По материалам "ИЗБОРСКОГО КЛУБА", о России, мире, и нашем месте в нём, политика&экономика&социум

Суть демократии подменяется формами «правового государства», игнорируя как существование демократической диктатуры, так и «правового авторитаризма».
Диктатура рисуется в публицистических тонах чего-то «кровавого», принудительно ассоциируемого с убийствами, репрессиями и прочим ужасом. Слово «диктатура» стало своего рода элементом психологического терроризма, если последний понимать в его исходном смысле — как некое сознательное внушение ужаса, запугивание.
С другой стороны, диктатура вполне ложно выстраивается в качестве альтернативы в пару с термином демократия: «Диктатура или демократия». Отсюда, если публично проговаривается слово «диктатура», оно так или иначе оценивается как призыв к упразднению демократии, как антитеза ей. Хотя стоит признать, что сегодня в России слово «демократия» деятельностью лиц, самообъявивших себя демократами, так дискредитировано, что вполне можно через некоторое время получить реакцию большинства (то есть, в общем-то, демоса), выражаемую словами: «Что угодно, только не демократия!».

Что печально. Поскольку все же демократия по определению это не власть «демократов», имея под ними в виду тех, кто устроил двадцать лет назад в стране хаос, причем во многих случаях – кровавый,  а «власть народа», то есть в первую очередь его большинства.

На самом деле понятно, и, в общем-то, известно, что термин «диктатор», идущий от политической системы Древнего Рима – это наделенный на ограниченный срок (обычно – год) правитель, назначавшийся Сенатом в неких чрезвычайных условиях угрозы стране для принятия чрезвычайных мер.

То есть в этом смысле «диктатура» — своего рода объявление чрезвычайного положения в особых условяих – мера, кстати, предусматриваемая законодательством большинства современных стран, в том числе и России.

Ясно, однако, что за время, прошедшее с эпохи рассвета Древнеримской демократии, этот термин получил несколько иное использование и понимание. Хотя важно, что в системе классической демократии он как раз трактовался не как ее антипод (в отличие от деспотии, монархии, аристократии, авторитаризма), как ее составная часть, ее инструмент, средство ее самозащиты.

В конечном счете все многообразие политических режимов так или иначе сводится к двум основным типам.
В первом случае – это, так или иначе, власть большинства, которому подчиняется меньшинство.
Во втором случае – это власть меньшинства, которому подчиняется большинство.
Все остальное – дополнение или уточнение, внутреннее различение.
То есть демократии противостоит не диктатура – демократии противостоит автократия, авторитаризм.

Сам же термин диктатура вовсе не несет указания на то, является она диктатурой большинства или меньшинства. Он несет указание лишь на то, какими методами это большинство или это меньшинство осуществляет свою власть.

Диктатура – это способ властвования. Это власть, опирающаяся не на закон, а на прямое насилие, на прямую силу. Что в значительной степени предполагалось и его исходным римским пониманием как власти лица, наделенного чрезвычайными (то есть выходящими за рамки обычнодействующих законов) полномочиями.
Поэтому диктатура имеет своим противоположением не демократию, а правовое государство. То есть такое государство, в котором полномочия власти ограничены законом. Что вообще-то в нормальных условиях – нормально и хорошо.

Диктатура есть власть, опирающаяся не на закон, а на прямое насилие.

Демократия есть власть большинства, то есть принуждение (если нет принуждения – нет и власти, если нет необходимости принуждения – нет и необходимости власти) меньшинства к исполнению решений большинства. Дальше еще может идти речь об определенных гарантиях для меньшинства – но это последующий и отдельный вопрос, в любом случае гарантии прав меньшинства не означают права этого меньшинства не исполнять решения большинства.

То есть демократия, власть большинства может носить как характер принуждения меньшинства на основании законов, так и на основании прямого насилия.
В одном случае это будет демократическая диктатура, в другом – демократическое правовое государство. Но оно в любом случае останется демократией – методы не меняют исходный тип власти.

Точно так же власть меньшинства может опираться на прямое насилие, а может – на существующие законы. В первом случае будем иметь авторитарную диктатуру, во втором – авторитарное правовое государство.

То есть законы могут быть такими, что обеспечат закрепление власти меньшинства и практическое бесправие большинства: «Пункт первый – президент всегда прав. Пункт второй – если президент не прав, смотри пункт первый».

Все более или менее ясно в случаях демократического правового государства и авторитарной диктатуры: первое считается однозначно хорошим, второе – однозначно плохим.

И смешение оценок начинается в случае авторитарного правового государства и демократической диктатуры.

Авторитаризм как будто облагораживается, если действует строго по законам (им установленным). Власть, действующая по закону – она является законной. То есть легитимной, как будто бы свержению и противостоянию не подлежащей.

Демократия как будто бы очерняется и перестает восприниматься как таковая на том основании, что действует не по закону, а опираясь на прямое насилие. И вроде бы подвергается осуждению и оправдывает призывы к борьбе с ней.

Закон в этом случае выступает как фетиш: ставя его во главу угла, мы отвлекаемся от того, хорош он или плох, разумен или не разумен, совершенен или не совершенен. В ход сразу идет римское же: «Закон суров, но он – закон». Но, как уже говорилось, те же самые римляне, которые утвердили этот принцип и подняли закон на высоту поклонения, как будто стремясь деабсолютизировать свой же собственный абсолют, уравновесили его созданием института диктатуры – на случай, когда закона недостаточно, а чрезвычайная ситуация присутствует.

Соблюдение закона  не меняет сути авторитарного правления – все равно это правление меньшинства, принуждающего к исполнению своих решений противостоящее ему большинство.

Но именно это и рождает отказ большинства от соблюдения такого закона – и заставляет его опираться на прямое насилие, как минимум до тех пор, пока противостоящее ему меньшинство не будет приведено к покорности, его сопротивление – подавлено, а также не будут созданы новые законы, закрепляющие власть большинства.
Отдельно стоит вопрос о критерии власти, определяющем, есть та или иная власть властью меньшинства или властью большинства. Но это – действительно отдельный и более частный, хотя и очень важный вопрос. Линкольн в свое время создал так называемое «Гетисбергское» определение демократии: «Власть народа, осуществляемая руками самого народа в интересах самого народа».

Важно не то, имеем мы в стране диктатуру или нет. Важно то, имеем мы демократию или нет. Власть большинства или власть меньшинства.
Но с чего вдруг большинство должно соблюдать законы, ему не выгодные и лишающие его власти? Вполне естественно, что для него предпочтительнее (то есть объективно предпочтительнее, на определенном этапе осознание этого может еще и не вызреть) вместо авторитарного правления того или иного толка иметь демократическую диктатуру – то есть такую свою власть, которая не может быть свергнута ее противниками и при которой будет подавлено сопротивление бывших обладателей власти.

Степень жесткости этой диктатуры, в частности, степень жесткости подавления, которое она вынуждена использовать – зависит, строго говоря, не от нее, а от степени жесткости свергнутых.

Вся кровь, все насилие, которые обычно приписывают революционным демократическим диктатурам – есть лишь продукт деятельности тех, кто был у власти раньше.
Это, впрочем, уже не вопросы теоретического и аналитического рассмотрения – это дело собственно политической практики.

С теоретической же точки зрения важны, пожалуй, два момента:

— первое, что диктатура не противоречит демократическому характеру власти как таковому. Демократическая диктатура не менее демократична, чем демократическое правовое государство.

— второе, что диктатура не означает и не предполагает в безусловном характере репрессивности и устрашения. Последние рождаются сопротивлением тех, кто не хочет подчиняться власти. Сама по себе диктатура означает лишь устойчивость власти, ее реализм и готовность защищать интересы тех, кого она представляет в частности в чрезвычайных условиях и чрезвычайными методами.

Диктатура – это та власть, для которой интересы, которые она выражает, значат больше, чем те или иные случайные процедурные и формальные обстоятельства. И тем более значат больше, чем мнение ее недоброжелателей из стран-конкурентов либо мнение никого не представляющих тех или иных обнаглевших международных организаций.

Приоритетность воли большинства проистекает не из абсолютизации слова «большинство» или попытки воспроизвести положения принципа демократического централизма — скорее, последний строился на естественных принципах демократии, вписывая в них обязательность решений вышестоящих органов для органов нижестоящих,  а из естественного принятия простого положения – если по тем или иным причинам воля большинства не исполняется, значит, это уже не есть воля народа.

Попытка утвердить и навязать обществу позиции, которые подчас выдаются за «современное понимание демократии», когда воля большинства ограничивается с одной стороны, «правами меньшинства», с другой – соблюдением процедуры, с третьей – правами человека, многопартийностью, принципом соревновательности партий, принципом свободы слова, требованием сменяемости власти и .т.д. – это уже есть отказ от сущности и содержания демократии.

Это ограничение важно считать позитивным либо негативным, можно считать, что оно необходимо, но считать так, значит принимать как факт, что демократия либо несостоятельна как форма правления, либо в современных себя исчерпала.

Если воля большинства оказывается ограничена волей меньшинства, значит, воля меньшинства выше, чем воля большинства. Если воля меньшинства выше воля большинства – она уже не есть воля народа. И она есть не демократия – потому что правление, при котором большинство подчиняется меньшинству, называется не демократия, а авторитаризм.

Если воля большинства ограничена процедурой, институтами, правом, значит, она уже не есть воля большинства, и тогда мы имеем не власть народа, а власть тех его групп, которые создали эти процедуры, составляют собой эти институты и контролируют соблюдение этого права.

Все эти ограничения как таковые, как некие условия и нормы жизни, могут быть хороши и полезны – но сами по себе они к демократии как народовластию  сущностно отношения не имеет. Они могут работать на его реализацию и укрепление, могут на его выхолащивание и ослабление, то есть могут ему соответствовать, а могут входить с ним в противоречие.

И вопрос в том, что мы признаем более приоритетным: волю народа либо данные условия и нормы.

Если приоритет за волей народа, выраженной в воле большинства, мы имеем демократию. Если приоритет за данными нормами, ее ограничивающими, значит, мы имеем авторитаризм. То есть значит, мы имеем некое меньшинство, признанное правомочным определять, должна быть исполнена воля большинства либо нет.
Вот эта подмена принципа власти народа некими формами, в определенных условиях созданных для его реализации, плюс некими нормами, призванными поставить волю большинства под контроль воли меньшинства – и есть деконструкт сущности демократии.

Сегодня основная задача восстановления целостного и позитивного видения истории — рассмотрение истории России/СССР с позиции позитивной истории. Это означает не отказ от изучения и признания ее сложностей, противоречий и трагедий, а признание простого и на самом деле очевидного факта: страна существует более тысячи лет, большую часть своей истории играет ключевую роль в развитии мировой цивилизации и при всех трагедиях недавнего прошлого сохраняет суверенитет, свою культуру, самоидентификацию и мощный научный и промышленный потенциал. Это позволяет утверждать, что она обладает в целом позитивным балансом успехов и неудач. Принцип позитивной истории предполагает, что история страны может и должна рассматриваться в целом как история успехов, преодоления препятствий и разрешения противоречий. Политическое значение развития классической исторической науки и принципа позитивной истории заключается в изучении и пропаганде объективного знания о прошлом страны, укреплении оснований для гордости за страну и ее историю, воспитании национальной уверенности в силах и возможностях страны, здорового гражданского патриотизма, в сохранении интеллектуального суверенитета страны, ее ценностных стержней и историко-культурной самоидентификации.
И здесь действительно встает вопрос о типе объективности, истинности и научности в историческом исследовании именно в связи с тем, что история и ее трактовки слишком сильно вторгаются в область уже сегодняшних политических интересов.
Собственно, вновь встают вопросы: является ли история наукой или это лишь конъюнктурная интерпретация прошлого? Обладает ли она характеристиками объективности либо только обслуживает некие сегодняшние интересы? И где, собственно, критерий научности исторического исследования?
Понятным выглядит стремление увидеть в истории как науке лишь процесс выявления и установления исторических фактов. Однако в тот самый момент, когда мы с этим согласимся, возникнет и иной вопрос: что считать фактом в истории? И вопрос этот старый, также имеющий традицию множества трактовок.
Кто-то даже утверждает как очевидность, что работы, основанные на принципах учета тех или иных социальных (классовых, национальных) интересов, стоят за пределами науки. Тогда не совсем понятно, как вообще можно изучать историю, где главным действующим лицом являются люди и социальные группы, отказываясь от рассмотрения и учета их интересов.
Кто-то также утверждает, что поскольку целью науки является поиск истины, то попытки заменить факты мифами подрывают основы научного взгляда на мир. Тогда также непонятно, как можно изучать историю людей, отвлекаясь от владевших ими взглядов, т.е. как раз мифов, утопий, надежд и стремлений.
Кто-то, напротив, станет утверждать, что истории как объективности нет — есть только собрание легенд, выгодных либо невыгодных с точки зрения тех или иных сегодняшних интересов. Но это все равно не снимает вопрос, т.к. любая легенда, для того чтобы обслуживать те или иные интересы, должна обладать некой силой привлекательности, т.е. опираться на объективно существующее историческое основание. И чем дальше она от него окажется, тем в итоге дефектнее окажется и она сама как основание некого сегодняшнего поведения и действия.
И вот здесь суть того, о чем идет спор; с чем нужно четко определиться и что осознать и утвердить.

1. Бесспорно, целью науки является выявление истины. Даже не поиск: поиск — это процесс, который подчас теряет смысл, если не ведет к достижению цели. Вопрос, в чем мы видим истину — в выявлении бесконечного множества фактов или в установлении связей между фактами, выявлении закономерностей и законов, действующих в истории в их сегодняшнем и будущем действии. Критерий истины — все-таки практика. Верно ли мы поняли уроки прошлого, проверяется эффективностью наших действий в настоящем и будущем.
   


2. История не существует без фактов. Но факты — это не только некие события. Идеи и мифы — это тоже факты. И их влияние на жизнь и поведение людей — тоже исторический факт. Что, собственно говоря, такое миф? По определению Л.С. Санистебана, миф — это «надежда, наполняющая смыслом коллективное действие». Не видеть в мифе факта исторической реальности — значит, не видеть в качестве главного элемента и факта истории реального человека. То есть, не видеть в мифе факт — значит, перестать быть историком.
   


3. Сами исторические факты, даже самые, казалось бы, «фактологизированные», существуют для нашего сознания не как исторические события, которые мы могли бы наблюдать как очевидцы, а как их отражение в восприятии других историков и свидетельствах очевидцев.
   

Все исторические факты существуют для нас как уже отраженные и преломленные через сознание и, соответственно, определенные социальные интересы класса, нации, времени. И это «преломление», которое мы должны учесть и преодолеть в своем исследовании, — тоже есть исторический факт.
Здесь проблема во многом точно такая же, какой она оказалась для классической физики в начале ХХ в., когда внезапно выяснилось, что невозможно с равной точностью измерить одновременно и скорость, и местоположение частицы. Для физики это обернулось сначала кризисом, а потом — созданием теории относительности. Просто физики столкнулись с проблемой относительности собственных выводов лишь 100 лет назад, а историки знали об этом всегда.

1. Если мы признаем в качестве задачи исторического исследования познание и выявление законов исторического исследования и признаем либо предполагаем факт существования таких законов, мы должны признавать, что эти законы не могут действовать иначе, чем через волю и действия людей и социальных групп: наций, классов, этносов, слоев, страт. Воля и действия людей и групп определяются их конкретно-исторически определенными социальными интересами, и это тоже есть исторический факт, и его выявление и учет — задача исторического исследования.
   


2. Осмысление и оценка исторического события не может производиться без учета степени его соответствия тем или иным интересам.
   


3. Принято считать, что в современном обществе в течение примерно 500 последних лет последовательно реализуются следующие задачи: 1) обеспечение национального суверенитета страны, безопасности и возможности выживания человека; 2) равенство граждан перед законом; 3) равные права на участие в политической жизни; 4) обеспечение социальных гарантий для каждого гражданина; 5) обеспечение гарантий жизни в условиях здоровой природной среды. К этому стоит добавить и 6) предоставление каждому человеку гарантий права на сохранение привычной для него культурной среды.
   

Так или иначе все эти права может гарантировать человеку только государство, точнее, оно для того и существует, чтобы гарантировать соблюдение этих прав, благо, как известно, «право — ничто без силы, способной принудить к соблюдению этого права».
За всеми этими правами стоят определенные интересы, которые вместе можно отнести к широко понятому национальному интересу страны. Но для того чтобы выполнять эту функцию, государство в первую очередь должно быть суверенным, национально независимым, не зависящим в своих решениях и действиях от воли, решений, интересов других стран и международных центров силы, что, собственно, и есть национальный интерес в непосредственном виде.

1. Исторически эти задачи выполняются последовательно. Поэтому при изучении того или иного исторического периода на первый план выходит оценка исторических событий с точки зрения их значимости для решения той из названных задач, которая оказывается наиболее актуализированной и доминирующей для общества на данном этапе. Можно сказать, что сначала на первый план выходит задача формирования современных наций и их суверенитета, следом — задача разрешения антагонизма между классами и, наконец, задача обеспечения возможностей для свободного и всестороннего развития каждого человека.
   

Но при прочих равных последующая задача не решается без решения предыдущей. И страна, не сумевшая обеспечить свою национальную независимость, не сможет решить задачи ни классового противостояния, ни свободного развития каждой личности. Поэтому, в конечном счете, оценка любого исторического события не может не включать в себя его оценку с точки зрения сохранения национального суверенитета и обеспечения национальных интересов.

1. При изучении каждого этапа, как уже говорилось, будут доминировать критерии, связанные с теми задачами, которые решаются обществом в изучаемый период. Но на каждом этапе развития общества для исторической науки будут более значимыми для изучения и оценки те стороны исторического развития, которые созвучны задачам, решаемым в данный момент. Если общество находится на этапе решения задач классового противостояния, его внимание сосредоточивается на истории социальной и классовой борьбы. Если для него актуализируется проблема защиты национального суверенитета — для исторических исследований актуализированным становится внимание к тем вопросам истории, которые позволяют дать ответ на вопросы обеспечения суверенитета.
   

Поэтому в отечественной исторической науке, например, в 1920-х гг. усиливается акцентировка на истории социальной борьбы, в 1930–1940-х гг. — проблематика становления национального государства и противостояния иноземным нашествиям.

1. В любом случае самое странное, что может быть, — это отказ от принятия тех или иных критериев оценки исторических событий с позиций тех или иных социальных интересов, поскольку значение события в принципе не может быть определено вне вопроса о том, относительно чего и для кого значение этого события определяется.
   


2. Теоретически есть один уровень исторического исследования, на котором вопрос соответствия социальному (национальному) интересу, казалось бы, теряет свое значение. Это уровень установления достоверности события. Но как раз здесь вопрос интереса не уходит и не исчезает: он просто переходит из плоскости оценки события с позиций субъекта истории в плоскость учета личного и социального (национального) интереса автора свидетельства события.
   

И в этом плане сугубо «бесстрастное» изложение событий, освященное классическим: «добру и злу внимая равнодушно», всегда оказывается зависимым от того, какому из событий автор придал или не придал значение, включив или не включив его в хронографическое изложение.

1. В любом случае, конечно, если и не целью, то содержанием науки является научный поиск. Но научный поиск потому и является поиском, что предполагает существование гипотез, рабочих версий, разнообразия инструментов и методов исследования. Если предположить, что это разнообразие теряется, то как раз в этом случае уничтожается научное содержание поиска, и сам поиск перестает быть таковым.
   

История также перестает быть историей, если отказывается признавать мифы, верования, чувства и пристрастия историческими фактами. И точно так же она перестает быть наукой, если отказывается от признания и учета в своем исследовании простого факта: субъект истории — люди. И за всеми действиями людей стоят их так или иначе осознанные социальные и национальные интересы.

Доклад 
Цифровая экономика для России: «за» и «против»

Во второй половине 10-х годов XXI века человечество, несколько лет переживающее глобальный системный кризис, неожиданно для себя обнаружило принципиальную возможность выхода из него благодаря комплексу новых технологий, получивших название «цифровой экономики», или «цифрономики». Однако в данном случае потенциальное лекарство выглядит ничуть не менее опасным, чем явная болезнь, а вопрос о том, не был ли сам этот кризис определённым образом спровоцирован и модерирован для внедрения «цифрономики», остаётся, по большому счёту, открытым.

Тем более что единодушный энтузиазм, с которым подавалась в мировом коммуникационном пространстве через сеть всех массмедиа эта «сумма технологий» как абсолютно самопроизвольно и стихийно развивающаяся система, которая определит и сформирует завтрашний день всего человечества, любой национальной экономики и каждого человека, сделав их жизнь максимально «транспарентной», то есть «прозрачной», заставлял подозревать наличие хорошо оплаченного «соцзаказа» со стороны бенефициаров данных технологий, вдобавок слишком явно уходящих своими корнями в крупнейшие ТНК и международные параполитические структуры.

Вызывало сомнение и то обстоятельство, что многие ключевые технологии «цифрономики», включая блокчейн в виде «криптовалют», оказались — вроде бы
естественным образом — привязаны к доллару американского Федрезерва, тем самым предоставляя этой «мировой валюте номер один» дополнительные конкурентные преимущества на рынке международных расчётных единиц, сравнимые с использованием нефтедоллара после нефтяного кризиса 1973 года.

Для лучшего понимания ситуации достаточно вспомнить историю озоновых дыр, которые якобы угрожали всему живому на Земле, открывая нашу планету воздействию губительного космического излучения. Как выяснилось впоследствии, данную кампанию в глобальных массмедиа заказала корпорация DuPont с целью продвижения в производстве холодильного оборудования дорогих «бесфреоновых» технологий, правообладателем которых она являлась.

В случае с «цифрономикой» цена вопроса куда более высока, чем в случае с «озоновыми дырами», более того — она во многом является критичной для всей человеческой цивилизации в целом, поскольку затрагивает и трансформирует ряд её фундаментальных основ. Причём это даже в меньшей мере касается «цифровизации» и унификации человечества как необходимого условия для создания «мирового правительства», сколько потенциальной потери управляемости системами искусственного интеллекта и начала каскада генетических трансформаций.

Кроме того, кризисные процессы, поразившие современный мир, привели к серьёзному изменению баланса сил на международной арене: Соединённые Штаты, многолетний глобальный лидер однополярного мира Pax Americana, создавшие всемирную «империю доллара», уступили экономическое лидерство Китаю и, похоже, утратили военно-технологическое превосходство над Россией — во всяком случае, временно. Усиливаются как внутренние противоречия внутри США, свидетельством чему является президентство Дональда Трампа, так и их противоречия со своими союзниками в рамках «коллективного Запада». Всё это привело к тому, что многие национальные государства, включая КНР и РФ, рассматривают развитие «цифрономики» как потенциальную угрозу для своего суверенитета и безопасности, стремясь получить контроль над использованием цифровых технологий, по крайней мере в пространстве своих юрисдикций, поскольку речь идёт не только о принципиально новых и неизвестно кем контролируемых источниках эмиссии и механизмах учёта товарно-денежного обмена, но и, в конечном счете, о де-факто новом типе цивилизации, который отражает сверхконцентрацию мирового капитала. Общий процесс усиления информационной составляющей в идеологии, политике и экономике современного мира никаких сомнений не вызывает, чего нельзя сказать о правомерности связанных с данным процессом концепций. Отсюда следует необходимость весьма объёмного и глубокого системного исследования данного процесса — как аналитического, так и синтетически-прогностического характера.

За последнее время участники и эксперты Изборского клуба подготовили ряд исследовательских работ в данном направлении — как открытого, так и закрытого характера, часть которых представлена вниманию читателей в настоящем выпуске журнала «Изборский клуб». Объединяет эти исследования, прежде всего, общая методологическая база, исходящая из того, что процессы «цифровизации» человеческой цивилизации в целом и мировой экономики в частности не являются ни панацеей от глобального системного кризиса, ни результатом «стихийного» научно-технического прогресса — результатом, который можно легко и безболезненно «приручить» в интересах национальной и международной безопасности.

В данной связи необходимо ещё раз подчеркнуть, что совокупность новых технологий «цифрономики» возникла и сформировалась в рамках получившей глобальный характер после уничтожения Советского Союза финансово-экономической и идейно-политической системы «глобального рынка» под управлением «коллективного Запада» во главе с США, в однополярном мире «империи доллара» Pax Americana.

То, что «цифрономика» подавалась как «обычный» результат научно-технического прогресса, прежде всего — развития технологий хранения, передачи и обработки информации, обусловлено интересами транснациональных «элит», которые, осознав свою неспособность найти выход из глобального системного кризиса, «легализованного» лишь после того, как он привёл к финансово-экономическому краху 2008-2009 годов, сделали попытку переструктурировать рынок за счёт освоения и капитализации уже не внешних пространств, а внутреннего пространства человека и человеческих сообществ. Причём на «вершине» данной «пищевой пирамиды» вполне предсказуемо оказывалась всё та же Федеральная резервная система (ФРС) США.

Поэтому любые иллюзии на этот счёт могут привести к тем же трагическим последствиям, которые описаны в «Илиаде» Гомера — имеется в виду эпизод с Троянским конём, которого выдержавшие тяжелейшую десятилетнюю войну обитатели Трои втащили, ликуя, внутрь своего города.

Понимает ли руководство нашей страны, что с внедрением технологий «цифровой экономики» связаны не только определённые «окна возможностей», но и куда более многочисленные, хотя и менее определённые «окна угроз»?

Высказывания по этому поводу президента Владимира Путина, премьер-министра Дмитрия Медведева и ряда высокопоставленных представителей разных «ветвей» отечественной власти, к сожалению, не дают определённого ответа на этот вопрос, поскольку они посвящены, в основном, признанию необходимости внедрения цифровых технологий в отечественные финансово-экономические отношения и взаимодействия, а также дискуссиям по частным проблемам — например, относительно легализации «криптовалют».

Так, например, выступая 2 июня 2017 года на пленарной сессии Петербургского международного экономического форума, Путин фактически «дал старт» широкому обсуждению «цифровой экономики», заявив, что Россия способна добиваться лидерства по ряду направлений так называемой новой экономики, прежде всего цифровой. «Российские IT-компании, безусловно, глобально конкурентны. Отечественные специалисты не просто предлагают наилучшие уникальные программные решения, а, по сути, создают новую сферу знаний, новую среду для развития экономики и жизни… Цифровая экономика — это не отдельная отрасль, по сути, это основа, которая позволяет создавать качественно новые модели бизнеса, торговли, логистики, производства, изменяет формат образования, здравоохранения, госуправления, коммуникаций между людьми, а следовательно, задает новую парадигму развития государства, экономики и всего общества», — отметил российский президент, который на том же форуме провёл широко освещённую в массмедиа встречу с создателем «криптовалюты» Ethereum, эмигрантом из России 23-летним Виталиком Бутериным, чей проект стал второй по объёму транзакций «криптовалютой» мира.

Хорошо известна и та полемика, которая велась внутри «властной вертикали» относительно «криптовалют», в первую очередь — биткоина. При этом позиции разных министерств и ведомств порой были не только диаметрально противоположными, но и необъяснимым образом изменялись за чрезвычайно сжатые сроки и без внятного объяснения причин, что свидетельствует об отсутствии адекватного понимания проблем, связанных с использованием «криптовалют».

Как известно, российское правительство распоряжением от 28 июля 2017 года № 1632-р за подписью премьер-министра Дмитрия Медведева утвердило программу «Цифровая экономика Российской Федерации» (далее — Программа).

В преамбуле этого документа утверждается, что «данные в цифровой форме являются ключевым фактором производства во всех сферах социально-экономической деятельности, что повышает конкурентоспособность страны, качество жизни граждан, обеспечивает экономический рост и национальный суверенитет». Указывается, что Программа ставит своей целью реализацию Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017-2030 годы, утверждённой Указом Президента Российской Федерации от 9 мая 2017 г. № 203 (далее — Стратегия), и направлена «на создание условий для развития общества знаний в Российской Федерации, повышение благосостояния и качества жизни граждан нашей страны путём повышения доступности и качества товаров и услуг, произведённых в цифровой экономике с использованием современных цифровых технологий, повышения степени информированности и цифровой грамотности, улучшения доступности и качества государственных услуг для граждан, а также безопасности как внутри страны, так и за её пределами». Также даётся определение «цифровой экономики» как «хозяйственной деятельности, ключевым фактором производства в которой являются данные в цифровой форме».

Программа за время, прошедшее с момента её утверждения, уже подверглась весьма разнообразной и массированной критике. Но, как правило, это была критика «снизу» и «сбоку», которая касалась определённых недостатков этого документа в соотношениях с теми или иными реалиями современной экономики и российского общества, а также его структурных противоречий — например, фокусировке на «формировании новой регуляторной среды, обеспечивающей благоприятный правовой режим для возникновения и развития современных технологий, а также для осуществления экономической деятельности, связанной с их использованием (цифровой экономики)», — в то время как та же Программа из «трёх уровней цифровой экономики»: конкретных экономических взаимодействий на базе тех или иных «цифровых платформ», создания таких «цифровых платформ» и нормативно-правовой регуляции их деятельности, — декларировала в качестве важнейших как раз первые два уровня, которые в итоге практически полностью оказались вне фокуса внимания авторов Программы, чья «дорожная карта» оказалась почти полностью посвящена решению связанных с «цифрономикой» задач правового характера, причём преимущественно с позиций адаптации законодательства к использованию данных технологий.

«Сверху» же, с позиций цивилизационного развития и аксиологии (системы ценностей) ни данная Программа, ни сами концепции «цифровой экономики» и «информационного общества», из которых она исходит (Стратегия ссылается на Окинавскую хартию глобального информационного общества (2000), Декларацию принципов «Построение информационного общества — глобальная задача в новом тысячелетии» (2003) и План действий Тунисского обязательства (2005), — не рассматривались, в лучшем случае ограничиваясь отдельными аспектами их взаимодействия с нынешним системным кризисом «глобального» способа производства: например, такими как «прекаризация» человечества, «виртуализация» денег, экологический кризис или уже отмеченные выше потенциальные риски, связанные с развитием систем искусственного интеллекта (ИИ).

Прежде всего, следует отметить, что эта «сумма технологий» (авторство термина принадлежит польскому мыслителю и писателю-фантасту Станиславу Лему) в данном случае, вопреки законам арифметики, меняется от перестановки слагаемых. Порой — до неузнаваемости.

Так, упомянутые Программой в качестве одной из основополагающих технологий «цифровой экономики» big data (большие данные) активно используются не только в экономике, но и в политике — так, сенсационная победа Дональда Трампа на президентских выборах 8 ноября 2016 года в США во многом была достигнута благодаря «адресной рекламе» в социальных сетях, основанной на этой технологии.

Системы распределённого реестра, одним из видов которых являются блокчейн-технологии, являются базой для различных «криптовалют», оборот которых непрерывно и практически в экспоненциальном режиме растёт, уже превысив отметку в 150 млрд долл., что сопоставимо с годовым ВВП таких стран, как Болгария или Новая Зеландия.
Нейротехнологии и системы искусственного интеллекта (ИИ) позволяют осуществлять автоматический перевод текстов с одного языка на другой, создавать беспилотные автомобили и виртуальных коммуникаторов. Кроме того, они уже применяются в системах безопасности и логистики.

Технологии виртуальной и дополненной реальностей используются не только в игровых, но уже и в разведывательных целях.

Что касается квантовых технологий, то связанные с ними возможности явно не ограничиваются созданием квантовых компьютеров, что, собственно, и стало поводом включить их в число «цифровых», но способны, условно говоря, перевести бытиё человечества в новые измерения.

Тем более это касается комплексного применения различных технологий «цифровизации». Так, например, в Китае, помимо введения национальной «цифровой валюты» заявлено о создании системы социального кредита или системы социального доверия. Согласно принятым документам, к 2020 году действия не только каждой компании, но и каждого жителя КНР будут отслеживаться и оцениваться через индивидуальный рейтинг в режиме реального времени. Рейтинги, привязанные к номеру регистрации юридических и к номеру паспорта физических лиц будут публиковаться в централизованной интернет-базе данных в свободном доступе. От величины данного рейтинга будут зависеть условия кредитования, а также предоставление различных социальных и финансово-экономических льгот. Главной задачей внедрения данной системы — а она в пилотном режиме работает уже почти в тридцати городах страны (точная цифра не называется, поскольку наряду с открытыми проектами, видимо, реализуются и закрытые) — указано не общее повышение уровня жизни населения страны, а его дифференциация по критериям социальной лояльности: чтобы «оправдавшие доверие пользовались всеми благами, а утратившие доверие не могли сделать ни шагу».

Как заявил на состоявшемся в середине декабря 2016 года заседании политбюро ЦК КПК председатель КНР Си Цзиньпин: «Нужно крепко взяться за создание системы оценки надёжности, покрывающей всё общество. Нужно совершенствовать как механизмы поощрения законопослушных и добросовестных граждан, так и механизмы наказания тех, кто нарушает закон и утратил доверие, чтобы человек просто не осмеливался, просто не мог потерять доверие».

Как сообщается, в городе Жунчэн (провинция Шаньдун) каждому из 670 тысяч его жителей был присвоен стартовый рейтинг в 1000 баллов, который затем, в зависимости от их поведения, может либо расти, либо падать. Различная информация о жизни и деятельности каждого горожанина из 142 учреждений по 160 тысячам параметров поступает в единый информационный центр, где обрабатывается с помощью технологии big data и, соответственно, автоматически пересчитывается его рейтинг. При этом горожанину, сообщившему «куда следует» о всяких нехороших делах своих соседей или знакомых, полагается минимум пять баллов прибавки к рейтингу. Понятно, что всё это может очень сильно влиять на поведение людей, изменяя отношения между ними.

При этом Китай — далеко не лидер в развитии цифровых технологий. В странах «коллективного Запада» аналогичные системы, работающие на технологиях big data, куда более отработаны, вплоть до создания глобального «электронного концлагеря», где отслеживается буквально каждый шаг и каждое слово любого человека, о чём, в частности, свидетельствуют получившие широкий резонанс во всём мире разоблачения бывшего сотрудника АНБ США Эдварда Сноудена. В связи с этими разоблачениями американские власти обвинили его в хищении государственной собственности, раскрытии данных о национальной обороне и умышленной передаче секретной информации посторонним лицам — с перспективой наказания в виде смертной казни.

А вот пример, «живьём» взятый уже из отечественной реальности.

«Национальную биометрическую платформу внедрят в московском метро в течение 1-2 лет.

Как известно, московская городская сеть видеонаблюдения является одной из самых больших в мире — в ней около 170 000 камер. Также в России созданы и уже внедряются собственные программные комплексы распознавания лиц. На стыке этих технологий и создаваемой сегодня структурами Ростелекома национальной биометрической платформы планируется запустить пилотный проект по автоматической оплате за проезд в метро.

Суть данного решения заключается в том, что система автоматически идентифицирует человека, вошедшего в транспорт, и снимает плату за проезд с его счета. Действующий аналог данного решения уже представила китайская компания ZTE на своей тестовой площадке — в городе Иньчуань. Российские разработчики движутся самостоятельно и уже обладают мощной технологией распознавания лиц с городских камер, для которой используется нейросеть и база данных МВД РФ. Интересно, что для идентификации в отечественной системе не требуется идеального качества снимка и определённого ракурса — она уже апробирована в реальных городских условиях с высоким результатом.
Чтобы внедрить проект в московском метро требуется дождаться вступления в следующем году в силу нового закона РФ о биометрической идентификации в финансовой сфере.
Новую национальную биометрическую платформу после этого будут использовать для идентификации граждан в банковской сфере, в медицине при оказании удалённых услуг и в образовании. Также большой интерес к проекту имеют силовые структуры, которые смогут значительно быстрее бороться с преступностью: при тестировании российской нейросети с распознаванием лиц за два месяца в Москве были задержаны шесть преступников».

Из теорем Курта Гёделя о неполноте следует, что любая система не может быть исчерпывающе описана «изнутри» данной системы. Поэтому для более полного понимания всего спектра проблем, возможностей и угроз, связанного с феноменом «цифровой экономики», необходимо рассмотреть его в целом и его составляющие как элементы систем более общего порядка, что — хотя бы в первом приближении — и является содержанием настоящего доклада. Но для начала следует определиться, о чем, собственно, идёт речь.

Если обратиться к недавней истории, то сопоставимым с «цифровизацией» по своим масштабам и последствиям цивилизационным процессом, несомненно, была глобализация. Её началом можно считать установление постоянной «горячей» линии связи между Белым домом и Кремлём после Карибского кризиса 1962 года. Но только после 30 августа 1994 года, когда под Владивостоком было замкнуто первое планетарное кольцо оптико-волоконной связи, все информационные (а вместе с ними — и финансовые) потоки приобрели новое, «глобальное» качество — подобно тому, как гелий, охлаждённый до температуры 4,2 оК, приобретает качества сверхпроводимости и сверхтекучести.

Пожалуй, важнейшим следствием глобализации как таковой стала возможность сверхэмиссии денежных знаков: уже в 2005 году, когда весь мировой ВВП составлял около 30 трлн, долл., производно-финансовый инструмент оценивался в 450 трлн долл. Для сравнения: в 1994 году мировой ВВП, согласно оценкам голландского экономиста А. Мэддисона, составлял примерно 11 трлн долл. (в ценах 1985 года), а совокупный производно-финансовый инструмент — около 70 трлн долл. То есть за 1994-2005 годы на каждый доллар реально произведённой продукции (товаров или услуг) было эмитировано 19 номинальных долларов. С тех пор ситуация только усугубилась, так что сегодня уже свыше 95% циркулирующих в мире денег носят чисто информационную природу и являются, по сути, «глобализационными» деньгами.

Это стало возможным благодаря тому, что резко увеличилась информационно-финансовая ёмкость времени (Тime is money, «Время — деньги»), поскольку «длительность сделки» сократилась сначала до предела физиологических возможностей человека, т.е. до секунд, а затем  и вышла за эти пределы, занимая милли- и даже микросекунды. Если обратиться к такому показателю, как мировой валовой продукт (МВП), то в 1994 году в текущих ценах он составлял всего 27,9 трлн долл., а по итогам 2016 года увеличился почти в 2,7 раза, до 75,2 трлн долл., причём период активного роста, по 4-5-6 трлн долл. в год, начался после 2002 года, с небольшим перерывом на кризис 2009 года. В постоянных ценах 1970 года, то есть с поправкой на инфляцию, этот показатель составлял 7,287 трлн долл. в 1994 году и 13,487 трлн долл. в 2016 году, то есть отмечался рост в 1,85 раза. За тот же период население нашей планеты возросло с 5,613 до 7,398 млрд человек, или в 1,32 раза. Однако общий объём «мировых денег» (агрегат L) за тот же период вырос более чем в 40 раз, объём производимой за год информации — более чем в 2000 раз, а объём хранимой информации — более чем в 20 тысяч раз. В режиме онлайн, то есть внутри Мировой сети, люди стали проводить всё более значительную, а уже сотни миллионов из них — и подавляющую часть активного времени своей жизни. Общий объём накопленной в мире информации к концу 2016 года уже превышал 2 зеттабайта (1021), это по 270 гигабайт в среднем на живущего человека, из них около 7%, или около 19 гигабайт, составляла «авторизованная», то есть соотнесённая с конкретным человеком, информация. Разумеется, в целом ряде «информационно продвинутых» стран и регионов мира, где активно разрабатываются и применяются технологии «цифровой персонализации», эти показатели уже значительно выше, а примерно с уровня 200-250 гигабайт авторизованной информации на человека становится возможным и реально начинается переход от «обычной» глобализации к глобализации «оцифрованной», включая и собственно «цифровую экономику» («цифрономику»).
Так в общих чертах выглядит сегодня технологический аспект «цифровизации».

«Криптовалюты» — для «прекариата»?
Одним из важнейших для человечества процессов, связанных с развитием «цифровой экономики», является изменение структуры занятости в мировом производстве. Рынок труда явно выходит из национальных «берегов», при этом значительно «мелея»: как по общему объёму рабочего времени, так и по длительности самой работы, и по уровню её оплаты. Не исключено, что это обстоятельство косвенным, но достаточно ощутимым образом влияет даже на глобальные миграционные потоки современности.
Использование для оплаты «прекариатного» труда любой из действующих национальных или межнациональных (типа евро) валют сопряжено с известными ограничениями со стороны их эмитентов, включая операционные и фискальные. Поэтому, в сочетании с отмеченной выше тотальной «монетаризацией» общественного сознания, «криптовалюты», для которых подобные ограничения отсутствуют в принципе, выглядят почти идеальным расчётным средством. Причём это касается не только физических лиц, но даже любых государств, дискриминированных на мировом валютном рынке. Не случайно Япония, чья иена связана «соглашениями Plaza» 1995 года, сегодня претендует на роль главного оператора «криптовалютных» потоков. Не случайно и Россия, находящаяся под западными санкциями, усугублёнными жёсткой монетарной политикой Центробанка, приняла принципиальное решение о создании национальной «криптовалюты» — в то время как финансовые власти США (доллар) и Китая (юань) остаются принципиальными противниками «криптовалютных» инноваций.
Но, даже оставляя в стороне все уже видимые «подводные камни» подобных затей: таких как «закладки» в программах и, соответственно, наличие скрытых «центров управления» потоками «криптовалют» типа биткоина; понимая, что в основе этого феномена лежит вполне объективный процесс экспоненциального роста производимой человечеством информации, в том числе авторизованной, своего рода сход информационной «снежной лавины», которая может погрести под собой всю мировую финансовую систему, всё же необходимо обратить внимание на два пока не слишком обсуждаемых в связи с данной темой обстоятельства.
В каком-то смысле эта история «криптовалют» повторяет другую историю, которая случилась на много веков раньше и длилась на много веков дольше. Имеется в виду раскол христианства сначала на православие и католицизм, а потом — протестантская Реформация последнего, с ожесточёнными религиозными войнами XVI-XVII веков. Можно сказать, что «криптовалюты» являются финансовым аналогом протестантства. Точно так же, как «фиатные» деньги центробанков — финансовым аналогом католичества, с его индульгенциями на будущую (в том числе загробную) жизнь. Ничего удивительного в этом нет — мир един, и даже если поставить на место Абсолюта «золотого тельца», по отношению к нему будут происходить те же «слишком человеческие» метаморфозы: сначала он утратит своё «золотое содержание», потом утратит внешнюю форму («телесность» своего тела, что и происходит с валютами, переходящими в «безналичную»), а в конце концов вообще исчезнет из этого мира. Видимо, вместе со своими «пользователями».
Мировоззренческой и социально-психологической основой «криптовалют», как известно, является «личная вера» в них каждого участника транзакционной сети и прямой обмен между ними при помощи технологий «блокчейн» без посредничества каких-либо финансовых структур, государственных или коммерческих. То есть полный аналог протестантства, с его приматом «личной веры». И здесь мы сталкиваемся с проблемой «роли личности в истории» — только с её обратной, «массовидной» стороны.
Самое парадоксальное, что рекламируемые как «деньги для людей» «криптовалюты» появились на мировой арене в тот самый момент, когда человек, как базовая экономическая реальность, если не исчезает, то очень сильно трансформируется. С точки зрения производства существование подавляющего большинства представителей биологического вида homo sapiens сегодня не является оправданным — необходимый для существования восьми и более миллиардов людей объём товаров и услуг может быть обеспечен всего лишь несколькими сотнями миллионов, для остальных работы не остаётся, но, если они не будут потреблять эти товары и услуги, производство должно стать еще меньше, и так — вплоть до «точки экономической сингулярности», которую сильные мира сего постоянно пересматривают в сторону уменьшения (миллиард, 500 миллионов, 100 миллионов и т.д.) на давосских форумах, бильдербергских клубах, богемских рощах и прочих коммуникативных платформах глобальной «элиты». Благообразно именуя созданный действующей экономической моделью «цивилизационный штопор» «проблемой прекариата», то есть даже не пролетариата, имеющего рабочие руки, а пролетариата, условно говоря, лишённого одной руки или даже двух рук сразу, вынужденного работать этой одной рукой, ногами или иными частями тела всего по два-три часа в неделю…
Как известно, прекарием (precarium) в эпоху Средневековья назывался один из типов условного земельного держания, при котором соответствующие документы составлялись от имени просителя такого держания (от имени собственника земли давался престарий, prestarium, что предполагало меньшее число ограничений для получателя).
«Криптовалюты» — идеальные деньги для современного «прекариата», поскольку основаны фактически на простейших обменных операциях, бартере в социальных «низах», принципиально не имеют ответственного эмитента, но полностью подконтрольные «скрытым центрам управления» в рамках технологий «блокчейн» и big data. Если в эпоху великих географических открытий европейские колонизаторы расплачивались с «дикарями» за золотой песок, пряности и рабов стеклянными бусами, то чем хуже этих «квазивалют» прошлого нынешние «криптовалюты»?

Обозначив все эти моменты, можно переходить к обсуждению сущности «цифровой экономики» в номинативной части данного понятия, т.е. «экономики» — причём не «изнутри» его самого, а в ряду сопоставимых и системно связанных с ним понятий: не только более общего, высшего или менее общего, низшего порядка, но и равного уровня. Как правило, в роли таковых по отношению к понятию «экономика» выступают — в широком смысле — «политика» и «идеология», причём если «экономика» представляется как совокупность взаимодействий, обеспечивающих производство и потребление товаров и услуг, то «политика» — как совокупность управленческих взаимодействий, а «идеология» — как совокупность взаимодействий ценностных. Уже отсюда видно, что три этих понятия — и «экономика», и «политика», и «идеология» — представляют собой, говоря языком математики, непрерывно пересекающиеся множества, а потому любое человеческое действие (либо даже отсутствие такового) будет одновременно включать в себя и экономическое, и политическое, и идеологическое измерения — даже в ситуации Робинзона Крузо на необитаемом острове. Но — и здесь это следует подчеркнуть особо — речь идёт именно о человеческом действии, о действиях человека не в качестве биологического существа, относящегося к подвиду Homo sapiens sapiens, а в качестве представителя (и части) того или иного, сколь угодно малого или сколь угодно большого человеческого сообщества.

Уже отсюда должно быть ясно, что «экономика» сама по себе, отдельно от «политики» и «идеологии», не только не существует, но и принципиально существовать не может. Только в триединстве своём, в постоянном и непрерывном взаимодействии между собой они образуют собственно культуру как совокупный способ взаимодействия человека и человеческих сообществ с миром и их бытия в мире. «Экономизация» современного массового сознания, особенно — в форме его монетаризации, тем более — монетаризации «цифровой», с этой точки зрения представляет собой весьма опасную его аберрацию. Разумеется, далеко не случайную и не носящую «естественный» характер. Хорошо известно утверждение Карла Маркса о том, что, прежде чем заниматься наукой, философией, политикой, религией, человеку необходимо есть, пить, иметь жилище и т.д. Но прежде всего ему для этого, повторим ещё раз, надо быть человеком, представителем человеческого сообщества.

Мы не живём, чтобы есть, и даже, вопреки расхожей мудрости, не едим, чтобы жить. Мы живём и едим, и занимаемся любой иной деятельностью, чтобы ощущать себя людьми среди людей. Поэтому «перегибать палку» в сторону экономики при оценке человеческой деятельности столь же опасно и, по большому счёту, бессмысленно, как и делать это в любую иную сторону. Между тем приоритет экономических и — особенно — денежных отношений в современных человеческих сообществах воспринимается не только как данность, но и как должное. Целью человеческой жизни провозглашается достижение богатства как эквивалента свободы потребления, а целью экономики, соответственно, — получение максимально возможных доходов и прибыли. Мир получает одну-единственную меру — меру денег. Разумеется, выраженную через те или иные единицы измерения, будь то унции золота или серебра, различные валюты или же байты определённой информации на определённой системе серверов, работающих по тем или иным программам.

Само понятие «экономика» при этом неизбежно фальсифицируется. Точно так же, как фальсифицируются, например, понятия «производство» и «способ производства» по отношению к понятию «культура». Если понимать под ним совокупный способ человеческого бытия, человеческого взаимодействия с миром, то понятие «способ производства» окажется понятием более узким, относящимся к понятию «культура» как частное к общему, как элемент к целому. Действительно, производство выступает лишь одним из проявлений жизнедеятельности человека. Его значение определяется способностью человека выделять и закреплять на практике ряд собственных действий не по их конкретному результату, а по результату опосредованному, отдалённому в пространстве и во времени, по результату идеальному.

Направленная таким образом деятельность по созданию материальных и идеальных продуктов для удовлетворения тех или иных человеческих потребностей носит характер труда. Но сам по себе процесс труда ещё не гарантирует потребления, т.е. удовлетворения вызвавших его потребностей, а потому выступает двояко: как труд производительный и труд непроизводительный. Причём производительным труд становится только в момент потребления его результатов. Без факта такого потребления говорить о производстве невозможно. Поэтому производительный труд, производство оказывается не только высшей ценностной формой человеческой деятельности, но и формой, наиболее зависимой от способности человека и человеческих сообществ предвидеть результат своих действий, т.е. осознавать эти действия в их целостном единстве.

Как свидетельствует китайская легенда, некогда, отвечая на вопрос ученика о значении принципа «исправления имен», Конфуций сказал: «если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают. Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяются надлежащим образом. Если наказания не применяются надлежащим образом, народ не знает, как себя вести. Поэтому благородный муж, давая имена, должен произносить их правильно, а то, что произносит, правильно осуществлять». На современный взгляд, взаимосвязь «дел» с «ритуалом и музыкой», а их, в свою очередь, — с применением наказаний является надуманной, а поэтому данные два звена в цепи логических рассуждений великого китайского мудреца — излишними.

Мы привыкли проецировать понятие «производство» только в экономическое измерение, считая последнее самодостаточным. Современная экономическая теория, не говоря уже про экономическую практику, исключает из понятия «производство» все аспекты человеческой деятельности, не имеющие статуса производственных и даже трудовых, но тем не менее тесно связанные с ними в рамках единой культуры и способные сильно влиять на процессы производства-потребления. В свою очередь, это не только способствует самодовлеющему вычленению материального производства из структуры человеческой деятельности и рассмотрению такого производства как самодостаточного явления — но и приводит к отождествлению культуры со способом производства, целого с частью. На практике это проявляется тем, что продуктом труда признаётся, скажем, выплавленный из руды металл, а отвал пустой породы, возникший в результате того же трудового процесса, продуктом труда не признается и как бы не существует. В итоге вся наша цивилизация работает на свалку и пустыню — фальсифицированная понятийная система приносит чудовищные плоды, вызывая взаимосвязанные между собой кризисы: энергетический, экологический, демографический, финансово-экономический и так далее.

Экономика: цифровая или оцифрованная?

Если сделать шаг в сторону от правительственной Программы и посмотреть на первичные по отношению к ней тексты, одним из которых можно считать доклад по «цифровой экономике», опубликованный в октябре текущего года Центром стратегических разработок (ЦСР), то там можно найти любопытное рабочее определение предмета нашего рассмотрения — уже в его атрибутивной части «цифровая»: «Цифровизация — замена аналоговых (физических) систем сбора и обработки данных технологическими системами, которые генерируют, передают и обрабатывают цифровой сигнал о своём состоянии. В широком смысле — процесс переноса в цифровую среду функций и деятельностей (бизнес-процессов), ранее выполнявшихся людьми и организациями».

Здесь авторским коллективом ЦСР сделан акцент на социально-экономические последствия процесса «цифровизации», но при этом — вольно или невольно — проявился немаловажный и обычно скрытый момент: «цифровизация» экономики рассматривается, прежде всего, как оцифровка тех или иных «естественных», «аналоговых» процессов и носителей, перенос их в «цифровую среду», подобный хорошо знакомой всем «оцифровке» аудио-, фото- и видеоматериалов. Данная аналогия, вполне оправданная «генетически», указывает на то, что и здесь мы имеем дело с аберрацией понятий и необходимостью «исправления имён». Проблема даже не в том, что «цифровизация» якобы не позволит получить в экономике «тёплый ламповый звук» — в конце концов, наши органы чувств имеют свои пороги восприятия, которые помогают нам отличить от оригинала «грубую» цифровую копию, но не в состоянии сделать это при необходимом уровне «цифровизации», превосходящем их по глубине.
Проблема здесь принципиально иная. Она хотя и находится на том же самом месте, но «зарыта» куда более глубоко.

Дело в том, что цифру как таковую вообще нельзя соотнести со словом или противопоставить слову — это явления разного, причём принципиально разного, порядка. Цифра сопоставима не со словом, а с буквой, со словом же можно сопоставить не цифру, но число. В природе существуют иррациональные числа, точное значение которых нельзя передать даже бесконечной последовательностью цифр — например, число π, отношение длины окружности к её диаметру; или число е, основание натурального логарифма; или корень квадратный из числа 2. Важно не это. Важно то, что числа и выражающие их цифры всегда соотносимы между собой по признаку «больше/меньше/равно», что принципиально невозможно для слов как таковых. Ни одно слово не больше, не меньше и не равно другому, оно принципиально «несчётно», вернее — «счётно» лишь в малой своей части, поэтому цифры и «родились» от букв. Но при этом процесс счёта не является производным от процесса чтения, хотя в самых примитивных, не знающих развитой письменности человеческих сообществах — например, среди бушменов Южной Африки — он может иметь вид «один/два/много».

Используемый в современных компьютерах двоичный цифровой код парадоксальным образом повторяет, имитирует именно такую систему счёта. Подобно тому, как мощность двигателей (паровых, электрических, внутреннего сгорания и т.д.) долгое время измеряли и до сих пор продолжают измерять в лошадиных силах, мощность компьютеров вполне можно выразить не в битах, а, например, в бушменах, что в данном случае, по сути, практически одно и то же.

Ни один из живых организмов на планете Земля не использовал такой очевидно эффективный (но только на ровной и твёрдой поверхности) движитель, как колесо. И ни один из языков человеческих сообществ не носил, не носит и не может носить исключительно числового характера. Видимо, по той же самой причине — отсутствию необходимой инфраструктуры, достаточного количества «ровной и твёрдой поверхности», в данном случае — триллионов бушменов, способных эффективно взаимодействовать между собой в режиме реального времени.

Видимо, это не случайное решение и не ошибка природы (или Создателя). Отсюда получает право на жизнь предположение, что «оцифровка» экономики (а следовательно — по необходимости и по умолчанию, — всей деятельности человеческих сообществ), несомненно, повышая её «эффективность» в рамках описанной выше мировоззренческой аберрации, несёт в себе целый набор угроз и рисков за её пределами, препятствующих развитию человечества в долгосрочной перспективе и угрожающих его стабильности здесь и сейчас. И даже тот факт, что для идеологов постчеловечества и трансгуманизма это как раз не «окно угроз», а «окно возможностей», которое они всеми силами стараются «прорубить» в современной цивилизации, при этом всячески рекламируя «цифровое будущее», — несомненно, свидетельствует в пользу такого предположения.

 По крайней мере, это показывает вся наша работа над фильмом об образовании «Последний звонок». Естественно, никакие срочные косметические меры изменить положение в данном случае не могут. Я думаю, что академики это в глубине души сами прекрасно понимают. Они должны понимать, и из разговоров со многими из них у меня сложилось такое представление, что они понимают: кризис науки невозможно рассматривать отдельно от кризиса всей системы. Невозможно представить себе в нашей стране образование и науку советского уровня, советского качества в антисоветской системе, в системе с антисоветской экономикой. Что такое антисоветская экономика? Это рыночная экономика. Рыночные отношения пришли в науку. Рыночные отношения, а не конкретный Фурсенко, Ковальчук или какой-то другой, ненавидимый академиками человек, уничтожили науку. Рыночные отношения проникли в Академию наук точно так же, как в правительство, как в администрацию президента, как во все поры и уголки нашей жизни. Невозможно отделить и спасти Российскую академию наук от её пожирания крупным капиталом. Кто такие менеджеры, которые приходят и требуют от академиков приседать? Это люди, которые в условиях стагнирующей, вырождающейся экономики строят свой бизнес, это в первую очередь капиталисты, они строят свой бизнес на бюджетных потоках, потому что бюджет становится главным источником обогащения, главным источником ренты. И эти люди действуют точно так же, как действовали академики, участвовавшие в приватизации многих институтов. Цифры из нашего фильма — за время либеральных реформ, за 26 последних лет в стране из семи тысяч фундаментальных научных институтов уничтожено пять тысяч. Это делалось с помощью приватизации. Кто в этом участвовал? Далеко не только коммерсанты. Почему? Потому что коммерсантом в условиях вопиющего, безграничного (а он не бывает не безграничным) рынка становится каждый — и академик, и студент, и чиновник, надзирающий над академиком и студентом. Я понимаю, что учёным хочется сохранить надежду, я понимаю, что необходимо как-то обозначить свою позицию, показать, что ситуация доведена до крайнего предела, но сам по себе жанр писем «турецкому султану», мне кажется, неэффективен. Люди столь образованные, столь сведущие и столь понимающие, что с нами происходит (безусловно, каждый из них застал советскую эпоху и должен был хотя бы чуть-чуть впитать в себя азы сегодня заклеймённой и проклятой сегодня политэкономической теории) — эти люди должны понимать и понимают, что письмами изменить что-то невозможно, потому что письмо адресуется не богу, не царю и не герою — письмо адресуется правящему классу. Правящим классом является капитал. И в этом смысле умолять капитал о пощаде, угрожать ему тем, что завтра капитал останется без науки — это тоже самое, как овцам составлять коллективное обращение к волкам.
Ещё одно образное сравнение. Многие критики, в том числе и из либеральных деятелей власти, указывают на то, что Академия уже не та, что была в советское время, нет Келдышей, Королёвых и Курчатовых. Но прекрасные учёные есть, просто они искусственно изъяты из сферы общественного внимания и оболганы. Что это напоминает? Представьте себе — группа уродов изнасиловала прекрасную девушку с особым цинизмом, а потом стала бросать комки грязи в эту девушку и кричать — «смотрите, она уже не целомудренна, она вообще развратна». Это вполне соответствует духу басни, где говорится, что виновный виноват лишь тем, что кому-то хочется кушать. Ещё одна аналогия. По одёжке протягивай ножки — говорят у нас. Сейчас либералы и реформаторы именно на это ссылаются — народная, так сказать, мудрость. У нас одёжка, то бишь экономика, базис, на котором должны основываться наука и образование, за годы их реформ, за годы их экспериментов сократился в десятки раз. Уничтожены десятки тысяч крупных предприятий. Для них наука всегда была вспомогательной силой, ведь фундаментальные исследования были нужны не для того, чтобы академикам сидеть и ворон ловить. Научные работы через 20, через 50, через 60 лет должны были окупиться, это всё работало в рамках единой системы государственного экономического планирования. Да, была практическая наука, которая рука об руку шла с производством, и была фундаментальная наука, задачей которой было опережать развитие и заниматься не только развитием конкретных отраслей индустрии, но и развитием советского человека. Нельзя же полностью перевести на рыночные рельсы многие направления в науке, в том числе гуманитарные, о которых либералы так часто плачут. Вот какая симфония существовала в Советском Союзе. Она разрушена, одёжка сократилась в десятки раз. Но рукава короткие, а руки-то по прежнему длинны и организм хочет есть. И академики сохраняли и сохраняют надежду на то, что однажды ситуация будет исправлена каким-то чудесным магическим образом, появится Илья Муромец, тот самый царь, бог и герой и всё вернет, чтобы было как раньше, как правильно. Человеку свойственно обманываться, ему не хочется терять надежду, потому что если потерять надежду, можно, в конце концов, потерять волю к жизни. И поскольку рукава короткие, а руки торчат, то какой рецепт в этом случае предлагает рыночная капиталистическая теория и её сегодняшние наши глашатаи — обрубить руки, обрубить ноги. Не требуется для развития свиноводческого комплекса какого-нибудь крупного агротехнического предприятия конкретный факультет Тимирязевской сельхозакадемии, или Мичуринского института, или Академии Вавилова в Петербурге? Пожалуйста, сокращается количество ставок, 10 из 11 профессоров отправляются на рынок труда. Не нужна наука конкретно сейчас, для сиюминутного мгновенного обогащения, а капитал не мыслит другими категориями, кроме мгновенного обогащения. Пожалуйста — за борт, за ворота.
На языке вертится слово «колония». Есть США, где наука используется как один из инструментов глобального доминирования. То есть из Индии, из Китая, из России высасываются лучшие учёные, и таким образом обескровливается будущее этих стран — геополитических конкурентов. Возможно, что действия нашей администрации во главе с президентом (чего уж тут прятать голову в песок) объясняются тем, что они априори согласны со статусом колонии, потому что только колония отказывается от собственной фундаментальной науки.
Но нельзя утверждать, что капитализм капитализму — рознь. Капитализм везде одинаков. И со своими собственными учёными американский капитализм обходится точно так же. Если вы посмотрите, как выглядит политика в сфере образования и науки сейчас, с приходом наиболее реакционных, совершенно уже профашистских сил к власти в США — то вы увидите, что резко, до четверти, сокращается финансирование в ведущих американских научных институтах, не связанных с обороной. А оборонный бюджет, наоборот, растёт. Для того, чтобы наполнять свои научные центры выдающимися умами, крупному капитализму, империалистическому гегемону нужно только одно — ему нужно грабить колонии. В этом смысле с точки зрения отправки наших мозгов и ресурсов за рубеж — да, мы находимся подчинительном, колониальном статусе. Но другой вопрос — если мы рассуждаем о «нормальном» и «ненормальном» капитализме, можем ли мы мы построить у себя (как мечтали разрушители-реформаторы в начале 90-х, чем они покупали тех же профессоров в начале 90-х) — «нормальный» капитализм? И ответ здесь будет очевидный. Ведь «нормальный» капитализм, если считать нормальным капитализм грабежа, капитализм насилия, капитализм империалистической экспансии вроде американского, то для нас этот нормальный капитализм будет означать неизбежный поиск ответа на вопрос — кого бы будем грабить, кого мы будем бомбить и у кого мы будем забирать профессоров и студентов. И исторический ответ для России абсолютно очевиден — нам грабить некого, кроме самих себя, нам вывозить неоткуда, кроме как из собственной глубинки. Мы можем пожирать только сами себя.
Если подниматься ещё на одну ступеньку в таких обобщениях: сам факт того, что нам особенно грабить-то некого, был причиной того, что 100 лет назад страна решила пойти именно по тому пути, по которому пошла. Конечно, до того была экспансия в Туркестан, была экспансия в Китай, попытка поживиться чем-то и на Западе, и на Востоке, но подобное для русского человека и для нашего сознания всегда было чем-то вспомогательным по сравнению с домашней эксплуатацией, с домашним угнетением. Мы сами себя всегда порабощали и сами на себе ездили. Именно нетерпимость нашего человека, нашего сознания к такой эксплуатации, к несправедливости и позволила нам когда-то, пусть и ценой очень больших жертв, создать страну, в которой были выдающиеся, не имеющие аналогов в мире образование, наука, здравоохранение, культура и всё остальное.
Глобальный капитализм и наука противоположны. Противостояние социализма и капитализма породило выход в космос. С мировой победой процента наука выродилась. У нас высокими технологиями называют чисто инженерные усовершенствования давно найденных компьютерных приёмов, выраженные в смартфонах и планшетах — это мало имеет отношения к науке. А гигантские, прорывные решения, такие как создание управляемой термоядерной реакции, то, что уже было как бы на сносях, то, чем человечество должно было разродиться — ничего этого нет. Современный мир отказался от глобальных научных проектов. Где колонизация планет, где дешёвая общедоступная энергия?
Я считаю, что мир управляется различными кучками одинаково в своём отношении к миру бессовестных людей. Эти кучки находятся в постоянной борьбе. Единственное, к чему они могут прийти в таком единоборстве — это новая глобальная война. Если ставить вопрос так: куда они толкают науку? — они толкают науку на новый кровавый виток. Наука, в их представлении, должна служить не освоению каких-то новых пространств, не развитию новых способностей в человеке — наука должна помогать человеку убивать и грабить человека. Вот в это они инвестируют прекрасно, здесь никаких перебоев со снабжением нет. Посмотрите на бюджет Lockheed Martin, Boeing, General Dynamics — ведь вокруг этих центров сосредоточены все научные прорывы, которыми так восторгается наша либеральная улица. Илон Маск — это кто такой? Можно ли его представить без научного агентства DARPA американского министерства обороны? И всё остальное, включая интернет, гаджеты и так далее, является продуктом развития капиталистических отношений, для которых главным способом снятия неизбежно возникающих противоречий является война.
Хочу напомнить, что классики марксизма-ленинизма видели построение коммунизма на основе освобождения человека от многих тягостных проблем повседневного выживания, что невозможно без решения тех проблем, часть которых я перечислил, в том числе дешёвой общедоступной энергии. Но не стоит ожидать, что этим займётся капитал, который будет таким образом вынужден выстрелить себе в ногу. Этого не будет до тех пор, пока использование современных энергоносителей (сочетающееся, кстати, с постоянными, беспрерывными кровопролитными войнами) приносит больше прибыли. Наоборот, он будет всячески препятствовать развитию новых технологий, и мы будем ещё до морковкиного заговенья ожидать строительство Tokamak или новых видов энергетических установок, которые позволили бы раскрепостить, освободить человечество. Очень много говорится о борьбе за сокращение выбросов, об окружающей среде, о сбережении человека — но это всё болтовня, за которой нет никаких реальных действий, за которой часто скрываются совершенно противоположные цели.

Несмотря на то, что многие мифы глобализации развеялись, до сих пор немало тех, кто, во-первых, считает, что это объективный, а не сконструированный, проектный процесс, путая глобализацию с интеграцией и интернационализацией; во-вторых, полагает, что возможна менее скоростная и более справедливая, учитывающая интересы всех участников глобализация. А вот у хозяев глобализации и их агентов совсем другая точка зрения.

Согласно Генри Киссинджеру, глобализация — это новый термин для определения американского господства. Перси Барневик, владелец трансконтинентальной металлургической империи АВВ, в 1995 году высказался ещё откровеннее: «Я определяю глобализацию как свободу для моей группы инвестировать, куда она хочет, продавая товары, где она хочет, и испытывая при этом минимум ограничений в плане прав рабочей силы и социальных условий». Иными словами, глобализация есть, помимо прочего, такой процесс интернационализации, при котором благодаря научно-техническим сдвигам (революция в электронике, коммуникациях), с одной стороны, и разрушению СССР как персонификатора системного антикапитализма, уравновешивающего капитализм и его гегемона США, с другой, реализуется право сильного в мировом масштабе.
Прав был великий французский социолог Пьер Бурдье, который подчёркивал, что глобализация не есть некая объективная реальность или фатальность — это сознательно проводимый политический курс по освобождению экономики из-под социального и государственного контроля, превращение его в бесконтрольную силу. Следовательно, глобализация — это в определённых классовых интересах и определённым политико-экономическим образом качественно модифицированная интернационализация.
Экономически, а точнее, финансово новое здесь — глобализация финансовых рынков, транзакционного капитала. В узко экономическом плане глобализация — это возведение в значительной степени виртуальной паразитической финансовой надстройки над реальной экономикой, к которой нередко эта надстройка не имеет никакого отношения.
Не случайно идеологию глобализации Бурдье уподобил СПИДу: она, как СПИД, разрушает иммунную систему жертв.

Я бы добавил: неолиберальная глобализация, глобальный финансиализм — это, с одной стороны, агония капитализма, стремящегося нажраться перед смертью. С другой стороны, это процесс зеркальный первоначальному накоплению капитала на «входе» в капитализм (генезис и самое начало ранней стадии). Первоначальное накопление, предшествовавшее собственно капиталистическому, по сути своей было ограблением главным образом слабых мира сего (огораживания в Англии, пиратство и т.п.) для создания внеэкономического фундамента экономической системы капитализма. Глобализация тоже есть ограбление слабых, объективно создающее фундамент для новой, посткапиталистической системы. Иными словами, это одновременно гибель капитализма и передел с прицелом на посткапиталистическое будущее.

Глобализация эффективно отсекает от будущего, исключает из него целые слои и регионы. Макс Галло заметил, что глобализация не сделала мир по-настоящему глобальным, то есть единым; напротив, она разбила его на части. Глобальный мир богатого Севера — это мир небоскрёбов, в котором 20% населения планеты владеют 80% её богатств, 80% автомобилей и потребляют 60% мировой энергии. И есть локальный мир Юга — мир бедности (есть страны, где в трущобах живёт более 75% населения), незначительной продолжительности жизни — не более 40 лет, а то и меньше. Если учесть, что продолжительность жизни в значительной степени определяется характером социальной системы, то можно сказать, что глобальные богачи не просто эксплуатируют глобальных бедных, но поедают их жизнь, присваивая не только их рабочее время, но время вообще. В этом плане фильм «Время», изображающий мир, в котором верхи и низы отличаются, прежде всего, наличным временем жизни, верно отражает ситуацию. Недаром немецкие экономисты Р. Хикель и Ф. Штрикштрок называют глобальный капитализм — «Killer Kapitalismus». Те же экономисты, как, впрочем, и многие другие, подчёркивают: пока существовал СССР, глобализация не просто тормозилась, а не могла реализоваться как таковая. После 1991 года капитализм в его финансиализированной форме, словно отбрасывающей материальную базу, сорвался с цепи, сметая стабильность, занятость, минимальную зарплату и многое другое. Показательно, что в первое же десятилетие после «ухода» СССР (1992–2002 гг.) Запад резко сократил помощь слаборазвитым странам и столь же резко сократил инвестиции. Потребность противостоять Советскому Союзу в Азии и Африке, демонстрировать добрую волю по отношению к странам и народам — отпала. Удивительно ли, что к 2002 г. уровень дохода на душу населения в 81 слаборазвитой стране снизился.

Швейцарец Жан Зиглер пишет по этому поводу: «С падением берлинской стены, распадом СССР и частичной криминализацией бюрократии КНР произошёл взлёт глобализации, а с ней — прекаризации рабочей силы и занятости и разрушения социальной защиты». Не случайно появился новый термин — «прекариат». Precarious  по-английски это «хрупкий». Речь идёт о растущем слое людей, имеющих случайную работу — несколько часов в день, причём далеко не каждый день, а следовательно, не имеющих никаких социальных гарантий. Неизъяснимая хрупкость их бытия и делает их прекариатом.

Прекариат — один из результатов глобализации как войны богатых против бедных, против общества (недаром Тэтчер, этот тупой таран неолиберализма, говорила, что нет никакого общества, есть лишь мужчины и женщины). На одной стороне — прекариат, обитающий в предбаннике социального небытия, с другой — богатство. Вот несколько цифр, которые имеет смысл напомнить.

Состояние пятнадцати самых богатых людей мира превосходит ВВП всех стран Африки к югу от Сахары за вычетом ЮАР. 225 самых богатых семей планеты обладают одним триллионом долларов — на полтриллиона больше, чем нижняя половина (47%) человечества. Францией в 2017 г., как и в 1937 г., правят/экономически владеют 200 семей. В сегодняшней Швейцарии верхушка — 3% населения — имеет столько же, сколько остальные 97%; 300 швейцарских сверхбогачей владеют 374 млрд швейцарских франков. Растущее неравенство характеризует не только Север, но и Юг. Так, в одной из наиболее развитых стран Юга, в Бразилии, 2% собственников контролируют 43% обрабатываемых земель, а 4,5 млн сельских тружеников земли вообще не имеют. И дело здесь не только в растущем разрыве, а в том, что огромная часть населения в условиях финансово-капиталистической глобализации вообще лишается каких-либо перспектив развития и обречена на деградацию, натурализацию/архаизацию экономики и рост бедности. Развитие здесь сводится к регрессу. Я уже не говорю о том, что одна из целей неолиберальной глобализации — уничтожение национально-государственной идентичности и подмена её идентичностью регионов и меньшинств разного рода. Верхушка глобального мира в экономическом плане — это пирамида транснациональных корпораций (ТНК), многие из которых более могущественны, чем целые государства. Масштаб финансовой активности «Дженерал Моторс» превосходит ВВП Дании, а «Эксон Мобил» — Австрии.

В 2011 г. трое сотрудников Цюрихского политехнического института опубликовали работу «Сеть глобального корпоративного контроля» — результаты исследования 60 тыс. компаний и их «дочек». Было выявлено ядро — 737 ТНК, контролирующих 80% мировых финансов, и суперядро — 147 ТНК, контролирующих 40% мировых финансов. У супер­ядра есть сверхядро — 27 ТНК, и эта «матрёшка» — самая богатая и влиятельная.

Если учесть, что Север контролирует 82% мировой торговли, шансы Юга весьма и весьма призрачны. Тот же Зиглер приводит в качестве примера историю с производством масла в Зимбабве. Всего за пять лет, с 1991 по 1996 г., оно сократилось на 92%, эта отрасль была убита из-за невозможности конкурировать с сельским хозяйством Севера: правительства стран ОЭСР субсидируют своё сельское хозяйство на сумму 355 млрд долл. в год. Как может Зимбабве конкурировать с таким монстром? «Как школьнику драться с отборной шпаной» (В. Высоцкий). А ведь в своё время на конференции в Марракеше (Марокко) представители Севера пообещали слаборазвитым странам быструю либерализацию глобальных сельхозрынков таким образом, что страны Юга будут извлекать выгоду из глобализации.

Но дело даже не в уничтожении целых отраслей и стран — речь идёт о том, что огромная часть мирового населения объявлена нерентабельной. Появились два термина: «наименее развитые страны» (термин введён в 1971 году, иногда их ещё называли «Четвёртым миром», но сейчас вроде как нет Второго, Третьего мира, а есть единый мир) и «нерентабельное население». Что такое страны с нерентабельным населением? Это 48 стран с населением 640 млн. человек, то есть 10% мирового населения названы нерентабельным. Что значит назвать кого-то нерентабельным? Значит, по сути дела, отказать в праве на существование. Это даже не Untermensch: унтерменши имеют какое-то, пусть условное и минимальное, право на существование, а нерентабельные Homo nonrentabilis по сущности, по определению не должны существовать: они не вписываются в глобальный мир, они там лишние (едоки и т.д.).

Наименее развитые страны, страны с нерентабельным населением, тратят на обслуживание долга хозяевам с Севера 20% бюджета, то есть проценты по долгу съедают людей как социальных существ. Если в раннекапиталистической Англии «овцы съедали людей», а согнанных в ходе огораживаний людей вешали, то в позднекапиталистическом мире «деньги съедают людей», последних не вешают — они сами умирают от голода и болезней. Только одной стране по редкому стечению обстоятельств удалось выскочить из зоны наименее развитых стран — Ботсване, но это исключение: «наименьшая развитость» — замкнутый круг. И дело не в мифологической «невидимой руке рынка».
Мифологической — потому что исследования даже по mid-Victorian market (рынок середины правления королевы Виктории, 1850–1870-е годы), считающемуся эталоном «свободного рынка», показали, что он был сконструирован не экономически, а социально-политически. По сути это был социально-политический институт и поддерживался соответствующими же мерами. Нынешний так называемый рынок, на котором давно уже нет рынка, а есть совокупность монополий, поддерживается военной мощью США. Поэтому даже такой апологет глобализации, как Томас Фридман, написал: «Макдональдс» не может существовать без «Макдоннелл Дуглас», который производит F15, без «силиконовой долины» с её разработками и, естественно, без глобальной пропагандистской машины». То есть за рынком стоит мощнейший военный кулак.

Кроме военных инструментов у глобалистов есть мощные экономические орудия: ВТО, МВФ и Всемирный банк. Шефом Всемирного банка долгое время был человек из команды Джона Кеннеди — Роберт Макнамара. При Кеннеди он был министром обороны и, согласно Джону Мендору, автору работ о глобализации, в качестве главы Всемирного банка убил больше людей, чем в свою бытность министром обороны, ответственным за войну во Вьетнаме. Именно при Макнамаре, кстати, развитие и прогресс приравняли к экономическому росту. Если раньше считалось, что развитие и прогресс — одно, а экономический рост — другое, то при Макнамаре восторжествовал иной подход, ставящий во главу угла экономический рост. Последний определяется чисто количественными экономическими показателями, которые не учитывают социальной эффективности. Например, с точки зрения экономического роста Советский Союз уступал Соединённым Штатам, а с точки зрения социальной эффективности мы их превосходили. Но это оказалось как бы неважным, и в СССР в позднесоветское время приняли язык противника и начали оценивать самих себя в категориях противника. А если ты смотришь на мир глазами противника, то, скорее всего, рано или поздно будешь действовать в его интересах — сознательно или подсознательно.

Ещё одна структура — это МВФ. О ней довольно много написано, но одно следует напомнить: то, как МВФ убил наиболее развитые страны Латинской Америки. В 1970-е годы долг латиноамериканских государств МВФ вырос до 60 млрд. долларов, в 1980-е было уже 204 млрд., в 1990-е — 443 млрд., в 2002-м году — 750 млрд. И поразительная вещь: была убита наиболее развитая страна — Аргентина, которой прогнозировали светлое будущее, а она смертельно запуталась в паутине глобализации.

Иными словами, глобализация — это паутина, сотканная несколькими сотнями жирных пауков, которые установили в ней свои правила, гарантирующие им сверхприбыли. Можно ли прекратить действие этих правил, оставаясь в паутине? История даёт отрицательный ответ. Есть такая страна — Бразилия, и был там очень известный леворадикальный экономист Кардозу. И вот в 1995 г. он становится президентом. Как отмечают исследователи, редко когда-либо в истории во главе крупного государства оказывалось столько способных людей, как в Бразилии в 1995–2002 гг. Прежде всего, это президент страны — блестящий левый экономист Кардозу, министр иностранных дел Селсу Лафер, министр юстиции Алоизу Нуньес и очень многие другие.

Все они были радикально левыми, но очень скоро, как отмечают аналитики, стали сервильными слугами, если не сказать панегиристами и наёмниками, министерства финансов США. И уже Кардозу объяснял своим бывшим коллегам, что ничего поделать. И результат правления левых таков: огромное количество людей страдает от постоянного недоедания, внешний долг огромный, высокий уровень преступности. Кардозу сотоварищи, оказавшись у власти, скомпрометировали саму «левую идею». И буржуины теперь могут сказать: «Левые приходили. Смотрите! Чего же вы были против диктатуры? При диктатуре-то было хорошо, а при левых-то стало очень плохо».

Некоторые с учётом бразильского левого опыта говорят: одна страна не может выскочить из ловушки глобализации, только несколько стран, причём крупных и заключивших союз, способны на такой рывок. Немало таких, кто видит подобного рода союзом организацию БРИКС. Её нередко представляют в качестве альтернативы англосаксонской глобализации, намекая на то, что глобализация по-бриксовски (или даже более конкретно: глобализация по-китайски на континентальной основе вокруг транс-евразийского Шёлкового пути) будет справедливой и взаимовыгодной, в отличие от англо-американской. По-видимому, кто-то верит, что капиталистическая глобализация может быть справедливой. Но дело даже не в этом. Прежде всего, не стоит переоценивать единство БРИКС. Вот один эпизод. В 2011 году после известных событий слетел со своей должности Д. Стросс-Кан, и страны БРИКС в тот момент получили шанс. Если бы они выступили консолидировано, то могли бы провести на освободившуюся должность своего общего кандидата. Однако, за исключением Индии, которая не поддержала западных кандидатов, все остальные высказались в пользу европейско-американской (североатлантической) кандидатуры Кристин Лагард. Активнее всего были китайцы. За эту поддержку они получили пост заместителя директора МВФ: бывший зампред Народного банка Китая Минь Чжу стал заместителем Кристин Лагард. И африканцы поддержали, и РФ поддержала, и бразильцы поддержали. А ведь у Индии был прекрасный кандидат, заместитель премьер-министра Монтек Сингх Ахлувалия, известный экономист.

Связи стран БРИКС с промышленно развитыми странами: США, Японией, Евросоюзом, — намного более плотные и тесные, чем между собой. Где проходят конференции БРИКС? Иногда в этих странах, а иногда в городе Вашингтоне. С МВФ страны БРИКС консультируются и сверяют часы. Более того, заместитель Кристин Лагард, директор-распорядитель МВФ Минь Чжу, человек из страны БРИКС, сказал, что БРИКС — результат сближения показателей развития государств: бриксовских и самых развитых стран мира. Он также назвал это конвергенцией под эгидой МВФ. Какая же это альтернатива? На самом деле это — дополнительная подпорка, позволяющая буржуинам выиграть время и подготовить господствующие позиции в посткапиталистическом мире. Об этом свидетельствуют также и теснейшие экономические связи между КНР и США, исполнение Китаем роли цеха, мастерской для высокотехнологичной американской экономики и включённость индийской правящей элиты в англосаксонские правящие круги, особенно британские. Кстати, инвестиции Индии в Великобритании превышают евросоюзовские.

Весьма сомнителен и тезис о способности БРИКС предложить миру альтернативную модель «постиндустриального общества». По разным оценкам, доля ручного труда в ВВП Индии — 50-70%, в Китае — 50-60%. И это «постиндустриальное» будущее? Скорее, это «недоиндустриальное» настоящее. И этот ручной труд поддерживает капиталистический мир с его англосаксонским ядром, продлевая его жизнь своим экономическим ростом.

Выходит, на самом деле БРИКС работает не на разрушение системы, а на её поддержание. И действительно, в 1995 году БРИКС обеспечивал 10% мирового роста, а в 2015 — уже 30%. Более того, как говорят экономисты, если вычесть из ВВП в 2010 году Индию и Китай, то ВВП будет на уровне 1980 года. То есть ручной труд Китая и Индии поддерживает эту систему и, решая свои проблемы, не позволяет загнуться издыхающему капитализму, оттягивает его конец. Всё это обеспечивается жесточайшей эксплуатацией. Например, в КНР в спецзонах рабочие вкалывают по 16 часов в сутки с минимальным и жёстко хронометрируемым, не более пяти минут, перерывом. Почасовая зарплата здесь менее половины евро. И ни в чем себе не отказывай! В произведённых руками китайского работяги игрушках расходы на зарплату не превышают 6%, а иногда и меньше.

Наконец, последнее по счёту, но не по значению: страны БРИКС, в частности Китай и Индия, конкурируют не только и не столько с Севером (хотя конкуренция США и КНР тоже налицо), сколько между собой. В лучшем случае БРИКС — это ситуационный тактический союз по негативу: страны с олигархическими режимами из не ядра капсистемы, а в лучшем случае — полупериферии, стремящиеся улучшить свою сделочную позицию по отношению к ядру (о том, чтобы попасть в него, речь не идёт). У РФ — особое место, обусловленное советским наследием: наличием ядерного оружия, членством в Совете Безопасности ООН (право вето) и сохраняющимся, несмотря на четвертьвековой погром, относительно высоким уровнем современного образования. Впрочем, эти плюсы из прошлого в одном измерении соседствуют с минусами из настоящего в другом, однако специфика нынешней российской ситуации — отдельная тема.

Смертельная опухоль сжирает Россию. Ещё недавно эта опухоль не была столь заметна. Пряталась, таилась в глубинах социальной ткани. И вдруг выпучилась на поверхность во всей своей ужасной слизистой черноте, синих и кровавых прожилках. Глянцевитая, пульсирующая, растущая на глазах, эта опухоль ненасытна, сжирает всё, требует новой и новой пищи. Родится космодром — его сжирает опухоль. Откроют месторождение нефти — и его сжирает опухоль. Построят ледокольный флот — его тоже сжирает опухоль. Она сжирает театры, университеты, храмы. Пьёт соки России, превращает её в страну-дистрофика. Русское бездорожье, смертность, безбрежное пьянство, отчаяние — всё — порождение этой страшной опухоли, которая съедает живую ткань России, впрыскивая в неё смертельные яды.

Странные человекоподобные существа, которые недавно казались людьми, создавали партии, корпорации, учили нас экономике, политике, призывали к реформам образования и госуправления, эти недавние люди превратились в безумных чудищ, членистоногих, пауков, несущих России смерть. Их богатства растут, а богатства России тают. Они исполнены жизненных сил, а силы России чахнут. Их величие возрастает, а величие России меркнет. Произошло невиданное в истории святотатство: весь двадцатый красный век Россия надрывалась — строила заводы и верхи, пахала поля, возводила города среди мерзлоты и песков. Стахановцы падали от усталости в забоях. Солдаты миллионами гибли на фронтах, не давая врагу завладеть народными богатствами. Сонмы героев и мучеников создавали великую цивилизацию, бессмертные ценности, возвышенную культуру. И всё это досталось малой горстке злодеев, которые сжевали весь русский двадцатый век. Завладели «Норильским никелем», который строили несчастные зэки. Присвоили Ангарскую ГЭС, которую возводили комсомольцы-энтузиасты. Стали собственниками полей Кубани и Ставрополья, где когда-то цвели колхозы-миллионеры. Овладели металлургическими гигантами Липецка. И вся советская Россия оказалась огромным трудовым лагерем, где работали миллионы шахтёров, хлеборобов, академиков, а потом их труд был бессовестно отчуждён и присвоен горсткой самых плохих, безнравственных и никчёмных людей, которые существовали где-то под спудом, таились, мимикрировали. А когда настал час русской беды, вылезли из своих щелей и дыр и захватили изнурённую красную родину.

Теперь эта малая горстка жутким таинственным образом явилась из толщи великого народа, чтобы царствовать, повелевать. Она рассматривает Россию, этот непомерный континент между трёх океанов, как свою добычу. Эта горстка купила себе золотые виллы в предместьях Лондона и на Лазурном берегу, увезла свои капиталы из России и вложила их в мировые банки. Подключила к русским богатствам присоски, которые сосут и сосут русские нефть и газ, русскую кровь и силу. Эти твари безнаказны. Их защищают армия и полиция, их защищают суды и законы. Они ненавидят народ, который обобрали и который их ненавидит. Они ненавидят классическую русскую культуру, которая является для них страшной укоризной и приговором. Ибо русская культура и русская мысль мечтали о справедливой стране, братских отношениях между людьми, о чуде земного устройства. Об этом писали Пушкин, Достоевский, Толстой. Об этом пел восхитительный Серебряный век. Об этом говорила вся замотанная в кровавые бинты великая советская культура. И это новое чёрное племя, не имеющее ни национальности, ни места рождения, вопреки великой культуре, попирая её, попирает вселенский закон, по которому устроен мир, устроено человечество.

Этим племенем не управляет российская власть. Им не управляет президент, не управляют Дума и Совет Федерации. Это племя находится под властью другой цивилизации, других разведок, других экономических и магических центров. И те центры двинули это племя на Кремль. Эти твари зашевелились, они объявили войну государству, войну президенту России. Они перевели на Запад свои деньги, перевели свои конторы и офисы, и там, за пределами России, в их умах созревают модели и схемы, согласно которым из России изымаются сердце и печень.

Американцы готовят сногсшибательный доклад, где расскажут миру о чёрных делах российских олигархов и бесноватых чиновников. Поведают о счетах и чёрных коррупционных схемах. Покажут грибницы коррупции, которые пронизывают российские околотки и российское правительство.

И чёрное племя трепещет. Сдаёт иностранным разведкам секреты кремлёвской политики. Они предают друг друга, стараясь заслужить милосердие у жестоких правителей в Европе и Америке, которые отнимут у них неправедно нажитое состояние — состояние, принадлежавшее России.

В этой опухоли кроется русская смерть. В этой опухоли причины всех наших бед и неустройств. С этой опухолью у России нет будущего, ибо Россия, превращённая в опухоль, противоречит законам мироздания, законам ноосферы, законам Христа.

Батюшка Филофей, спаси Россию, надоумь президента, освети его ум, прочитай над ним очистительную молитву, укажи на эту чёрную опухоль, где таится русская революция, русская бойня, русская страшная боль и его, президента, погибель. Научи его тайной науке русских государей и вождей, которые в разные времена расправлялись с этой разбухающей в недрах России нечистью. Вырезали больную опухоль отточенным скальпелем, как это делал великий хирург Пирогов. Открывали путь для роста и процветания.

Батюшка Филофей, в эти рождественские праздники молись за нас и за Третий Рим, за нашу ненаглядную Россию!

В августе 2017 года, словно к юбилею Октябрьской революции, международный коллектив экспертов под руководством Т. Пикетти, автора научного бестселлера «Капитал в XXI веке», опубликовал доклад «От Советов к олигархам: неравенства и собственность в России в 1905-2016 годах». Доклад есть в интернете и у нас уже вброшен в информационное пространство (это сделала Е.С. Ларина в интервью «Комсомольской правде»). Согласно докладу, объём офшорного капитала россиян превышает уровень валютных резервов страны примерно в три раза. В 2015 году объём активов, выведенных в офшоры, составил около 75% национального дохода страны. Иными словами, в офшорных центрах содержится почти столько же финансов богатых россиян, сколько всё население РФ держит внутри страны.

По данным Global Wealth Report, на долю 1% богатых россиян приходится 71% всех личных активов России. Для сравнения: на долю 1% богатых в Индии приходится 49% личных активов, в Африке — 44%, в США — 37%, в Китае и Европе — 32%, в Европе — 17%. Средний мировой показатель — 46%, а у нас — 71%, то есть богатеи России превысили мировые показатели в 1,6 раз. Ещё один показатель, по которому лидирует РФ, — это доля самых состоятельных 5% населения в личном богатстве страны — 82,5%. Остальные 95, значит, имеют 17,5% — и, как говорится, ни в чём себе не отказывай! Ещё убийственная цифра: 96 российских миллиардеров владеют 30% всех личных активов граждан РФ. Средний мировой показатель — 2%. То есть российские миллиардеры в 15 раз круче, чем среднемировые.

По данным компании Knight Frank, которые приводятся в докладе, подготовленном под руководством Т. Пикетти, в РФ число мультимиллионеров, имеющих от 30 млн. долларов, центамиллионеров — от 100 млн., и миллиардеров выросло с 2004 по 2014 год в 3,5 раза и, по прогнозу, до 2024 года увеличится ещё в полтора раза. А другая сторона медали такова: с 1992 года по 2016 год из России украдены в виде незаконных финансовых потоков 1,7 триллиона долларов, сырья за 25 лет вывезено на 5 триллионов долларов. А ведь Маркс когда-то писал, что собственность — это не кража, а юридическое отношение.

По оценке Global Burden of Disease Studies, РФ занимает 119-е место в мире по состоянию здоровья граждан; в рейтинге комфортности жизни пожилых людей (размеры пенсий, состояние здоровья, качество социальной среды) РФ находится на 79 месте из 91. Согласно нашему Росстату, 22,7 млн чел. (15,7%) имеют доход ниже прожиточного минимума (который у нас, кстати, занижен), то есть являются нищими. По критериям Евростата, к числу бедных относятся те, кто имеет доход ниже 60% медианного дохода в данной стране. Таких у нас 25%.

А вот из недавних данных: 6 октября РИА Новости сообщили, что РФ вышла на первое место в Европе по ранней смертности мужчин: 43% мужчин в РФ умирают до достижения возраста 65 лет. На Украине и в Белоруссии этот показатель 40%, в Молдавии — 37%, в Литве — 36%. Отвечая на вопрос, почему это происходит, специалисты говорят, что одна из причин — психотравмы и стрессы, которые мужчины получили в 1990-е годы. То есть, иными словами, капиталистический уклад в России может существовать вполне, но капиталистическая Россия в целом — это умирающая или просто мёртвая Россия.

Капитализм как система для России в целом может существовать только для разграбления страны, в качестве средства этого процесса. И поскольку основным фактором накопления верхами средств было проедание и разворовывание советского наследия, собственно производство не развивалось.

Недавно очень интересное интервью дал один из лучших специалистов по экономической истории СССР Г. Ханин, автор трёхтомника «Экономическая история СССР и Российской Федерации». Как отмечает Ханин, «с 1992 по 2015 год ВВП России вовсе не вырос на 13,4%, как уверяет Росстат, а уменьшился на 10,2%.
Производительность труда за это время не увеличилась на 9,2%, а снизилась на 30,1%». То есть наша экономика до сих пор не достигла уровня 1991 года. И на вопрос журналиста Трушкина «можем ли мы преодолеть отставание от развитых стран?» Ханин, как трезвый человек и патриот, отвечает: «Преодолеть немыслимо. Представьте, что вы стоите на старте, а ваши соперники на 5 километров вперёд ушли». Руководство страны, убеждён Ханин, опирается на ошибочные данные об экономике и недооценивает глубину проблем. Возникает иллюзия, что возможен экономический рост без серьёзных затрат.

«Я посчитал, — говорит Ханин, — что в ценах 2015 года для сохранения основных фондов и их прироста на 3% в год потребуется 14,6 триллиона рублей инвестиций, плюс 900 млрд. рублей в оборотные средства и в развитие человеческого капитала, то есть в образование, здравоохранение, научные исследования надо вложить 10,3 триллиона рублей. Всё вместе это составляет 25,8 триллиона рублей в год — треть нашего ВВП». На вопрос журналиста «и ничего нельзя сделать?» — Ханин говорит: «Можно сократить разрыв. Для этого надо перераспределить доходы населения в пользу накопления физического и человеческого капитала и наиболее нуждающихся слоёв, но даже это потребует огромных усилий. Можно, например, перераспределить доходы населения, сократить социальную дифференциацию децильных групп с нынешних 30:1 до 6:1. То есть до показателя, существующего в большинстве западноевропейских стран, но это потребует долгих лет».

Вот здесь я вынужден с Ханиным не согласиться. Долгих лет у нас нет — и с учётом геополитической ситуации, и с учётом надвигающегося мирового кризиса, и с учётом социально-экономической ситуации в стране. Кроме того, вообще перераспределение доходов в пользу неимущих и малоимущих эволюционным путём ни у кого не получалось. Это революционная мера. Вопрос в том, делается это сверху или снизу. Короче говоря, отсутствие перераспределительных мер ведёт страну прямиком к катастрофе, поскольку решение экономических проблем России невозможно без предварительного решения проблем социальных. В свою очередь, проблемы социальные, то есть неравенство, не могут быть решены иначе, чем политическим путём. А политическое решение предполагает наличие идеологии, которой в РФ де-юре, по Конституции, нет. Как я уже говорил в одном интервью, удел тех, у кого нет идеологии, — пикник на обочине Истории. А в приближающуюся в мировом масштабе грозную пору это может оказаться уже не обочина Истории, а её параша. Правда, в Конституции содержится тезис о том, что РФ — социальное государство. Тут впору предъявить властям: «Соблюдайте нашу/вашу Конституцию». Впрочем, кто-то вместо предъявления требований выбирает другой путь. Согласно данным Федеральной службы государственной статистики, постоянно растёт число уезжающих из РФ: 2011 г. — 36 774 чел., 2012 г. — 122 751 чел., 2013 г. — 186 382 чел., 2014 г. — 310 496 чел., 2015 г. — 353 233 чел. Из уехавших за последние 30 лет 10 млн. человек полтора миллиона — учёные, главным образом — молодые и перспективные. Это асимметричный ответ на ситуацию в РАН, которая определяется двумя факторами: косностью и неадекватностью современному миру руководства самой РАН и её погромом извне под видом реформ.

Здесь мы подходим к вопросу: какой должна быть идеология в новой России? На этот вопрос у меня нет ответа: я не знаю, какой должна быть новая идеология России (или идеология новой России). Но я знаю, какой она быть не должна и не может, иначе ничего, кроме хроники объявленной смерти, Россию не ждёт. Идеология новой России не может быть буржуазной или, как у нас нередко говорят, «либеральной». И дело здесь не только в том, что в России либерализм, монархия и РПЦ дискредитировали себя в феврале — марте 1917 г. Дело в том, что либерализм в мире умер в 1910-е годы, сразу же после того, как на рубеже XIX–XX вв. капитализм исчерпал свой экономический потенциал (его достижения в ХХ в. обеспечены внеэкономически), а то, что называется «либерализмом» или «неолиберализмом», сегодня к реальному либерализму отношения не имеет. Нынешние российские «либералы-западники» выглядят весьма убого. Впрочем, и у тех, кого называют «государственниками-патриотами», «имперцами», проблем тоже хватает.

Главная из них — социально-экономическое, классовое содержание неоимперии. Ратуя за жёсткий сталинский курс, иные имперцы не понимают элементарной вещи: сталинская система несовместима даже с социалистической (антикапиталистической) олигархией, не говоря уже об олигархии капиталистического типа. Попытка совместить империю и капитализм в русской истории уже была в конце XIX — начале ХХ в. и с треском провалилась. Поэтому не стоит ни наступать на грабли, ни изображать «хлопок одной ладонью». Сталинские методы работают только в условиях антикапитализма, а в русских условиях это не Пиночет, о чём мечтали некоторые либералы в 1990-е, это нечто вроде «тандема» Ельцин — Березовский. Иного в нашей действительности не дано. Вывод: вопрос о неоимперии (или об импероподобном образовании), о «сталинском наследии» есть вопрос не политический, а социально-экономический, если угодно — классовый. Иная постановка вопроса — в лучшем случае пустая болтовня, в худшем — провокация.

Идеология не может смотреть в прошлое и к тому же цепляться за обломки ушедшей эпохи: то есть цари и попы — это прошлое; все надежды на восстановление монархии — это взгляд в прошлое. Невозможно идти в будущее, всё время оглядываясь назад. Нельзя также позволять сводить нашу историю к её последнему — христианскому — тысячелетию, лишая нас, как минимум, двух-трёх тысячелетий нашей дохристианской истории, которая вовсе не была эпохой дикости, бескультурья. Напротив, именно тогда были созданы фундамент и первые этажи здания «Русь». Русь последнего тысячелетия выросла на мощном фундаменте русских, славянских и индоевропейских традиций, органично переплетающихся друг с другом. Византийское христианство (Х в.), петровское западничество (XVIII в.), советский коммунизм (антикапитализм, ХХ в.) стали лишь позднейшими пластами, надстройками на этом мощном историческом фундаменте, который существенно изменил напластования, приспособил их к себе.

Внешне этот фундамент может показаться не чем-то прочным, а аморфной массой, которая сама по себе не порождает властные пирамиды. В России «правители, — пишет О. Маркеев, — всегда привносили идею пирамиды извне, очарованные порядком и благолепием заморских стран. Но не они, а сама масса решала, обволочь ли её жизнетворной слизью, напитать до вершины живительными соками или отторгнуть, позволив жить самой по себе, чтобы нежданно-негаданно развалить одним мощным толчком, клокочущей энергией утробы […] Вопрос лишь времени и долготерпения массы». И ещё: «масса только с высоты пирамиды кажется киселём… внутри она таит жёсткую кристаллическую решётку, из которой она куёт стержни, прошивающие очередную привнесённую из-за рубежа пирамиду власти, и… только эти стержни даруют пирамиде устойчивость и целостность; стоит изъять их, уже ничто не спасёт государственную пирамиду от краха».

Наши «решётки» намного старше и крепче «пирамид», идеология новой России должна это учитывать и именно их принимать в расчёт в первую очередь — этого требуют элементарные принципы системности и историзма.

Идеология должна дать ясное определение желаемого для большинства страны будущего (цель) и назвать, хотя бы в самом общем плане, средства его достижения (настоящее). Она должна чётко определить отношение к прошлому, прежде всего — к советскому. Здесь есть чёткие маркеры — явления, события и фигуры: Сталин, Горбачёв; перестройка как разрушение СССР; советский строй; капитализм; Ельцин и ельцинщина. Позиция по этим вопросам даёт ясно понять: с кем вы, мастера власти, с народом или нет? Нельзя быть с народом, подмигивая при этом Западу и заигрывая с теми, кого власть сама время от времени называет «пятой колонной».
Идеология — это и символика: герб, флаг, гимн. К счастью, гимн у нас, пусть с изменёнными словами, советский. С гербом и флагом дело обстоит иначе. Не могу сказать, что я в восторге от двуглавого орла, но орлиные головы с возвращёнными не так давно коронами предпочтительнее голов, лишённых корон, — именно подобного вида курицеподобные птицы появились на гербе Временного правительства в феврале 1917 г. и ельцинского РФ образца 1992 г. Тогда же вернули триколор.

Что касается флага, то он должен символизировать мощь и историческую победительность. Он должен напоминать о победах и ни в коем случае не должен быть связан с поражениями и замаран предательством. Бело-сине-красный был флагом Временного правительства, развалившего страну и по сути бросившего государственный суверенитет под ноги злейшего врага России — Великобритании. Под этим флагом власовцы, служившие Гитлеру, убивали своих же, русских, участвовали вместе с хорватами в карательных акциях против сербских партизан. Не случайно во время Парада Победы 25 июля 1941 года власовский триколор полетел к подножию Мавзолея вместе с флагами частей вермахта, СС и другими флагами побеждённого Советским Союзом врага.

А вот красный флаг — это флаг Победы, флаг восстановления исторической России в виде СССР. Этот флаг был над Рейхстагом. И ещё одна очень важная вещь: красный флаг был у Святослава. На нём были, правда, не звезда и серп и молот, а солнце! Мне неважно, что там будет, но флаг должен быть красным. Красный — значит красивый, это русский традиционный цвет победы.

И не стоит оглядываться на то, что скажут на Западе. Во-первых, это унизительно, равно как унизительны постоянные обсуждения, что сказал Трамп и т.п. Во-вторых, оглядываться бесполезно: там нас назначили не просто виновными, а жертвами, как сказал бы итальянский философ Д. Агамбен, у которых нет права даже на защитную речь. России и русским, судя по всему, уготовано «окончательное решение» нашего вопроса — и само по себе, и потому, что с его помощью хозяева мировой игры попытаются продлить жизнь (умирание) собственной системы и устранить русских как единственный народ, как единственную цивилизацию, которая способна противопоставить им собственный вариант будущего, причём не локально-региональный, как китайцы, индийцы или даже мусульмане, а универсально-мировой. Ясно, что носителя такой потенциальной угрозы попытаются убрать. Поэтому не надо оглядываться в западную сторону и бояться нарушить расставленные за последнюю четверть века вокруг нас флажки — «за флажки — жажда жизни сильней!» (В. Высоцкий).

Власть в России должна чётко определиться с русским вопросом. «Русский мир» следует создавать не за рубежами РФ, не на территории бывшего СССР, а прежде всего в самой России. Проявляться это должно по-разному: и в фиксации статуса русских как государствообразующего народа, и в жёстком противодействии русофобии и разрушению русской культуры, и во многом другом. Иначе русский мир — это фикция, бутафория, конъюнктурно-бюрократическая схема.

Юрий Трифонов в своём лучшем, на мой взгляд, романе «Старик» заметил, что «старость — это время, когда нет времени». Уже нет. У капитализма, у капиталистического Постзапада нет времени. «Портрет Дориана Грея» стремительно разъезжается, и на месте образа бравого мужчины во цвете лет проступает что-то среднее между суперстарческим лицом столетнего Рокфеллера, физиономиями с полотен Босха или Грюневальда и безжалостно-холодной мордой рептилии. И покупать дополнительное время своего существования это нечто, эта нежить собирается в том числе и за наш счёт. Сказал же Бжезинский, что мир XXI века будет построен на обломках России, за счёт России и в ущерб России. Как говаривал в аналогичных случаях Илья Муромец: «А не подавишься, Идолище поганое?».

Это во времена СССР «Идолище» носило маску борца за права человека, прежде всего в СССР, заступника диссидентов, сахаровых, солженицыных и пр. Но вот ушёл СССР, маски сброшены, и из-под них вылезло естество — лица Лжи и Зла, грубые, вывороченные. Вспомним Высоцкого:

          Ложь и зло — погляди,
          Как их лица грубы!
          И всегда позади
          Вороньё и гробы.

И оскал смерти. Действительно: Югославия, Ирак, Ливия, Сирия, Украина — смерть, гробы, вороньё. Со Злом и Ложью, точнее, их персонификаторами невозможно договариваться — Каддафи пытался. Возможны краткосрочные тактические перемирия или даже союзы с меньшим злом против большего (например, союз СССР с Великобританией и США в рамках антигитлеровской коалиции) — не более того. При этом необходимо помнить, что «партнёры» постоянно готовы организовать «немыслимое» — как Черчилль, планировавший на 1 июля 1945 года удар по Советской армии силой немецких (главным образом) и англо-американских дивизий.
Ответ о том, какова её ориентация — традиционно-русская или нетрадиционно-(про)западная — власти придётся давать в ближайшее время. К тому же потом и времени может не остаться. Промедление смерти подобно, как говаривал один классик, оказавшийся в острейшей ситуации сотню лет назад. И на двух стульях уже не усидеть: примеры Николая II и Горбачёва должны быть перед глазами, тем более что за три десятка лет стулья разъехались, да и западным хищникам только один стул нужен, второй им без надобности, того и гляди выбьют — так зачем его держать? Этим же стулом — да и по супостату. Короче говоря, тянуть время и оттягивать выбор, решение больше не получится: обстоятельства не позволят, они явно сильнее такого намерения, если оно есть. Бессмысленно уклоняться от борьбы, когда она неизбежна. Никогда не забуду, как Ю.В. Андропов, став генсеком, с ходу заявил, что пусть империалисты нас не боятся — если они нас не тронут, то и мы их не тронем. Это как понимать? Нет, робкий и недальновидный генсек КПСС, империалисты должны нас бояться, только в этом случае они не посмеют нас тронуть.

Сегодня решение проблем РФ — создание не просто мобилизационной экономики, это вторично. Высокотехнологичную мобилизационную экономику в нынешних условиях может создать только общество с высокой социальной эффективностью, членам которого будет за что биться и что защищать. К сожалению, оснований для оптимизма становится всё меньше, особенно не радует социально-экономический курс правительства, логически развивающий ельцинскую линию на стагнацию экономики и ликвидацию социального государства, которое, кстати, у нас прописано в Конституции.

Вот несколько примеров совсем недавнего прошлого. Какое-то время назад правительство РФ обнародовало проект бюджета на ближайшие три года. По сути, это «типа план развития». Почему типа? Потому что реальное развитие не предполагается. За последние 9 лет экономика РФ, согласно официальной статистике, выросла аж на 1,7%. Ежегодный прирост 0,2%. В реальности, думаю, рост был отрицательным — вспомним подсчёты Ханина. И 0,2% — это уже статистическая погрешность. Может быть, плюс, а может, и минус. При такой «прыти» к 2020 году Россию по номинальному доходу на душу населения обгонит не только Китай, но также Индия и Турция. По сути, проект бюджета предполагает сохранение экономической стагнации. В первые десятилетия XXI века, как сообщает «Независимая газета» от 4 октября с.г., Россию по уровню зарплат обогнал Китай, а по потребительским расходам — Казахстан. При этом у нас стремительно нарастает бедность.

Олигархов и правительство, которое, по сути, выражает их интересы, стагнация не волнует, потому что стагнация — это и есть их средство решения проблем за счёт населения. Чем больше стагнирует экономика РФ, тем больше у них прибыли, поскольку, чтобы экономика не стагнировала, нужно произвести то, что называется очень просто — советизация экономики. Поэтому, естественно, стагнация их устраивает.

Согласно проекту, на социальную сферу средств в 2018 году будет выделено меньше, чем в 2017: 4,86 трлн вместо 5 трлн. И нам уже сказано, что в 2019 году будет ещё меньше и будет самый жёсткий бюджет за все годы XXI века. То есть, ребята, затягивайте пояса, денег нет, но вы держитесь! Ясно: если сохранится данный курс, правительство будет увеличивать налоги и прибегать к более или менее скрытым формам экспроприации. Один из примеров — «дачная история», которая вызвала возмущение.

Богатых, олигархов, скорее всего, трогать не будут, о чём свидетельствует следующий факт. Правительство приняло беспрецедентное по наглости и цинизму решение: не переводить в юрисдикцию России те компании, банки и корпорации, которые относятся к системообразующим. Речь идёт о 199 юрлицах, которые дают 70% валового продукта России. Какое-то время назад президент сказал, что это безобразие, что девять десятых сделок проводятся вне правового поля России, всё нужно вернуть. Президент сказал одно, а правительство ему отвечает: не-а. И мотивирует это так: «Репатриация денег для российских компаний из офшоров создаст системный риск для отечественной экономики и ослабит конкурентные позиции крупного бизнеса в мировой экономике».

И это только на первый взгляд кажется бредом с точки зрения государственных интересов. А с точки зрения олигархического сегмента — самое оно. Это решение
фиксирует дальнейшую офшоризацию того, что называют российской экономикой. Кстати, тут Федеральная налоговая служба РФ приняла решение исключить из чёрного списка офшоров Британские Виргинские острова. Почему? Оказывается, большая часть яхт наших олигархов приписана к Британским Виргинским островам. О яхтах позаботились! Олигархи сейчас будут делать всё, чтобы спрятать свои денежки, и понятно, почему. В конце августа сего года в США был принят закон об экономических санкциях, который прямо предписал финансовой разведке США собрать в течение шести месяцев полную информацию о лицах в окружении нашего президента. Речь идёт о счетах, офшорах, финансовых потоках, связях и т. д.

Отсчитываем шесть месяцев от августа 2017 года и получаем самое начало 2018 г. Это уже канун президентских выборов в РФ. То есть, американцы, по сути, говорят: «С кем вы, мастера офшоров? Если вы с президентом Российской Федерации, то вы уже не мастера и не подмастерья, а пойдёте с протянутой рукой, а то и на цугундер». Когда-то хитрые западоиды заманили ворьё из РФ в свои банки, свои офшоры, убедив, что именно там можно разместить вклады. Это, якобы, безопасно, только скажи: «Крэкс, пэкс, фэкс!» — и международное право тебя защитит. То есть они исполнили воровато-богатеньким Буратино песню лисы Алисы и кота Базилио. Процитирую:

Не прячьте ваши денежки по банкам и углам,
Несите ваши денежки, иначе быть беде.
И те понесли туда денежки.
И в полночь ваши денежки заройте в землю там,
И в полночь ваши денежки заройте в землю где…
Не горы, не овраги и не лес,
Не океан без дна и берегов,
А поле, поле, поле, поле, поле чудес,
Поле чудес в стране дураков.

Главное здесь — в стране дураков. И вот теперь эти лисы и котяры грозят, наплевав на обещанное «крэкс, пэкс, фэкс», отобрать ранее спрятанные на поле чудес золотые. Условия простые: «буратины» должны сдать «папу Карло». Сдадут — будет им хорошо, так, по крайней мере, обещают. Однако, как известно, Roma tratitoribus non premia — Рим предателям не платит.

И проект бюджета, и «дачная история» раскачивают ситуацию, создают нестабильность. С учётом Украины и американских игр в Сирии, я думаю, нас ждут неприятности в самое ближайшее время. А потому можно сказать словами всадника из «Сказки о военной тайне» Гайдара: «Пришла беда, напал на нас из-за чёрных гор проклятый буржуин. Опять уже свистят пули, опять рвутся снаряды». То есть война движется к нашим границам, и в случае необходимости её нужно будет принять в лоб, это ясно. Однако в современном мире только сумасшедший осмелится совершить агрессию против государства с атомной бомбой и социально-эффективного сплочённого общества. Ведь расчёт у Запада, кстати, как и в июне 1941 года у Гитлера, не просто на блицкриг. Гитлер ожидал, что в Москве произойдёт переворот, в Москве будет раздрай — но этого не произошло. Вспомним, что Воланд был способен зацепить только тех, кто с гнильцой, и чтобы всё не закончилось так, как в истории о Мальчише-Кибальчише, чтобы в страхе бежал разбитый буржуин, надо как можно быстрее создавать социально-эффективное общество. Только оно может быть субъектом стратегического действия, субъектом нашей победы. Просто мобилизационной экономики, просто ядерного оружия мало. Нужно социально-эффективное общество, нужно снижать уровень социального неравенства. Люди могут убивать за деньги, но умирать за деньги никто не будет. Умирают за близких, за Родину, за высшие идеалы. И за тех, у кого они есть. Какие идеалы у олигархов и их государства?

К сожалению, времени остаётся мало. В 1931 году Сталин сказал: «Если мы не пробежим за 10 лет то, что Запад пробежал за 100, нас сомнут». Я не уверен, что у нас есть и 10 лет. К счастью, есть наследие Сталина и Берии — это атомная бомба, но время тикает. Правда, оно тикает и под нашими, как говорят сейчас, партнёрами. И вопрос в том, кто упадёт первым. Собственно, мы это уже проходили. Во второй половине 1980-х вопрос стоял именно так: кто упадёт первым — СССР или США (а с ними Запад)? Причём по закрытым прогнозам — американским и нашим — упасть должны были США. Однако североатлантическая элита переиграла позднесоветскую — тупую и жадную. СССР был разрушен, а Постзапад, капитализм в его финансово-криминальной форме получил бонус: дополнительную четверть века жизни, хотя сама гибель системного антикапитализма была знаком на стене для капитализма как системы. Сегодня ситуация повторяется, только на кону уже разрушение РФ, намного более слабой, чем СССР даже образца 1991 года. Впрочем, и нынешний Запад во многом напоминает гнилую стену — ткни и развалится. Надо только знать, куда ткнуть и как — чтобы не рухнул обвалом, а рушился постепенно, но неотвратимо, и чтобы было ему не до нас. Наконец, есть замечательный принцип дзюдо: использовать силу противника против него самого. Много чего есть. Но главное, что должно быть, — это воля. Воля жить, бороться и побеждать.

Важно учитывать и тот шок, который Запад испытывает из-за проявления суверенитета России в виде самостоятельного, без испрашивания его позволения, воссоединения с Крымом.

Для понимания этого шока представьте себе, что Вы каждое утро в течение 30 лет открывали холодильник и завтракали лежащей там котлетой (отношения Запада с нашей страной с 1987 года – это отношения не «седока с лошадью», а именно едока с котлетой). И вдруг в один прекрасный день эта котлета заговорила с Вами человеческим голосом, — заговорила, как с равным! И заявила, что готова вступать с вами в переговоры, — но при этом непременно равноправные, честные и на основе международного права! И, пока Вы трясли головой и мучительно вспоминали, что пили вчера вечером, котлета радостно сообщила Вам о готовности сотрудничать с Вами – на взаимовыгодной основе!

Элиты Запада, глядя на Россию, с дней Крыма находятся именно в этом состоянии: ни не верят ни своим глазам, ни ушам. Но они поняли уже, что это наваждение не развеется само собой, — и, следовательно, сегодняшнюю Россию предстоит развеять им.

Стандарт деятельности Запада против государств, демонстрирующих стремление к суверенитету, — государственный переворот в форме «цветной революции» после выборов.

По изложенным выше причинам Западу нужен не привод к власти его марионеток, а незавершенный переворот, характеризующийся срывом России в Смуту и разрушением государства: эта задача более проста, чем, скажем, на Украине, используемой как ледокол против нашей страны.

Для этого необходимо устранение из власти В.Путина и уничтожение созданного им государства.

Объективные союзники Запада — российские либералы, исходящие из служения государства глобальным монополиям, а не своему народу. Через правительство и Банк России они полностью контролируют всю социально-экономическую политику России и объективно стремятся к возвращению себе полноты непосредственной власти, которая была у них в 90-е годы.

Союзниками либералов во власти объективно является значительная часть ориентированных на Запад представителей крупного бизнеса и топ-менеджмента, уже привыкших воспринимать В.Путина как помеху своим текущим и прямую угрозу стратегическим интересам.

В то же время даже неконтролируемые либералами органы госуправления во многом дезорганизованы и не имеют стратегии. Частично они демонстрируют открытое игнорирование нужд и мнений населения России (достаточно вспомнить ответ губернатора Калининградской области Алиханова «по кочану» на вопрос о причинах отказа от обещаний по поддержке малоимущих семей и совет главы Хакасии Зимина бедным муниципалитетам собирать ягоды).

Органы госуправления не создают для общества ориентиров на период после президентских выборов, а обещания президента после пятилетнего безнаказанного саботажа майских указов либеральным правительством Медведева не будут восприняты обществом. Поэтому после победы Путина на выборах россияне лишатся перспектив (кроме перспективы дальнейшего разрушения экономики, блокирования развития и снижения уровня жизни, заложенной в федеральный бюджет), что сделает их восприимчивыми к манипулированию и психологически неустойчивыми.

Отказ России отвечать «ударом на удар» по внешней политике, ее тщетные призывы к соблюдению Западом международного права (растоптанного тем еще в 1999 году бомбежками Югославии) и призывы к сотрудничеству (в то время как он взял курс на наше уничтожение) производит впечатление утраты российским государством субъектности (обретенной в дни Крыма) и безнаказанности дальнейшей эскалации агрессии против него в рамках новой холодной войны.

В этих условиях в качестве подготовительных действий Запада может быть расценено максимальное унижение России в связи с Зимней Олимпиадой. Демонстрация неспособности государства защитить от очевидного произвола гордость России – ее чемпионов – вызывает у масс болельщиков ощущение ничтожества государства и его фиктивного характера.

Одновременно с этим, похоже, идет вербовка российских олигархов и просто обеспеченных людей в США и Великобритании на основе проверки происхождения их средств, передача их капиталов под скрытый внешний контроль (вне зависимости от степени законности их получения) и превращение таким образом российской «элиты» в орудие госпереворота. Арест Керимова, похоже, является демонстрацией будущего тех, кто не захочет становиться новыми «спящими» агентами госпереворота.

Непосредственно перед выборами стоит ожидать новых сильных ударов по психике и повседневности россиян.

С одной стороны, таким ударом может стать полномасштабное наступление уже подготовленной к этому украинской армии на Донбассе для проведения «под камеру» массовой резни либо втягивания России в братоубийственную войну (в идеале – и то, и другое; при пассивности России возможно продолжение наступления уже на ее территорию с уничтожением ее граждан. Цель – еще более наглядная демонстрация ничтожности российской государственности и полного провала ее политики, предельное унижение России, дискредитация президента в глазах общества, разрушение его социальной базы и завершение полной дискредитации России на Западе.

В экономической сфере стоит ожидать запрет под страхом санкций иностранных вложений в госбумаги России, что вызовет бегство спекулятивных капиталов и (при условии продолжения Набиуллиной политики отказа от конституционной обязанности обеспечивать стабильность рубля, в том числе ограничением финансовых спекуляций) болезненную девальвацию рубля, исчезновение из торговли части товаров и скачок цен на остальные.

Возможно и замораживание госактивов России в США, что означает потерю более четверти международных резервов и усугубление девальвации (или вторую девальвацию подряд – в зависимости от выбора момента), а также подготовка аналогичного замораживания в Европе.

Наконец, возможны и разного рода диверсии (в том числе компьютерными вирусами), разрушающие общественную психику и создающие впечатление недееспособности государства. Репетиции в части компьютерного террора против российских банков и телефонного террора – для выявления схем реагирования государства на теракты уже проведены.

На этом фоне можно будет приступать к непосредственной организации Майдана.

Существенно, что в сети Facebook был, похоже, отработан механизм перехвата контроля за аккаунтами лидеров общественного мнения с размещением в них противоположных их политическим взглядам призывов, написанных с идеальным соблюдением их стилистики. Скажем, Александру Проханову контроль за его аккаунтом под откровенно вздорными предлогами не возвращали длительное время, — в течение которого его аккаунт использовался для оголтелой и полностью противоречащей его взглядам, но идеально соответствующей его стилю антироссийской пропаганды.

Возможно, в критической ситуации такой контроль будет установлен за большим числом аккаунтов ключевых лидеров общественного мнения России (и, возможно, не только в Facebook), которые внезапно развернут свою аудиторию не на защиту, а на разрушение государственности.

«Отползание» от России Казахстана (внезапный форсированный переход на латиницу) и Киргизии (введшей антироссийский государственный праздник и отказавшейся от своих обязательств в рамках ЕАЭС после личной поддержки В.Путина ее президента) – признаки ориентации на эту перспективу.

Важно, что защититься от агрессии Запада нельзя без устранения морально-психологической и непосредственно материальной зависимости политического класса России от Запада (политической ликвидации «оффшорной аристократии»), а также без перехода от стратегической обороны (единственной стратегии, гарантирующей поражение) к активному, разнообразному и изобретательному наступлению на Запад.

Кроме того, условием существования России является решительный переход от социально-экономической политики уничтожения нашей страны в интересах глобальных спекулянтов к ее развитию: комплексной модернизации инфраструктуры, требующей ограничения финансовых спекуляций, коррупции, монополизма; разумного протекционизма; гарантирования реального прожиточного минимума; нормализации налоговой и миграционной политики, здравоохранения и образования.
Однако пока нет даже признаков понимания изложенных угроз и задач российского государства.

 
— Для меня как для экономиста главным событием 2017 года стало то, что, насколько я могу судить, макроэкономическая статистика Росстата перестала значить что бы то ни было. Конечно, это очень узкий взгляд, который не свойственен нормальному человеку, но для меня это ужасно. В ноябре прошлого года была проведена реформа статистики, после которой говорить о том, что она просто приукрашивает реальное положение дел, уже нельзя. В феврале она, например, показала промышленный спад из-за 20-процентного сокращения водоснабжения. Понятно, что таких сокращений просто не бывает. И когда нам после этой реформы начинают рассказывать про экономический рост (который даже официально остается в пределах статистической ошибки, но почему-то ему придается неадекватное значение), то понятно, что, скорее всего, его нет. Но происходит улучшение ситуации или ухудшение, на основе нынешней статистики уже нельзя узнать.

Бесспорно подорожание нефти на мировых рынках — и это не менее чем на полгода. То есть весь следующий год мы проживем в условиях ощутимого притока нефтедолларов. Но происходящее с ними — классическая картинка из середины нулевых годов. Федеральный бюджет захлебывается от денег. Его сверхдоходы по итогам первых 10 месяцев года — триллион с четвертью рублей, более 10 процентов от намеченного уровня. Семь с половиной триллионов неиспользуемых остатков средств валяются на счетах бюджета. К началу этого года они сократились до пяти с половиной, но выросли за 10 месяцев на два триллиона.
Слава богу, бюджетные деньги перестали выводиться за границу. Когда говорят: «Ой, у нас опять прирост вложений в американские госбумаги» — это резервы Банка России. Почему говорят, что вот-вот кончатся бюджетные фонды? Потому что в резервном фонде и фонде национального благосостояния, которые объединяют, осталось всего-навсего пять триллионов рублей. А 2,5 триллиона лежат в федеральном бюджете, в казначействе, и никак не оформляются.
Международные резервы — это валюта и золото как Банка России, так и правительства — 429 миллиардов долларов. А по международно признанному критерию Редди, для того чтобы обеспечить стабильность рубля — причем без ограничения финансовых спекуляций — достаточно резервов в размере суммы квартального импорта и годовых выплат по внешнему долгу. Это около 215 миллиардов. А другую половину международных резервов в любой момент можно направить на развитие, решение социальных проблем или, если захочется, иные задачи.

— У нас вновь окостенела и оформилась власть офшорной аристократии. Если после крымской весны можно было говорить, что есть поддерживаемый властями и при этом искренний патриотизм, что государство признает любовь граждан к Родине, пусть даже нетрадиционную и пугающую, как в истории с «Матильдой», что правящая тусовка уважает желание людей жить здесь и связать будущее своих детей именно с Россией, что политическая элита поддерживает воссоединение с Крымом на деле, а не только на словах… Боюсь, что связанные с этим надежды умерли. История с Олимпиадой показала очень четко: нами правит точно та же самая офшорная аристократия, что и во времена Бориса Николаевича Ельцина.

— Да, это политическая капитуляция, и не перед МОКом, а перед Западом. Вот только Запад находится сейчас в таком состоянии, что пленных не берет — они ему не нужны. Была очень хорошая статья Александра Халдея о том, что президент Владимир Путин в этой ситуации, скорее всего, не принимал решения. Потому что если бы он не пустил спортсменов на Олимпиаду, то они плюнули бы и поехали сами. И это была бы демонстрация полного бессилия власти. Поэтому он просто сказал: дескать, ребята, хотите продать Родину — пожалуйста, это ваше решение, и вам за это ничего не будет. И это демонстрация того, что у нас офшорная аристократия взяла политический реванш. Не окончательно, потому что Крым отдать невозможно даже ей, но вот что будет в 2018 году с Донбассом, непонятно. Язык у товарища Стрелкова в связи с событиями 3,5-летней давности развязался не просто так. Это человек, который дуновение ветерка чувствует очень сильно. Не всегда правильно, но чувствует.

Еще три месяца назад я говорил, что наше государство, решив реагировать на враждебность Запада, во внешней политике становится нормальным, а вся проблема — это либералы, которые продолжают рулить социально-экономической политикой. А сейчас видно: это уже не проблема, это снова содержание государственной власти. И с такой властью мы входим в выборный сезон, который, боюсь, будет сезоном попытки госпереворота.

— Демонстрация слабости — приглашение к агрессии. В криминологии есть такое понятие, как виктимное поведение — поведение жертвы. Девушка может спокойно стоять в мини-юбке в вагоне с совершенно отмороженными мужиками и не сталкиваться ни с какими затруднениями, но стоит ей испугаться — все, дело швах. И дело не в мини-юбке — дело в том, как человек себя ведет, как он себя ощущает. То же и с российской бюрократией: она показывает, что в принципе не будет давать сдачи. В первый раз это было с законом о «списке Магнитского». Решающий — когда отобрали здание генконсульства в Сан-Франциско. Там была возможна масса самых разных ответов, вплоть до высылки новой порции американских дипломатов, но уже с поименным их указанием и сохранением только занятых выдачей виз — и так до тех пор, пока американцы не усвоили бы урок. Но нет, ничего подобного, мы не стали давать сдачи! Поэтому мы получили продолжение агрессии — пока по спортивной линии.
Я боюсь, что на Украине сегодняшняя свара между Порошенко и Саакашвили (а Саакашвили просто наемный менеджер, за ним стоят Тимошенко, Аваков и, главное, давно ставший прямым американским агентом Наливайченко) — это свара за то, кто будет воевать на Донбассе. Потому что Порошенко это совершенно неинтересно: он повоевал, ему не понравилось. Он вор, которого назначили бандитом. Значит, для организации войны киевским гауляйтером надо назначить бандита. И американцы сказали: разбирайтесь сами, кто им будет, но победителю придется сделать вот это. И под выборы, или, если нам повезет, то под чемпионат мира по футболу, но скорее под выборы, — боюсь, там будет, мягко выражаясь, очень сильное обострение, а то и хуже — настоящая война. Причем украинские нацисты, приведенные американцами к власти на Украине, на самом деле воевать будут с нами, а не с Донбассом. Если российская офшорная аристократия сдаст Донбасс, война просто перейдет на нашу территорию, как уже начиналось летом 2014 года, только и всего. Не сразу, но перейдет.

Помимо всех этих внешних обострений мы получим внутренний протест. Народ-то уже негодует люто, причем негодует и в госаппарате, и в промышленности, и в бизнесе. Мне прислали скан с сайта рекрутингового агентства, которое занимается поиском работников: в Челябинской области в ракетном центре имени Макеева ищут инженеров-конструкторов на зарплату 10–12 тысяч рублей. Теперь понятно, почему ракеты падают (не их, правда), но ситуация-то, похоже, общая. Причем оборонный комплекс буквально заливается деньгами, но они, видимо, не доходят до людей. То ли «распиливаются» на всех уровнях, в том числе через завышение цен, то ли уходят в зарплаты и премии, которые начальники выписывают сами себе. И такая ситуация отнюдь не только в оборонке. Даже в некоторых спецслужбах пару лет сокращали зарплату. Под выборы должны повысить, но эти сокращения никто не забудет.

Так что попытка госпереворота будет, хотя, скорее всего, и провальная. Но беда в том, что реакция на нее приведет не к стимулированию развития, а, наоборот, к его блокированию уже не только через либеральную социально-экономическую политику и удушение страны искусственно созданным денежным голодом, но и через административное завинчивание гаек, бессмысленное укрепление дисциплины ради самой дисциплины, а не каких-то содержательных результатов. А офшорную аристократию не тронут, потому что она умная: сама на улицы не пойдет, она будет туда детей выпихивать, как Навальный еще весной продемонстрировал.

Главный политический и экономический итог 2017 года, по-моему, — беспросветность. Я не вижу признаков реального улучшения, не вижу его механизмов и причин, по которым государство может приложить для этого улучшения усилия. Сейчас идет замечательная волна: вот нам президент что-то пообещает! Но, простите, «майские указы» президента открыто, публично и цинично саботируются пять с половиной лет, а реакции с его стороны ноль. Я не понимаю почему. Но что может пообещать человек, обещания которого, даже закрепленные в законодательном акте (а указ у нас по статусу приравнен к закону), игнорируются пять с половиной лет? Что и кому можно пообещать в этой ситуации?

— Простите, но «выполнение не в полном объеме» — это и значит невыполнение. Если мальчик пообещал быть отличником, но «выполняет свои обещания не в полном объеме», а только на тройки, то это не значит, что он «не до конца отличник», — он просто троечник.

— Так все извращение-то заключается в чем? Либералы в правительстве Медведева провели «честный» размен — мы, федеральный центр, вам, регионам, говорим: забирайте обязанности, а деньги в обмен на это мы забираем у вас. Регионы недоумевают: а как же, на какие ж деньги нам выполнять свои обязанности? На что следует честный ответ: а мы вас сейчас с губернаторов снимем, чтобы языком не махал попусту. И на этом дискуссия заканчивается. Это же реальная была проблема найти губернаторов, потому что люди не соглашались работать на таких условиях. С одной стороны, он хозяин, а с другой — в Москве он раб, и отнюдь не божий. Потому что денег не дают и заработать региону не дают, а с него требуют.

Татарстан, кстати, сильно отличается от других регионов, потому что сохранил в 90-е годы экономику, а с 1995-го минимальный размер оплаты труда соответствует прожиточному минимуму. Москва — второй регион с гарантированным прожиточным минимумом, но он только в прошлом году до этого дошел. Второй на всю Россию! У большинства остальных-то совсем все плохо, потому что просто физически денег нет. Калининградский губернатор от отчаяния даже начал хамить журналистам, когда его спросили об обязательствах по малоимущим, а хакасский посоветовал своим муниципалитетам ягоды в лесу собирать, как Хакамада шахтерам 20 лет назад…

— В такой большой стране, конечно, должен быть федерализм. Но, с другой стороны, когда у вас есть Костромская область и Ханты-Мансийский автономный округ, и у одних надо много забирать, а другим много отдавать, то этот федерализм будет весьма централизованным, потому что никто ничего добровольно отдавать не хочет. Другое дело, что он приобрел форму маразма: у регионов забирают все, а потом им по зернышку отдают в клювики, и развитие региона не имеет смысла, потому что всё равно всё заберут. И уже выросло поколение «эффективных менеджеров» в регионах, которые знают, что развивать нельзя, — лучше выпрашивать. Есть множество изменений к лучшему, но все равно в регионах перманентный бюджетный кризис. Начали с того, чтобы держать на контроле, но, как часто бывает, здравое начинание переросло в полное безумие. Безусловно, надо менять систему межбюджетных отношений. Но это можно делать и в рамках сегодняшней Конституции.

—Об этой проблеме из Татарстана мне пишут уже лет пять. Извините, если я не хочу учить язык народа, к которому не принадлежу, то это мое право.

— Статус государственного — это значит, что, придя в любое государственное учреждение на территории республики, я имею право общаться и на русском, и на татарском. То есть если я, живя в Татарстане, не знаю татарского языка, я не могу быть госслужащим, непосредственно ведущим прием граждан. И я должен это понимать. Но, если такая перспектива появится, я должен быть готов выучить татарский язык в авральном порядке. С одной стороны, хотите — учите, хотите — не учите. С другой стороны, любой госслужащий должен человеку из деревни объяснить на татарском языке все, что нужно. Значит, если вы хотите быть в Татарстане госслужащим, ведущим прием граждан, вы должны выучить татарский язык. А как иначе?

— Это рейтинг президента. А кто у нас есть еще? Зюганов и Жириновский? Явлинский? Ксюша Собчак? Искусство политика — это искусство представиться меньшим злом. И, конечно, люди по-прежнему очень благодарны за Крым: за то, что первый раз на памяти поколения государство сделало что-то правильное без внешнего принуждения. В самый пик поддержки, когда рейтинг президента Путина был 90 процентов, я в социальных сетях и на сайте провел опрос об отношении к социально-экономической политике Путина. И в этот момент, когда у него была максимальная политическая поддержка как президента, 61 процент заявил, что его социально-экономическую политику не поддерживает, а еще 18 процентов выбрали ответ, что это не его социально-экономическая политика. То есть 79 процентов были против его социально-экономической политики в то время, когда за него как президента 90 процентов были за. Все ведь понимают, что социально-экономическая политика — лишь часть его полномочий, и поскольку катастрофы нет, значит, в целом мы его поддерживаем.

— Для России новый срок Путина — это продолжение жизни. Кто еще сегодня может управлять данным террариумом единомышленников в виде российской элиты и данной территорией? Могу себе представить на этом месте Юрия Юрьевича Болдырева, но его не пропустит элита, потому что он честный человек. С другой стороны, как честный человек он сразу наломает большое количество дров. Он очень честный человек! И его не пропустит родная коммунистическая партия никогда в жизни. Валентина Матвиенко может управлять, но это будет так: Путин отойдет в сторонку и будет контролировать ситуацию. Может быть, еще Собянин. Вот всё!

— Наверное, у кого-то такие ощущения были, но для меня это просто режиссерская пауза. Я еще потянул бы… Но тот негатив, который случился с Олимпиадой, пришлось перекрывать позитивом. Допускаю, что Путин хотел сообщить о своем решении еще в Сочи на всемирном фестивале молодежи и студентов — это было бы круто: показал бы и свой глобальный масштаб, и независимость от Запада, и обреченность в будущее. Но организация фестиваля была такова, что связывать свое имя с этим кошмаром было нельзя.

— О тех, кто есть сегодня. Григорий Алексеевич Явлинский: если выбирать между ним и Ксюшей, я выбираю Ксюшу. Зюганов и Жириновский — двое из ларца, одинаковых с лица. Титов, от которого открестились даже российские предприниматели с формулировкой «нам таких не надо». Вот, наверное, и все.

— Он не слился — он никогда не мог быть чем-то политически значимым. Это лоббистское объединение. То, что они продвинули своего руководителя в омбудсмены, свидетельствует о том, что они хорошие лоббисты. Но не более того.

— Они убрали оттуда главное — ограничение финансовых спекуляций. Потому что они бизнесмены и хотят сами немножко финансово поспекулировать. Без ограничения финансовых спекуляций вы строите железную дорогу, а получаете обесценивание рубля: все деньги уходят на валютный рынок. В лучшем случае на фондовый.

— Автор неважен: она выражает интересы российской либеральной элиты и, шире, офшорной аристократии. Вы посмотрите, что она излагала, когда говорила свободно, вне логики предвыборной агитации: русские (и не по крови, а по культуре, насколько я понимаю) — это быдло, генетическое отребье. «Я бы запретила эту страну», — сказал про Россию человек, собравшийся в президенты «этой страны».
Но мы это отношение, этот подход видим в каждодневной социально-экономической политике офшорной аристократии, да и шире — в ситуации с Олимпийскими играми и в целом в тех поддавках, к которым свелись отношения с Западом. Мы видим ровно это! Собчак — это плоть от плоти либеральной тусовки, офшорной аристократии. Она представитель российской власти больше, чем Путин. Более гармоничный, более естественный для этой офшорной власти, чем Путин. Он хоть Крым воссоединил, а она прямым текстом выражает самые кровные интересы, самые сокровенные чаяния той тусовки, что правит и владеет Россией.

— Вы знаете, моя юность пришлась на 1991 год… Ксюша — это, по крайней мере, смешно. А господин Явлинский — это позор и ужас. Если забыть о конкретных Собчак и Явлинском, то, скажем так, есть образ импотента и есть образ проститутки. Образ проститутки как бы симпатичнее, он понятнее. Он негативный и трагичный, но не такой нелепый и бессмысленный, как образ импотента. Хотя, конечно, это слишком мужской взгляд.