всё большего удобства жизни для себя. Почему мы используем машины? Мы же можем от них отказаться. Вы же используете мобильный телефон. Раньше телефонов вообще не было, люди письма писали друг другу. Потом телефоны были за две копейки на каждом углу. Потом появились мобильные телефоны. Мы сейчас не найдём автомата, из которого можно позвонить. Их просто уже не выпускают, они не востребованы. Мы идём по пути удобства, мы можем от них отказаться, но не отказываемся, потому что жертвуем чем-то ради того, чтобы нам было удобно. Отсюда роботы, которые нас обслуживают: пылесосы, стиральные машины. Мы можем жить по-старому, но нам будет уже не комфортно.
Александр ПРОХАНОВ.
А идеальный человек, значит, уходит? Человек, наполненный идеями, идеалами… Ведь отстаивание идеалов зачастую связано с пренебрежением удобствами. Поэтому человек жертвующий, человек героический уходит в прошлое?
Елена ЛАРИНА.
Человек никуда не уходит. Дело, на мой взгляд, в ином. Развитие интернета совпало со смутным временем в истории цивилизации. После крушения СССР начался процесс отрицательной конвергенции. Бывшие социалистические страны впитали в себя не только худшие черты социализма, но и более архаических формаций, вплоть до азиатского способа производства. А капиталистические страны вобрали в себя всё худшее от реального социализма и даже корпоративизма. Всё это наложилось на примат потребления над созиданием. Собственно, 25 лет развития интернета — это прежде всего развитие торговли, маркетинга и навязывания тех или иных товаров и услуг. Какой героики и жертв можно требовать от потребителей? Никакой.
Александр ПРОХАНОВ.
Мне хочется всё-таки убедить себя, в первую очередь, с вашей помощью, что грани слова и цифры всё время колеблются, движутся, смещаются в сторону цифры. Потому что я-то человек слова, а не цифры. Я чувствую, как моё слово страдает. Я даже афоризм придумал, что в начале была цифра, и цифра была у Бога, и цифра была Бог. А почему бы и нет? Слово всё уменьшается. Когда не было машин — было только слово. Был только крик, рёв, всплеск, эмоция, а потом появился камень, потом булава, паровоз, потом ядерная станция, "Токамак", а слов всё меньше и меньше. Если так, то божественного в этой жизни всё меньше и меньше, всё больше и больше цифрового, машинного.
Елена ЛАРИНА.
Цифрового в мире становится все больше, это так. Однако скоро человечество окажется перед развилкой: либо оно должно восстановить баланс между словом и цифрой, между первым и вторым способом мышления — либо впереди общество биороботов, а это тупик по простой причине. Чем, в конечном счёте, человек отличается от робота и от самого мощного компьютера? Человек способен менять цели, действовать не по программе и придумывать новые правила. Так что вопрос сохранения человеческого в человеке — это вопрос выживания.
Александр ПРОХАНОВ.
Если есть тенденция, она может быть реализована. Вопрос времени, и не имеет значения, будет это завтра или через тысячу лет.
Елена ЛАРИНА.
Время меняется, меняются задачи, появляются задачи, у которых ещё не было решения. И всё равно человеческий мозг должен работать над решением творческой задачи. Любая задача решается когда-то впервые. Такого, чтобы не появлялись новые задачи, не может быть, потому что всё вокруг нас тоже развивается.
Александр ПРОХАНОВ.
Область ваших интересов связана с новыми финансовыми возможностями системами. Эти системы тоже предоставляются цифросферой?
Елена ЛАРИНА.
Да. Новые финансовые системы, новый банкинг, цифровой банкинг — это тоже из области новых технологий. Но ещё раз хочу сказать: в основе области цифровых технологий всё равно лежит железо. Нет никакой новой цифровой экономики без производства. А с этим у нас, к сожалению, проблемы. Мы очень долго продавали нефть и не строили заводов. Проедьтесь по Москве, посмотрите: завод "Москвич", АЗЛК — сейчас это торговые центры. Мы практически ничего не производим. Не производим даже компьютеров. Всё, что мы покупаем, на 85% производство Тайваня. Мы не производим всех комплектующих для компьютеров. Есть у нас свой компьютер "Эльбрус", который мы делаем, но всех комплектующих нет.
Александр ПРОХАНОВ.
Конечно, но это преодолимо. Я в своё время был связан с военным производством. Там приходят к понимаю того, что платы и электронная база должны быть свои. Это всё преодолимо, эти технологии будут реализованы. Непреодолимо, мне кажется, другое. Я беседовал с Георгием Малинецким, и он утверждает, что создание цифросферы, создание информационных технологий затормозили человеческий прогресс. Они отвлекли человека от фундаментальных открытий, которые меняют макросреду. Люди больше не открывают атомную энергию, не стремятся в космос. Они заняты электромагнитными перемещениями информации. Это является страшным тормозом для человеческих прорывов. Думаю, мы айфоны сможем создавать быстро, в большом количестве. А сможем ли мы создавать искусственную жизнь, например, или освоить гравитационное поле, чтобы из него выкачивать энергию, или использовать Северный полюс с его магнитными линиями, чтобы создать там новую энергетическую машину? Вот где беда.
Елена ЛАРИНА.
Я считаю, что беда не только в том, что вы перечислили, но и в создании технологий, которых за последние 17-20 лет мы не создавали, у нас нет опыта создания и уже нет кадров, которые бы могли это создавать, понимали, что это такое. То есть мы их и не выпускаем, и не обучаем достаточным образом. У нас санкции, к нам новые технологии не допускаются. Не только новые технологии мы не получаем, мы уже не получаем запчасти к работающим машинным агрегатам. Я считаю, что технологии — это основа всего. И у нас с ними очень большие проблемы.
Александр ПРОХАНОВ.
Я это тоже чувствую, но мне кажется, что весь мир лихорадит. Мир находится в турбулентном состоянии не потому, что в нём нет технологии, а потому, что в нём может доминировать технология разрушения. А высшие огромные смыслы, которые заброшены в это появление машин, остаются беспризорными. Но их надо каким-то образом утолять и оформлять. Здесь, мне кажется, лежит наша основная беда.
Елена ЛАРИНА.
Согласна с вами, что мы живём в очень турбулентном мире. Все эти алгоритмы, инструкции, программы хороши для стабильного мира. Когда мир турбулентен, возможны самые различные отказы в машинах. Отказ где-то на периферии может эффектом домино порушить очень большие системы. Я согласна, что чем стабильнее ситуация и в мире, и в стране, тем проще работать людям, тем проще что-то производить, достигать, к чему-то стремиться.
Александр ПРОХАНОВ.
Я не могу это доказать, но эмпирически чувствую, что создание новой цифросреды меняет всё. Меняет тип политики, тип политиков, формы соперничества государств, меняет формы союзов, иерархию этих союзов. Меняет структуры обществ, возникает новая аристократия, новые способы доминирования. Может быть, даже возникает новый глобальный социум, в котором множество отставших, — и не дай бог оказаться в числе народов, подлежащих уменьшению, подавлению, а может быть, истреблению.
Елена ЛАРИНА.
Я бы так трагично не смотрела на мир, потому что люди-производители новых технологий — это не тот 1% или 10% элиты, которые сейчас являются самыми богатыми людьми, определяющими, куда движется мир. Если вы, допустим, встречаетесь с кем-то из этой элиты, из этого 1%, значит, вы обязательно встречаетесь в Нью-Йорке, в пафосном ресторане, перед вами будет сидеть человек, который приехал к вам на дорогущей машине, в шикарном костюме, с шикарным хронометром. Если вы встречаетесь с хозяином Твиттера или "Палантира", то перед вами будет в лучшем случае человек в водолазке, джинсах и кроссовках, и приехал он к вам на встречу на самокате или на электрическом колесе. То есть формируется совершенно другой тип людей. Это не хорошо и не плохо, это просто люди другие. Им не нужны деньги, то есть нужны деньги, но ровно в том количестве, в котором они нужны. Для чего машине нужен бензин? Чтобы она ехала. Ей не нужен бензин, чтобы он у неё лежал у неё в багажнике, в салоне. Это ей, наоборот, мешает ехать. Ей нужно ровно столько, чтобы она ехала. И так же эти люди новые. Это другой тип людей. Они не строят замков и дворцов, не оставляют детям крупные наследства. Безусловно, компании, которые они создают, — коммерческие, приносят доход. Но они приносят доход ровно такой, чтоб человеку было комфортно жить, не более того. Поэтому я бы не драматизировала так, что создаётся всё новое — и это плохо.
Александр ПРОХАНОВ.
Ну что, будем тогда считать друг друга цифровыми людьми, которые сохраняют в себе исконно свойственные человеку представления о добре и зле, а цифровые наши качества только облегчают нам их реализовывать в нашем общении.

Эта неспособность правящего слоя в целом (но не отдельных лиц, которые в подобной ситуации оказываются чем-то вроде Кассандры) стремительно усиливается при вступлении системы в фазу упадка. Как заметил О. Маркеев, «способность системы к упреждающему отражению коррелируется с фазой развития. При дегенерации системы способность «слышать» катастрофически снижается». Здесь надо сделать три дополнения: 1) не только слышать, но видеть и понимать; 2) речь идёт о сознательной способности (или положительной неспособности) верхов, а не о каком-то отклонении; 3) что касается низов и даже средних слоёв, то они-то как раз демонстрируют упреждающее отражение катастрофы, но на бессознательном и массово-поведенческом уровне, прежде всего в виде различных форм девиантности. Это и мода на оккультизм, и рост преступности и — особенно — рост числа самоубийств, в частности, в молодёжной среде (есть интригующие параллели между распространением «клубов» самоубийц в России в начале ХХ в. и сетевыми сообществами самоубийц в современной РФ).

В то же время верхи всегда стремятся навязать населению свою картину мира или вообще подменить её продукцией зомбоящика. И выходит: слепые поводыри слепых, порочный круг обмана и самообмана замыкается. А ведь именно кризисные времена представляют небывалые возможности адекватного — как-оно-есть-на-самом-деле — понимания реальности, обнаружения тайн систем и секретов «кощеевой смерти» их хозяев. Замечательно сказала об этом Н. Мандельштам: «В период брожения и распада смысл недавнего прошлого неожиданно проясняется, потому что ещё нет равнодушия будущего, но уже рухнула аргументация вчерашнего дня и ложь резко отличается от правды. Надо подводить итоги, когда эпоха, созревавшая в недрах прошлого и не имеющая будущего, полностью исчерпана, а новая ещё не началась. Этот момент почти всегда упускается, и люди идут в будущее, не осознав прошлого».

Жизнь в настоящем в соответствии с картиной реальности вчерашнего дня — не безобидная штука: вместо того чтобы воевать с настоящим, люди бьются со скелетами и драконами прошлого, пропуская удары и выстрелы из будущего. Бьются с хозяевами уходящей эпохи, их привилегиями и символами, не замечая, как на спину им под крики о свободе, равенстве и правах человека взбираются хозяева будущего, новые захребетники, которых им придётся таскать как Синдбаду-мореходу — хитрого старика («пятое путешествие»). Именно поэтому важно понимать, как работает мир и что скрывают старые этикетки. Например, нам говорят «Запад» — и мы по привычке повторяем, а на самом деле его уже нет — там Постзапад. Нам говорят о христианской цивилизации Запада, а её практически уже нет — на её месте постхристианский социум. Нам говорят о светлом будущем мирового среднего слоя («класса»), о том, что в глобальном мире беднота будет всё больше пополнять его ряды, а на самом деле средний слой скукоживается даже на Постзападе. Более того, если он будет расти за постзападными пределами (Китай, Индия, Бразилия и т.п.), это грозит планетарной сырьевой катастрофой, мировым голодом и глобальным «переселением народов» («нашествием неоварваров»), тем более что сроки подходят: великие переселения случаются примерно раз в 800–900 лет.

Куда ни кинь взгляд: государство, политика, гражданское общество — всё это уже почти nature morte, «мёртвая природа». В лучшем случае — нарисовано на холсте, чтобы фальшивый очаг представить настоящим, а самим холстом прикрыть потайную дверцу в будущее, куда хозяева мировой игры бóльшую часть человечества, включая прежде всего нас, русских, пускать не собираются. Потому что им дозарезу нужны наши ресурсы, наша территория, максимально очищенная от населения, потому что исторически мы доказали: русские — единственные в мире, кто может успешно сопротивляться Западу, бить его и создавать альтернативные формы европейской же (но не западной и не капиталистической) современной (Modern) цивилизации. Нашим реальным Модерном был системный антикапитализм, воплощённый в СССР. Именно по этим причинам вот уже четверть века рушатся у нас промышленность, наука, образование, здравоохранение — под сдержанно-оптимистические рапорты о неких достижениях. Это напоминает ситуацию из «Улитки на склоне» Стругацких: целые деревни проваливаются под землю, а СМИ подают это как очередное «свершение» и «одержание».

Ещё пример: глобализацию нам представляют как якобы объективный процесс, которому якобы нет альтернативы, путая (отчасти сознательно, отчасти по тупости) глобализацию с интеграцией и интернационализацией. Точнее, альтернатива вроде как есть, но внутри самой глобализации — более медленная и равноправная, а творцами её, предполагается, станут страны БРИКС. И хотя восторгов по поводу глобализации поубавилось, на её небезобидные «аватары» типа «устойчивого развития» до сих пор ловятся иные простаки.

Кроме сознательных и «полусознательных» искажений реальности есть и такие, которые связаны с тем, что наше внимание чаще всего приковано к определённому пространству (в ущерб другим) и ограничено определённым временем — крат­косрочным, сегодняшним днём. Это понятно и в ряде отношений естественно, однако последствия такой избирательности нередко бывают катастрофичными, особенно в средне‑ и долгосрочной перспективе. Я имею в виду следующее. Мы, не отрываясь, следим за тем, что происходит в мире, в большой политике, концентрируясь на Западе, прежде всего — на США: президентские выборы, что сказал Трамп, что мутит Хиллари и т.п. Разумеется, кризисы и войны: Сирия, Каталония, Венесуэла и многое другое. Однако при всей важности этих событий — это то, что на поверхности, краткосрочно-событийное. Есть менее заметные процессы, последствия которых разворачиваются долго, но, развернувшись, нередко создают такие ситуации, порождают такие кризисы, которые меняют, а то и просто ломают ход истории. Сегодня процессы эти разворачиваются на периферии Запада, ядра капсистемы, то есть «развитого мира», в мире трущоб, и замечают их, как правило, только тогда, когда они становятся в полный рост, стоят у порога в виде многомиллионной армии варваров. И когда настаёт день Д и час Ч, когда звонят Колокола Истории, выясняется: то, чем люди жили и интересовались, то, что казалось им Большой Политикой, за чем следили как за главным, за судьбоносным — не более чем мелкое шоу Большой Игры, главный приз которой разыгрывается где-то далеко, мелкое — на фоне тектонических сдвигов, которыми в «жизни мышьей беготне» (А.С. Пушкин) мало интересовались. Ну, конечно, интереснее — с кем спит Мадонна, каково реальное состояние Уоррена Баффета и влияли ли русские хакеры на американские выборы. Это кажется настояще-будущим. Нет. Будущее — это албанцы в Риме, арабы в Париже и мексиканцы в Лос-Анджелесе. Будущее — это «мюнхенский султанат», «марсельский вилайетет». Будущее — это «мечеть Парижской богоматери». Уточню: возможное будущее — если в Европе не произойдёт, как сказал бы М.О. Меньшиков, «какой-нибудь смены энергий».
Чем-то вроде репетиции или, точнее, воспоминанием о будущем был миграционный кризис в Европе, но он прошёл и его не то что забыли — постарались выбросить из головы. Однако проблема никуда не делась, демографический котёл за пределами расово и демографически ветшающего западного мира бурлит. Когда он закипит и крышку сорвёт, то мало не покажется: взрыв котла внесёт решающий вклад в наступление нового Темновековья и обусловит многие черты нового посткатастрофического (для многих — постапокалиптического) мира. Ну, а пока все эти дела на мировом Юге воспринимаются как неблизкий умеренно-тревожный фон европейского (североатлантического) бытия — как варварский мир (Pax Barbaricum) во времена поздней Римской республики и Римской империи. Но ведь надо помнить, чем всё закончилось в случае с Римом.

С конца II в. н.э. варвары были постоянным внешним фоном, а затем фактором жизни Римской империи. В 113–101 гг. до н.э. Республика вела войны с кимврами и тевтонами. В 102 и 101 гг. Гай Марий нанёс противнику поражения в битвах при Аквах Секстиевых и Верцеле, на чём война и закончилась. На тот момент численное соотношение Рима и варваров, римского войска и варваров было примерно одинаковым. За несколько столетий, пока Рим жил своей жизнью, переходил от кризисов к стабилизациям и от стабилизаций к очередным кризисам, численность варваров, селившихся по периметру римских границ, существенно выросла, военная угроза с их стороны помножилась на их демографический потенциал. К тому же и Рим с III в. слабел, переставая быть Римом, внутренне разлагаясь, утрачивая свои ценности и варваризируясь — мода на восточные культы, варварскую одежду, стремление элиты к гедонизму, разложение низов и т.п.
Иными словами, в течение нескольких столетий рядом с Империей нарастал демографический вал, который, как только она ослабла, обрушился на неё и сокрушил. И хотя финал сокрушения растянулся почти на сотню лет, факт остаётся фактом: варвары, инфильтрировавшиеся в империю и осевшие в ней, поддержали внешний натиск, и вышло по Тойнби: комбинированный удар внутреннего и внешнего пролетариата — и финал. Но этот удар демографически вызревал и готовился в течение трёх столетий, будучи внешней канвой борьбы римской элиты за власть и собственность. А рядом тикала бомба замедленного действия, на которую и на долгосрочные последствия тиканья которой обращали мало должного внимания: варвары — это где-то там, за лимесом.

Сегодня мировая ситуация отчасти напоминает времена поздней Римской империи. При всей поверхностности исторических аналогий, при том, что современный мир неизмеримо сложнее мира полуторатысячелетней давности, ныне мы тоже имеем империю (Постзапад), тоже перезрелую и не только постепенно утрачивающую гегемонию, но и погружающуюся в упадок: экономический кризис, размывание среднего слоя, интеллектуально-волевая деградация элиты и населения в целом, кризис семьи и утрата традиционных ценностей, дехристианизация, возведение половых извращений и бездетности в норму, фактический отказ от трудовой этики в пользу гедонизма, потребления и многое другое, благодаря чему произошло становление Запада как такового, как цивилизации. Социокультурный и волевой иммунитет Запада стремительно подрывается, что и было продемонстрировано, например, в ряде стран Европы во время миграционного кризиса. Тогда мужчины-европейцы оказались неспособны защитить своих женщин и детей — condition sine qua non нормального существования популяции — от чужаков-мигрантов, при том что последние пока составляют меньшинство. А ведь защита самцами самок и детёнышей — основа существования/выживания популяции. Я уже не говорю о случае, когда за изнасилование пони в зоопарке в Германии сирийским мигрантом насильнику грозит срок намного больший, чем если бы он изнасиловал женщину или ребёнка.

Нынешнее противостояние в Европе белых европейцев и чужих носит принципиально иной характер, чем противостояние римлян и варваров и отягощено рядом обстоятельств, совокупность которых, по сути, почти не оставляет белым европейцам никаких шансов; в известном смысле о них можно сказать то же, что Цицерон сказал об убитом Катилине и его сподвижниках: vixerunt («прожили», «отжили»). Образно по этому поводу выразился С. Хелемендик: «Наши упитанные европейские братья… уже закончили своё существование в истории, их уже нет. Пока они сидят в своих банках и считают хрустящие бумажки, их улицами овладели заторможенные от многовекового пещерного инцеста албанцы… Наши упитанные европейские друзья… не понимают пока, что случилось. И уж совсем не понимают, что никаких демократических или хотя бы мирных решений случившееся не имеет… Вот и всё, вот и обещанный закат Европы». В Лунку Истории, добавлю я.
Одно из главных нынешних обстоятельств заключается в том, что хотя римляне и варвары были представителями различных этносов, но и те, и другие относились к одной и той же расе, а в религиозном плане были язычниками: даже в IV–V вв. христианизация Рима была далеко не полной. Нынешние европейцы отличаются от мигрантов, уже превратившихся во «внутренний пролетариат» (причём не в капиталистическом, а в римском смысле термина: те, кто нередко вообще не работает, а паразитирует на государстве, требуя хлеба и зрелищ, и при этом активно плодится), не только этнически, но также расово, классово и социокультурно (религия). Иными словами, относительно благоустроенному толерантному (то есть лишённому воли к сопротивлению) белому европейцу, нередко среднего или пожилого возраста, противостоят молодые агрессивные арабы и африканцы, подавляющее число которых составляют мусульмане. Бóльшая часть их вовсе не собирается интегрироваться в умирающую постзападную систему, а стремится прогнуть её под себя, либо паразитируя на ней, либо превращая в объект криминальных действий.
Уже 6–8% чужого населения, причём молодого, бедного, агрессивного, уверенного в ценностях своей религии, а следовательно, в своей культурно-исторической правоте, которому «противостоят» пожилые, сытые, утратившие веру, толерантные (повторю: лишённые воли к самостоянию и сопротивлению чужому и чуждому) европейцы — это серьёзная проблема, меняющая ткань, внутренность европейского социума. По-видимому, достаточно 15–20%, чтобы баланс изменился кардинально и безвозвратно. А этот процент — можно не сомневаться — будет достигнут. Как заявил один палестинский деятель, у арабов есть оружие покруче атомной бомбы — матка арабской женщины.

Демографический котёл Юга разогревается стремительно: это в древние времена околоримские варвары раскачивались четыре с лишним столетия, нынешним хватит меньше сотни, а скорее всего — нескольких десятилетий. Мы, повторю, наблюдаем за кипящей пеной котла, но решающую роль сыграет то, что скрывается под ней. Кто не слеп, тот видит: к середине XXI в. больше половины мирового населения (если верны эти оценки, то 4,5 млрд из будет жить в Китае, Индии и Африке. Не только прокормить, но экологически сдержать такую массу эти регионы не смогут, и людская лавина устремится туда, где чисто и светло и где живут мужчины, неспособные защитить даже самих себя, не говоря уже о слабых мира сего. Добро пожаловать в новую эпоху переселения народов! Ещё чуть-чуть, и ситуацию в Европе можно будет описывать строками Блока:

…свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..

Тех самых упитанных европейских братьев, о которых писал С. Хелемендик. Тем, кто склонен воспринимать всё это как избыточный алармизм, отвечу: лучше пять минут поволноваться, чем всю жизнь быть покойником, изгнанником или рабом у чужих.

В самом начале V в. н.э. знатный римлянин Сидоний Аполлинарий писал своему другу о том, как хорошо и покойно сидеть ему на своей вилле у бассейна, наблюдая, как замерла над водой стрекоза. «Мы живём в прекрасное время», — заключил он. Через несколько лет (в 410 г.) Аларих разграбил Рим, а ворота ему открыли «внутренние пролетарии». Лучшее средство против «синдрома Сидония Аполлинария» — принцип «кто предупреждён, тот вооружён», а лучшее средство быть предупреждённым — информация, превращённая в знание и понимание. В связи с этим имеет смысл пристальнее взглянуть на ту зону, откуда может прийти беда, и узнать, что за грозы собираются за Чёрными Горами, что за дым поднимается из-за синей речки, чтобы не говорить потом: «Пришла беда, откуда не ждали».

Именно поэтому так важен разговор о реальной картине современного мира, особенно о его теневой стороне, потому что тень перестала знать своё место. Ещё немного — и впору будет цитировать Толкина: «Завеса Мрака встаёт над миром». Теневая сторона современного мира — это умирающий, а потому всё более криминализирующийся «капитализм-финансиализм»; это закрытые структуры — от верхних (клубы, ложи, комиссии, спецслужбы) до нижних (мафия, каморра, ндрангета, триады, якудза и т.д.); структуры эти на самом деле весьма похожи, говорил же Трисмегист: то, что вверху, то и внизу. И связи между ними весьма и весьма тесные, объединяющие их в Теневой Мир, охватывающий всё большую часть планеты. Глобальная экономика — криминальная экономика; в условиях нехватки ликвидности чуть ли не половина мировых банков существует, кредитуя наркотрафик. Наконец, есть огромный мир слаборазвитых стран — мир социального ада, горя, смерти, социального пекла (в прямом и переносном смысле — пекельный мир), мир глобальных трущоб, из которого по ряду причин удалось вырваться некоторым регионам нескольких стран, прежде всего Китая и Индии. Впрочем, чем больше их экономические достижения, тем острее социальные проблемы, которые скорее всего невозможно будет решить не только экономически, но, пожалуй, даже социально-терапевтически — только хирургически. С этого мира на обочине пикника развитых стран, которые инерционно, хотя и всё меньше наслаждаются жизнью (как тут не вспомнить суру Корана: «теперь пусть наслаждаются, потом они узнают»), мы и начнём разговор — с Африки, Индии и Китая. Точнее: с Китая, Индии и Африки.

Я думаю, что это не первое унижение, которое приходится переживать России и российской элите. И, скорее всего, не последнее. Таким образом отчётливо и внятно вновь показали, кто хозяин в глобальном, общечеловеческом доме. Но реакция многих персонажей, твердящих «надо ехать», говорит о том, что у нашей элиты неистребимо желание скрести когтями под дверью этого дома и тушкой или чучелом прорываться в этот дом, даже обосновавшись где-нибудь у отхожего места. То есть у хозяев нашего маленького российского дома никакие унижения не перешибут желание проникнуть-таки в «общечеловеческий» дом. И, наверное, те, что планировал подвергнуть нашу элиту таким унижениям, это прекрасно понимали. Они понимали, что стерпят и утрутся — и попросят добавки. Потому что противостоящий нам империалистический мир довольно рассудителен и расчётлив. И он знает, что для нашей собственной буржуазной элиты её корыстные интересы превыше всего. И в жертву этим корыстным интересам может быть принесено всё, что угодно — за исключением украденной в 90-х собственности.
Я хочу, чтобы мы не позволили втянуть себя в некий логический софистский водоворот и не начали сравнивать происходящее сейчас с теми околоспортивными демаршами, которые испытывала советская дипломатия, которым подвергался Советский Союз. Потому что СССР и РФ — два совершенно разных государства, два совершенно разных спорта, две совершенно разных дипломатии и две совершенно разных элиты. И они совершенно по-разному реагируют на вызовы. Для Советского Союза участие в олимпиадах было одной из составляющих его внешнеполитического курса. Таким образом в глазах всего прогрессивного человечества Советский Союз демонстрировал, что модель общественного и экономического устройства, которую советские люди для себя избрали, настолько эффективна, что позволяет не только в экономике, в литературе, в музыке — в чем угодно, — но и в спорте добиваться высочайших достижений, потому что «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почёт». Потому что спорт в Советском Союзе был массовым, потому что в каждом дворе находился бесплатная хоккейная коробка, потому что физически советские люди по-настоящему были здоровыми. Они действительно занимались спортом, они действительно ходили на лыжах, они действительно не просиживали пятничные вечера в пивбарах с воплями за команду «Челси» или команду «Арсенал». Я ребёнком посещал бассейн «Калининец», находившийся при заводе имени Калинина и бывший абсолютно бесплатным не только для сотрудников и детей сотрудников предприятия, но и для тех, кто жил в округе. За этим бассейном в городки играли наши инженерно-технические кадры — ИТР, то бишь люди, к кругу которых относились мои родители. Городки — как вы помните, это здоровые, окованные железом биты — инженеры швыряли на расстояние 15-25 метров. Никто не брал ни копейки за участие во всех этих вещах. Плавание, шахматы, велоспорт, бег, лыжи, хоккей и футбол имели повсеместное распространение, как и остальные виды спорта. Советский Союз жил здоровым обществом, в котором занимались спортом не по принуждению и не за деньги. И поэтому для Советского Союза медали на олимпиадах были, в общем-то, делом 25-м. И даже лишение Советского Союза права участвовать в олимпиаде, случись такое, по крупному для советского спорта и советского народа и здоровья этого народа ничего бы не изменило.
В современной ситуации картинка ровно противоположная. У нас медали олимпиады являются, может быть, последним антидепрессантом, последним кардиостимулятором. Это способ каким-то образом простимулировать гаснущее национальное самосознание, расплывающуюся гордость — такой своеобразный анаболик. Здоровья нет, есть здоровенный пивной живот, есть ежепятничные возлияния перед монитором. Лишь ограниченное количество людей играет в реальный футбол, у нас пустые стадионы и хоккейные площадки, поросшие травой уже давным-давно. Всё это заменил телевизор. То есть спорт у нас накачивается через телевизор, мышцы у нас привычно накачиваются в районе брюшной полости. Но нам хочется изо всех сил хочется тренировать и стимулировать свою общенародную, общенациональную гордость. Зачем эта гордость нужна? Она в рабовладельческом, феодальном или буржуазном обществе одинаково необходима. Со времен поговорки «Хлеба и зрелищ» ничего не изменилось, потому что зрелища необходимы тогда, когда они позволяют отвлекать внимание плебса от перебоев с поставками хлеба. Именно поэтому необходим Колизей, необходимы гладиаторские бои. Посмотрите, как сегодня популярны у нас в ущерб коллективным видам спорта состязания, требующие индивидуального геройства — разнообразные Mixed Martial Arts, где выходят рэмбо, разнообразные ван даммы и крошат друг друга. И чем больше вылетает зубов на арене — тем больше аплодисментов, тем больше ставки букмекеров. Вот ведь чем мы занимаемся — воспитываем рэмбо. Эта постоянно продолжающаяся драка, конечно, не имеет ничего общего со спортом и не имеет ничего общего с массовым здоровьем. Поэтому, когда рушится спортивное, болельщицкое, возникающее исключительно на трибуне стадиона и сразу за этой трибуной выветривающееся единение между плебеем и патрицием, то исчезает и потребность в самом спорте. Невозможно объяснить — а что дают олимпиада всему народу? Не сословию спортсменов, которые безусловно самоотверженно готовились к олимпиаде и для которых отстранение от неё — это трагедия, но что это по крупному меняет, например, для детского спорта?
Через два дня в рамках проекта «Последний звонок» мы должны обнародовать следующую и заключительную серию фильма об образовании. Снимая её, мы ездили по российской глубинке. В Брянской области ты видишь опустевшие поселки, где последние энтузиасты сдерживают бурьян, наступающий на ледовые катки и стадионы, где бегают и катаются 2,5 ребенка. Ну какие Харламовы отсюда возникнут, какие Яшины, Лобановские и Блохины? Их не будет. Их невозможно вырастить в стране, которая к Чемпионату мира по футболу готовится как к крупнейшему шансу чего-нибудь отхватить и заработать. Я могу сказать, что решение МОК — это не последняя оплеуха. Скорее всего, будет ещё очень расчетливый и циничный ход. Было бы странно, если бы этой идеей не воспользовались, если бы она не пришла в голову нашим «международным партнерам» — лишить российскую футбольную сборную права участвовать в Чемпионате мира по футболу-2018, но не отнимать сам чемпионат у страны. То есть не отнимать возможности заработать, но отнять возможность гордиться или хотя бы надеяться на какой-то шанс не провально выступить на этом чемпионате.
Поэтому на Западе действуют очень расчётливо. Естественно, после каждого такого унижения в широких народных массах возникает вопрос: «А как же так, за что же нас опять селёдочной мордой в харю? И сколько же это будет продолжаться?» Собственно, ради этого и затеваются спортивные унижения, чтобы возникал этот вопрос, чтобы ширилась пропасть между плебеями и патрициями, чтобы не удавалось нашей маленькой домашней комнатной буржуазии вместе с народом оказаться на одной трибуне, чтобы ширилась пропасть между привилегированной VIP-ложей и всеми остальными. Для чего это нужно? Да для того, чтобы затоптать, в землю вогнать нашу буржуазию, показать ей окончательное место и разодрать на части то, что она каким-то образом ещё пытается оборонять.
Чего добилось наше образование? Спортсмены — молодые люди, в основном выросшие уже во время «светлых демократическим реформ». И что мы видим? Десятки спортсменов вчера и сегодня договорились до того, что чуть ли не видят «в решении МОК больше положительных моментов, чем отрицательных». То есть мы всё-таки смогли воспитать манкуртов, которые даже не понимают, что значат государственные символы и государственная гордость? Для них фраза «У советских собственная гордость», получается, полный бред? Что-то совершенно непонятное, из истории древних шумеров?
Конечно, бред, конечно, непонятное, потому что они ни разу не советские, их воспитывали не как советских, а как антисоветских. Что нам теперь разводить руками, удивляться или креститься, когда мы слышим такие заявления? Это же закономерно. Нам в течение 25 лет объясняют — каждый сам за себя. Ты сдохни — я выживу. Единственная цель в жизни человека — это набить собственный желудок или собственный кошелёк. Если ради этого нужно идти по головам, пусть даже головы выстроились на какой-нибудь беговой дорожке — ничего страшного. И спорт устроен как живодёрня, и вся остальная жизнь устроена как живодёрня. Так чего мы удивляемся тому, что живодёрами стали спортсмены? А что наши артисты — не живодёры? Они не готовы так же друг друга жрать, и продавать Родину, и куда угодно уезжать? Они видят, что все продают всё — «чего же я останусь в стороне?» Если я буду молчать, если откажусь в этом участвовать из каких-то идеалистических побуждений, то, во-первых, буду выглядеть идиотом, во-вторых, просто проиграю деньги, всё поделят без меня. Если уж все продают Родину, то почему бы не поучаствовать в дележе и не побороться за собственный гешефтик?
Такая психология родилась не сегодня. И в советское время было очень много антисоветских людей. Мы прекрасно помним десанты наших хоккеистов, которые внезапно объявляли себя диссидентами и уходили играть в НХЛ, в потом вдруг оказывались востребованы здесь. Им поручали целые клубы, несмотря на то, что они вообще-то покрыли страну позором и предали не просто дело партии или советского народа, но и Центральный спортивный клуб армии (ЦСКА). Это же не просто какая-то лавочка или конторка, из которой можно было взять и переметнуться на «ту» сторону. Это было преступление, сравнимое с воинским предательством присяги. Но всё забыто. Людям (и не только конкретно спортсменвм, а вообще всем) за последние десятилетия дали понять, что предательство не имеет значение: «Решай свои личные корыстные интересы — ведь при «совке» у тебя не было тачки. А страна должна была тебе предоставить тачку, ты здорово играл в хоккей, ты этого заслуживал. Теперь давай поработай на нас, мы тебя наградим, если будет какой-нибудь результат, мы подарим тебе ключи от автомобиля Ауди или БМВ, или заплатим крупную сумму в долларах».
Мы постоянно видим этот стиль общения со спортсменами — их награждают продукцией западных автомобильных концернов. Это уже диагноз. Когда в такой атмосфере растет молодежь, или даже люди с когда-то советским сознанием в такой атмосфере долгое время живут и работают — они ей пропитываются. Если с тобой всё время выстраивают отношения на коммерческом расчёте — что ждать, что ты будешь вести себя по-другому? Поэтому я бы не стал возлагать всё бремя ответственности на спортсменов, которые решают так себя вести. Патриотизм по отношению к чему? По отношению к ключам от Ауди? Они действуют так, они ведут себя так, они подчиняются тем обстоятельствам и правилам, которые заданы для всей системы. Есть ли тут проблема личного характера и личного выбора? Есть, Но то, что мы сейчас обсуждаем, не связано с какими-то конкретными персоналиями. Проще всего было бы сейчас устроить в обществе свару, организовать 150 ток-шоу, на которых кого-то бы клеймили позором, а кто-то бы в ответ плевался и сравнивал всё происходящее с Украиной Но дело-то не в поступке конкретного спортсмена или тренера, а дело во всей системе, которая воспитывает предателей.
Советскими людьми иногда становятся ребята, не заставшие по возрасту не только 80-е, но и 90-е, вообще никак не связанные с Советским Союзом. Тем не менее они могут быть сегодня носителями другого сознания, и для них поступок вроде выступления без гимна, без флага, без Родины является неприемлемым. А для других — приемлемым. Так что позиция не измеряется прожитыми годами или принадлежностью к спортивной форме, на которой когда-то красовались известные всем четыре буквы.
Услышав высказывания Тарасовой, Жулина, Жукова, Медведевой, Исинбаевой и многих других, кто говорит, что ехать обязательно надо, вспоминаешь 36-й год, олимпиаду в фашистской Германии. Представим себе советских спортсменов, которые сказали бы: «Мы много готовились, мы много пота пролили на тренировках, мы готовы к победе, поэтому надо ехать к нацистам». Я вижу аналогию между 1936 годом и 2017 годом не в позициях спортсменов. Я не вижу параллелей между сегодняшним и сталинским поколениями спортсменов (не только спортсменов — музыкантов, поэтов, журналистов и представителей многих других профессий). Мы утратили преемственность, мы не можем себя сравнивать и сопоставлять. Но исторические параллели, как мне кажется, уместны. Потому что если посмотреть на то, как и когда обычно происходили спортивные демарши и бойкоты олимпиад, то это, как правило, предшествовало крупным военным конфликтам. Так было перед 1914 годом, хотя тогда олимпийское движение находилось ещё в зачаточном состоянии, это произошло в 1936 году. Впоследствии мы помним, что ввод войск в Афганистан предварил полный крах олимпийского движения. Так что есть повод тревожиться не столько за спортсменов, сколько за происходящее в мире в целом. И за то, в какой степени готовы к испытаниям и в каком моральном обличии мы к этим событиям приближаемся.

Я тут внимательно посмотрел большое интервью Андрея Девятова. Оставлю за скобками то, что я что-то «не понимаю», поскольку склонен считать, что эти рассуждения вызваны некой сложно понимаемой конкурентной борьбой на некотором экспертном рынке. Я, правда, на этом рынке не работаю (поскольку зарабатываю чисто экономическим консалтингом), но Андрей Петрович как раз в нем находится и для него важно показывать свою эксклюзивность (что особенно актуально в связи с приведенными ниже рассуждениями). Но в его рассуждениях есть определенные моменты, которые мне хотелось бы обсудить.

Начну я с создания богатства «из ничего». Те, кто учил политэкономию знает, что богатства создаются трудом. Все остальное — это эксплуатация и/или прямое насилие (грабеж). Однако в жизни, как понятно, все несколько сложнее, достаточно упомянуть административную ренту, которая появляется как только появляется государство (недаром и Маркс, и Энгельс, и Ленин много писали об «отмирании государства»; к сожалению, до этого уровня развитие цивилизации пока не дошло).

Так вот, Девятов исходит из того, что существует три способа получения богатства «из ничего». Это процент, оценка и обмен. В реальности, и то, и другое, и третье — капитализация транзакционных издержек, связанных с монополизированием уникального ресурса. Разберем их подробнее.

Первое, процент. Соответственно, владельцы этого ресурса — ростовщики, банкиры или, общим словом «проценщики». С ним все более или менее понятно. У вас есть ресурс, на который кто-то претендует (деньги), вы его даете в аренду за плату. Казалось бы, если вы рабочий, то у вас тоже есть ресурс, ваш труд, вы его точно так же продаете. Разница в том, что если вы рабочий, то вы работаете и после окончания работы отношения закончились. В нашем случае речь идет об аренде — то есть кто-то арендует ваши деньги и вы за это получаете некоторую дополнительную плату. При этом важно, что вы не покупаете (например, инвестор покупает долю в бизнесе и несет сопутствующие риски), а вы именно даете в аренду. А если вы владелец денег и их даете в аренду, независимо от того, за деньги, за труд или еще за что, то труд вы не вкладываете («мы сидим, а денежки идут!»).

Как известно, все традиционные религии процент сильно не одобряют (одни сильнее, другие еще более сильно), но вот почему — это отдельный вопрос. Возможно, дело тут в том, что у человечества есть богатый опыт работы с ростовщиками, которые очень быстро разрушают социальную стабильность в устойчивых сообществах, что никому никогда не нравится. Фактически, история показала, что общество с большим трудом определяет «разумную» стоимость аренды денег и, как следствие, проценщики получают за свои услуги сверхприбыль (впрочем, тут они не одиноки).

Второе, обменные операции (которые осуществляют «менялы»). Эта ниша связана с тем, что  разных регионах используются разные местные деньги и, тем самым, при осуществлении торговых операций необходимо осуществлять обменные операции. Тут нет аренды, чисто обменные операции, которые не продолжаются во времени. Важность их в том, что именно они «состыковывают» разные экономические системы и по этой причине в том случае, если есть монополия «менял», то они могут повысить или, наоборот понизить рентабельность той или иной региональной экономической системы. Пример подобно монополии (правда, не частной) — импортные пошлины.

Третий источник, это оценка. Которую, естественно, осуществляют «оценщики». Суть их работы в том, что (опять-таки, в случае наличия монополии) на какой-то принципиальный товар назначается обязательная цена. Классический пример — феодалы в Средней Азии, которые распределяли крайне ограниченные водные ресурсы. Или те же феодалы, которые покупали у своих крестьян зерно или овощи по фиксированным ценам. В отсутствие рынка, разумеется. Сегодня можно напомнить про, скажем, цену на бриллианты, которые до недавнего времени поддерживала монополия Де Бирс.

Повторю еще раз принципиально важное обстоятельство: реальной причиной появления богатства «из ничего» является монопольная рента и если монополию разрушить (или взять ее под общественный контроль) фокус не проходит. Кстати, еще один пример работы оценщиков, уже сегодняшний: плата за проезд по платной дороге. Хотя принцип получения прибыли там более сложный (в реальности, основную прибыль получают за строительство и платит здесь бюджет, причем много больше, чем стоит сама работа).

Но для того, чтобы сохранять монополию всегда нужна мощная общественная группа. Она может быть частной, может — основанной на государственной монополии, которая приватизирована чиновниками, но единая сплоченная группа нужна всегда, поскольку без монополии никуда (вспомните, что мы назвали в «Лестнице в небо» «властной группировкой»). И если ресурс в потенциале достаточно высок (то есть может обеспечить очень высокие доходы), и его удалось сконцентрировать достаточно узкой группе, то она может получить очень большую власть.

Здесь можно сделать небольшое историческое отступление. Дело в том, что как есть три базовых способа получать монопольную ренту в финансовой сфере, так и в Израиле двухтысячелетней давности было три основных общественно-политических силы: фарисеи, саддукеи и ессеи (а некоторые это разделение чуть ли не с шумеров ведут). И есть естественное желание связать эти тройки друг с другом.

Фарисеи, которые были готовы смириться с навязанными Римом правилами, это, конечно, проценщики. Аристократы-саддукеи, связанные с государством — это оценщики. Ну а ессеи (из которых и вышло христианство) — это менялы. Христос не зря выгонял менял из двора Храма — конкуренты ему были не нужны (все же построено на монополии)! Почему Девятов ассоциирует с менялами именно «Ротшильдов» (что это такое — тоже интересная тема) — вопрос отдельный (есть аргументы и «за», и «против»), как и то, почему он говорит о том, что именно ессеи-менялы — это «большевики-ленинцы». Эту тему я пока опущу (хотя и есть желание с ним на эту тему поговорить).

Отметим, что все три упомянутые функции с середине 40-х годов в Западном мире (с Бреттон-Вудской конференции) получила одна и та же группа, условно — мировая финансовая элита. При этом монополию на банковский сектор (то есть бенефиты от процентов) она смогла получить только после создания Федеральной резервной системы (Б.-В. только оформила этот процесс), оценка была (причем только частично) приватизирована у государства в рамках либеральных реформ, а обменный процесс был монополизирован по итогам оформления Б.-В. системы. Я уж позволю себе здесь не останавливаться на деталях процесса, скажу только что ключевой элемент здесь — рейтинговые агентства и аудиторские структуры.

При этом до тех пор, пока существовал СССР и мировая система социализма, полной монополии по всем трем направлениям не было и мировой финансовой элите приходилось себя ограничивать. А вот после 1991 года она оторвались по полной. И вот тут начались проблемы, поскольку в какой-то момент стало понятно, что созданная в ХХ веке финансовая система больше не может обеспечивать экономический рост! И это означает, что по всем трем основным направлениям придется существенно ужаться…

Первый удар по системе был нанесен в 2011 году. Дело в том, что проценщиков и оценщиков очень волновало, что, вопреки идеологии Б.-В. системы, формально установка процента по ставке (учетная ставка ФРС США) и эмиссия мировой валюты (доллара) находится под национальной юрисдикцией США. Была сделана попытка их вытащить (т.н. проект «центробанка центробанков», то есть попытались повторить в мировом масштабе то, что в США было сделано в 1913 году с созданием ФРС), которая, после «дела Стросс-Кана» завершилась неудачей. А затем, уже в 2014 году, президент США Обама остановил эмиссию (без которой в принципе невозможно сохранить устойчивость институтов мировой финансовой системы).

К этому моменту окончательно стало понятно, что монопольную ренту по всем трем механизмам придется сокращать. Но поскольку мировая финансовая элита довольно большая группа, то ее части имели разный контроль над тремя основными направлениями получения сверхприбыли (в том числе, согласимся с А.Девятовым, исторически). И возник вопрос, как делиться? Каждая из трех групп хочет оставить основную сверхприбыль себе, а остальных вернуть в конкурентную среду (в которой о сверхприбыли говорить не приходится, обычную бы прибыль получить). Ну и, разумеется, свалить на них ответственность за кризис. И вот тут приходит время интерпретаций взаимодействия этих групп, оценки их ресурсов и так далее. То есть — тех вопросов, в которых А.Девятов разбирается много лучше меня.

Есть, правда, один момент. Дело в том, что рассуждения Девятова об «азиатском способе производства», «большевиках-ленинцах» и пр. не имеют под собой экономического обоснования. Нет, это не значит, что азиатского способа производства не существует, существует, конечно, беда в том, что он не может обеспечить инновационного развития. Точно также есть проблемы с отказом от ссудного процента и переходом на логику «менял» (она, априори, связана с разделением рынков, что ведет к их дроблению и, значит, ограничению возможностей научно-технического прогресса). Но тут я останавливаюсь, поскольку это тема сложная и явно выходит за пределы обсуждаемого в настоящей статье вопроса.

Скажу только, что ключевой вопрос — это создание новой модели развития экономики. Созданная в рамках монополии трех основных элементов мировой финансовой элиты экономическая «наука» (позволю уж себе немножко поглумиться и поставить кавычки) на соответствующий вопрос ответить не может, поскольку создавалась она как система идеологического обеспечения описанных выше монополий и мир без них как-то себе представить не может, даже терминологически. В отличие от политэкономии. И я, собственно, сейчас и пытаюсь разобраться, что и как тут можно сделать и придумать. Получится или нет — вопрос отдельный, но я позволю себе вольно процитировать Алехина перед матчем на первенство мира по шахматам в Буэнос-Айресе в 1927 году:

Нас критиковали за то, что мы разрушаем иллюзии, за то, что мы расшатываем лодку. Но мне кажется, что в какой-то момент нужно уже опустить глаза под ноги и увидеть, что лодка до краёв набрала воды. Если и должен после всего происходящего стихнуть какой-нибудь хор, то это не хор, состоящий из наших робких голосов, призывающих людей опомниться и осознать то, что творится. А хор из тех, кто пытается изо всех сил подыскивать себе оправдательную партитуру, оправдывать то, что происходит, неким планом, в соответствии с которым нужно ещё чуть-чуть сдать назад, сделать ещё какую-нибудь небольшую уступочку. А уж потом вылетит засадный полк и разгромит всю нечисть и, наконец, выведет государство на оперативный простор.

Нужно смотреть на вещи здраво и трезво. Это означает, что мы сами себе должны ставить трагические диагнозы. Не конкретный человек руководит происходящим, не индивидуальная какая-то судьба ведёт за собой Россию — героическая или, наоборот, предательская. Процессом управляет класс. И этот класс в кадрах телевизионных трансляций спектакля прекрасно можно увидеть. Разрозненные фамилии аплодирующих «Нурееву» вместе составляют класс. Класс победивших в 91-м году. И этот класс сейчас вводит в обиход в очередной раз (точно так же, как в 90-х) коленно-локтевую лирику. Легитимизирует эту позицию вновь не только для себя, но и для всей страны. Потому что мы понимаем, что точно такой же колено-преклоненный оттенок есть и у трагической оперы под названием «Наше неучастие в Олимпиаде». И это не последнее звено. Так вот, нужно перестать надеться на то, что внутри этого класса появятся здравые силы, какие-нибудь долго хранившие молчание и притворявшиеся частью этого класса офицеры, патриоты, которые внезапно дорвутся до штурвала и весь корабль повернут в противоположном направлении. Нет. «Нуреев» — это манифест, это истинное лицо победившего в 91-м году класса и истинное представление этого класса о том, как должны складываться отношения как нашей страны с внешним миром, так и народа и власти.

Возможно, лицо — это и есть как раз то, что в «Нуреева» ниже пояса на знаменитой фотографии, из-за которой балет прежде бы не допущен на сцену. Я не уверен, где у «элиты» находится образина и что является в данном случае инструментом дипломатической стыковки для указанного класса. Но совершенно точно, что весь пафос того, что происходило в этих роскошных декорациях, восприниматься должно именно так. На дипломатическом языке это называется, наверное, переговорной позицией. И наша переговорная позиция такова. А народу, я думаю, будет предложено поддержать эту позицию и занять аналогичную, потому что для того, чтобы найти точки, так сказать, соприкосновения с Западом, правящим людям необходимо прочно стоять на ногах у себя дома. И не для того ищутся точки соприкосновения с Западом, чтобы утратить завоёванные в 90-х господствующие высоты. Поэтому ещё спорный вопрос, кто на самом деле главный герой этого действа? Если до конца расшифровывать представление, переводить на русский язык — кто в действительности является Нуреевым?

Понятно всем, что происходит, понятно, что это означает, понятно, кому посылается сигнал. Абсолютно логичный сигнал. Вслед за беззубыми бесславными попытками что-нибудь изменить в Совете безопасности ООН, вслед за понурой головой Жукова, на которую мы смиренно готовы принять любые помои и любые оскорбления, как и обладатель этой головы — вслед за этим должен был станцевать какой-нибудь Нуреев. И вся эта публика должна была сходить на какой-нибудь спектакль и похлопать государственному изменнику, воплощённому лучшими артистами и музыкантами страны в этой «бессмертной постановке».

Но вот о чём я думаю. С 91-го года на всём постсоветском пространстве (не только в нашей стране) к власти пришли люди, объединённые коллективной ответственностью и коллективным участием в грабеже народного достояния в эти 90-е. Они очень здорово напоминают сельские оккупационные администрации в годы Великой Отечественной войны. Это могли быть власовцы, это могли бандеровцы, но и те, и другие должны были как-то выстраивать отношения со своим руководством. Это мог быть Вермахт, могли быть люди из СС, это могла быть администрация Восточного Рейхскоммисариата. Но в любом случае нужно было, с одной стороны, налаживать отношения с вышестоящим начальством, а с другой стороны — поддерживать доверие в простом народе, оказавшемся на оккупированных территориях. Как правило, эти администрации изображали в глазах людей своеобразных защитников от немцев. Они говорили: «Если вы будете плохо себя вести, если вы не будете нам доверять, то придут немцы и вам сделают ещё хуже. Поэтому вступайте в ряды наших мелкопоместных национальных армий, поддерживайте нас и снабжайте нас продуктами и всем необходимым. Потому что другая крайность, если вы её не хотите — это приход немцев, от которого мы вас защищаем. В этом проявляется, собственно говоря, патриотизм».

Это здорово напоминает мне патриотическую риторику, которую мы слышим в последние годы, потому что у нас есть кровожадные пиндосы, которые спят и видят, как бы им расчленить и уничтожить. Соответственно, те люди, которых мы видели на «Нурееве» — это наша единственная опора и надежда, это единственная наша защита. Эти же люди финансируют производство высокоточного вооружения, эти же люди, получается, санкционировали освобождение от террористов ближневосточных государств, эти же люди протянули руку помощи Донбассу и Крыму. Интересно, кстати говоря, как «Нуреев» и всё, что вокруг этого произведения сейчас творится, воспринимается на Донбассе теми людьми, которые отправились туда по зову сердца? И вот вся эта публика как бы защищает нас от пиндосов, которые мечтают расправиться с нами. Так вот, она в такой же степени защищает нас от пиндосов, в какой коллаборационистские формирования на Украине, в Белоруссии или на территории России, попавшие под фашистский сапог, защищали от фашистов несчастных людей, оставшихся в колхозах и деревнях. В конечном счёте это иногда заканчивалось тем, что, устав от местного кровопийства, люди призывали фашистов для того, чтобы расправиться со своими порученцами. И тогда не раз и не два (известны такие примеры) нацисты действительно разбирались с коллаборационистами, не в перу прыткими. Тогда народ оставался один на один уже с немецуими фашистами, как и предрекалось. И тогда никакого другого способа жить, кроме как уходить в партизаны, у народа уже не оставалось. Я не знаю, насколько эта абстракция здесь уместна, насколько эта параллель уместна, может быть, я просто брежу и фантазирую. Но согласитесь, в последнее время слишком много стало поводов для того, чтобы бредить и фантазировать.

Над страной развевается белый флаг, на котором изображена осина — флаг Иуды. Под ним торжествующим маршем идёт наша власть и призывает нас идти под ним. Олимпиада ли это, балет ли «Нуреев», посвященный предателю, год ли Солженицына, посвященный предателю, госпремия ли, данная президентом Алексеевой — всё творится под этим флагом.

Это подтверждается ещё и густой антисоветчиной спектакля «Нуреев». Антисоветчина изначально заложена в саму фабулу. Биография предателя как может быть оправдана? Только тем, что предатель — герой. А все, кого он предаёт — 300 миллионов советских людей — уроды, ватники и совки.

Композитор «Нуреева» Демуцкий очень гордится тем, что он создал пародию на советскую песню. Это знаковый момент спектакля. В этом вроде бы нет никакой порнографии, никакого гомосексуального стриптиза, но это самый, пожалуй, страшный момент того, с чем общество столкнулось 9-10 декабря 2017 года. Демуцкий избрал стихотворение Маргариты Алигер:

Родины себе не выбирают.
Начиная видеть и дышать,
Родину на свете получают
Непреложно, как отца и мать.
Дни стояли сизые, косые…
Непогода улица мела…
Родилась я осенью в России,
И меня Россия приняла.
Родина! И радости и горе
Неразрывно слиты были в ней.
Родина! В любви. В бою и споре
Ты была союзницей моей.
Этим Демуцкий на голубом глазу завершил свою балетную пародию. Но дальше-то у Алигер вот какие слова:
Родина! Нежнее первой ласки
Научила ты меня беречь
Золотые пушкинские сказки.
Гоголя пленительную речь,
Ясную, просторную природу,
Кругозор на сотни вёрст окрест,
Истинную вольность и свободу…

Таким образом, Демуцкий и другие авторы спектакля вместе с главой этого проекта режиссёром Серебренниковым отказывают нам: первое — в праве любить Родину; второе — в праве любить наших великих творцов Пушкина и Гоголя, и третье — в праве почитать истинную вольность и свободу. Тем лучше, что это демонстративно. Замечательно то, что любому человеку, кто узнает то, что мы сейчас рассказали, станет очевидно, что родина у этих людей и наша Родины — это две разные родины. У них собственное буржуазное классовое отечество, и они за него сдадут любое другое Отечество вместе со всеми его обитателями — вот что принципиально важно.

Когда мы некоторое время назад пытались заводить разговор на эту тему, нас со всех сторон заклёвывали обвинениями, что, дескать, вы пытаетесь сеять рознь и демонстрируете, что народ не един, нет солидарности. А какая может быть солидарность вот с этим? Хорошо, что падают на пол трусы и становится ясно, что и с крестиком какие-то проблемы. И наступает окончательная ослепительная очевидность. Государство рукоплещет постановке о предателе, о человеке, который предал государство так же, как любой Солженицын. Ещё не поставили спектакль про Власова. Я думаю, поставят, это трилогия могла бы быть, триптих в сценическом искусстве — Власов, Солженицын и Нуреев.

Самое важно, что спадают все театральные маски и обнажается совершенная реалистическая суть, та, от которой нам так долго хотелось отворачиваться, хотелось чем-то её замазывать, припудривать, чем-нибудь как-нибудь себя успокоить. Пудра сейчас должна слететь даже с самых запудренных мозгов.

Мы видим воспевание тупого антирусского национализма (либеральная пресса педалирует татарский национализм Нуреева). Мы видим воспевание антисоветчины. Ну а на первом плане, безусловно, воспевание самого постыдного, позорного гомосексуализма. Мы видим обращение к «мировому цивилизованному сообществу» по всем вышеназванным и многим другим трендам. И вместе с тем мы не видим настоящего общественного протеста. О чём я? Когда относительно безобидный фильм «Матильда» готовился к показу, там чуть ли не за год начались марши, демонстрации, петиции и уголовные дела. Вся блогосфера, всё информационное пространство аж стонало и рвалось. А тут — ничего. Только Никита Михалков полгода назад что-то сказал уничижительное по поводу порнографического «Нуреева», да и то скорее в ироническом ключе. Что же думать по поводу таких разных реакций?

А это логично. За оскорблённое августейшее монаршее достоинство есть кому заступиться. За диссидентов, беглецов, коллаборационистов всех мастей и расцветок есть кому заступиться, потому что у предателей есть представительство в господствующем классе. А за Советский Союз, за советский народ — поруганный, униженный, раздробленный, распятый советский народ — заступиться некому, так же как за советский период нашей истории, за Советский Союз в целом заступиться некому, кроме самого народа. Народ безмолвствует, как всегда, народ бессловесен, он лишён права возмущаться, он иногда даже лишён способности возмущаться, лишён возможности осознавать то унижение, которому его подвергают.

Но, кроме народа, у Советского Союза ничего нет, и кроме народа никто слова сказать не может в защиту советского прошлого. А кроме Советского Союза, кроме советского периода, советского проекта, советской идеи у народа нет ничего, чем народ может защититься. Когда народное самосознание и советская идея, два этих вектора, вновь сойдутся в одной точке — я думаю, что тогда диспропорции будут устранены. Но тогда очень многим придётся горестно всплеснуть руками и позавидовать страданиям Нуреева.

Давайте разбираться. Вероятность того, что за месяц упало всё, что наросло за год — это чушь собачья. А дальше надо добавить, что в действительности экономический спад у нас в стране происходит уже на протяжении пяти лет, с 4 квартала 2012 года. И промышленность падает сильнее, чем экономика в целом. Можно сказать, например, что по прошлому году в промышленном городе Санкт-Петербурге спад промпроизводства составил больше 10%, достигая 17%. Я не думаю, что в других регионах дела идут сильно лучше.

И в этой ситуации возникают два вопроса. Первый: зачем Росстат, подразделение Минэкономразвития, вообще начал говорить, что имеется спад? А второй: почему об этом начали говорить именно сейчас? Для меня ответы очевидны.

Во первых, наросло уже слишком много лжи. Разрыв между официальной цифрой и реальностью стал запредельно велик, и поэтому рано или поздно надо признаваться. Я напомню, что аналогичная ситуация была в США в 2001 году, когда к власти пришёл Буш-«джуниор». Тогда американцы организовали события 11 сентября 2001 года для того, чтобы свалить спад на объективные факторы.

Во-вторых, что касается того, почему Росстат озвучил информацию о спаде именно сейчас. Потому что было выступление Путина на большой пресс-конференции, где президент со слов правительства объявил о том, что в стране начался устойчивый экономический рост. Соответственно, целью последующего выступления Росстата было продемонстрировать, что Путин неадекватен, что он врёт народу. Соответственно, я это воспринимаю как то, что правительство вступило в предвыборную кампанию на стороне противников Путина.

Политическими кураторами либералов из правительства и либералов из ЦБ являются представители мировой финансовой элиты. Их представления о ситуации в нашей стране формируются достаточно специфической экспертной группой, в которую входит Илларионов, Каспаров, Альбац, Шевцова, ещё несколько человек такого же типа. Ну, может быть, ещё Венедиктов. Степень их адекватности, с нашей точки зрения, не очень понятна. Но сценария, который они разыгрывают, мы не знаем. Я не исключаю, что этот сценарий направлен как раз на то, чтобы продемонстрировать миру, что Путин — «циничный диктатор, который кидает народ России». Для того, чтобы это сделать, цифр у правительства достаточно. Миру будет сказано — смотрите, путинское же правительство сказало правду, а, соответственно, Путин нагло врёт. Никто же не будет на Западе разбираться — Путин озвучил цифры на пресс-конференции за два часа до выхода цифр Росстата или через два часа после? Я не исключаю того, что просто в данном случае правительство исполняет указания, которые получило извне. Министры не являются стратегами — они являются исполнителями. Мы получили очередное чёткое доказательство того, чьи указания они исполняют.

В стране ещё до прихода Путина сформировалось несколько крупных элитных групп. Одна из них ориентирована на Запад — это так называемые либералы. Но нужно при этом понимать, что эта элитная группа, хотя она составляет очень малую часть населения, (уж точно не больше 5%, и поддержка тоже это группы не больше 5%), зато она контролирует ресурсы. И все прекрасно понимают, что, если начать операцию по ликвидации этой элитной группы, то мы можем получить целую кучу неприятностей, которые мы помним. Ведь та же группа в конце 80-х — начале 90-х демонстрировала, что она может. Тогда она, например, блокировала подвоз продовольствия в крупные города. И надо отдавать себе отчёт в том, что эта группа будет заниматься такого рода вещами. Это, конечно, сегодня не терроризм, но по законодательству 30-50-х годов — это терроризм. И по этой причине опасно начинать с ними войну. Во всяком случае, я чётко вижу, что Путин крайне не хочет начинать такую гражданскую войну. Другое дело, если эту войну начнёт компрадорская группа элит. Я не исключаю, что пятничное заявление Росстата — это начало такой войны.
Что делать Путину? А вот на этот вопрос я ответить не смогу. Потому что знания и опыт Путины по части той политической ситуации, которая сложилась в стране, настолько выше моих, что я не берусь оценивать, как правильно себя вести в такой ситуации.

Неясны и планы Запада. Надо понимать, что на Западе тоже имеются свои проблемы, связанные с тем, например, что либеральная команда международных финансистов оказалась в тяжёлом положении в США, когда к власти пришёл Трамп, который их сильно не любит. В этом смысле у наших либералов тоже могут быть проблемы. Напомню, что Улюкаев был арестован через две недели после того, как избрали Трампа. Поэтому я думаю, что ситуация будет крайне напряжённая. И я не исключаю, что будут сделаны попытки вообще сорвать выборы. И организаторы этих попыток будут находиться за пределами нашей страны.

Важно даже не то, что России запрещено участвовать как государству в зимней Олимпиаде 2018 года, а другое — социально-психологическая атмосфера в нашем обществе. Произошло публичное, на весь мир, оскорбление государства под названием Российская Федерация. Но ряд наших спортсменов и чиновников реагируют на это в таком духе, что «ничего страшного, в решении МОК есть много положительного, на Игры надо ехать». Хотя большинство наших соотечественников просто не понимает, как вообще можно ставить вопрос об участии в каких-либо соревнованиях на таких унизительных условиях. То есть налицо раскол в нашем обществе. О чём же он свидетельствует?

Я думаю, что это — далеко не первое унижение, которое приходится переживать России и российской элите. И, скорее всего, не последнее. Таким образом нам отчётливо и внятно в очередной раз показали, «кто хозяин» в глобальном общечеловеческом доме. И реакция многих персонажей, твердящих «надо ехать», говорит о том, что у нашей элиты неистребимо желание скрести когтями под дверью этого дома и прорываться туда на любых условиях: «хоть тушкой, хоть чучелом», — и никакие унижения не перешибут у хозяев нашего российского дома желания всё из него вынести и «прописаться» в этом «общечеловеческом» доме, таком прекрасном и манящем. И те, кто там хозяева, видимо, планируя подвергнуть нашу элиту таким унижениям, всё это прекрасно понимали. Что стерпят, утрутся — и попросят ещё добавки. Потому что противостоящий нам империалистический мир весьма рассудителен и расчётлив. И он знает, что для нашей буржуазной элиты её корыстные интересы превыше всего. И в жертву этим корыстным интересам они принесут всё, что угодно — за исключением украденной ими в «лихие девяностые» собственности.

Я хочу, чтобы мы не позволили втянуть себя в некий логический софистский водоворот и не начали сравнивать происходящее сейчас с теми околоспортивными демаршами, которые испытывала советская дипломатия, которым подвергался Советский Союз. Потому что СССР и РФ — два совершенно разных государства, два совершенно разных спорта, две совершенно разные дипломатии и две совершенно разные элиты. И они совершенно по-разному реагируют на вызовы. Для Советского Союза участие в Олимпиадах было одной из составляющих его внешнеполитического курса. Таким образом, в глазах всего прогрессивного человечества Советский Союз демонстрировал, что модель общественного и экономического устройства, которую советские люди для себя избрали, настолько эффективна, что позволяет не только в экономике, в литературе, в музыке — в чем угодно, — но и в спорте добиваться высочайших достижений, потому что «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почёт». Потому что спорт в Советском Союзе был массовым, потому что чуть ли не в каждом дворе стояла бесплатная хоккейная коробка, потому что физически советские люди по-настоящему были здоровыми. Они действительно занимались спортом, они действительно ходили на лыжах, они действительно не просиживали пятничные вечера в алкогольных «спортбарах» с воплями за «Челси» Абрамовича или «Бруклин Нетс» Прохорова…

Я ребёнком посещал бассейн «Калининец», находившийся при заводе имени Калинина и бывший абсолютно бесплатным не только для сотрудников и детей сотрудников самого предприятия, но и для всех, кто жил в округе. За этим бассейном в городки играли наши инженерно-технические кадры — ИТР, то бишь люди, к кругу которых относились мои родители. Городки, как вы помните, это — здоровые, окованные железом биты, и инженеры метко швыряли их на расстояние 15-25 метров. Никто не брал за всё это ни копейки. Плавание, шахматы, велоспорт, бег, лыжи, хоккей и футбол имели повсеместное распространение, как и остальные виды спорта. Советский Союз был здоровым обществом, в котором занимались спортом не по принуждению и не за деньги. И поэтому для него медали на олимпиадах были, в общем-то, «делом двадцать пятым». И даже лишение Советского Союза права участвовать в олимпиаде, случись такое, по- крупному для советского спорта и советского народа и здоровья этого народа ничего бы не изменило.

Сейчас ситуация ровно противоположная. У нас медали Олимпиады являются, может быть, последним антидепрессантом, последним кардиостимулятором. Это способ каким-то образом простимулировать гаснущее национальное самосознание, расплывающуюся гордость — такой своеобразный анаболик. Здоровья нет — есть здоровенный пивной живот, как результат ежепятничных возлияний перед монитором. Лишь ограниченное количество людей играет в реальный футбол, у нас пустые стадионы и хоккейные площадки, уже давным-давно поросшие травой. Всё это заменил телевизор и интернет. То есть спорт у нас накачивается через экраны и мониторы. Но нам хочется — изо всех сил хочется! — стимулировать и тешить свою общенародную, общенациональную гордость. Зачем эта гордость нужна? Она в рабовладельческом, феодальном или буржуазном обществе одинаково необходима. Со времен древнеримской поговорки «Хлеба и зрелищ!» ничего не изменилось: зрелища необходимы, поскольку позволяют отвлекать внимание плебса от перебоев с поставками хлеба. Именно поэтому необходим Колизей, необходимы гладиаторские бои. Посмотрите, как сегодня популярны у нас — в ущерб коллективным видам спорта — состязания, требующие индивидуального геройства: разнообразные Mixed Martial Arts, где выходят всякие рэмбо, ван даммы и терминаторы, чтобы крошить друг друга. И чем больше вылетает зубов на арене — тем больше аплодисментов, тем выше ставки букмекеров. Эта постоянная, непрерывная драка, конечно, не имеет ничего общего со спортом и не имеет ничего общего с массовым здоровьем. Поэтому, когда рушится спортивное, болельщицкое, возникающее исключительно на трибуне стадиона и сразу за этой трибуной выветривающееся единение между плебеем и патрицием, то исчезает и потребность в самом спорте. Невозможно объяснить — а что даёт олимпиада всему народу? Не сословию спортсменов, которые, безусловно, самоотверженно готовились к «главным стартам четырёхлетия» и для которых отстранение от них — едва ли не смертельная трагедия, но что это по-крупному меняет, например, для детского спорта?

В рамках проекта «Последний звонок» мы сняли заключительную серию фильма об образовании. Снимая её, мы ездили по российской глубинке. В Брянской области видели опустевшие поселки, где последние энтузиасты сдерживают бурьян, наступающий на ледовые катки и стадионы, где бегают и катаются два с половиной ребенка. Ну, какие Харламовы отсюда возникнут, какие Яшины, Лобановские и Блохины? Их не будет. Их невозможно вырастить в стране, которая к чемпионату мира по футболу готовится, словно к апокалипсису.

Ещё раз скажу, что решение МОК — это не последняя оплеуха. Скорее всего, будет ещё очень расчетливый и циничный ход. Было бы странно, если бы этой идеей не воспользовались, если бы она не пришла в голову нашим «международным партнерам» — лишить российскую футбольную сборную права участвовать в Чемпионате мира по футболу-2018, но не отнимать сам чемпионат у страны. То есть не отнимать возможности заработать, но отнять возможность гордиться или хотя бы надеяться на какой-то шанс не провально выступить на этом чемпионате.

Естественно, после каждого такого унижения в широких народных массах возникает вопрос: «А как же так, за что же нас опять — селёдочной мордой в харю? И сколько это будет продолжаться? И кто в этом виноват, кто за это отвечает?» Собственно, ради этого и затеваются спортивные унижения, чтобы возникал этот вопрос, чтобы ширилась пропасть между плебеями и патрициями, чтобы не удавалось нашей маленькой домашней комнатной буржуазии вместе с народом оказаться на одной трибуне, чтобы ширилась пропасть между привилегированной VIP-ложей и всеми остальными. Для чего это нужно? Да для того, чтобы затоптать, в землю вогнать нашу буржуазию, показать ей окончательное место и разодрать на части то, что она каким-то образом ещё пытается оборонять, сохранить «для себя». Поэтому на Западе действуют очень расчётливо.

Чего добилось наше образование? Спортсмены — это молодые люди, в основном, выросшие уже во время «светлых демократическим реформ». И что мы видим? Десятки из них уже договорились до того, что видят в решении МОК чуть ли не «больше положительных моментов, чем отрицательных». То есть мы всё-таки смогли воспитать манкуртов, которые даже не понимают, что значат государственные символы и государственная гордость? Для них фраза «У советских собственная гордость», получается, полный бред? Что-то совершенно непонятное, из истории древних шумеров?

Конечно, бред, конечно, непонятное, потому что они ни разу не советские, их воспитывали не как советских, а как антисоветских. Что нам теперь разводить руками, удивляться или креститься, когда мы слышим такие заявления? Это же закономерно. Нам в течение 25 лет объясняют: каждый — сам за себя. Умри ты сегодня, а я — завтра. И единственная цель в жизни человека — это набить собственный желудок или собственный кошелёк. Если ради этого нужно идти по головам, пусть даже головы выстроились на какой-нибудь беговой дорожке — ничего страшного. И спорт устроен как живодёрня, и вся остальная жизнь устроена как живодёрня. Так чего мы удивляемся тому, что живодёрами стали спортсмены? А что, наши артисты — не живодёры? Они что, не готовы так же друг друга жрать, и продавать Родину, и куда угодно уезжать? Они видят, что все продают всё — «чего же оставаться в стороне?» Если я буду молчать, если откажусь в этом участвовать из каких-то идеалистических побуждений, то, во-первых, буду выглядеть идиотом, во-вторых, просто проиграю деньги, и всё достанется другим, добычу поделят без меня. Если уж все продают Родину, то почему бы не поучаствовать в дележе и не побороться за собственный гешефтик?

Такая психология родилась не сегодня. И в советское время было очень много антисоветских людей. Мы прекрасно помним «десанты» за океан наших хоккеистов, которые внезапно объявляли себя диссидентами и уходили играть в НХЛ, а потом снова оказывались востребованы здесь. Им поручали целые клубы, федерации, министерства и ведомства, дарили квартиры и автомобили, едва ли памятники им не ставили.

Кстати, мы постоянно видим этот стиль общения наших властей со спортсменами — их награждают продукцией западных автомобильных концернов. Это уже диагноз. Когда в такой атмосфере растет молодежь, или даже люди с когда-то советским сознанием в такой атмосфере долгое время живут и работают — они ею, этой атмосферой, пропитываются. Если с тобой всё время выстраивают отношения на коммерческом расчёте — надо ли ждать, что ты будешь вести себя со всеми или с кем-то — по-другому? Поэтому я бы не стал возлагать всё бремя ответственности на спортсменов, которые решают вести себя так, а не иначе, упрекать их в отсутствии патриотизма и так далее. Патриотизм, он — по отношению к чему? По отношению к ключам от Ауди?

Наши чемпионы и рекордсмены действуют так, они ведут себя так, они подчиняются тем обстоятельствам и правилам, которые заданы для всей системы. Есть ли тут проблема личного характера и личного выбора? Есть. Но то, что мы сейчас обсуждаем, не связано с какими-то конкретными персоналиями. Проще всего было бы сейчас устроить в обществе свару, организовать 150 ток-шоу, на которых кого-то бы клеймили позором, а кто-то бы в ответ плевался и сравнивал всё происходящее с Украиной. Но дело-то — не в поступке конкретного спортсмена или тренера. Дело — во всей системе, которая воспитывает предателей. Хотя о каком предательстве мы говорим?

Услышав высказывания Тарасовой, Жулина, Жукова, Медведевой, Исинбаевой и многих других, кто говорит, что ехать обязательно надо, вспоминаешь 1936-й год, Олимпиаду в столице фашистской Германии. Представим себе советских спортсменов, которые сказали бы: «Мы много готовились, мы много пота пролили на тренировках, мы готовы к победе, поэтому надо ехать к нацистам». Я вижу аналогию между 1936 годом и 2017 годом не в позициях спортсменов. Я не вижу параллелей между сегодняшним и сталинским поколениями спортсменов (не только спортсменов — музыкантов, поэтов, журналистов и представителей многих других «творческих» профессий). Мы утратили преемственность, мы не можем себя сравнивать и сопоставлять. Но исторические параллели, как мне кажется, уместны. Потому что, если посмотреть на то, как и когда обычно происходили спортивные демарши и бойкоты олимпиад, то это, как правило, предшествовало крупным военным конфликтам. Так было перед 1914 годом, хотя тогда олимпийское движение находилось ещё в зачаточном состоянии. Так было и в 1936 году. Впоследствии мы помним, что ввод войск в Афганистан предварил собой полный крах олимпийского движения. Так что есть повод тревожиться не столько за спорт­сменов, сколько за происходящее в мире в целом. И за то, в какой степени готовы к испытаниям, в каком моральном состоянии мы к этим событиям приближаемся.

Теперь поговорим о балете «Нуреев», режиссёром которого выступил Кирилл Серебренников. Речь в нём идёт о человеке, который в 1961 году — едва ли не первым среди знаменитых балетных деятелей Советского Союза — откровенно объявил себя диссидентом и остался на Западе. Его диссидентство заключалось в тогда неприличной, а ныне, как мы можем судить, единственно верной сексуальной ориентации. Постановку в Большом театре вроде как удалось отбить полгода назад, потому что слишком многих возмутило то, что часть балета проходит на фоне фотографии Нуреева со всеми анатомическими подробностями — на весь задник сцены, в многоэтажную величину. Также в балете присутствовало множество иных порнографических «изюминок».
Но общество успокоилось зря. Балет, в конце концов, — вышел. Вышел и с той скандальной фотографией (слегка прикрытой фиговым листком занавеса), и с порнографическими стриптизами. Притом он вышел не просто в виде какого-то корявого, неприятного, досадного, но частного около-художественного факта нашей действительности — но вышел в качестве манифестации, поддержанной множеством высших чиновников и олигархов, очевидно, разделяющих пафос создателей и артистов спектакля, вышедших на поклоны в футболках с надписями «Свободу Серебренникову».
Нас критиковали за то, что мы разрушаем иллюзии, за то, что мы расшатываем лодку. Но мне кажется, что в какой-то момент нужно уже опустить глаза под ноги и увидеть, что лодка до краёв набрала воды. Если и должен после всего происходящего стихнуть какой-нибудь хор, то это не хор, состоящий из наших робких голосов, призывающих людей опомниться и осознать то, что творится. А хор из тех, кто пытается изо всех сил подыскивать себе оправдательную партитуру, оправдать то, что происходит, неким планом, в соответствии с которым нужно ещё чуть-чуть сдать назад, сделать ещё какую-нибудь небольшую уступочку. А уж потом вылетит засадный полк, разгромит всю нечисть и, наконец, выведет государство на свободный оперативный простор.
Нужно смотреть на вещи здраво и трезво. Это означает, что мы сами себе должны ставить трагические диагнозы. Не конкретный человек руководит происходящим, не индивидуальная какая-то судьба ведёт за собой Россию — героическая или, наоборот, предательская. Процессом управляет класс. И этот класс в кадрах телевизионных трансляций спектакля прекрасно можно увидеть. Разрозненные фамилии аплодирующих «Нурееву» вместе составляют класс. Класс победивших в 1991 году. И этот класс сейчас вводит в обиход в очередной раз (точно так же, как в 90-х) коленно-локтевую лирику. Легитимизирует эту позицию вновь не только для себя, но и для всей страны. Потому что точно такой же колено-преклоненный оттенок есть и у описанной выше трагикомедии под названием «Наше неучастие в Олимпиаде». И это — не последнее звено. Так вот, нужно перестать надеяться на то, что внутри этого класса появятся здравые силы, какие-нибудь долго хранившие молчание и притворявшиеся частью этого класса офицеры, патриоты, которые дорвутся до штурвала и весь корабль повернут в противоположном направлении. Нет, «Нуреев» — это манифест, это истинное лицо победившего в 1991 году класса и истинное представление этого класса о том, как должны складываться отношения нашей страны с внешним миром, а народа — с властью.
Возможно, их лицо — это и есть как раз то, что ниже пояса на знаменитой фотографии, из-за которой балет «Нуреев» ранее не был допущен к показу. Я не уверен, где у «элиты» находится лицо и что является в данном случае инструментом дипломатической стыковки для указанного класса. Но совершенно точно: весь пафос того, что происходило в этих роскошных декорациях, восприниматься должен именно так. На дипломатическом языке это называется, наверное, переговорной позицией. И их переговорная позиция такова. А народу, я думаю, будет предложено поддержать эту позицию и занять аналогичную, ибо для того, чтобы найти точки, так сказать, соприкосновения с Западом, правящему классу необходимо прочно стоять на ногах у себя дома. И не для того ищутся точки соприкосновения с Западом, чтобы утратить завоёванные в 90-х господствующие высоты. Поэтому ещё спорный вопрос, кто на самом деле главный герой этого действа? Если до конца расшифровывать представление, переводить на русский язык — кто в действительности является Нуреевым?
Понятно всем, что происходит. Понятно, что это означает. Понятно, кому посылается сигнал. Абсолютно логичный сигнал. Вслед за беззубыми и бесславными попытками что-нибудь изменить в Совете Безопасности ООН, вслед за понурой головой Жукова, готовой смиренно принять любые помои и любые оскорбления, — вслед за всем этим должен был станцевать какой-нибудь Нуреев, вся эта публика должна была сходить на какой-нибудь спектакль и похлопать государственному изменнику, воплощённому лучшими артистами и музыкантами страны в «мировом событии».
Но вот о чём я думаю. С 1991 года на всём постсоветском пространстве (не только в нашей стране) к власти пришли люди, объединённые коллективной ответственностью и коллективным участием в грабеже народного достояния. Они очень здорово напоминают оккупационные администрации в годы Великой Отечественной войны. Это могли быть власовцы, это могли бандеровцы, но все они должны были как-то выстраивать отношения со своим руководством. Это мог быть вермахт, могли быть люди из СС, это могла быть администрация Восточного рейхскомиссариата. Но в любом случае им нужно было, с одной стороны, налаживать отношения с вышестоящим начальством, а с другой — поддерживать доверие в простом народе, оказавшемся на оккупированных территориях. Как правило, эти администрации изображали в глазах людей своеобразных защитников от немцев. Они говорили: «Если вы будете плохо себя вести, если не будете нам доверять, то придут немцы, и сделают ещё хуже. Поэтому вступайте в ряды наших мелкопоместных национальных армий, поддерживайте нас и снабжайте нас продуктами и всем необходимым. Потому что другая крайность, если вы её не хотите — это приход немцев, от которого мы вас защищаем. В этом и проявляется, собственно говоря, наш с вами патриотизм».
Это здорово напоминает мне ту риторику, которую мы слышим в последние годы, потому что у нас есть кровожадные «пиндосы», которые спят и видят, как бы им расчленить и уничтожить. Соответственно, те люди, которых мы видели на «Нурееве» — это наша единственная опора и надежда, это единственная наша защита. Эти же люди финансируют производство высокоточного вооружения, эти же люди, получается, санкционировали освобождение от террористов ближневосточных государств, эти же люди протянули руку помощи Донбассу и Крыму.
И вот, повторюсь, вся эта публика как бы защищает нас от «пиндосов», которые мечтают расправиться с нами. Но на деле она защищает нас от «пиндосов» в такой же степени, в какой коллаборационистские формирования на Украине, в Белоруссии или на территории России, попавшие под нацистский сапог, защищали от нацистов несчастных людей, оставшихся в колхозах и деревнях. В конечном счёте это иногда заканчивалось тем, что, устав от местного кровопийства, люди призывали фашистов для того, чтобы расправиться с этими «защитниками». И тогда не раз и не два (известны такие примеры) нацисты действительно разбирались с коллаборационистами, не в меру прыткими. Тогда народ оставался один на один уже с немецкими фашистами, как и предрекалось. И тогда никакого другого способа жить, кроме как уходить в партизаны, у народа уже не оставалось. Я не знаю, насколько эта абстракция здесь уместна, насколько эта параллель уместна, — может быть, я просто брежу и фантазирую.
Но над страной развевается белый флаг, на котором изображена осина, — флаг Иуды. Под ним торжествующим маршем идёт наша власть и призывает нас идти под этим флагом вместе с ней, родимой. Олимпиада ли это, балет ли «Нуреев», посвященный предателю, год ли Солженицына, посвященный предателю, госпремия ли, данная президентом гражданке США Людмиле Алексеевой — всё творится под этим флагом.
Это подтверждается ещё и густой антисоветчиной «Нуреева», изначально заложенной в саму фабулу балета. Биография предателя как может быть оправдана? Только тем, что предатель, на самом деле, — герой. А вот все, кого он предаёт: 300 миллионов советских людей, — это уроды, «ватники» и «совки».
Композитор «Нуреева» Демуцкий очень гордится тем, что он создал пародию на советскую песню. Это знаковый момент спектакля. В этом вроде бы нет никакой порнографии, никакого гомосексуального стриптиза, но это самый знаковый и самый, пожалуй, страшный момент того, с чем общество столкнулось 9-10 декабря 2017 года. Демуцкий избрал стихотворение Маргариты Алигер:
Родины себе не выбирают.
Начиная видеть и дышать,
Родину на свете получают
Непреложно, как отца и мать.
Дни стояли сизые, косые…
Непогода улица мела…
Родилась я осенью в России,
И меня Россия приняла.
Родина! И радости, и горе
Неразрывно слиты были в ней.
Родина! В любви. В бою и споре
Ты была союзницей моей.
Этим Демуцкий на голубом глазу завершил свою балетную пародию. Но дальше-то у Алигер вот какие слова:
Родина! Нежнее первой ласки
Научила ты меня беречь
Золотые пушкинские сказки.
Гоголя пленительную речь,
Ясную, просторную природу,
Кругозор на сотни вёрст окрест,
Истинную вольность и свободу…
Таким образом, Демуцкий и другие авторы спектакля вместе с главой этого проекта режиссёром Серебренниковым, отказали нам: первое — в праве любить свою Родину; второе — в праве любить наших великих творцов Пушкина и Гоголя, и третье — в праве почитать истинную вольность и свободу.
Любому человеку, кто услышит то, что вы сейчас прочитали и кто узнает об этом даже в пересказе, станет очевидно, что родина у этих людей и наша Родина — это две абсолютно разные родины. У них — собственное буржуазное классовое отечество, и они за него сдадут любое другое Отечество вместе со всеми его обитателями — вот что принципиально важно.
Когда мы некоторое время назад пытались заводить разговор на эту тему, нас со всех сторон заклёвывали обвинениями, что, дескать, вы пытаетесь сеять рознь и демонстрируете, что народ не един, нет солидарности. А какая может быть солидарность — вот с этим? Хорошо, что падают на пол трусы и становится ясно: с крестиком тоже какие-то проблемы. И наступает окончательная ослепительная очевидность. Чуть ли не первые лица государства рукоплещут постановке о предателе, о человеке, который предал государство так же, как любой Солженицын. Ещё не поставили спектакль про Власова. Я думаю — поставят, это целая трилогия могла бы быть, триптих в сценическом искусстве: Власов, Солженицын и Нуреев.
Самое важно, что спадают все театральные маски и обнажается совершенная реалистическая суть — та, от которой нам так долго хотелось отвернуться, хотелось чем-то её замазать, припудрить, чтобы хоть как-то себя успокоить. Пудра сейчас должна слететь даже с самых запудренных мозгов.
Мы видим воспевание тупого антирусского национализма (либеральная пресса педалирует татарский национализм Нуреева). Мы видим воспевание антисоветчины. Ну, а на первом плане, безусловно, — воспевание самого постыдного и позорного гомосексуализма. Мы видим обращение к «мировому цивилизованному сообществу» по всем вышеназванным и многим другим трендам.
И, вместе с тем, мы не видим настоящего общественного протеста. О чём я? Когда относительно безобидный фильм «Матильда» готовился к показу, то там чуть ли не за год начались марши, демонстрации, петиции и уголовные дела. Вся блогосфера, всё информационное пространство аж стонало и рвалось. А тут — ничего. Только Никита Михалков полгода назад что-то сказал уничижительное по поводу порнографического «Нуреева», да и то скорее в ироническом ключе. Что же думать по поводу таких разных реакций?
А это логично. За оскорблённое августейшее монаршее достоинство — есть кому заступиться. За диссидентов, беглецов, коллаборационистов всех мастей и расцветок — есть кому заступиться, потому что у предателей есть представительство в господствующем классе. А за Советский Союз, за советский народ: поруганный, униженный, раздробленный, распятый советский народ, — заступиться некому, так же как за советский период нашей истории, за Советский Союз в целом заступиться некому, кроме самого народа. Народ безмолвствует, как всегда, народ бессловесен, он лишён права возмущаться, он иногда даже лишён способности возмущаться, лишён возможности осознавать то унижение, которому его подвергают.
Но, кроме народа, у Советского Союза ничего нет — и, кроме народа, никто слова сказать не может в защиту советского прошлого. А кроме Советского Союза, кроме советского периода, кроме советского проекта, кроме советской идеи, — у народа нет ничего, чем народ может защититься. Когда народное самосознание и советская идея, два этих вектора, вновь сойдутся в одной точке, — я думаю, что тогда все эти диспропорции будут устранены. Но тогда очень многим придётся горестно всплеснуть руками и позавидовать «страданиям» Нуреева.

Пенсионный кризис нарастает — «дыра» в Пенсионном фонде, заливаемая деньгами федерального бюджета, продолжает разверзаться. 

В связи с этим либералы всех мастей все более усердно вбивают в наши головы идею о необходимости сокращения пенсионных гарантий. Это уже осуществляется: работающим пенсионерам не индексируют пенсию, накопительные взносы привычно замораживают из года в год, а с 2014 года пенсии начисляются в баллах — да так, что первые тысячи людей, лишенных пенсии за низкие зарплаты, достигли пенсионного возраста в этом году. Но главная цель либералов, их Мекка, их земля обетованная, — это повышение пенсионного возраста. Их идеал, похоже, — то время, когда большинство мужчин просто не доживали до пенсии. 

Это очень экономно, — и мы преодолели эту ситуацию только в 2006 году. 

Похоже, либералам это не нравится. 

Похоже, они действительно считают, что наши пенсионеры живут слишком долго, — хотя мы живем на 10 лет меньше, чем в развитых странах. 

Стремление либералов так или иначе урезать пенсии вызывает ощущение, что, по их мнению, наши пенсионеры непозволительно много получают, — хотя основная их часть имеет пенсии на уровне прожиточного минимума, который к тому же бесстыдно занижен. 

Нам неутомимо, уже больше 20 лет рассказывают о росте пенсионной нагрузки на одного работающего, что якобы делает невозможной достойную пенсию. Действительно, в момент создания пенсионной системы, в конце XIX века, в Германии на одного пенсионера приходилось 15 работающих, а сейчас в России, как и в развитых странах, — на порядок меньше. 

Однако это сопоставление тактично умалчивает о технологическом прогрессе: возможно, либералы просто не подозревают, что с позапрошлого века сменилось не одно поколение техники. Появились роботы, развились информационные технологии, произошло две научно-технических революции. Производительность труда выросла неизмеримо — и при правильной организации производства и общества один работник может без ущерба для себя обеспечивать не одного, а нескольких пенсионеров. 

Пенсионный кризис нельзя преодолеть без решения нескольких элементарных, самоочевидных задач. 

Прежде всего, необходим эффективный контроль пенсионных средств, который сейчас на порядок слабее, чем контроль за деньгами федерального бюджета. Признак недостаточности этого контроля налицо в центре почти любого города России, где самое роскошное здание, — как правило, Пенсионный фонд. 

Необходима отмена начисления пенсий в баллах, стоимостное наполнение которых официально определяется не только нашими взносами и трудовым стажем, но и текущим состоянием федерального бюджета. По сути это означает отмену пенсионных гарантий. Надо вернуться к солидарной, советской системе пенсионного обеспечения, при которой каждое поколение платит пенсии своим родителям, ликвидировав бессмысленные бюрократические надстройки в виде Пенсионного фонда. 

Это наиболее экономная система, обеспечивающая понятные гарантии для граждан. Разумеется, накопительные пенсионные системы должны быть сохранены как дополнительные и добровольные. 

Очень важно вернуть всех госслужащих, сенаторов и депутатов в единую пенсионную систему, общую с нами, обычными гражданами. Сегодня они создали себе свою собственную, отдельную пенсионную систему, что позволяет им воспринимать пенсионные преобразования как эксперименты на лабораторных мышах: их самих инициированные ими же все более дикие реформы не касаются. 

Возвращение госслужащих (за исключением рискующих своей жизнью) в общенациональную пенсионную систему обеспечит ответственность власти при пенсионных преобразованиях. 

Однако главное не это. 

Пенсионный кризис в России вызван, прежде всего, чудовищным регрессивным обложением доходов граждан, при котором чем человек беднее, тем он больше платит. 

Либералы превратили Россию в налоговый рай для миллиардеров и налоговый ад для всех остальных. 

Не существующая почти нигде в мире и доказавшая неэффективность «плоская» шкала подоходного налога сочетается с регрессивной шкалой обязательных социальных взносов и льготами для богатых. В результате нагрузка на оплату труда обычного гражданина, даже если его доходы ниже прожиточного минимума (то есть он не живет, а медленно умирает), превышает 39%. С высоких доходов обязательные социальные взносы снижены с 30 до 10% - и общая фискальная нагрузка на высокую оплату труда снижается до 22%. В то же время дивиденды от акций только недавно повышены с 9 до 13%, а нанимающие налогового консультанта могут платить лишь 6% через якобы «индивидуальное» предприятие. 

Таким образом, бедные платят в 6,5 раза больше богатых — более 39% против 6%. 

Более того: при помощи махинаций на рынках ценных бумаг можно получать доходы, вообще не платя государству. Это нарушение закона, — но практики его разоблачения нет, что обеспечивает безнаказанность преступникам. 

Между тем богатый человек обладает большими возможностями влиять на общество, чем бедный, — и потому должен нести большую ответственность за общество, которая должна выражаться, в том числе в налоговой сфере. 

Иное несправедливо, а значит — неэффективно, ибо несправедливость неэффективна всегда. 

Налоговые послабления для миллиардеров оборачиваются запретительно высоким налогообложением большинства бедных и массовым, часто вынужденным уклонением от налогов. 

Этот омерзительный классовый подход — причина того, что миллионы относительно бедных людей уходят «в тень». Только в январе 2017 года недобор взносов в Пенсионный фонд, по официальным данным, достиг 13%, — и после этого сообщения о его наполняемости исчезли. 

По различным оценкам, от 17 до 30 миллионов граждан России (причем Минфин склоняется к максимальным оценкам их числа) работают «в тени», то есть не платят налогов со своих зарплат. Это катастрофа: либералы сделали нас, по сути, нацией преступников. 

Именно такова главная причина пенсионного кризиса, принципиально игнорируемая либералами. 

Даже пресловутые олигархи при введении этой системы ужаснулись ей, — но ее продавили либеральные чиновники-реформаторы, которые выписывают себе огромные деньги и, похоже, просто не хотят делиться ими с россиянами. 

Без исправления этой главной причины пенсионного кризиса и урезание реальных пенсий, и увеличение пенсионного возраста, и замораживание накопительных пенсий позволят лишь выиграть немного времени, — как «валоризация» пенсий в 2014 году, когда заменив пенсионные гарантии на никому не понятные баллы, сократили дефицит Пенсионного фонда лишь на 3 года. 

Поэтому для нормализации пенсионной системы надо, прежде всего, вернуться к нормальной, действующей во всем мире прогрессивной шкале обложения доходов граждан, при которой налоги и пенсионные взносы платят те, кто может это делать, а не те, у кого нет денег на нормальную еду и одежду. 

Надо нормализовать систему обложения доходов, перейдя к «плоской» шкале обязательных социальных взносов и умеренно-прогрессивной шкале подоходного налога (например, нулевая ставка с доходов до двух прожиточных минимумов в месяц, 13% с остального и 20% с доходов более 1 млн руб. в месяц). 

Угрозы, что прогрессивная шкала приведет к отказу богатых платить налоги, не подтверждается практикой, ибо богатые выводят капиталы в том числе в страны с более высокими налогами, чем в России (включая Францию, в которой отдельным налогом, причем по прогрессивной шкале, облагается имущество дороже 1,3 млн евро). 

Кроме того, борьба с уклонением от налогообложения бедных нерентабельна: их долги выше расходов на выявление нарушения, да и у них часто нет ни денег, ни имущества. 

При прогрессивной же шкале уклоняются богатые, «охота» за которыми сверхрентабельна. Будучи пойманы, они еще и платят относительно охотно, чтобы спасти свободу. 

На прогрессивную шкалу надо перевести все налогообложение граждан. 

Так, жилье в пределах санитарных норм и земля в пределах 6 соток на семью должны освобождаться от налогов; остальное — облагаться по прогрессивной шкале с тем, чтобы не ухудшить положение основной части граждан. 

В свое время под предлогом «сохранения комнаты в коммуналке, доставшейся от бабушки сироте» от налога были освобождены наследства олигархов. Налог на наследство надо восстановить, освободив от него единственное жилье и имущество стоимостью до 100 тыс. долл. С остального его надо взимать по умеренно прогрессивной шкале. 

Наконец, все штрафы с граждан должны взиматься пропорционально их доходам — как в Финляндии, где один из вице-президентов «Нокиа» в годы ее процветания однажды заплатил за превышение скорости более 100 тыс. евро. 

Однако главной задачей России является сейчас возвращение к нормальной, принятой во всем мире прогрессивной шкале обложения личных доходов. Без этого нельзя не только нормализовать ситуацию в пенсионной сфере, но и преодолеть глубокую враждебность граждан к государству, поставившему их в невыносимые условия существования и вынуждающего нарушать закон.